Оно было присвоено одному из советских ледоколов и четырнадцать раз повторяется на карте мира. Именем Литке названы: пролив между Камчаткой и островом Карагинским, гора, залив, полуостров, губа и мыс на Новой Земле, один из островов Земли Франца-Иосифа, мыс одного из Алеутских островов, остров в Карском море, течение в Баренцевом море, банка в Белом море, группа островов в архипелаге Норденшельда, мыс на острове Врангеля и мыс в Беринговом проливе.
Петр Пахтусов
С незапамятных времен предпринимались попытки пробиться на суда к восточному берегу Новой Земли без карт и лоций. Немногим смельчакам посчастливилось прорваться сквозь Карские Ворота. Из поколения в поколение передавались имена отважных, которые, зазимовав на Новой Земле, невредимыми возвращались домой.
Думал о путешествии на Новую Землю и молодой кондуктор корпуса флотских штурманов Петр Кузьмич Пахтусов. Это был человек высокого роста, могучего здоровья и несокрушимой настойчивости.
«Заботы и физические труды, неизбежные в сборах в такую дальнюю дорогу, — писал он в своем дневнике, — казались для меня легки. Я чувствовал себя здоровее и веселее, чем когда-либо».
Пахтусов прожил недолгую, но насыщенную самоотверженным трудом жизнь. Он родился в Кронштадте в 1800 году. Отец Пахтусова весь свой век прослужил во флоте и, выйдя в преклонных годах в отставку, получил самый что ни на есть низший чин шкипера 13-го класса. Старик с семьей переехал в Сольвычегодск, где жить было дешевле. Там Пахтусовы, перебиваясь на маленькой пенсии, едва сводили концы с концами.
Семи лет мальчик осиротел: умер отец. Единственной кормилицей осталась мать. В поисках работы она перебралась в Архангельск, где после долгих хлопот ей удалось определить сына в военно-сиротскую школу. Семья бедствовала, жила впроголодь. Способного, не по летам физически сильного и усердного ученика отличило начальство. Кто-то замолвил доброе словцо, и шестнадцати лет он получил направление в Кронштадтское штурманское училище. Юношу отправили на попутном военном корабле. Три года молодой человек овладевал навигационной наукой, изучал математику, физику, географию. В свободные часы его нельзя было оторвать от книг. Он зачитывался историей исследования полярного бассейна, мечтал над картой Ледовитого океана, пестревшей «белыми пятнами», восстанавливал маршруты старинных мореплавателей. И в нем все больше и больше крепла мысль попробовать свои силы на этом трудном и славном поприще.
В летние месяцы будущий штурман участвовал в учебных плаваниях к берегам Испании и Франции. В 1820 году Петр Пахтусов, успешно сдав выпускные экзамены, получил звание штурманского помощника унтер-офицерского класса. По его личной просьбе он был направлен в Архангельск, куда давно рвался всем сердцем. Здесь и началась его служба в качестве штурманского помощника на гидрографическом судне.
Одиннадцать лет провел Пахтусов в неустанных плаваниях, занимался сложной топографической съемкой дельты Печоры и берегов Северного Ледовитого океана от Канина Носа до острова Вайгач, приобрел огромный опыт. Когда начали картографирование острова Колгуев, он охотно вызвался идти в экспедицию. Ему принадлежат многие гидрографические описания и первые измерения глубин Белого моря.
В 1828 году за добросовестное выполнение заданий Пахтусова произвели в прапорщики, а три года спустя — в подпоручики корпуса флотских штурманов.
Офицера-гидрографа поздравляли друзья, однако он искренно говорил, что был бы больше рад, если бы приняли его проект изучения восточного побережья Новой Земли, посланный им в Петербург в Гидрографический департамент. Проект одобрили, но… отложили до лучших времен по причине «отсутствия потребных ассигнований». И это несмотря на то, что экспедиция должна была обойтись неслыханно дешево, требовалось всего несколько тысяч рублей. Гидрографический департамент, очевидно, побоялся отпустить средства на осуществление проекта никому не ведомого штурмана, да и вообще сомневался в возможности проникнуть к восточному побережью Новой Земли. Но Пахтусов не сдавался. Он решил организовать экспедицию на частные средства и стал упорно искать человека, который бы разделял его взгляды на необходимость снаряжения такой экспедиции. Вскоре такое лицо нашлось. Это был советник Северного округа корабельных лесов П. Клоков, ученый лесничий, которого самого давно увлекала мысль возобновить старинный морской путь на Восток. Новая Земля представляла собой как бы промежуточную станцию на этой дороге.
В начале 1832 года образовалась торгово-промышленная компания архангельского купца Брандта и Клокова. Она-то и взяла на себя расходы по снаряжению и укомплектованию экспедиции. За это компания получала у царского правительства привилегию свободного промысла морского зверя в Северном Ледовитом океане в течение четверти века.
В экспедицию, которую снаряжала компания, входило два отряда. Один из них под командованием лейтенанта Кротова должен был на шхуне «Енисей» отправиться из Архангельска к проливу Маточкин Шар, пройти проливом в Карское море, а затем следовать к устью Енисея.
Другой отряд — Пахтусова — должен был произвести опись восточного берега Новой Земли. Полностью осуществить этот замысел не удалось — судно Кротова разбилось у западного входа в Маточкин Шар, и вся его команда погибла.
Назначенный начальником экспедиции, Пахтусов чувствовал себя бесконечно счастливым. Денег на постройку судна было отпущено в обрез, и Пахтусов сам работал над чертежами одномачтового карбаса.
Длина карбаса была 12,7, ширина 4,3, осадка 1,8 метра. В корме и на носу под палубой имелись крошечные каюты. Среднюю часть судна палуба не закрывала, ее заменяли брезенты, перекрывавшие друг друга. В наши дни на подобном кораблике не каждый даже опытный моряк решится выйти хотя бы просто порыбачить. А Пахтусова ожидал Ледовитый океан.
Вечером 1 августа 1832 года карбас, названный «Новой Землей», имея на борту, кроме начальника, девять человек команды, покинул Архангельск.
Море встретило смельчаков шквальными ветрами и сильным волнением, сменившимся густым туманом. 9 августа, когда рассеялся туман, вдали показался остров Колгуев.
В штурманской рубке, раскрыв свой дневник, Пахтусов перечел краткий и выразительный эпиграф, размашисто выведенный им на первой странице: «Я расскажу как было, а вы судите как угодно» . Под свежим впечатлением пережитого шторма он записал:
«Казалось, что каждый находящий на нас вал старается покрыть судно наше седым своим гребнем, но бот наш гордо рассекал валы и несся на хребтах их, не страшась ярости бури».
Вечером впереди показалась полоска Новой Земли. Пока судно лавировало среди льдин, выискивая разводья и узкие полоски чистой воды, Пахтусов на шлюпке пошел осматривать пролив между островом и мысом.
«Не более как в час, — отметил он в дневнике, — убили мы тут 12 гагар и сварили их в братском нашем котле. Эта пища показалась нам очень вкусною».
«Братский котел» символизирует дружеские отношения между членами команды. Эти отношения, созданные Пахтусовым, никогда не нарушались, что не в малой мере способствовало успеху экспедиции.
Погода ухудшилась. Короткое и холодное северное лето было на исходе. Чем дальше на восток уходил карбас, тем непреодолимее становились препятствия. Но Пахтусов не хотел возвращаться назад, второй такой случай мог представиться не скоро.
«Частые неудачи в описи от туманов, дождей и большей частью от льдов, — записал он в дневнике, — делали положение наше для меня невыносимым. Мысль, что, несмотря на раннее еще время, придется нам зимовать, не увидев восточного берега, меня крайне беспокоила. Только примеры предшествовавших экспедиций в полярные страны несколько ободряли меня. Я знал, что и в позднюю осень Карские Ворота бывают иногда чисты ото льда».
В губе Каменка он нашел ветхую избу, ставленную, как гласила надпись на стоявшем рядом кресте, лет за семьдесят пять до этого. Решив здесь зазимовать, Пахтусов привел избу в порядок.
Команда без малейшего ропота переносила трудности:
«Все, — отмечал Пахтусов, — были веселы и шутили над своим положением».
Через десять лет, когда в «Записках Гидрографического департамента» были опубликованы «Дневные записки, веденные подпоручиком Пахтусовым при описи восточного берега Новой Земли в 1832 и 1833 годах», к этим строкам было сделано такое примечание:
«Пахтусов с самого начала похода имел одинаковую пищу с командою и во всех трудных работах участвовал лично. Известным своим присутствием духа снискал он полное послушание и доверенность команды».
Обновленная изба, хотя и была сделана добротно, оказалась не очень вместительной. Однако выбора не было. Рядом поставили русскую баню и соединили ее с избой своеобразным коридором-сенями из досок, бочек и ящиков с провизией. Затем разгрузили, очистили ото льда и вытащили на берег карбас.
С первых же дней зимовки Пахтусов строго следил за чистотой, за разнообразием пищи, старался сберечь здоровье и силы команды. Ежедневно совершались прогулки. Их могла «отменить» только сильная пурга. Без дела «дома» никто не сидел: чинили одежду, готовили пищу, мастерили капканы для ловли зверей.
Только во второй половине марта Пахтусов смог возобновить гидрографические работы. Он приступил к картографированию Никольского Шара. Опись пролива, усеянного островками, с линией берега, изрезанной заливами, требовала исключительного внимания. Смерзшийся снег, отражая яркие солнечные лучи, слепил глаза. Выручало пахтусовское упорство и находчивость. Опись продвигалась вперед. Отважных исследователей на каждом шагу подстерегала опасность: часто безоблачное небо неожиданно заволакивало тучами, поднимался ветер, и все заслоняла белая снежная пелена. Однажды такая пурга застала Пахтусова и его товарищей на открытом мысу. Ветер валил с ног; все вынуждены были лечь в снег, который вскоре набился внутрь малиц (меховой одежды). Мучили жажда и голод. Можно было бы поесть сухарей, но от них еще больше хотелось пить, а добыть воду, не разводя огня, было невозможно. Одежда отсырела, люди дрожали от холода, но ветер не давал встать, чтобы согреться. Оставалось только ждать. Так прошло двое суток.
«Мы потеряли всю надежду на спасение; положение наше сделалось еще бедственнее от невозможности утолить жажду, — писал в дневнике Пахтусов. — Тщетно мы держали по свинцовой пуле во рту; сначала казалось, жажда несколько утихла, но через несколько минут возрождалась она еще с большей силой. Наконец, мне пришла мысль, что снег можно растаять в кружке, за пазухою. И не более как через полчаса достал я таким образом чарки полторы воды, которая в то время была для меня столь драгоценна, что, казалось, не отдал бы ее ни за какие миллионы».
По колено в воде, проваливаясь в мокром снегу, перетаскивая на плечах шлюпку через торосы, лавируя между ними, исследователи продвигались вперед, нанося на карту очертания берегов, островов, мысов, измеряя глубины, следя за перелетом птиц, стаями прибывавших с материка.
Примерно в 115 километрах от становья, как в шутку Пахтусов называл свою зимовку, на берегу небольшого залива, он наткнулся на руины черной от времени покосившейся избы, поблизости от которой лежал сломанный бурей крест. По буквам разобрал вырезанную на ней короткую надпись:
«Поставлен сей животворящий крест на поклонение православным христианам, зимовщики 12 человек, кормщик Савва Феофанов, на Новой Земле по правую сторону Кусова Носа».
А ниже дата — 1742.
«Нет сомнения, — замечает Пахтусов, — что это тот самый Савва, который обошел Новую Землю кругом, около мыса Доходы. Хотя предание называет его Лошкиным, но эта разница в прозвище могла произойти от двух причин: или Савва имел две фамилии — Лошкин и Феофанов, или вырезывающий надпись на кресте, из уважения к своему кормщику, назвал его только по отчеству Феофановым».
Бухту, на побережье которой были найдены руины дома и крест, Пахтусов назвал Саввиной губой. Это название можно прочитать на современных картах. За двухнедельный поход Пахтусов описал более 130 верст береговой линии.
11 июля карбас покинул становье, где команда прожила почти десять месяцев. Опять настали дни борьбы с ветрами, шквалами и льдами: все дальше на восток и север вела линия на карте, составляемой Пахтусовым.
В бухте, названной именем лейтенанта Литке, судно оказалось затертым льдами. Снова наступило вынужденное бездействие, длившееся неделями, Пахтусов с горечью записал:
«Зная, что отчаяние — первый повод к неудачам и всегда ведет за собою самые бедственные последствия, я стараюсь скрыть мои опасения от товарищей моих и даже от самого себя».
Наконец, судно снова могло передвигаться. И на карте возникли новые бухты, полуострова и устья рек, стекающих с гор. Вот и Маточкин Шар.
«Итак, — отметил Пахтусов, — нам первым после Саввы Лошкина удалось обойти остров Новой Земли. Это радовало нас».
Путь домой был тяжелым. В Баренцевом море изрядно потрепанное судно подхватил крепкий восточный ветер, перешедший в жестокий шторм.
«Представьте себе, — писал Пахтусов, — среди необозримого океана под небом, покрытым черными тучами, маленький наш бот, осыпаемый брызгами волн, то сильно бросаемый на хребет вала, то поглощаемый бездною…»
Материалы, которые привез с собою Пахтусов в Петербург, убедили всех, что легендарное восточное побережье Новой Земли досягаемо. Тщательно выполненные карты охватывали береговую линию всего южного острова. Метеорологический журнал с данными за год, наблюдения над приливами в Карском море представляли собой первые научные сведения о природе и климате Новой Земли.
Докладывая о результатах экспедиции, Пахтусов поставил вопрос о необходимости ее продолжить, чтобы довести до конца опись восточного побережья.
О походе Пахтусова заговорили всюду. Гидрографический департамент готов был оказать ему всяческую помощь, тем более что, не затратив ни гроша, приобрел ценную гидрографическую опись.
А пока вопрос обсуждался и согласовывался в инстанциях, Пахтусов не терял зря времени. Он изучал минералогию, ботанику, зоологию, усиленно посещал кунсткамеру.
Весной 1834 года Пахтусову вручили инструкцию, составленную Гидрографическим департаментом, в которой говорилось:
«Главная цель делаемого вам поручения состоит в том, чтобы описать восточный берег северного острова Новой Земли, доселе никем еще не осмотренный».
Вторая экспедиция была снаряжена значительно лучше первой. На этот раз львиную долю расходов взял на себя П. Клоков. В распоряжении Пахтусова были шхуна «Кротов» и карбас «Казаков», команда состояла из шестнадцати человек. Сам Пахтусов командовал шхуной, а его помощник — кондуктор корпуса штурманов А. К. Циволька — карбасом.
24 июля 1834 года суда вышли из Архангельска в плавание.
У мыса Журавлева суда были остановлены сплошными ледяными полями, преградившими выход из пролива в Карское море. Сентябрь был на исходе. Пахтусов на шлюпке несколько раз пытался разведать, нет ли возможности пробиться к морю, но всюду натыкался на льды.
Приготовления к зиме заняли немного времени: суда разгрузили и вытащили на берег в удобном, хорошо защищенном от ветров месте.
Из плавника и остатков старинных изб построили жилье.
Наступила лютая северная зима.
«Часто случалось, — писал в дневнике Пахтусов, — что избу заносило до того, что место ее можно было узнать только по флюгеру на шесте высотою до 6 сажен».
Жизнь в становье подчинялась строгому распорядку. На сон отводилось шесть часов в сутки, ежедневно совершались прогулки, еженедельно мылись в бане. Развлекались охотой, в непогоду — поднятием тяжестей.
В результате цинга, исконный недруг северных экспедиций прошлого, благодаря заботам Пахтусова отступила, не унеся ни одной жертвы.
В марте 1835 года Пахтусов провел по льду геодезическую съемку и опись южного берега Маточкина Шара, а также астрономические наблюдения с целью установить точное расположение устьев пролива. Циволька описал восточный берег Новой Земли на протяжении 160 километров к северу от пролива.
Однако карбас неожиданно затерло во льдах. Моряки едва успели вырваться на берег. В «Дневных записках» второй экспедиции, напечатанных в «Записках Гидрографического департамента» через десять лет после окончания плавания, Пахтусов так описывает это событие:
«Мы… до крайности перемокли и устали. Разведя огонь и устроя палатки из парусов, мы обратились к перетаскиванию оставленной на прибрежном льду провизии и бочки со смолою. Последняя нам была нужна для исправления лодок, потерпевших от перетаски по ледяным торосам; но льдина, на которой все это стояло, уже ушла в море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Петр Пахтусов
С незапамятных времен предпринимались попытки пробиться на суда к восточному берегу Новой Земли без карт и лоций. Немногим смельчакам посчастливилось прорваться сквозь Карские Ворота. Из поколения в поколение передавались имена отважных, которые, зазимовав на Новой Земле, невредимыми возвращались домой.
Думал о путешествии на Новую Землю и молодой кондуктор корпуса флотских штурманов Петр Кузьмич Пахтусов. Это был человек высокого роста, могучего здоровья и несокрушимой настойчивости.
«Заботы и физические труды, неизбежные в сборах в такую дальнюю дорогу, — писал он в своем дневнике, — казались для меня легки. Я чувствовал себя здоровее и веселее, чем когда-либо».
Пахтусов прожил недолгую, но насыщенную самоотверженным трудом жизнь. Он родился в Кронштадте в 1800 году. Отец Пахтусова весь свой век прослужил во флоте и, выйдя в преклонных годах в отставку, получил самый что ни на есть низший чин шкипера 13-го класса. Старик с семьей переехал в Сольвычегодск, где жить было дешевле. Там Пахтусовы, перебиваясь на маленькой пенсии, едва сводили концы с концами.
Семи лет мальчик осиротел: умер отец. Единственной кормилицей осталась мать. В поисках работы она перебралась в Архангельск, где после долгих хлопот ей удалось определить сына в военно-сиротскую школу. Семья бедствовала, жила впроголодь. Способного, не по летам физически сильного и усердного ученика отличило начальство. Кто-то замолвил доброе словцо, и шестнадцати лет он получил направление в Кронштадтское штурманское училище. Юношу отправили на попутном военном корабле. Три года молодой человек овладевал навигационной наукой, изучал математику, физику, географию. В свободные часы его нельзя было оторвать от книг. Он зачитывался историей исследования полярного бассейна, мечтал над картой Ледовитого океана, пестревшей «белыми пятнами», восстанавливал маршруты старинных мореплавателей. И в нем все больше и больше крепла мысль попробовать свои силы на этом трудном и славном поприще.
В летние месяцы будущий штурман участвовал в учебных плаваниях к берегам Испании и Франции. В 1820 году Петр Пахтусов, успешно сдав выпускные экзамены, получил звание штурманского помощника унтер-офицерского класса. По его личной просьбе он был направлен в Архангельск, куда давно рвался всем сердцем. Здесь и началась его служба в качестве штурманского помощника на гидрографическом судне.
Одиннадцать лет провел Пахтусов в неустанных плаваниях, занимался сложной топографической съемкой дельты Печоры и берегов Северного Ледовитого океана от Канина Носа до острова Вайгач, приобрел огромный опыт. Когда начали картографирование острова Колгуев, он охотно вызвался идти в экспедицию. Ему принадлежат многие гидрографические описания и первые измерения глубин Белого моря.
В 1828 году за добросовестное выполнение заданий Пахтусова произвели в прапорщики, а три года спустя — в подпоручики корпуса флотских штурманов.
Офицера-гидрографа поздравляли друзья, однако он искренно говорил, что был бы больше рад, если бы приняли его проект изучения восточного побережья Новой Земли, посланный им в Петербург в Гидрографический департамент. Проект одобрили, но… отложили до лучших времен по причине «отсутствия потребных ассигнований». И это несмотря на то, что экспедиция должна была обойтись неслыханно дешево, требовалось всего несколько тысяч рублей. Гидрографический департамент, очевидно, побоялся отпустить средства на осуществление проекта никому не ведомого штурмана, да и вообще сомневался в возможности проникнуть к восточному побережью Новой Земли. Но Пахтусов не сдавался. Он решил организовать экспедицию на частные средства и стал упорно искать человека, который бы разделял его взгляды на необходимость снаряжения такой экспедиции. Вскоре такое лицо нашлось. Это был советник Северного округа корабельных лесов П. Клоков, ученый лесничий, которого самого давно увлекала мысль возобновить старинный морской путь на Восток. Новая Земля представляла собой как бы промежуточную станцию на этой дороге.
В начале 1832 года образовалась торгово-промышленная компания архангельского купца Брандта и Клокова. Она-то и взяла на себя расходы по снаряжению и укомплектованию экспедиции. За это компания получала у царского правительства привилегию свободного промысла морского зверя в Северном Ледовитом океане в течение четверти века.
В экспедицию, которую снаряжала компания, входило два отряда. Один из них под командованием лейтенанта Кротова должен был на шхуне «Енисей» отправиться из Архангельска к проливу Маточкин Шар, пройти проливом в Карское море, а затем следовать к устью Енисея.
Другой отряд — Пахтусова — должен был произвести опись восточного берега Новой Земли. Полностью осуществить этот замысел не удалось — судно Кротова разбилось у западного входа в Маточкин Шар, и вся его команда погибла.
Назначенный начальником экспедиции, Пахтусов чувствовал себя бесконечно счастливым. Денег на постройку судна было отпущено в обрез, и Пахтусов сам работал над чертежами одномачтового карбаса.
Длина карбаса была 12,7, ширина 4,3, осадка 1,8 метра. В корме и на носу под палубой имелись крошечные каюты. Среднюю часть судна палуба не закрывала, ее заменяли брезенты, перекрывавшие друг друга. В наши дни на подобном кораблике не каждый даже опытный моряк решится выйти хотя бы просто порыбачить. А Пахтусова ожидал Ледовитый океан.
Вечером 1 августа 1832 года карбас, названный «Новой Землей», имея на борту, кроме начальника, девять человек команды, покинул Архангельск.
Море встретило смельчаков шквальными ветрами и сильным волнением, сменившимся густым туманом. 9 августа, когда рассеялся туман, вдали показался остров Колгуев.
В штурманской рубке, раскрыв свой дневник, Пахтусов перечел краткий и выразительный эпиграф, размашисто выведенный им на первой странице: «Я расскажу как было, а вы судите как угодно» . Под свежим впечатлением пережитого шторма он записал:
«Казалось, что каждый находящий на нас вал старается покрыть судно наше седым своим гребнем, но бот наш гордо рассекал валы и несся на хребтах их, не страшась ярости бури».
Вечером впереди показалась полоска Новой Земли. Пока судно лавировало среди льдин, выискивая разводья и узкие полоски чистой воды, Пахтусов на шлюпке пошел осматривать пролив между островом и мысом.
«Не более как в час, — отметил он в дневнике, — убили мы тут 12 гагар и сварили их в братском нашем котле. Эта пища показалась нам очень вкусною».
«Братский котел» символизирует дружеские отношения между членами команды. Эти отношения, созданные Пахтусовым, никогда не нарушались, что не в малой мере способствовало успеху экспедиции.
Погода ухудшилась. Короткое и холодное северное лето было на исходе. Чем дальше на восток уходил карбас, тем непреодолимее становились препятствия. Но Пахтусов не хотел возвращаться назад, второй такой случай мог представиться не скоро.
«Частые неудачи в описи от туманов, дождей и большей частью от льдов, — записал он в дневнике, — делали положение наше для меня невыносимым. Мысль, что, несмотря на раннее еще время, придется нам зимовать, не увидев восточного берега, меня крайне беспокоила. Только примеры предшествовавших экспедиций в полярные страны несколько ободряли меня. Я знал, что и в позднюю осень Карские Ворота бывают иногда чисты ото льда».
В губе Каменка он нашел ветхую избу, ставленную, как гласила надпись на стоявшем рядом кресте, лет за семьдесят пять до этого. Решив здесь зазимовать, Пахтусов привел избу в порядок.
Команда без малейшего ропота переносила трудности:
«Все, — отмечал Пахтусов, — были веселы и шутили над своим положением».
Через десять лет, когда в «Записках Гидрографического департамента» были опубликованы «Дневные записки, веденные подпоручиком Пахтусовым при описи восточного берега Новой Земли в 1832 и 1833 годах», к этим строкам было сделано такое примечание:
«Пахтусов с самого начала похода имел одинаковую пищу с командою и во всех трудных работах участвовал лично. Известным своим присутствием духа снискал он полное послушание и доверенность команды».
Обновленная изба, хотя и была сделана добротно, оказалась не очень вместительной. Однако выбора не было. Рядом поставили русскую баню и соединили ее с избой своеобразным коридором-сенями из досок, бочек и ящиков с провизией. Затем разгрузили, очистили ото льда и вытащили на берег карбас.
С первых же дней зимовки Пахтусов строго следил за чистотой, за разнообразием пищи, старался сберечь здоровье и силы команды. Ежедневно совершались прогулки. Их могла «отменить» только сильная пурга. Без дела «дома» никто не сидел: чинили одежду, готовили пищу, мастерили капканы для ловли зверей.
Только во второй половине марта Пахтусов смог возобновить гидрографические работы. Он приступил к картографированию Никольского Шара. Опись пролива, усеянного островками, с линией берега, изрезанной заливами, требовала исключительного внимания. Смерзшийся снег, отражая яркие солнечные лучи, слепил глаза. Выручало пахтусовское упорство и находчивость. Опись продвигалась вперед. Отважных исследователей на каждом шагу подстерегала опасность: часто безоблачное небо неожиданно заволакивало тучами, поднимался ветер, и все заслоняла белая снежная пелена. Однажды такая пурга застала Пахтусова и его товарищей на открытом мысу. Ветер валил с ног; все вынуждены были лечь в снег, который вскоре набился внутрь малиц (меховой одежды). Мучили жажда и голод. Можно было бы поесть сухарей, но от них еще больше хотелось пить, а добыть воду, не разводя огня, было невозможно. Одежда отсырела, люди дрожали от холода, но ветер не давал встать, чтобы согреться. Оставалось только ждать. Так прошло двое суток.
«Мы потеряли всю надежду на спасение; положение наше сделалось еще бедственнее от невозможности утолить жажду, — писал в дневнике Пахтусов. — Тщетно мы держали по свинцовой пуле во рту; сначала казалось, жажда несколько утихла, но через несколько минут возрождалась она еще с большей силой. Наконец, мне пришла мысль, что снег можно растаять в кружке, за пазухою. И не более как через полчаса достал я таким образом чарки полторы воды, которая в то время была для меня столь драгоценна, что, казалось, не отдал бы ее ни за какие миллионы».
По колено в воде, проваливаясь в мокром снегу, перетаскивая на плечах шлюпку через торосы, лавируя между ними, исследователи продвигались вперед, нанося на карту очертания берегов, островов, мысов, измеряя глубины, следя за перелетом птиц, стаями прибывавших с материка.
Примерно в 115 километрах от становья, как в шутку Пахтусов называл свою зимовку, на берегу небольшого залива, он наткнулся на руины черной от времени покосившейся избы, поблизости от которой лежал сломанный бурей крест. По буквам разобрал вырезанную на ней короткую надпись:
«Поставлен сей животворящий крест на поклонение православным христианам, зимовщики 12 человек, кормщик Савва Феофанов, на Новой Земле по правую сторону Кусова Носа».
А ниже дата — 1742.
«Нет сомнения, — замечает Пахтусов, — что это тот самый Савва, который обошел Новую Землю кругом, около мыса Доходы. Хотя предание называет его Лошкиным, но эта разница в прозвище могла произойти от двух причин: или Савва имел две фамилии — Лошкин и Феофанов, или вырезывающий надпись на кресте, из уважения к своему кормщику, назвал его только по отчеству Феофановым».
Бухту, на побережье которой были найдены руины дома и крест, Пахтусов назвал Саввиной губой. Это название можно прочитать на современных картах. За двухнедельный поход Пахтусов описал более 130 верст береговой линии.
11 июля карбас покинул становье, где команда прожила почти десять месяцев. Опять настали дни борьбы с ветрами, шквалами и льдами: все дальше на восток и север вела линия на карте, составляемой Пахтусовым.
В бухте, названной именем лейтенанта Литке, судно оказалось затертым льдами. Снова наступило вынужденное бездействие, длившееся неделями, Пахтусов с горечью записал:
«Зная, что отчаяние — первый повод к неудачам и всегда ведет за собою самые бедственные последствия, я стараюсь скрыть мои опасения от товарищей моих и даже от самого себя».
Наконец, судно снова могло передвигаться. И на карте возникли новые бухты, полуострова и устья рек, стекающих с гор. Вот и Маточкин Шар.
«Итак, — отметил Пахтусов, — нам первым после Саввы Лошкина удалось обойти остров Новой Земли. Это радовало нас».
Путь домой был тяжелым. В Баренцевом море изрядно потрепанное судно подхватил крепкий восточный ветер, перешедший в жестокий шторм.
«Представьте себе, — писал Пахтусов, — среди необозримого океана под небом, покрытым черными тучами, маленький наш бот, осыпаемый брызгами волн, то сильно бросаемый на хребет вала, то поглощаемый бездною…»
Материалы, которые привез с собою Пахтусов в Петербург, убедили всех, что легендарное восточное побережье Новой Земли досягаемо. Тщательно выполненные карты охватывали береговую линию всего южного острова. Метеорологический журнал с данными за год, наблюдения над приливами в Карском море представляли собой первые научные сведения о природе и климате Новой Земли.
Докладывая о результатах экспедиции, Пахтусов поставил вопрос о необходимости ее продолжить, чтобы довести до конца опись восточного побережья.
О походе Пахтусова заговорили всюду. Гидрографический департамент готов был оказать ему всяческую помощь, тем более что, не затратив ни гроша, приобрел ценную гидрографическую опись.
А пока вопрос обсуждался и согласовывался в инстанциях, Пахтусов не терял зря времени. Он изучал минералогию, ботанику, зоологию, усиленно посещал кунсткамеру.
Весной 1834 года Пахтусову вручили инструкцию, составленную Гидрографическим департаментом, в которой говорилось:
«Главная цель делаемого вам поручения состоит в том, чтобы описать восточный берег северного острова Новой Земли, доселе никем еще не осмотренный».
Вторая экспедиция была снаряжена значительно лучше первой. На этот раз львиную долю расходов взял на себя П. Клоков. В распоряжении Пахтусова были шхуна «Кротов» и карбас «Казаков», команда состояла из шестнадцати человек. Сам Пахтусов командовал шхуной, а его помощник — кондуктор корпуса штурманов А. К. Циволька — карбасом.
24 июля 1834 года суда вышли из Архангельска в плавание.
У мыса Журавлева суда были остановлены сплошными ледяными полями, преградившими выход из пролива в Карское море. Сентябрь был на исходе. Пахтусов на шлюпке несколько раз пытался разведать, нет ли возможности пробиться к морю, но всюду натыкался на льды.
Приготовления к зиме заняли немного времени: суда разгрузили и вытащили на берег в удобном, хорошо защищенном от ветров месте.
Из плавника и остатков старинных изб построили жилье.
Наступила лютая северная зима.
«Часто случалось, — писал в дневнике Пахтусов, — что избу заносило до того, что место ее можно было узнать только по флюгеру на шесте высотою до 6 сажен».
Жизнь в становье подчинялась строгому распорядку. На сон отводилось шесть часов в сутки, ежедневно совершались прогулки, еженедельно мылись в бане. Развлекались охотой, в непогоду — поднятием тяжестей.
В результате цинга, исконный недруг северных экспедиций прошлого, благодаря заботам Пахтусова отступила, не унеся ни одной жертвы.
В марте 1835 года Пахтусов провел по льду геодезическую съемку и опись южного берега Маточкина Шара, а также астрономические наблюдения с целью установить точное расположение устьев пролива. Циволька описал восточный берег Новой Земли на протяжении 160 километров к северу от пролива.
Однако карбас неожиданно затерло во льдах. Моряки едва успели вырваться на берег. В «Дневных записках» второй экспедиции, напечатанных в «Записках Гидрографического департамента» через десять лет после окончания плавания, Пахтусов так описывает это событие:
«Мы… до крайности перемокли и устали. Разведя огонь и устроя палатки из парусов, мы обратились к перетаскиванию оставленной на прибрежном льду провизии и бочки со смолою. Последняя нам была нужна для исправления лодок, потерпевших от перетаски по ледяным торосам; но льдина, на которой все это стояло, уже ушла в море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64