А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Джеральд оглянулся на лагерь.
– Синтия сбежала. Она ушла и все рассказала про детей. Я так думаю. Она все им рассказала, и вот они здесь.
– Молодчина Синтия.
– Большой Папа начнет убивать их.
– Большой Папа никого не убьет, – заверил Тед.
– Я люблю Синтию, – сказал Джеральд.
– Знаю. – Тед коротко дотронулся до его плеча и зашагал в сторону факелов.
– Он тебя пристрелит, если увидит.
– Мне он повредить не может. – Тед скользнул взглядом по кобуре, пристегнутой на бедре у Джеральда. – Сними эту штуку.
Джеральд не понял.
– Сними пистолет и брось его.
Джеральд послушался, озираясь по сторонам – как если бы раздевался догола.
Тед задумался о детях. Разумеется, в их интересах, чтобы его, Теда, не увидели. Ему отнюдь не хотелось, чтобы малыши оказались под пулями. Он стоял, глядя на лагерь и размышляя, оценивая ландшафт, расположение факелов, часовых, луну, что словно жила своей жизнью.
– Я могу отвести тебя к бункеру так, что никто не заметит, – сказал Джеральд. – Позволь мне помочь.
Если я помогу тебе, может, полиция не упрячет меня за решетку. Синтия была права, что сбежала. Не хочу, чтобы детишки пострадали. Правда.
В будках ДОС и ФБР Горацио Салли не нашел никого, кто бы к нему прислушался, сколько бы он возбужденно ни доказывал, что в сектантский лагерь пытается проникнуть сумасшедший покойник. Салли ходил по периметру, рассказывая свою повесть, а изнывающие от скуки пехотинцы кивали, бурча себе под нос: дескать, они-то все понимают, и не только то, о чем идет речь, но еще и тот бесспорный факт, что начальство – все как на подбор непробиваемые идиоты, только себя и слушают.
– Ага, я вот пытался им объяснить, что одна из этих пушек времен Гражданской войны способна в пыль разнести наш БМП, – сообщил Салли национальный гвардеец, отшвыривая еще тлеющий «бычок» в пустыню. – Да кто меня послушал-то? Ну да, конечно, шансы на то, что эти психи попадут хоть во что-нибудь, довольно малы…
– То есть вы это место окружили?
– Черт меня подери, если я знаю. Тут же на три сотни миль – ни хрена, кроме гребаной пустыни. Скалы, ущелья, каньоны, горы – чертова прорва изрезанной препятствиями пустоты. Я ж обучался в Твенти-найн-Палмз,[lii] когда в морской пехоте служил, уж я-то знаю, что говорю.
– А если бы вы, например, задумали пробраться к ним в лагерь незамеченным, куда бы вы направились?
Национальный гвардеец вопросу весьма порадовался. Он наморщил лоб и надолго уставился в направлении логова Большого Папы.
– Не знаю, где там торчат наши часовые, да только я бы вот что сделал. Я бы свернул в пустыню задолго до того места, где встали мы, нашел бы себе овражек и подобрался бы как можно ближе, потом заныкался бы в кустарник, чтобы следов не оставлять. – Планом своим гвардеец, по всей видимости, весьма гордился. – А еще я влез бы в желтую камуфлю, да побольше всего под нее поддел. Эти хреновы кактусы тебе все задницу располосуют. Да уж, тут вам не парк, не прогулочка по лесу; пустыня – это не фунт изюму.
Салли оглянулся на шоссе и подкрутил усы.
– Так ведь не поймешь, куда здешний каньон выведет.
Солдат слегка обиделся, будто его слова поставили под сомнение.
– Еще как поймешь.
– Так где бы вы свернули с дороги? – Салли бросил в рот мятный леденец, предложил такой же собеседнику.
Гвардеец покачал головой и оглянулся на командный пункт.
– О'кей, пошли. – Он шагнул в сторону, Салли поспешил за ним. – Вы еще с дороги увидите, что местность здесь не такая уж и ровная.
Из-за облаков вынырнула луна, дорога хорошо просматривалась – черная складка на фоне пустыни. Салли сгрыз еще один леденец, гадая про себя, что он такое вытворяет. Однако его не оставляло чувство, что Стрит где-то неподалеку.
Гвардеец, пройдя с сотню ярдов, остановился.
– Ближе к КП я бы подбираться не стал, даже с выключенными фарами.
Салли скользнул взглядом по обочине.
– Примерно здесь. – Он направил на обочину луч ручки-фонарика. Отчетливые следы шин, свернув с шоссе, уводили в пустыню.
Гвардеец включил радиоприемник.
– Капитан, говорит Фуллер. Я тут нашел кой чего, на что вам неплохо бы глянуть.
Джеральд провел Теда вокруг лагеря по натоптанной тропке, по пути рассказывая, как он вообще не понимал, что безумный фанатик постепенно прибирает его к рукам, и как он ужасно любит Синтию, и как ему кажется, что он ее предал, и что ему следовало бы сбежать вместе с нею, и как ему хочется, чтобы она его простила и снова была с ним. Наконец Тед заставил провожатого умолкнуть: он положил руку ему на плечо, заглянул ему в глаза и тихо произнес:
– Все наладится. Поверь мне.
Тед все шел и шел. Когда-то он думал, что мертвые – они мертвые и есть, но это представление оказалось ошибочным. Когда-то он верил, что мир вращается себе раз и навсегда заведенным образом, а теперь он понял, что все обстоит так, как обстоит, до тех пор, пока все просто-напросто не возьмет и не изменится. А теперь и он собирался кое-что изменить. Собственно, уже изменил. Во-первых, смерть изменила его представления о жизни. Во-вторых, воскрешение изменило его как личность, сделало его куда значительнее, нежели при жизни. А теперь вот жизнь после смерти изменила его снова; он словно завернул за угол в своем сознании, примирился со своим исключительным положением, научился понимать свое бессмертие – и свое место. Даже взгляд у него изменился, изменилось и то, как он наклонял голову, наблюдая за окружающим миром, – он по-иному указывал, поворачивался, ходил. Голос у него сделался мягче, говорил он меньше и тщательнее подбирал слова.
Утро понемногу оттесняло темноту. Сразу за металлическим бараком обнаружился бункер. Перед ним факелов не горело, приступка у двери тонула в непроглядно-черной мгле. Тед различал голоса: слабые, тоненькие голосишки, плачущие, вопрошающие, даже молящиеся, хотя смысла в словах молитвы он не улавливал.
Тед обернулся к Джеральду:
– Кто-нибудь из сектантов поблизости есть?
– Они все «на передовой». Здесь на часах стою я.
Тед быстро подошел к двери и обнаружил, что она заперта на кодовый замок.
– Ты код знаешь? – спросил он у Джеральда.
– Мы всегда носили детям еду парами. Одни из нас знают первую цифру, другие знают последнюю. Вторую цифру знают все. Я знаю первые две.
– Что-то сложновато получается.
– На самом деле нет.
Джеральд посветил на кодовый замок фонариком.
– Шесть и еще раз шесть, – сказал он и набрал две цифры.
– Попробуй шесть, – предложил Тед.
Джеральд набрал третью цифру – и замок щелкнул.
Джеральд потрясенно глядел на Теда.
– Повезло угадать, – пожал плечами Тед. Он широко распахнул массивную дверь и, забрав у Джеральда фонарик, посветил в глубину, скользнув лучом по потолку и задней стене.
Луч высветил три детских лица. Грязные, большеглазые, трепещущие. Тед направил фонарик на других – дети всхлипывали и плакали. Свалявшиеся волосы, губы потрескавшиеся, запекшиеся, в крови, во взглядах – ожидание и страх. Одни отпрянули от света, ища прибежища в темноте, другие потянулись вперед, жмурясь с непривычки, отворачиваясь от слепящего луча – и от Теда. Самым старшим было около двенадцати, младшим – около пяти.
– Сколько их тут? – спросил Тед.
– Двадцать семь, – отвечал Джеральд.
– А я думал, больше.
– Большой Папа соврал.
– Соврал?
– Он верует в Христа-Обманщика, – сказал Джеральд. И, словно на автопилоте, продекламировал: – «И сказал Господь Моисею: сделай себе медного змея и выставь его на знамя, и если ужалит змей какого-нибудь человека, ужаленный, взглянув на него, останется жив. И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив». Числа, книга двадцать первая, стих с восьмого по девятый.
Тед вновь обвел лучом бункер. В помещении стояла вонь от испражнений, было мокро и душно. Он легко представлял себе эти лица на досках объявлений в зонах отдыха, на молочных пакетах, в одиннадцатичасовых новостях. Все они сделались похожи друг на друга – отчаявшиеся, потерянные, смущенные, поблекшие, словно бы умалившиеся. Кое-кто заплакал – сначала тихонько, затем громче.
– Я пришел забрать вас домой, – сказал Тед.
Даже старшие из детей – и те словно разучились говорить.
– Пойдем. – Тед протянул руку одной из девочек, ласково ей улыбнулся, кивнул. – Я тебя не обижу, – тихо заверил он. – Я отведу тебя к маме.
Девочка потянулась к нему. Тед почувствовал прикосновение холодных, мягких, хрупких пальчиков – и подумал о собственной дочери, о том, как он ее напугал, и сам чуть не расплакался, вспоминая, как дочь убегала от него через дворик. Тед сжал детскую ручонку и осторожно подергал, помогая девочке встать на ноги. Он привлек девочку к себе, почувствовал, как та растаяла, разрыдалась, уткнувшись ему в грудь, и понял, что правильно поступил, вернувшись назад. Прочие дети, видя, что девочка словно обрела уверенность в объятиях Теда, тоже подошли к нему, прижались, принялись обнимать за ноги, за руки, нащупывая кожу, желая услышать, как тот «по-взрослому» их утешит.
– Ну, ну, – говорил он. – Все хорошо, все уже хорошо. Мы едем домой, малыши. Я отвезу вас домой.
Глава 3
При виде того, как дети жадно вдыхают свежий живительный воздух, взбодрился и Тед. Ему приходилось удерживать детей у двери, чтобы те не разбрелись, не угодили в смертоносный свет. Он велел Джеральду бегом пересечь последние освещенные двадцать ярдов территории и ждать в темноте. А потом стал посылать детей – парами, один постарше, другой помладше. Самые маленькие все еще плакали, но уже не так громко. Все до единого, выходя, обнимали Теда, и тот, ласково подтолкнув малышей в спинки, отправлял их к Джеральду. Сам он побежал вслед за последней парой: из темноты зорко посверкивали глазенки тех, кто уже добрался до противоположной стороны. Но вот Тед услышал, как топочут в пыли тяжелые ботинки, услышал тяжелое дыхание и перешептывания, затем, на полпути через двор, свет упал на девочку с мальчиком впереди него. Тед стремительно развернулся – и луч ударил ему в лицо.
– Дьявол вернулся! – прогудел Большой Папа. – Узрите зловредного дьявола! – Выводок адептов с фонариками нервно переминался за его спиной.
– Бегите! – велел Тед детям, застигнутыми вместе с ним посреди двора. Однако те застыли, словно парализованные, и беспомощно льнули к нему – как паства к своему проповеднику.
Вспыхнул еще свет, на сей раз – от вертолета над головой. Тед глянул вверх и на мгновение ослеп. Он прикрыл глаза, но машины в небесах все равно не увидел. Вокруг клубились тучи грязи и пыли, свет отражался в мельчайших частичках, и оттого мир казался желтушным.
– Ты с детьми отсюда не уйдешь! – завопил фанатик, перекрывая грохот.
Тед отвечать не стал.
Большой Папа запрокинул голову и завопил в небеса:
– «Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его;
Иуда родил Фареса и Зару от Фамари; Фарес родил Эсрома; Эсром родил Арама;
Арам родил Аминадава; Аминадав родил Наассона; Наассон родил Салмона;
Салмон родил Вооза от Рахавы; Вооз родил Овида от Руфи; Овид родил Иессея;
Иессей родил Давида царя; Давид царь родил Соломона;
Соломон родил Ровоама; Ровоам родил Авию; Авия родил Асу;
Аса родил Иосафата; Иосафат родил Ахаза; Ахаз родил Езекию;
Езекия родил Манассию; Манассия родил Амона; Амон родил Иосию;
Иосия родил Иехонию и братьев его;
Иехония родил Салафииля; Салафииль родил Зоровавеля;
Зоровавель родил Авиуда; Авиуд родил Елиакима; Елиаким родил Азора;
Азор родил Садока; Садок родил Ахима; Ахим родил Елиуда;
Елиуд родил Елеазара; Елеазар родил Матфана; Матфан родил Иакова;
Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от которой родился Иисус, называемый Христос!»[liii]
Адепты благоговейно смолкли. Даже Джеральд непроизвольно подался вперед, к наставнику, пробормотав себе под нос – так, что услышал только Тед:
– Он перечислил все роды. Все, что есть.
– Да все эти роды коту под хвост! – заорал Тед. – Иосиф и, стало быть, Авраам и Давид, все они в родстве с Иисусом разве что через брак! – Пожалуй, прозвучало это вполне в дьявольском духе.
Тед видел, как во взгляде Большого Папы отразилось безумие, слышал среди всего этого шума, как губы маньяка влажно шевелятся, а затем встретился с ним глазами – тот медленно поднял винтовку и попытался взять на прицел младшего из стоящих тут же детишек. Тед заслонил собою детей – и принял три пули в грудь. От выстрелов вертолет задергался под лопастями, пошел было вниз, затем резко взмыл, подняв еще пыли; его луч плясал по всему двору, выплескивался в темную пустыню и возвращался назад, в безопасность.
Дети завизжали. Тед стоял лицом к лицу с Большим Папой. Ни тебе крови, ни зияющих ран. Как и прежде, проповедник затрясся, оружие выпало из его рук. Выстрелы не прошли даром: позади, в противоположном конце лагеря, поднялась суматоха. В воздухе потрескивали одиночные очереди, вопили солдаты, адепты громко взывали о спасении.
Тед подтолкнул детей – бежим, дескать! – и с помощью Джеральда увел их в темноту, подальше от похитителя. По пути он ощупывал грудь пальцами. Вот он нашел дырку, сунул туда палец, вынул его, обнюхал – гнилостно пахло смертью. Когда Тед снова поискал дыру, она уже затянулась. Тед погладил грязные волосы мальчугана, идущего впереди него, и ощутил необъяснимую грусть – словно где-то в глубине резануло холодом.
Сотрясение мозга, сообщил доктор. Перелом руки. Ушибы. Гематомы. Возможна отслойка сетчатки. Три сломанных ребра. Но с Перри все будет в порядке, говорили врачи. Глория подняла взгляд на темный потолок над раскладушкой и подумала, что, кажется, молится – а еще подумала, а не поздновато ли, а еще подумала: что за глупость! Снаружи и из коридора доносились голоса медсестер. Не о Перри ли они разговаривают?
В приоткрытую дверь легонько постучали. Глория села на постели. В проеме стоял Ричард.
– Я подумал, вряд ли ты спишь, – сказал он.
– И не ошибся.
– Я рад, что с твоим сыном все обошлось.
Глория кивнула.
– Я отвез Ханну и Эмили к тебе домой.
– Я звонила Ханне, – откликнулась Глория.
– Я просто подумал, заеду посмотрю, как ты тут. – Ричард потоптался на месте. – Наверное, не стоит тебе докучать: тебе б отдохнуть малость.
– Хорошо.
Ричард повернулся уходить.
– Погоди. Ты не посидишь со мной немного? – попросила Глория.
Ричард присел на стул рядом с раскладушкой. Глория вновь вытянулась на постели – и закрыла глаза.
Он слышал каждый детский всхлип, каждый шаг по рыхлому песку каньона, каждый окрик, эхом разносящийся в воздухе. Впереди уже замаячил автобус: Тед видел, что машина залита ярким, беспощадным светом, подобно всему прочему, – омыта светом, осквернена светом. Однако он все подгонял детей вперед – ровным спокойным голосом, успокаивая и ободряя. Джеральд попытался было остановить их, но Тед велел ему идти дальше.
Салли разглядел в темноте толпу детей и попросил стоящего рядом солдата посветить на них фонариком.
– Чтоб мне провалиться! – сказал какой-то офицер. А затем он и еще несколько бросились навстречу беглецам.
Салли видел Теда Стрита: тот замыкал шествие, неся на руках толстого мальчугана в полосатой рубашке. При мысли о миссис Стрит Салли испытал облегчение, но, наблюдая за поведением Теда Стрита – отметив его неподвижный, сосредоточенный взгляд и просто-таки сверхъестественное спокойствие, – детектив отчего-то испугался.
При виде бегущих к ним гвардейцев и десантников в синих куртках Тед облегченно выдохнул. Он боялся, что безумный фанатик помчится за ними и примется стрелять, а он, Тед, всех пуль принять в себя не сможет.
Подоспевшие солдаты разобрали детей; оставшиеся несколько ярдов до автобуса Тед прошел в одиночестве. Незнакомый коротышка с пышными усами явно поджидал Теда.
– Здравствуйте, мистер Стрит, – поздоровался коротышка.
Тед кивнул.
– Меня зовут Горацио Салли. Очень рад, что вы нашлись. Ваша жена ужасно тревожится. – Он протянул Теду руку.
Тед ответил рукопожатием.
– Моя жена – добрая женщина. С детьми все в порядке?
Салли оглянулся.
– Вроде бы да. А с вами?
– Кто знает, – отозвался Тед. – Кто знает.
Воодушевленный Освальд Эйвери попытался прорваться обратно на базу, дабы продолжать исследования – и был застрелен молодым рядовым из Аллайанса, штат Небраска. Безротый Иисус-19 по-прежнему прятался у Негации Фрашкарт и ее ревностной паствы. Его переодели в белую рубашку и тренировочные брюки, подобно всем прочим, и приставили стирать одежду и убирать мусор и прочие, менее аппетитные отходы.
Набежали журналисты с кинокамерами и прожекторами – здрасте, давно не виделись! – превращая сумеречное утро в яркий полдень. Тед заплутал во времени, как никогда прежде. Позвольте, а когда же он, собственно, умер? Когда побывал в плену у сектантов? Когда видел свою семью в последний раз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26