И здесь же я сказала ему, что узнала об Амели.
Амели…
Только не сегодня. Не сейчас. С Амели покончено. В самом деле? Нет, правда покончено? Я должна была признаться себе, что не уверена в этом. Но пока что я больше ничего не хотела знать. Не хотела ничего видеть. У меня будет ребенок. Амели не может этому помешать. Я улыбнулась, но улыбка была горькой. Закрыла глаза. Типично французское отношение: «закрыть глаза» на похождения своего супруга. Вот только получится ли это у меня? Не знаю.
Когда я впервые узнала о его неверности, а это случилось целых десять лет назад, то закатила грандиозный скандал. А ведь и тогда мы сидели за этим столиком, с изумлением вспомнила я. И я решила высказать ему все в лицо здесь и сейчас. Он не стал ничего отрицать. Он остался спокойным и отстраненным и вежливо выслушал меня, положив подбородок на сцепленные руки. Кредитная карточка о многом может рассказать. Гостиница «Жемчужина», рю ди Канетт. Гостиница «Ленокс», рю Деламбр. Гостиница «У Кристины», рю Кристин. Один гостиничный счет за другим.
Такое ощущение, что Бертран и не стремился скрыть свою связь на стороне. Он не проявил особой осторожности ни с гостиничными счетами, ни с чужими духами, запах которых пропитал его одежду, волосы, ремень пассажирского сиденья в его «Ауди-Универсале», что, собственно, и стало для меня первым тревожным сигналом, насколько я помню. L'Heure Bleu . Тяжелый, сильный, навязчивый и насыщенный аромат духов от Дома Герлена. Было нетрудно установить, кто она такая. В сущности, я даже была с ней знакома. Он представил нас друг другу сразу же после нашей свадьбы.
Разведенная особа. Трое детей-подростков. Чуть-чуть за сорок, блестящие каштановые волосы. Воплощение парижского совершенства и изящества. Невысокая, стройная, прекрасно одетая. Модная сумочка и туфельки в тон, всегда выдержанные в классических пропорциях. Прекрасная работа. Просторная квартира, выходящая окнами на Трокадеро. Звучная, известная во Франции фамилия, напоминающая название знаменитой марки вина. Обручальное кольцо-печатка на левой руке.
Амели. Старая подружка Бертрана, с которой он познакомился много лет назад, еще когда учился в lycee Виктора Дюруа. Та самая, встречаться с которой он, оказывается, не переставал никогда. Та самая, с которой он не переставал трахаться, невзирая на браки, детей и прошедшие годы. «Теперь мы остались только друзьями, – пообещал он. – Только друзьями. Хорошими друзьями».
После ужина, в машине, я превратилась в львицу, обнажила клыки и выпустила когти. Кажется, он был польщен. Он дал мне твердое обещание, даже поклялся, что у него всегда была на первом месте я одна, и только я. Она не имела для него никакого значения, она была всего лишь passade. И я поверила ему, и верила достаточно долго.
Но с недавних пор моя уверенность пошатнулась. Неясные, смутные подозрения. Ничего конкретного, одни подозрения. Интересно, я ему до сих пор верю или уже нет?
– Ты просто сумасшедшая, если поверила ему, – в один голос сказали Эрве и Кристоф.
– Может быть, тебе следует спросить его прямо, без обиняков? – посоветовала Изабелла.
– Ты рехнулась, если до сих пор веришь ему, – заявила Чарла, и ее поддержали моя мать, Холли, Сюзанна и Джейн.
Но сегодня вечером никакого упоминания об Амели, твердо решила я. Только Бертран, я и чудесные новости. Я пригубила свой напиток. Официантки улыбались мне. Я чувствовала себя превосходно. Я чувствовала себя сильной. К черту Амели. Бертран, в конце концов, был моим мужем. Я носила под сердцем его ребенка.
Ресторан был полон. Я обвела взглядом столики. Рядом со мной сидела пожилая пара, они склонились над своими тарелками, ничего не видя и никого не слыша, отрываясь только для того, чтобы запить еду вином. Группка молодых женщин, лет этак тридцати, не умеющих сдерживаться и беспрестанно глупо хихикающих, когда обедающая в одиночестве дама сурового облика бросала на них сердитые взгляды. Бизнесмены в серых костюмах, раскуривающие сигары. Американские туристы, пытающиеся расшифровать выбор блюд в меню. Почтенное семейство с детьми-подростками. В зале стоял неумолчный гул голосов, и табачный дым висел густой пеленой. Но меня это не беспокоило. Я привыкла.
Бертран опоздает, по своему обыкновению. Это тоже не имело значения. У меня было достаточно времени, чтобы переодеться и сделать прическу. Я надела шоколадно-коричневые слаксы, которые, как я прекрасно знала, очень ему нравились, и простой облегающий топик в стиле фовистов. Серьги с жемчугами от Агаты и наручные часики марки «Гермес». Я украдкой взглянула на себя в зеркало, висевшее с левой стороны. Кажется, глаза мои стали больше, ярче и светились необычной синевой. Кожа отливала здоровым блеском. Выгляжу чертовски хорошо для беременной дамочки средних лет, решила я. И то, как улыбались мне официантки, укрепило меня в мысли, что и они думают точно так же.
Из сумочки я достала список неотложных дел. Завтра с утра я первым делом должна позвонить своему гинекологу и договориться о приеме. Вероятнее всего, мне придется сдавать анализы. Амниоцентез, вне всякого сомнения. Я больше не была «молодой матерью». И рождение Зои, казалось, было уже так давно.
Внезапно меня охватила паника. Смогу ли я вновь выдержать все это, одиннадцать лет спустя? Беременность, роды, бессонные ночи, бутылочки, крики, пеленки? Разумеется, я выдержу, упрекнула я себя. Я мечтала об этом все последние десять лет. Разумеется, я готова. И Бертран тоже.
Но пока я вот так сидела и ждала его, мое беспокойство усиливалось. Я попыталась не обращать на него внимания. Достав блокнот, я стала перечитывать свои последние записи о событиях на «Вель д'Ив». Вскоре я с головой погрузилась в работу. Я больше не слышала гула голосов вокруг, людского смеха, бесшумно скользящих между столиками официанток, скрипа отодвигаемых стульев.
Я подняла голову и увидела мужа, который сидел напротив и смотрел на меня.
– Эй, ты давно пришел? – смущенно спросила я.
Он улыбнулся и накрыл мою руку своей.
– Довольно давно. Ты чудесно выглядишь.
Он был одет в темно-синий вельветовый костюм и снежно-белую крахмальную сорочку.
– И ты тоже, – ответила я.
Я уже готова была поделиться с ним радостной новостью. Но нет, еще слишком рано. Слишком быстро. С трудом, но мне удалось сдержаться. Официантка принесла Бертрану коктейль «Королевский» из вина и черносмородинового ликера.
– Итак? – поинтересовался он. – Почему мы здесь, amour ? Отмечаем какое-то событие? Сюрприз?
– Да, – откликнулась я, поднимая бокал. – Очень большой и очень приятный сюрприз. Давай выпьем! За приятный сюрприз.
Мы чокнулись бокалами.
– Я могу попробовать угадать, в чем дело? – спросил он.
Я ощутила себя озорной и проказливой, как девчонка.
– Ты ни за что не догадаешься! Ни за что.
Он рассмеялся, удивленный и заинтригованный.
– Ты похожа на Зою. А она знает, что за приятный сюрприз ты мне уготовила?
Я отрицательно покачала головой, чувствуя, как меня охватывает радостное возбуждение.
– Не-а. Никто не знает. Никто… кроме меня.
Я перегнулась через столик и взяла его за руку. Гладкая, загорелая кожа.
– Бертран… – начала я.
Над нами склонилась официантка. Мы решили сделать заказ. С ним было покончено через минуту, confit de canard для меня и cassoulet для Бертрана. В качестве легкой закуски мы выбрали спаржу.
Я посмотрела в спину официантки, удаляющейся в сторону кухни, а потом выпалила заранее заготовленные слова. Очень быстро.
– У меня будет ребенок.
Я внимательно всматривалась в его лицо. Я ждала, что вот сейчас он откроет от удивления рот, а в глазах вспыхнет восторг. Но на лице у него не дрогнул ни один мускул, оно осталось неподвижным, как маска. Он лишь смотрел на меня.
– Ты ждешь ребенка? – повторил он.
Я сжала его руку.
– Это замечательно, правда? Бертран, это ведь замечательно, скажи!
Он по-прежнему молчал. Я ничего не могла понять.
– И давно ты беременна? – соизволил поинтересоваться он наконец.
– Я только что узнала об этом, – пробормотала я, неприятно пораженная его равнодушием.
Он потер глаза, как делал всегда, когда чувствовал усталость или был расстроен. Он ничего не сказал, и я тоже хранила молчание.
Тишина повисла над нами, как густой туман. Я буквально ощущала ее кончиками пальцев.
Официантка принесла первую перемену блюд. Никто из нас не притронулся к спарже.
– В чем дело? – спросила я. У меня больше не было сил молчать.
Он вздохнул, покачал головой, снова потер глаза.
– Я думала, ты обрадуешься… Придешь в восторг… – прошептала я, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
Он, подперев подбородок рукой, глядел на меня.
– Джулия, я устал и сдался.
– Но ведь и я тоже! Я тоже перестала надеяться.
В глазах у него появилось мрачное и торжественное выражение. Похоже, он принял окончательное решение, и оно мне не нравилось.
– Что ты имеешь в виду? – сказала я. – Из-за того, что ты потерял надежду, ты не можешь…
– Джулия, меньше чем через три года мне исполнится пятьдесят…
– Ну и что? – воскликнула я, чувствуя, как у меня горят щеки.
– Я не хочу быть престарелым отцом, – тихо закончил он.
– Побойся Бога, – прошептала я.
Молчание.
– Мы не можем оставить этого ребенка, Джулия, – негромким и нежным голосом произнес он. – У нас теперь совсем иная жизнь. Зоя вскоре станет девушкой. Тебе уже сорок пять. Наша жизнь не та, что была раньше. И еще один ребенок в нее не вписывается.
Слезы хлынули ручьем, потекли у меня по лицу, обильно смачивая еду на тарелке.
– Ты хочешь сказать, – с трудом выдавила я, – ты хочешь сказать, что я должна сделать аборт?
Семейство за другим столиком с нескрываемым интересом уставилось на нас, прислушиваясь к нашему разговору. Но мне было плевать.
Как всегда в минуты кризиса, я перешла на родной язык. В такой момент я просто не могла говорить по-французски.
– Ты хочешь, чтобы я сделала аборт, и это после трех выкидышей? – срывающимся голосом спросила я.
Его лицо было печальным. Оно выражало грусть и нежность. Мне захотелось ударить по нему кулаком, ударить изо всей силы.
Но я не могла этого сделать. Я могла лишь разрыдаться в салфетку. Он гладил меня по голове, бормотал слова утешения, повторял, что любит меня.
Я не желала его слушать.
* * *
Они проснулись, когда на землю уже опустилась ночь. Лес больше не казался мирным и приветливым другом, с которым они не расставались сегодня почти весь день. Он высился вокруг них, огромный, темный, полный непонятных запахов и звуков. Они медленно двинулись через заросли папоротника, держась за руки, замирая при каждом постороннем звуке. Им казалось, что с каждым шагом ночь становится все чернее и чернее, страшнее и страшнее. Но они продолжали идти вперед. Девочка думала, что вот-вот просто упадет на землю от изнеможения. Но теплая рука Рахили поддерживала и ободряла ее.
Наконец они вышли на широкую тропинку, петлявшую по луговой равнине. Вдалеке мрачной стеной стоял лес. Девочки подняли головы к хмурому, безлунному небу.
– Смотри, – сказала Рахиль, указывая вперед. – Автомобиль.
Они увидели снопы яркого света от фар, прорезавшие ночь. Фары были затемнены черной краской, так что оставалась только узенькая полоска, через которую и бил свет. Девочки услышали рокот приближающегося мотора.
– Что делать? – спросила Рахиль. – Будем останавливать машину или нет?
Но тут девочка увидела еще одну пару затемненных фар, а за ними еще одну. К ним приближалась целая колонна машин.
– Пригнись, – прошептала она, дергая Рахиль за юбку. – Быстрее!
Кустов, в которых можно спрятаться, поблизости не было. Поэтому девочка просто легла на живот, уткнув лицо в землю.
– Зачем? Что ты делаешь? – воскликнула Рахиль.
Но потом поняла и она.
Это были немцы. Немецкие солдаты, двигающиеся куда-то походным порядком.
Рахиль рухнула на землю рядом с девочкой.
Рев мощных моторов стал громче, машины приближались. В тусклом свете фар девочка заметила блестящие каски солдат, сидевших в кузовах. Они обязательно увидят нас, подумала девочка. Мы не сможем спрятаться. Нам негде укрыться, и они обязательно увидят нас.
Мимо промчался первый вездеход, за ним последовали остальные. Лица девочек запорошила густая белая пыль. Они старались не закашляться и лежали, не шелохнувшись. Девочка уткнулась лицом в землю и зажала уши ладошками. Колонна машин казалась бесконечной. Заметят ли солдаты темные контуры их тел на обочине проселочной дороги? Девочка сжалась в ожидании криков, визга тормозов останавливающихся машин, стука распахивающихся дверец, быстрых шагов и грубых рук, хватающих их за плечи.
Но вот проехала последняя машина, и рев ее мотора стих в ночи. Вернулась тишина. Девочки подняли головы. Дорога была пуста, если не считать клубов белой пыли, поднятой колесами тяжелых автомобилей. Они выждали несколько минут, а потом двинулись по тропинке в противоположном направлении. Вдалеке между деревьями показался мерцающий огонек. Он звал и манил к себе. Девочки подобрались ближе, по-прежнему держась обочины дороги. Они осторожно открыли калитку и подошли к дому. Он похож на ферму, подумала девочка. В открытое окно они увидели женщину, которая читала, сидя у камина, а рядом расположился мужчина с трубкой. В ноздри им ударил дразнящий аромат еды.
Не колеблясь и не раздумывая, Рахиль постучала в дверь. Изнутри кто-то отдернул хлопчатобумажную занавеску. У женщины, которая смотрела на них сквозь стекло, было вытянутое, костлявое лицо. Она долго разглядывала девочек, потом задернула занавеску. Дверь она не открыла.
Рахиль постучала снова.
– Пожалуйста, мадам! Не дадите ли вы нам напиться и немного поесть?
Занавеска не шелохнулась. Девочки подошли к открытому окну и остановились перед ним. Мужчина с трубкой поднялся из кресла.
– Уходите, – низким угрожающим голосом заговорил он. – Убирайтесь отсюда.
Позади него маячила женщина с костлявым лицом. Она молчала.
– Пожалуйста, немного воды… – взмолилась девочка.
Створка окна со звоном захлопнулась.
Девочке хотелось плакать. Как могут эти фермеры быть такими жестокими? В комнате на столе лежал хлеб, она видела его. И кувшин с водой там тоже стоял. Рахиль потащила ее в сторону. Они вернулись на извилистую проселочную дорогу. Вдали виднелись другие фермерские дома. Но все повторялось – их прогоняли, и им приходилось уходить ни с чем.
Было уже поздно. Девочки устали, проголодались и едва переставляли ноги. Наконец они подошли к большому старому дому, стоявшему чуть в стороне от дороги. Двор освещал фонарь на высоком столбе, и свет его упал на их лица. Фасад дома был увит плющом. Они не осмелились стучать. Перед домом девочки заметили большую пустую собачью конуру. Они влезли в нее. Внутри было чисто и тепло, и уютно пахло собакой. На полу стояла миска с водой и валялась старая обглоданная кость. Они с наслаждением принялись утолять жажду. Девочка боялась, что собака вернется и искусает их. Она шепотом поведала Рахили о своих опасениях. Но та уже спала, свернувшись клубочком, сама похожая на маленького щенка. Девочка взглянула на ее утомленное и измученное лицо, на впалые щеки, на темные круги под глазами. Рахиль выглядела, как маленькая старуха.
Девочка прижалась к Рахили и заснула, но сон ее был чутким. Ей приснился странный и жутковатый кошмар. Ей снился маленький братик и что он умер в шкафу. Ей снилось, что ее родителей избила полиция. Во сне она стонала.
Разбудил девочку яростный лай. Она растолкала Рахиль. Они услышали мужской голос, потом звук приближающихся шагов. Хруст гравия под ногами. Было уже слишком поздно пытаться удрать. В отчаянии девочки обнялись, ища успокоения и спасения друг у друга. Ну все, нам конец, успела подумать девочка. Сейчас нас убьют.
Хозяин придержал собаку. Девочка почувствовала, как чья-то рука просунулась внутрь будки и схватила сначала ее, а потом Рахиль за щиколотки. Они выскользнули наружу.
Мужчина оказался невысокого роста, щуплый, с морщинистым лицом, лысой головой и серебристыми усами.
– Ну-ка, ну-ка, и что же мы имеем? – проворчал он себе под нос, прищурившись и разглядывая их в свете фонаря.
Девочка ощутила, как стоявшая рядом Рахиль напряглась, и поняла, что та готовится задать стрекача, быстро и внезапно, как кролик.
– Вы заблудились? – поинтересовался старик. В голосе его проскользнули обеспокоенные нотки.
Девочки были обескуражены. Они ожидали угроз, побоев, словом, чего угодно, только не доброты.
– Пожалуйста, месье, мы очень хотим есть, – пролепетала Рахиль.
Мужчина кивнул.
– Вижу, не слепой.
Он наклонился, чтобы успокоить повизгивавшего пса. Потом он сказал:
– Ну, детвора, идем. Следуйте за мной.
Ни одна из девочек не двинулась с места. Могут ли они доверять этому человеку?
– Здесь никто не причинит вам вреда, – сказал старик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Амели…
Только не сегодня. Не сейчас. С Амели покончено. В самом деле? Нет, правда покончено? Я должна была признаться себе, что не уверена в этом. Но пока что я больше ничего не хотела знать. Не хотела ничего видеть. У меня будет ребенок. Амели не может этому помешать. Я улыбнулась, но улыбка была горькой. Закрыла глаза. Типично французское отношение: «закрыть глаза» на похождения своего супруга. Вот только получится ли это у меня? Не знаю.
Когда я впервые узнала о его неверности, а это случилось целых десять лет назад, то закатила грандиозный скандал. А ведь и тогда мы сидели за этим столиком, с изумлением вспомнила я. И я решила высказать ему все в лицо здесь и сейчас. Он не стал ничего отрицать. Он остался спокойным и отстраненным и вежливо выслушал меня, положив подбородок на сцепленные руки. Кредитная карточка о многом может рассказать. Гостиница «Жемчужина», рю ди Канетт. Гостиница «Ленокс», рю Деламбр. Гостиница «У Кристины», рю Кристин. Один гостиничный счет за другим.
Такое ощущение, что Бертран и не стремился скрыть свою связь на стороне. Он не проявил особой осторожности ни с гостиничными счетами, ни с чужими духами, запах которых пропитал его одежду, волосы, ремень пассажирского сиденья в его «Ауди-Универсале», что, собственно, и стало для меня первым тревожным сигналом, насколько я помню. L'Heure Bleu . Тяжелый, сильный, навязчивый и насыщенный аромат духов от Дома Герлена. Было нетрудно установить, кто она такая. В сущности, я даже была с ней знакома. Он представил нас друг другу сразу же после нашей свадьбы.
Разведенная особа. Трое детей-подростков. Чуть-чуть за сорок, блестящие каштановые волосы. Воплощение парижского совершенства и изящества. Невысокая, стройная, прекрасно одетая. Модная сумочка и туфельки в тон, всегда выдержанные в классических пропорциях. Прекрасная работа. Просторная квартира, выходящая окнами на Трокадеро. Звучная, известная во Франции фамилия, напоминающая название знаменитой марки вина. Обручальное кольцо-печатка на левой руке.
Амели. Старая подружка Бертрана, с которой он познакомился много лет назад, еще когда учился в lycee Виктора Дюруа. Та самая, встречаться с которой он, оказывается, не переставал никогда. Та самая, с которой он не переставал трахаться, невзирая на браки, детей и прошедшие годы. «Теперь мы остались только друзьями, – пообещал он. – Только друзьями. Хорошими друзьями».
После ужина, в машине, я превратилась в львицу, обнажила клыки и выпустила когти. Кажется, он был польщен. Он дал мне твердое обещание, даже поклялся, что у него всегда была на первом месте я одна, и только я. Она не имела для него никакого значения, она была всего лишь passade. И я поверила ему, и верила достаточно долго.
Но с недавних пор моя уверенность пошатнулась. Неясные, смутные подозрения. Ничего конкретного, одни подозрения. Интересно, я ему до сих пор верю или уже нет?
– Ты просто сумасшедшая, если поверила ему, – в один голос сказали Эрве и Кристоф.
– Может быть, тебе следует спросить его прямо, без обиняков? – посоветовала Изабелла.
– Ты рехнулась, если до сих пор веришь ему, – заявила Чарла, и ее поддержали моя мать, Холли, Сюзанна и Джейн.
Но сегодня вечером никакого упоминания об Амели, твердо решила я. Только Бертран, я и чудесные новости. Я пригубила свой напиток. Официантки улыбались мне. Я чувствовала себя превосходно. Я чувствовала себя сильной. К черту Амели. Бертран, в конце концов, был моим мужем. Я носила под сердцем его ребенка.
Ресторан был полон. Я обвела взглядом столики. Рядом со мной сидела пожилая пара, они склонились над своими тарелками, ничего не видя и никого не слыша, отрываясь только для того, чтобы запить еду вином. Группка молодых женщин, лет этак тридцати, не умеющих сдерживаться и беспрестанно глупо хихикающих, когда обедающая в одиночестве дама сурового облика бросала на них сердитые взгляды. Бизнесмены в серых костюмах, раскуривающие сигары. Американские туристы, пытающиеся расшифровать выбор блюд в меню. Почтенное семейство с детьми-подростками. В зале стоял неумолчный гул голосов, и табачный дым висел густой пеленой. Но меня это не беспокоило. Я привыкла.
Бертран опоздает, по своему обыкновению. Это тоже не имело значения. У меня было достаточно времени, чтобы переодеться и сделать прическу. Я надела шоколадно-коричневые слаксы, которые, как я прекрасно знала, очень ему нравились, и простой облегающий топик в стиле фовистов. Серьги с жемчугами от Агаты и наручные часики марки «Гермес». Я украдкой взглянула на себя в зеркало, висевшее с левой стороны. Кажется, глаза мои стали больше, ярче и светились необычной синевой. Кожа отливала здоровым блеском. Выгляжу чертовски хорошо для беременной дамочки средних лет, решила я. И то, как улыбались мне официантки, укрепило меня в мысли, что и они думают точно так же.
Из сумочки я достала список неотложных дел. Завтра с утра я первым делом должна позвонить своему гинекологу и договориться о приеме. Вероятнее всего, мне придется сдавать анализы. Амниоцентез, вне всякого сомнения. Я больше не была «молодой матерью». И рождение Зои, казалось, было уже так давно.
Внезапно меня охватила паника. Смогу ли я вновь выдержать все это, одиннадцать лет спустя? Беременность, роды, бессонные ночи, бутылочки, крики, пеленки? Разумеется, я выдержу, упрекнула я себя. Я мечтала об этом все последние десять лет. Разумеется, я готова. И Бертран тоже.
Но пока я вот так сидела и ждала его, мое беспокойство усиливалось. Я попыталась не обращать на него внимания. Достав блокнот, я стала перечитывать свои последние записи о событиях на «Вель д'Ив». Вскоре я с головой погрузилась в работу. Я больше не слышала гула голосов вокруг, людского смеха, бесшумно скользящих между столиками официанток, скрипа отодвигаемых стульев.
Я подняла голову и увидела мужа, который сидел напротив и смотрел на меня.
– Эй, ты давно пришел? – смущенно спросила я.
Он улыбнулся и накрыл мою руку своей.
– Довольно давно. Ты чудесно выглядишь.
Он был одет в темно-синий вельветовый костюм и снежно-белую крахмальную сорочку.
– И ты тоже, – ответила я.
Я уже готова была поделиться с ним радостной новостью. Но нет, еще слишком рано. Слишком быстро. С трудом, но мне удалось сдержаться. Официантка принесла Бертрану коктейль «Королевский» из вина и черносмородинового ликера.
– Итак? – поинтересовался он. – Почему мы здесь, amour ? Отмечаем какое-то событие? Сюрприз?
– Да, – откликнулась я, поднимая бокал. – Очень большой и очень приятный сюрприз. Давай выпьем! За приятный сюрприз.
Мы чокнулись бокалами.
– Я могу попробовать угадать, в чем дело? – спросил он.
Я ощутила себя озорной и проказливой, как девчонка.
– Ты ни за что не догадаешься! Ни за что.
Он рассмеялся, удивленный и заинтригованный.
– Ты похожа на Зою. А она знает, что за приятный сюрприз ты мне уготовила?
Я отрицательно покачала головой, чувствуя, как меня охватывает радостное возбуждение.
– Не-а. Никто не знает. Никто… кроме меня.
Я перегнулась через столик и взяла его за руку. Гладкая, загорелая кожа.
– Бертран… – начала я.
Над нами склонилась официантка. Мы решили сделать заказ. С ним было покончено через минуту, confit de canard для меня и cassoulet для Бертрана. В качестве легкой закуски мы выбрали спаржу.
Я посмотрела в спину официантки, удаляющейся в сторону кухни, а потом выпалила заранее заготовленные слова. Очень быстро.
– У меня будет ребенок.
Я внимательно всматривалась в его лицо. Я ждала, что вот сейчас он откроет от удивления рот, а в глазах вспыхнет восторг. Но на лице у него не дрогнул ни один мускул, оно осталось неподвижным, как маска. Он лишь смотрел на меня.
– Ты ждешь ребенка? – повторил он.
Я сжала его руку.
– Это замечательно, правда? Бертран, это ведь замечательно, скажи!
Он по-прежнему молчал. Я ничего не могла понять.
– И давно ты беременна? – соизволил поинтересоваться он наконец.
– Я только что узнала об этом, – пробормотала я, неприятно пораженная его равнодушием.
Он потер глаза, как делал всегда, когда чувствовал усталость или был расстроен. Он ничего не сказал, и я тоже хранила молчание.
Тишина повисла над нами, как густой туман. Я буквально ощущала ее кончиками пальцев.
Официантка принесла первую перемену блюд. Никто из нас не притронулся к спарже.
– В чем дело? – спросила я. У меня больше не было сил молчать.
Он вздохнул, покачал головой, снова потер глаза.
– Я думала, ты обрадуешься… Придешь в восторг… – прошептала я, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
Он, подперев подбородок рукой, глядел на меня.
– Джулия, я устал и сдался.
– Но ведь и я тоже! Я тоже перестала надеяться.
В глазах у него появилось мрачное и торжественное выражение. Похоже, он принял окончательное решение, и оно мне не нравилось.
– Что ты имеешь в виду? – сказала я. – Из-за того, что ты потерял надежду, ты не можешь…
– Джулия, меньше чем через три года мне исполнится пятьдесят…
– Ну и что? – воскликнула я, чувствуя, как у меня горят щеки.
– Я не хочу быть престарелым отцом, – тихо закончил он.
– Побойся Бога, – прошептала я.
Молчание.
– Мы не можем оставить этого ребенка, Джулия, – негромким и нежным голосом произнес он. – У нас теперь совсем иная жизнь. Зоя вскоре станет девушкой. Тебе уже сорок пять. Наша жизнь не та, что была раньше. И еще один ребенок в нее не вписывается.
Слезы хлынули ручьем, потекли у меня по лицу, обильно смачивая еду на тарелке.
– Ты хочешь сказать, – с трудом выдавила я, – ты хочешь сказать, что я должна сделать аборт?
Семейство за другим столиком с нескрываемым интересом уставилось на нас, прислушиваясь к нашему разговору. Но мне было плевать.
Как всегда в минуты кризиса, я перешла на родной язык. В такой момент я просто не могла говорить по-французски.
– Ты хочешь, чтобы я сделала аборт, и это после трех выкидышей? – срывающимся голосом спросила я.
Его лицо было печальным. Оно выражало грусть и нежность. Мне захотелось ударить по нему кулаком, ударить изо всей силы.
Но я не могла этого сделать. Я могла лишь разрыдаться в салфетку. Он гладил меня по голове, бормотал слова утешения, повторял, что любит меня.
Я не желала его слушать.
* * *
Они проснулись, когда на землю уже опустилась ночь. Лес больше не казался мирным и приветливым другом, с которым они не расставались сегодня почти весь день. Он высился вокруг них, огромный, темный, полный непонятных запахов и звуков. Они медленно двинулись через заросли папоротника, держась за руки, замирая при каждом постороннем звуке. Им казалось, что с каждым шагом ночь становится все чернее и чернее, страшнее и страшнее. Но они продолжали идти вперед. Девочка думала, что вот-вот просто упадет на землю от изнеможения. Но теплая рука Рахили поддерживала и ободряла ее.
Наконец они вышли на широкую тропинку, петлявшую по луговой равнине. Вдалеке мрачной стеной стоял лес. Девочки подняли головы к хмурому, безлунному небу.
– Смотри, – сказала Рахиль, указывая вперед. – Автомобиль.
Они увидели снопы яркого света от фар, прорезавшие ночь. Фары были затемнены черной краской, так что оставалась только узенькая полоска, через которую и бил свет. Девочки услышали рокот приближающегося мотора.
– Что делать? – спросила Рахиль. – Будем останавливать машину или нет?
Но тут девочка увидела еще одну пару затемненных фар, а за ними еще одну. К ним приближалась целая колонна машин.
– Пригнись, – прошептала она, дергая Рахиль за юбку. – Быстрее!
Кустов, в которых можно спрятаться, поблизости не было. Поэтому девочка просто легла на живот, уткнув лицо в землю.
– Зачем? Что ты делаешь? – воскликнула Рахиль.
Но потом поняла и она.
Это были немцы. Немецкие солдаты, двигающиеся куда-то походным порядком.
Рахиль рухнула на землю рядом с девочкой.
Рев мощных моторов стал громче, машины приближались. В тусклом свете фар девочка заметила блестящие каски солдат, сидевших в кузовах. Они обязательно увидят нас, подумала девочка. Мы не сможем спрятаться. Нам негде укрыться, и они обязательно увидят нас.
Мимо промчался первый вездеход, за ним последовали остальные. Лица девочек запорошила густая белая пыль. Они старались не закашляться и лежали, не шелохнувшись. Девочка уткнулась лицом в землю и зажала уши ладошками. Колонна машин казалась бесконечной. Заметят ли солдаты темные контуры их тел на обочине проселочной дороги? Девочка сжалась в ожидании криков, визга тормозов останавливающихся машин, стука распахивающихся дверец, быстрых шагов и грубых рук, хватающих их за плечи.
Но вот проехала последняя машина, и рев ее мотора стих в ночи. Вернулась тишина. Девочки подняли головы. Дорога была пуста, если не считать клубов белой пыли, поднятой колесами тяжелых автомобилей. Они выждали несколько минут, а потом двинулись по тропинке в противоположном направлении. Вдалеке между деревьями показался мерцающий огонек. Он звал и манил к себе. Девочки подобрались ближе, по-прежнему держась обочины дороги. Они осторожно открыли калитку и подошли к дому. Он похож на ферму, подумала девочка. В открытое окно они увидели женщину, которая читала, сидя у камина, а рядом расположился мужчина с трубкой. В ноздри им ударил дразнящий аромат еды.
Не колеблясь и не раздумывая, Рахиль постучала в дверь. Изнутри кто-то отдернул хлопчатобумажную занавеску. У женщины, которая смотрела на них сквозь стекло, было вытянутое, костлявое лицо. Она долго разглядывала девочек, потом задернула занавеску. Дверь она не открыла.
Рахиль постучала снова.
– Пожалуйста, мадам! Не дадите ли вы нам напиться и немного поесть?
Занавеска не шелохнулась. Девочки подошли к открытому окну и остановились перед ним. Мужчина с трубкой поднялся из кресла.
– Уходите, – низким угрожающим голосом заговорил он. – Убирайтесь отсюда.
Позади него маячила женщина с костлявым лицом. Она молчала.
– Пожалуйста, немного воды… – взмолилась девочка.
Створка окна со звоном захлопнулась.
Девочке хотелось плакать. Как могут эти фермеры быть такими жестокими? В комнате на столе лежал хлеб, она видела его. И кувшин с водой там тоже стоял. Рахиль потащила ее в сторону. Они вернулись на извилистую проселочную дорогу. Вдали виднелись другие фермерские дома. Но все повторялось – их прогоняли, и им приходилось уходить ни с чем.
Было уже поздно. Девочки устали, проголодались и едва переставляли ноги. Наконец они подошли к большому старому дому, стоявшему чуть в стороне от дороги. Двор освещал фонарь на высоком столбе, и свет его упал на их лица. Фасад дома был увит плющом. Они не осмелились стучать. Перед домом девочки заметили большую пустую собачью конуру. Они влезли в нее. Внутри было чисто и тепло, и уютно пахло собакой. На полу стояла миска с водой и валялась старая обглоданная кость. Они с наслаждением принялись утолять жажду. Девочка боялась, что собака вернется и искусает их. Она шепотом поведала Рахили о своих опасениях. Но та уже спала, свернувшись клубочком, сама похожая на маленького щенка. Девочка взглянула на ее утомленное и измученное лицо, на впалые щеки, на темные круги под глазами. Рахиль выглядела, как маленькая старуха.
Девочка прижалась к Рахили и заснула, но сон ее был чутким. Ей приснился странный и жутковатый кошмар. Ей снился маленький братик и что он умер в шкафу. Ей снилось, что ее родителей избила полиция. Во сне она стонала.
Разбудил девочку яростный лай. Она растолкала Рахиль. Они услышали мужской голос, потом звук приближающихся шагов. Хруст гравия под ногами. Было уже слишком поздно пытаться удрать. В отчаянии девочки обнялись, ища успокоения и спасения друг у друга. Ну все, нам конец, успела подумать девочка. Сейчас нас убьют.
Хозяин придержал собаку. Девочка почувствовала, как чья-то рука просунулась внутрь будки и схватила сначала ее, а потом Рахиль за щиколотки. Они выскользнули наружу.
Мужчина оказался невысокого роста, щуплый, с морщинистым лицом, лысой головой и серебристыми усами.
– Ну-ка, ну-ка, и что же мы имеем? – проворчал он себе под нос, прищурившись и разглядывая их в свете фонаря.
Девочка ощутила, как стоявшая рядом Рахиль напряглась, и поняла, что та готовится задать стрекача, быстро и внезапно, как кролик.
– Вы заблудились? – поинтересовался старик. В голосе его проскользнули обеспокоенные нотки.
Девочки были обескуражены. Они ожидали угроз, побоев, словом, чего угодно, только не доброты.
– Пожалуйста, месье, мы очень хотим есть, – пролепетала Рахиль.
Мужчина кивнул.
– Вижу, не слепой.
Он наклонился, чтобы успокоить повизгивавшего пса. Потом он сказал:
– Ну, детвора, идем. Следуйте за мной.
Ни одна из девочек не двинулась с места. Могут ли они доверять этому человеку?
– Здесь никто не причинит вам вреда, – сказал старик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33