Тогда они повернули на юг и шли так еще три дня. 21 августа Уиллоуби отметил, что море становилось „все мельче и мельче и все же не было видно берега“. Чтобы избежать опасности, он отошел в открытое море и четыре недели двигался на запад, то вдоль берега, то теряя его из виду. За это время Уиллоуби миновал остров Колгуев, полуостров Канин и вдоль Мурманского берега дошел до Нокуева острова. 18 сентября оба судна бросили якоря в Нокуевой губе.
„Пробыв в этой гавани с неделю, — записано в журнале Уиллоуби, — и видя, что время года позднее и что погода установилась плохая, с морозами, снегом и градом… мы решили тут зимовать…“
Уиллоуби отправил посланцев во всех направлениях, но они не нашли ни людей, ни жилья. А следующей зимой 1554 года русские поморы обнаружили за Нокуевым островом, у Мурманского берега, в устье реки Варзины, два судна:
„…стоят на якорях в становищах, а люди на них все мертвы, и товаров на них много“ (Двинская летопись).
Из найденного на корабле завещания одного из купцов видно, что Хью Уиллоуби и большая часть его спутников были еще живы в январе 1554 года. Позднее погибли все без исключения. На обоих кораблях „умерли, замерзли до смерти“ 63 человека. В 1555 году английскому торговому агенту в Москве были переданы „два корабля с прахом сэра Хью Уиллоуби и его спутников, причем было возвращено и спасено много съестных припасов и товаров“ . Возвращена была также и доставлена в Лондон тетрадь с извлечениями из судового журнала и некоторыми другими документами.
Больше повезло Ченслору. Одинокий корабль Ченслора благополучно добрался до Барде и неделю простоял там, ожидая Уиллоуби, а затем продолжил плавание, проник в Белое море и 24 августа 1553 года вошел в устье Северной Двины.
„…Простые люди начали приезжать к кораблю, — пишет спутник Ченслора Климент Адамс. — Они добровольно предлагали новоприезжим гостям съестные припасы…“
Холмогорские власти послали в Москву сообщение о прибытии иностранцев. Но Ченслор, не дождавшись ответа, настоял на том, чтобы его отправили санным путем в Москву, угрожая, что иначе он отплывет от русских берегов. На полпути он встретил гонца, который передал ему царское приглашение. Иван IV с большой пышностью принял королевского „посла“ (так назвал себя Ченслор) и обещал покровительство английским купцам, если они начнут торговать с Москвой. Он отпустил Ченслора с почетом, но под охраной.
Когда Ченслор вернулся в Англию, „Общество купцов-предпринимателей“ было официально утверждено английским правительством. Кабот стал директором этой „Московитской компании“, как ее обычно называли, а Ченслор в 1555 году снова отправился на Русь — на этот раз действительно как королевский посол. С ним прибыли два агента „Московитской компании“. Англичане получили от Ивана IV большие торговые и судебные привилегии. Ченслор отплыл в Англию с царским послом Осипом Григорьевичем Непеей, но утонул, когда корабль потерпел крушение у шотландских берегов. Непея спасся и добился в Лондоне таких же торговых льгот, какие англичане получили в Москве.
Джованни де Вераццано
Нью-йоркскую бухту открыл не Гудзон, как часто полагают, а Вераццано.
Джованни де Вераццано был выходцем из Флоренции и родился не то в 1480-м, не то в 1485 году. Он много путешествовал и, в конце концов, поселился во Франции. Есть предположение, что Вераццано и известный французский пират Жан Флорин (Флери), нападавший на торговые суда, курсировавшие между Испанией и ее колониями, одно и то же лицо. В 1523 году Флорин ограбил испанский корабль, везший испанскому императору сокровища, в свою очередь награбленные Кортесом в Мексике.
Если Веррацано и Флорин действительно одно и то же лицо, то это нападение объясняет, где он достал денег, чтобы в следующем году отправить на поиски Китая флот из четырех кораблей. Корабли попали в шторм, получили повреждения и вынуждены были вернуться к берегам Бретани. После починки судов Вераццано на одном из них отправился сперва на остров Мадейра, а затем дальше на запад. Спасаясь от бури, он отклонился к северу от своего курса и попал к берегам Америки около 34° северной широты, то есть между мысом Фэйр и мысом Гаттераса в нынешней Северной Каролине. Вераццано описал низкую песчаную косу, которая отделяла его от материка и за которой снова была видна вода. Он долго не мог найти прохода или места, удобного для причала.
В поисках его он проплыл сперва немного к югу, затем повернул к северу и таким образом достиг устья реки Гудзон. Его описание косы вполне соответствует современной картине побережья Каролины.
Вот что увидели первые европейские мореплаватели, прибывшие туда в 1524 году:
„Мы нашли очень приятное место, заключенное между двумя небольшими продолговатыми холмами, обрамлявшими берег большой реки, глубокой около устья… Так как мы стояли на якоре в хорошо защищенном месте, на некотором расстоянии от берега, то не считали нужным рисковать, не изучив входа.
Поэтому мы на маленькой лодке вошли в реку, берега которой оказались густо заселенными. Народ, одетый в разноцветные птичьи перья, весело выбежал на берег, громкими криками выражая свое восхищение и указывая нам, где безопаснее причалить. Мы проплыли по реке около двух миль и увидели, что здесь она образует великолепное озеро окружностью около 13 миль. По озеру плавали индейцы, пересекая его от края до края на шлюпках числом около тридцати. Бесчисленные толпы народа сбегались к берегам, чтобы посмотреть на нас. Внезапно, как это случается при мореплавании, налетела буря со стороны моря, и мы были вынуждены вернуться на корабль, с большим огорчением покинув эту землю, так как она была не только удобна и красива, но, вероятно, имела также большую ценность, ибо все ее холмы указывали на присутствие минералов“.
Вераццано прошел дальше к северу, до островов Блок или Мартез Виньярд, зашел в Ньюпорт (в Новой Англии) и достиг берега, густо заросшего лесом. Затем он прошел мимо Ньюфаундленда, который уже посещался бретонскими моряками. Отсюда Вераццано и вернулся во Францию.
Его открытия были потом использованы экспедицией Жака Картье.
Никто не знает, что дальше случилось с Вераццано, если только он не был пиратом Флорином. Профессии первооткрывателя и пирата в те далекие годы тесно переплетались. Ничто не мешало совмещать их. Кроме, разумеется, Закона, который был строг, быстр и неотвратим. Так что если почтенный Вераццано и пират по кличке Флери были одним и тем же лицом, то участь его нам известна — в 1527 году он был пойман испанцами и повешен.
Позже открытые им реку и залив вновь открыл Генри Гудзон, именем которого они и были названы. Впрочем, американцы уже в наши дни постарались восстановить историческую справедливость и назвали именем Вераццано один из крупнейших мостов в мире в Нью-Йорке.
Жак Картье
Жак Картье (1491–1557) родился в северном французском порту Сен-Мало. Его иногда звали Корсаром Картье. Слово „корсар“ имело тогда два значения: у испанцев оно значило „пират“, а у французов — „матрос каперского судна“. О юности его известно мало, однако можно полагать, что кличку свою он получил недаром. Как удачливый капер он платил щедрые комиссионные французской короне и потому был представлен королю Франции Франциску I. Картье поделился с королем своими замыслами испытать счастье в исследованиях Запада; он поставил себе целью найти дорогу в Индию и Китай. В 1534 году король решил наверстать упущения в освоении Америки, куда уже устремились испанцы, португальцы и англичане. Он предоставил Картье обширные полномочия для исследования неизвестных районов Северной Америки.
Когда Картье снаряжал два корабля с шестьюдесятью матросами, путь из Бретани к Ньюфаундленду был уже известен рыбакам. Картье вышел в море в апреле 1534 года. Из-за сплошной массы льдин, сталкивавшихся у мрачных прибрежных утесов, он не мог подойти к берегу Ньюфаундленда. С трудом он вывел свои суда изо льда и, двинувшись вдоль его кромки на север, достиг маленького острова, густо заселенного птицами. Такой случай нельзя было упустить. Моряки занялись охотой, наелись досыта дичи и приготовили несколько бочек солонины. Затем, несмотря на бурное море, они прошли проливом Бель-Иль между Ньюфаундлендом и Лабрадором и встали на якорь в маленькой бухте.
Однажды ночью, спасаясь от непогоды, в бухту вошел большой корабль. Картье послал к нему людей и узнал, что он пришел из Ла-Рошели и ищет места для рыбной ловли. Картье упоминает об этом вскользь, но, тем не менее, этот случай заслуживает внимания, так как доказывает, что уже в то время залив Святого Лаврентия был известен рыбакам.
Добравшись до залива Шалер, Картье очутился в совершенно новых краях. Сначала он вообразил, что нашел дорогу в Индию, и был разочарован, когда мнимый пролив оказался заливом. Его немного утешило то, что открытая им земля была плодородной. Он нашел на ней прекрасные леса, заросли кустарников и дикие злаки.
Вскоре к кораблям подошли девять каноэ с индейцами.
„Как только они нас увидели, — пишет Картье, — они испугались и начали грести к берегу, в то же время показывая знаками, что хотели бы заняться меновой торговлей. Они держали в руках малоценные шкурки, такие же, как те, из которых была сшита их одежда… Туземцы пришли в такой восторг от железных вещей и других наших товаров, что променяли всю свою одежду и уехали совершенно голыми…“
В бухте Гаспе, около устья реки Святого Лаврентия, Картье воздвиг большой деревянный крест с надписью: „Да будет долгой жизнь короля Франции“. Этим самым он объявлял страну французской собственностью.
Затем он захватил в плен двух индейцев и, огибая остров Антикости, снова пошел на запад, все еще надеясь найти пролив в Тихий океан.
В августе погода испортилась. Было решено вернуться домой, чтобы не попасть в полосу осенних штормов у берегов Ньюфаундленда.
5 сентября французы вернулись в Сен-Мало. И люди и корабли Картье возвратились без потерь и в хорошем состоянии. Им не удалось найти дорогу в Индию, зато они открыли „землю, простирающуюся на юго-запад, и полосу открытой воды, ведущую к западу на неизвестное расстояние“ . Это сообщение произвело большое впечатление на короля, и он поручил Картье продолжать исследования. В 1535 году Картье отплыл во вторую экспедицию.
Опять он подошел к Ньюфаундленду и миновал остров, населенный птицами. Потом обогнул с севера остров Антикости и вошел в устье реки. Индейцы сказали ему, что эта река называется Сэгенэй и что на ней добывается медь, что большая река, текущая с юго-запада, называется Ошелага (ныне река Святого Лаврентия) и течет она из страны, называемой Канада. Они подтвердили, что эта река в верхнем течении судоходна, и прибавили, что никто еще не видел ее истоков.
Плывя по реке, Картье открыл остров Орлеан и вскоре прибыл к красивому месту, которое индейцы называли Стадакона (теперь там расположен город Квебек). Вождь местного племени, по имени Доннакона, явился на корабль, чтобы обменяться подарками с французами. Он был очень приветлив, пока не узнал, что Картье намеревается пришвартовать свои корабли в устье реки Сен-Шарль, а дальше плыть в лодках. Доннакона решительно стал возражать против этого.
В описании этого плавания сказано:
„Тогда капитан (Картье) приказал зарядить двенадцать пушек и выстрелить в индейцев. Индейцы были совершенно поражены залпом, словно на них упало небо, и подняли такой вой и визг, что можно было подумать, будто сам ад вытряхнул на землю свое содержимое“.
После этого вождь перестал возражать. Французы сели в барку и в две корабельные шлюпки. Десять дней плыли они вверх по величественной реке, наслаждаясь зрелищем прекрасных лесов, росших по ее берегам. Леса состояли из сосен, кедров, дубов, вязов, грецких орехов и других пород, напоминавших леса Франции. Стаи птиц летали по вечерам над темными водами реки, освещенными закатом. Вскоре барку пришлось оставить, так как ее трудно было вести против течения. Но шлюпки продолжали плыть вперед и в начале октября прибыли в индейское поселение Ошелага.
Картье пишет:
„Здесь нас встретили более тысячи человек — мужчин, женщин и детей, которые приняли нас так, как редко принимает отец родного сына. Они всячески выражали свою радость и пустились плясать, причем мужчины образовали один круг, женщины — другой, а ребятишки в стороне — третий“.
Французы поднялись на гору, которую назвали Мон-Руаяль (Монреаль) — „Королевская гора“. С горы была видна плодородная долина, а за ней на юге — голубые холмы, похожие на сахарные головы, поднимавшиеся вдали среди равнины. На западе виднелись пороги Лашин и река, уходящая неизвестно куда. Индейцы уверяли, что там живут враждебные дикие племена.
Так как приближалась зима, продолжать экспедицию было нельзя, а оставаться в Ошелаге среди такой массы даже дружественно настроенных индейцев казалось небезопасным. Поэтому Картье повернул вниз по реке, захватил попавшуюся ему по дороге барку и вернулся в устье Сен-Шарль.
Путешественники хорошенько укрепили корабли на якорях, построили форт и зазимовали. Зима была долгая и суровая. Среди французов началась цинга. Индейцы ходили к ним в гости, но Картье не верил в их искренность. В феврале болезнь усилилась, и из ста десяти человек двадцать пять умерли; из остальных вряд ли можно было набрать десяток здоровых, „так что , — пишет Картье, — некому было ходить за больными, и место, где мы жили, представляло горестное зрелище“ .
Сначала Картье пытался скрыть от индейцев бедственное положение зимовщиков. Но однажды он откровенно рассказал индейцам, что среди моряков свирепствует цинга, и они дали ему лекарство, сделанное из листьев, почек и коры какого-то дерева. Это лекарство оказало чудесное действие, люди начали быстро выздоравливать.
Весной французы вернулись на родину и привезли с собой Доннакона и еще двух индейцев, думая, что доставят этим удовольствие королю Франциску. Но король не оценил их усердия. Испанцы причиняли ему много хлопот на юге, и его вовсе не прельщала мысль об установлении с ними еще одной границы — на западе. Ни золота, ни дороги в Китай не было найдено, а описание страданий команды Картье в лютую канадскую зиму не годилось даже для забавного рассказа.
Но нашелся некто Жан-Франсуа де ла Рок де-Роберваль, который оценил открытие Картье и решил использовать его для своей собственной выгоды. Он уговорил короля разрешить ему организовать новую экспедицию. Хотя Картье получил в ней должность главного штурмана и титул капитан-генерала, но Роберваль добился титула более значительного: он именовался „лорд Норумбеги, вице-король и лейтенант-генерал Канады, Ошелаги, Сэгенэя, Ньюфаундленда, Бель-Иля, Лабрадора, Большой бухты и Баккалаоса“ . Он должен был основать колонии в этих странах под общим названием Новая Франция, причем предполагалось, что эта Новая Франция находится в северо-восточной части Азии.
В мае 1541 года Картье вновь вышел из Сен-Мало, на этот раз на пяти кораблях. Роберваль должен был отплыть немного позднее на двух других судах. Снова налетели штормы, суда потеряли друг друга и три месяца в одиночку боролись с волнами.
В конце концов, все благополучно собрались у Ньюфаундленда. Здесь они долго ждали Роберваля, но, не дождавшись, в августе отправились на запад. Картье основал свою штаб-квартиру в 15 километрах выше Квебека по течению реки. Начались холодные осенние дни, и Картье начал готовиться к тяжелой зиме. Так как Роберваль не появлялся, Картье отослал во Францию два корабля с докладом королю, а сам занялся постройкой форта и лодок для плавания по реке Святого Лаврентия. Он поднялся до селения Ошелага и попробовал преодолеть два первых порога. В это время он узнал, что индейские вожди затевают против него заговор, и поспешил вернуться в свой форт.
Зима прошла благополучно, но к весне стало ясно, что продуктов не хватит, и вдобавок отношение индейцев было уже далеко не такое теплое, как раньше. О Робервале ничего не было слышно. Картье кое-как дотянул зиму и отправился во Францию.
На обратном пути он зашел в бухту Сент-Джон на Ньюфаундленде и здесь, наконец, встретил Роберваля на трех кораблях, с двумястами колонистами. Устроили совещание, на котором Роберваль с жаром прекрасно отдохнувшего человека настаивал на продолжении продвижения на запад.
Но Картье распорядился поднять паруса и темной ночью тайком уплыл во Францию. Роберваль один отправился вперед, но особого успеха не имел.
По возвращении Картье стал известным человеком во Франции, но король разочаровался в нем. Ведь Картье не привез ни золота, ни алмазов, не открыл пути в Индию. Остаток жизни он провел в Сен-Мало, приводя в порядок свои дела, расстроенные ввиду двух бесприбыльных плаваний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
„Пробыв в этой гавани с неделю, — записано в журнале Уиллоуби, — и видя, что время года позднее и что погода установилась плохая, с морозами, снегом и градом… мы решили тут зимовать…“
Уиллоуби отправил посланцев во всех направлениях, но они не нашли ни людей, ни жилья. А следующей зимой 1554 года русские поморы обнаружили за Нокуевым островом, у Мурманского берега, в устье реки Варзины, два судна:
„…стоят на якорях в становищах, а люди на них все мертвы, и товаров на них много“ (Двинская летопись).
Из найденного на корабле завещания одного из купцов видно, что Хью Уиллоуби и большая часть его спутников были еще живы в январе 1554 года. Позднее погибли все без исключения. На обоих кораблях „умерли, замерзли до смерти“ 63 человека. В 1555 году английскому торговому агенту в Москве были переданы „два корабля с прахом сэра Хью Уиллоуби и его спутников, причем было возвращено и спасено много съестных припасов и товаров“ . Возвращена была также и доставлена в Лондон тетрадь с извлечениями из судового журнала и некоторыми другими документами.
Больше повезло Ченслору. Одинокий корабль Ченслора благополучно добрался до Барде и неделю простоял там, ожидая Уиллоуби, а затем продолжил плавание, проник в Белое море и 24 августа 1553 года вошел в устье Северной Двины.
„…Простые люди начали приезжать к кораблю, — пишет спутник Ченслора Климент Адамс. — Они добровольно предлагали новоприезжим гостям съестные припасы…“
Холмогорские власти послали в Москву сообщение о прибытии иностранцев. Но Ченслор, не дождавшись ответа, настоял на том, чтобы его отправили санным путем в Москву, угрожая, что иначе он отплывет от русских берегов. На полпути он встретил гонца, который передал ему царское приглашение. Иван IV с большой пышностью принял королевского „посла“ (так назвал себя Ченслор) и обещал покровительство английским купцам, если они начнут торговать с Москвой. Он отпустил Ченслора с почетом, но под охраной.
Когда Ченслор вернулся в Англию, „Общество купцов-предпринимателей“ было официально утверждено английским правительством. Кабот стал директором этой „Московитской компании“, как ее обычно называли, а Ченслор в 1555 году снова отправился на Русь — на этот раз действительно как королевский посол. С ним прибыли два агента „Московитской компании“. Англичане получили от Ивана IV большие торговые и судебные привилегии. Ченслор отплыл в Англию с царским послом Осипом Григорьевичем Непеей, но утонул, когда корабль потерпел крушение у шотландских берегов. Непея спасся и добился в Лондоне таких же торговых льгот, какие англичане получили в Москве.
Джованни де Вераццано
Нью-йоркскую бухту открыл не Гудзон, как часто полагают, а Вераццано.
Джованни де Вераццано был выходцем из Флоренции и родился не то в 1480-м, не то в 1485 году. Он много путешествовал и, в конце концов, поселился во Франции. Есть предположение, что Вераццано и известный французский пират Жан Флорин (Флери), нападавший на торговые суда, курсировавшие между Испанией и ее колониями, одно и то же лицо. В 1523 году Флорин ограбил испанский корабль, везший испанскому императору сокровища, в свою очередь награбленные Кортесом в Мексике.
Если Веррацано и Флорин действительно одно и то же лицо, то это нападение объясняет, где он достал денег, чтобы в следующем году отправить на поиски Китая флот из четырех кораблей. Корабли попали в шторм, получили повреждения и вынуждены были вернуться к берегам Бретани. После починки судов Вераццано на одном из них отправился сперва на остров Мадейра, а затем дальше на запад. Спасаясь от бури, он отклонился к северу от своего курса и попал к берегам Америки около 34° северной широты, то есть между мысом Фэйр и мысом Гаттераса в нынешней Северной Каролине. Вераццано описал низкую песчаную косу, которая отделяла его от материка и за которой снова была видна вода. Он долго не мог найти прохода или места, удобного для причала.
В поисках его он проплыл сперва немного к югу, затем повернул к северу и таким образом достиг устья реки Гудзон. Его описание косы вполне соответствует современной картине побережья Каролины.
Вот что увидели первые европейские мореплаватели, прибывшие туда в 1524 году:
„Мы нашли очень приятное место, заключенное между двумя небольшими продолговатыми холмами, обрамлявшими берег большой реки, глубокой около устья… Так как мы стояли на якоре в хорошо защищенном месте, на некотором расстоянии от берега, то не считали нужным рисковать, не изучив входа.
Поэтому мы на маленькой лодке вошли в реку, берега которой оказались густо заселенными. Народ, одетый в разноцветные птичьи перья, весело выбежал на берег, громкими криками выражая свое восхищение и указывая нам, где безопаснее причалить. Мы проплыли по реке около двух миль и увидели, что здесь она образует великолепное озеро окружностью около 13 миль. По озеру плавали индейцы, пересекая его от края до края на шлюпках числом около тридцати. Бесчисленные толпы народа сбегались к берегам, чтобы посмотреть на нас. Внезапно, как это случается при мореплавании, налетела буря со стороны моря, и мы были вынуждены вернуться на корабль, с большим огорчением покинув эту землю, так как она была не только удобна и красива, но, вероятно, имела также большую ценность, ибо все ее холмы указывали на присутствие минералов“.
Вераццано прошел дальше к северу, до островов Блок или Мартез Виньярд, зашел в Ньюпорт (в Новой Англии) и достиг берега, густо заросшего лесом. Затем он прошел мимо Ньюфаундленда, который уже посещался бретонскими моряками. Отсюда Вераццано и вернулся во Францию.
Его открытия были потом использованы экспедицией Жака Картье.
Никто не знает, что дальше случилось с Вераццано, если только он не был пиратом Флорином. Профессии первооткрывателя и пирата в те далекие годы тесно переплетались. Ничто не мешало совмещать их. Кроме, разумеется, Закона, который был строг, быстр и неотвратим. Так что если почтенный Вераццано и пират по кличке Флери были одним и тем же лицом, то участь его нам известна — в 1527 году он был пойман испанцами и повешен.
Позже открытые им реку и залив вновь открыл Генри Гудзон, именем которого они и были названы. Впрочем, американцы уже в наши дни постарались восстановить историческую справедливость и назвали именем Вераццано один из крупнейших мостов в мире в Нью-Йорке.
Жак Картье
Жак Картье (1491–1557) родился в северном французском порту Сен-Мало. Его иногда звали Корсаром Картье. Слово „корсар“ имело тогда два значения: у испанцев оно значило „пират“, а у французов — „матрос каперского судна“. О юности его известно мало, однако можно полагать, что кличку свою он получил недаром. Как удачливый капер он платил щедрые комиссионные французской короне и потому был представлен королю Франции Франциску I. Картье поделился с королем своими замыслами испытать счастье в исследованиях Запада; он поставил себе целью найти дорогу в Индию и Китай. В 1534 году король решил наверстать упущения в освоении Америки, куда уже устремились испанцы, португальцы и англичане. Он предоставил Картье обширные полномочия для исследования неизвестных районов Северной Америки.
Когда Картье снаряжал два корабля с шестьюдесятью матросами, путь из Бретани к Ньюфаундленду был уже известен рыбакам. Картье вышел в море в апреле 1534 года. Из-за сплошной массы льдин, сталкивавшихся у мрачных прибрежных утесов, он не мог подойти к берегу Ньюфаундленда. С трудом он вывел свои суда изо льда и, двинувшись вдоль его кромки на север, достиг маленького острова, густо заселенного птицами. Такой случай нельзя было упустить. Моряки занялись охотой, наелись досыта дичи и приготовили несколько бочек солонины. Затем, несмотря на бурное море, они прошли проливом Бель-Иль между Ньюфаундлендом и Лабрадором и встали на якорь в маленькой бухте.
Однажды ночью, спасаясь от непогоды, в бухту вошел большой корабль. Картье послал к нему людей и узнал, что он пришел из Ла-Рошели и ищет места для рыбной ловли. Картье упоминает об этом вскользь, но, тем не менее, этот случай заслуживает внимания, так как доказывает, что уже в то время залив Святого Лаврентия был известен рыбакам.
Добравшись до залива Шалер, Картье очутился в совершенно новых краях. Сначала он вообразил, что нашел дорогу в Индию, и был разочарован, когда мнимый пролив оказался заливом. Его немного утешило то, что открытая им земля была плодородной. Он нашел на ней прекрасные леса, заросли кустарников и дикие злаки.
Вскоре к кораблям подошли девять каноэ с индейцами.
„Как только они нас увидели, — пишет Картье, — они испугались и начали грести к берегу, в то же время показывая знаками, что хотели бы заняться меновой торговлей. Они держали в руках малоценные шкурки, такие же, как те, из которых была сшита их одежда… Туземцы пришли в такой восторг от железных вещей и других наших товаров, что променяли всю свою одежду и уехали совершенно голыми…“
В бухте Гаспе, около устья реки Святого Лаврентия, Картье воздвиг большой деревянный крест с надписью: „Да будет долгой жизнь короля Франции“. Этим самым он объявлял страну французской собственностью.
Затем он захватил в плен двух индейцев и, огибая остров Антикости, снова пошел на запад, все еще надеясь найти пролив в Тихий океан.
В августе погода испортилась. Было решено вернуться домой, чтобы не попасть в полосу осенних штормов у берегов Ньюфаундленда.
5 сентября французы вернулись в Сен-Мало. И люди и корабли Картье возвратились без потерь и в хорошем состоянии. Им не удалось найти дорогу в Индию, зато они открыли „землю, простирающуюся на юго-запад, и полосу открытой воды, ведущую к западу на неизвестное расстояние“ . Это сообщение произвело большое впечатление на короля, и он поручил Картье продолжать исследования. В 1535 году Картье отплыл во вторую экспедицию.
Опять он подошел к Ньюфаундленду и миновал остров, населенный птицами. Потом обогнул с севера остров Антикости и вошел в устье реки. Индейцы сказали ему, что эта река называется Сэгенэй и что на ней добывается медь, что большая река, текущая с юго-запада, называется Ошелага (ныне река Святого Лаврентия) и течет она из страны, называемой Канада. Они подтвердили, что эта река в верхнем течении судоходна, и прибавили, что никто еще не видел ее истоков.
Плывя по реке, Картье открыл остров Орлеан и вскоре прибыл к красивому месту, которое индейцы называли Стадакона (теперь там расположен город Квебек). Вождь местного племени, по имени Доннакона, явился на корабль, чтобы обменяться подарками с французами. Он был очень приветлив, пока не узнал, что Картье намеревается пришвартовать свои корабли в устье реки Сен-Шарль, а дальше плыть в лодках. Доннакона решительно стал возражать против этого.
В описании этого плавания сказано:
„Тогда капитан (Картье) приказал зарядить двенадцать пушек и выстрелить в индейцев. Индейцы были совершенно поражены залпом, словно на них упало небо, и подняли такой вой и визг, что можно было подумать, будто сам ад вытряхнул на землю свое содержимое“.
После этого вождь перестал возражать. Французы сели в барку и в две корабельные шлюпки. Десять дней плыли они вверх по величественной реке, наслаждаясь зрелищем прекрасных лесов, росших по ее берегам. Леса состояли из сосен, кедров, дубов, вязов, грецких орехов и других пород, напоминавших леса Франции. Стаи птиц летали по вечерам над темными водами реки, освещенными закатом. Вскоре барку пришлось оставить, так как ее трудно было вести против течения. Но шлюпки продолжали плыть вперед и в начале октября прибыли в индейское поселение Ошелага.
Картье пишет:
„Здесь нас встретили более тысячи человек — мужчин, женщин и детей, которые приняли нас так, как редко принимает отец родного сына. Они всячески выражали свою радость и пустились плясать, причем мужчины образовали один круг, женщины — другой, а ребятишки в стороне — третий“.
Французы поднялись на гору, которую назвали Мон-Руаяль (Монреаль) — „Королевская гора“. С горы была видна плодородная долина, а за ней на юге — голубые холмы, похожие на сахарные головы, поднимавшиеся вдали среди равнины. На западе виднелись пороги Лашин и река, уходящая неизвестно куда. Индейцы уверяли, что там живут враждебные дикие племена.
Так как приближалась зима, продолжать экспедицию было нельзя, а оставаться в Ошелаге среди такой массы даже дружественно настроенных индейцев казалось небезопасным. Поэтому Картье повернул вниз по реке, захватил попавшуюся ему по дороге барку и вернулся в устье Сен-Шарль.
Путешественники хорошенько укрепили корабли на якорях, построили форт и зазимовали. Зима была долгая и суровая. Среди французов началась цинга. Индейцы ходили к ним в гости, но Картье не верил в их искренность. В феврале болезнь усилилась, и из ста десяти человек двадцать пять умерли; из остальных вряд ли можно было набрать десяток здоровых, „так что , — пишет Картье, — некому было ходить за больными, и место, где мы жили, представляло горестное зрелище“ .
Сначала Картье пытался скрыть от индейцев бедственное положение зимовщиков. Но однажды он откровенно рассказал индейцам, что среди моряков свирепствует цинга, и они дали ему лекарство, сделанное из листьев, почек и коры какого-то дерева. Это лекарство оказало чудесное действие, люди начали быстро выздоравливать.
Весной французы вернулись на родину и привезли с собой Доннакона и еще двух индейцев, думая, что доставят этим удовольствие королю Франциску. Но король не оценил их усердия. Испанцы причиняли ему много хлопот на юге, и его вовсе не прельщала мысль об установлении с ними еще одной границы — на западе. Ни золота, ни дороги в Китай не было найдено, а описание страданий команды Картье в лютую канадскую зиму не годилось даже для забавного рассказа.
Но нашелся некто Жан-Франсуа де ла Рок де-Роберваль, который оценил открытие Картье и решил использовать его для своей собственной выгоды. Он уговорил короля разрешить ему организовать новую экспедицию. Хотя Картье получил в ней должность главного штурмана и титул капитан-генерала, но Роберваль добился титула более значительного: он именовался „лорд Норумбеги, вице-король и лейтенант-генерал Канады, Ошелаги, Сэгенэя, Ньюфаундленда, Бель-Иля, Лабрадора, Большой бухты и Баккалаоса“ . Он должен был основать колонии в этих странах под общим названием Новая Франция, причем предполагалось, что эта Новая Франция находится в северо-восточной части Азии.
В мае 1541 года Картье вновь вышел из Сен-Мало, на этот раз на пяти кораблях. Роберваль должен был отплыть немного позднее на двух других судах. Снова налетели штормы, суда потеряли друг друга и три месяца в одиночку боролись с волнами.
В конце концов, все благополучно собрались у Ньюфаундленда. Здесь они долго ждали Роберваля, но, не дождавшись, в августе отправились на запад. Картье основал свою штаб-квартиру в 15 километрах выше Квебека по течению реки. Начались холодные осенние дни, и Картье начал готовиться к тяжелой зиме. Так как Роберваль не появлялся, Картье отослал во Францию два корабля с докладом королю, а сам занялся постройкой форта и лодок для плавания по реке Святого Лаврентия. Он поднялся до селения Ошелага и попробовал преодолеть два первых порога. В это время он узнал, что индейские вожди затевают против него заговор, и поспешил вернуться в свой форт.
Зима прошла благополучно, но к весне стало ясно, что продуктов не хватит, и вдобавок отношение индейцев было уже далеко не такое теплое, как раньше. О Робервале ничего не было слышно. Картье кое-как дотянул зиму и отправился во Францию.
На обратном пути он зашел в бухту Сент-Джон на Ньюфаундленде и здесь, наконец, встретил Роберваля на трех кораблях, с двумястами колонистами. Устроили совещание, на котором Роберваль с жаром прекрасно отдохнувшего человека настаивал на продолжении продвижения на запад.
Но Картье распорядился поднять паруса и темной ночью тайком уплыл во Францию. Роберваль один отправился вперед, но особого успеха не имел.
По возвращении Картье стал известным человеком во Франции, но король разочаровался в нем. Ведь Картье не привез ни золота, ни алмазов, не открыл пути в Индию. Остаток жизни он провел в Сен-Мало, приводя в порядок свои дела, расстроенные ввиду двух бесприбыльных плаваний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64