– А где здесь телефон? – не отступался Тед.
– В городе, – отозвалась Негация. И развернулась к Эйвери: – Вы – ангел?
– Нет, мэм. Я ученый.
Она вгляделась в безротое лицо Иисуса-19.
– А ты – ангел, я знаю. Я по глазам вижу.
Тед в свою очередь встретился глазами с Девятнадцатым и прочел в них только страх и ничего больше. То были глаза ведомого на заклание агнца – ласковые и глупые. Тед попытался отойти от Негации, на свободе перевести дух, однако натолкнулся на плиту, так что распахнулись дверцы буфета и на пол посыпались горшки и кастрюли. Тед нагнулся собрать посуду – и обнаружил, что пол грязный, покрыт слоем жира, следами от обуви и ошметками волос.
– Пустяки, не надо, – сказала Негация. – Ступай со мной. Пойдем, чтобы я могла явить тебя своим братьям и сестрам из Небесного Ордена Пиромантического культа «Руах Элоим».[xlvii]
– А сколько вас всего? – полюбопытствовал Эйвери.
– Здесь – двадцать семь, – отвечала Негация. – Но кто знает, сколько родственных душ ждет нас за размытой внешней границей нашего собственного лагеря. – Низкий грудной голос Негации Фрашкарт обрел новые интонации – сделался медоточивым и сладкозвучным, словно она уже приступила к священному действу.
Девятилетняя толстушка Негация Фрашкарт для своего возраста была чуть высоковата, зато в обхвате сошла бы за трех своих сверстниц. Из всех фильмов ее отец предпочитал первую часть «Элмера Гантри».[xlviii] Сам он был мужчина тучный и так про себя и говорил – «тучный мужчина», хотя вместо «ч» произносил «ш». Волосы у него были седые, глаза – темно-карие, глубоко посаженные. Он считал себя хиромантом.
– Ох, не доверяю я этому новому министру, – приговаривал ее отец, сидя на стуле с прямой спинкой в своем кабинете. За его спиной горел торшер с украшенным кисточками абажуром.
– А почему, папа? – спрашивала Негация.
– Левая рука у него совершенно безликая. Ты разве не видела?
Девочка качала головой.
– Там линий почти что и нет, ничего прочесть невозможно. Ни тебе ligne de vie, ни тебе ligne mensale.[xlix] Он – не читаем.
– Папа, а какая была левая рука у Иисуса? – любопытствовала Негация.
– Я думаю, у Иисуса было две левых руки, – рассуждал ее отец. – Разумеется, при этом линия жизни оказывалась совсем короткая, а линия судьбы, конечно же, резко обрывалась. Его сатурнианская линия для меня загадка, зато, я практически уверен, линия здоровья проявлялась очень четко.
– Папа, а чего люди в церкви говорят, что ты никакой не христианин. Говорят, ты язычник.
Отец посадил Негацию на колени и на мгновение поморщился от этакой тяжести.
– Да потому, что мелкие людишки всегда боятся науки. Есть граница между религией и суеверием. Истинная религия принимает в себя все, в том числе и науку.
– А Дорис Уиллз говорит, ты колдун.
– Очень может быть, что она и права, да только не совсем в том смысле, как ей самой кажется. – Отец завладел ладонями ребенка и принялся изучать их линии. – У тебя чудесные руки – такие четкие, такие выразительные. Господь коснулся тебя, моя Негация. – Он запустил пальцы под подол девочкиной юбки и почесал ее пухлое бедро. – Вот, например, смотри. – Он коснулся внутренней стороны ее запястья. – Вот эти браслетные линии – их еще называют зазат и расцет, – они говорят мне о том, что ты проживешь жизнь не только долгую и счастливую, но еще и угодную Господу, и что тебе, возможно, суждено встретить Его Сына, когда он к нам вернется. – Его пальцы раздвинули складочки жира, туго прильнувшие к ее детской вагине. – Закрой глаза, дитя, и представь себе, будто встречаешь Христа. Христа с двумя левыми руками. Господь любит тебя. Господь любит тебя, моя малышка Негация.
Весь остров подняли по тревоге. Перри Стрит числился пропавшим вот уже более трех часов. Водный патруль и лодки шерифа прочесывали океан, в лос-анджелесский окружной офис шерифа, где ждала Глория, то и дело поступали радиосигналы – неутешительные. Глория страшилась худшего; помощница шерифа делала все, чтобы ее успокоить. В противоположном конце кабинета Ханна изучала топографическую карту острова. Эмили словно сбросила четыре года и укрылась под маминым крылом.
Весь город уже знал о происшедшем; мальчика искали все. Прохожие заглядывали в окна офиса и видели Глорию, крепко-накрепко прижимающую к себе дочь. К тому времени люди, чего доброго, уже поняли, кто она такая, и теперь Глория страшилась еще и того, что Перри угодит в лапы какого-нибудь психа.
– Не могу я здесь сидеть! – жаловалась она. – Я должна идти искать сына.
Помощница шерифа успокаивающе потрепала ее по плечу.
– Вы сейчас не в том состоянии, чтобы отправиться на поиски, – возразила она. – Вам лучше оставаться здесь и предоставить нам выполнять свою работу.
В устах помощницы шерифа все это звучало очень даже хорошо и убедительно, но Глории на месте не сиделось. Она вскочила и принялась расхаживать туда-сюда. Эмили отошла к Ханне.
И тут в кабинете появился Ричард. Он шагнул к Глории и обнял ее, точно они были старыми друзьями; Глория обняла его в ответ.
– Есть что-нибудь? – осведомился он, обращая свой вопрос к помощнице шерифа.
– Пока нет.
– Возможно, он где-то там, в море, на лодке, – сказала Глория.
– Так давай его поищем, – предложил Ричард.
– Думаю, миссис Стрит лучше остаться, – вмешалась женщина.
Ричард ухватил Глорию за подбородок и заглянул в ее покрасневшие глаза.
– Ты хочешь ждать здесь?
– Нет, я хочу искать Перри.
– Тогда пошли.
Глория обернулась к Ханне, затем, опустившись на колени, обняла Эмили.
– Побудь здесь пока с тетей Ханной, хорошо?
Братья и сестры Небесного Ордена Пиромантического культа «Руах Элоим» завесили свой лагерь по периметру чистой белой тканью поверх плотного брезента, что даже под ветром почти не дрожал. На территории по-прежнему царил хаос: в ярком свете прожекторов ремонтировали заграждения. Мимо, по пути к палаткам и прицепам, возвращались люди, взахлеб рассказывая друг другу о космическом корабле в ангаре, об Элвисе и о пришельцах, которых ну почти разглядели.
По углам огороженного пространства и по обе стороны от кафедры пылали факелы. Вся сцена показалась Теду пугающе древней. Он восседал в первом ряду составленных вместе низких табуреток, по обе стороны от него – Иисус-19 и Эйвери. Негация Фрашкарт вышла вперед и обратилась к своим единоверцам с той самой блаженно-идиотской улыбочкой, с горящими светом веры глазами. Ее подопечные улыбались столь же вяло: все – блондинки или блондины, натуральные или крашеные, лица мертвенно-бледные, невзирая на жизнь на открытом воздухе под солнцем пустыни, взгляды безучастные, а невнятное бормотание напоминало скорее неумолчное одобрительное гудение.
– Вижу, вижу и посейчас, – взывала Негация, простирая руки, словно в попытке обнять всю свою светловолосую паству. – Темный туннель, освещенный тусклыми факелами – нет, не яркими, как те, что зажгли мы, но совсем блеклыми, и мой ныне покойный друг, основатель нашего движения, Эррол Флинн Мак-Мастере, пошатываясь, бредет впереди меня…
Пока та вещала, стоя между двумя пламенеющими факелами, Тед заметил, что в языке у нее серьга в виде серебряного шарика – и более он ничего уже не видел, лишь отраженное в шарике пламя, что эхом отзывалось на ее речи о свете в конце туннеля. А Негация между тем продолжала:
– В дверях стояли христианин и иудей, оба лили слезы, оба плакали навзрыд. Мы вошли; он поднял глаза и узрел на потолке того грандиозного храма звезду, мерцающую звезду. Тогда он протянул ко мне руки – вот как я сейчас протягиваю руки к вам – и молвил: «Подойди ближе, дитя, подойди ближе». Я шагнула вперед – и вот оказалась перед ним, омытая заревом огня еще более яркого! И он коснулся меня рукою и рек: «Теперь должно тебе принять на себя тяжкое бремя. Тебе – вести их оставшуюся часть пути». И тут из туннеля донесся вопль боли – боли такой нестерпимой, что нам и вообразить не дано. Этот вопль боли звенел в моих ушах каждый Божий день – а теперь вот почти затих. Боль унялась, ибо бремя снято, снято, ведь Господь Бог откликнулся на мои молитвы и исполнил предначертание, о котором говорил мой отец столько лет назад, когда он домогался меня, когда дьявол овладевал им и направлял все его поступки. Но ныне, здесь с нами, здесь с нами на этой бренной, сладостной, недужной земле мы обрели Сына Божьего, Мессию Господа Бога нашего.
Негация помолчала и вновь осияла улыбкой Мессию, сиречь Теда. Эйвери изо всех сил старался сдержать неуместное веселье, хихикая сквозь туго сжатые губы и крепко зажмуриваясь: от смеха на глаза его наворачивались слезы.
– Моя бедная, потерянная душа горела в огне, тщась разрешить мучительную загадку бытия – и се! – мы обрели ответ, мой возлюбленный Господь пришел ко мне. Но, конечно же, это – лишь неоспоримое свидетельство того, что мы не готовы. Свершилось: судный день грянул над нами. Ныне мы в умелых руках нашего Господа Бога Иисуса Христа Всемогущего. Остается лишь уповать, что Он сочтет нас достойными, снизойдет до того, чтобы направить и сопроводить нас в сии последние дни. О, Господи Христе, молю, говори с нами, молю, подари нам первый отблеск своего божественного и высшего света! – Негация сошла с кафедры, колыхаясь всей своей массивной тушей, и раскинула жирные руки, приглашая Теда занять свое место.
Тед поднялся и шагнул на кафедру, еще хранящую тепло ее тела.
– Есть ли тут где-нибудь поблизости телефон? – спросил он.
Ветер врывался в открытые окна «форда»: Салли мчался на восток, углубляясь все дальше в Аризону. Он устал, смертельно устал; подумав об этом – о том, как мертельно он устал, – Салли рассмеялся. Что ж, пожалуй, он заслужил разрядку; более того, весьма в ней нуждался. А еще он нуждался в сне; очень скоро ему придется-таки затормозить и закрыть глаза – но прямо сейчас у него еще хватало пороху вести машину. Один раз Салли остановился подзаправиться – и заодно оставил сообщение на автоответчике Глории Стрит: дескать, дела идут на лад.
Глория стояла рядом с Ричардом: он провел лодку мимо длинного зеленого дощатого помоста – и дальше, за волнолом. Дело было к полудню. Они миновали огромную чайку, балансирующую на буйке; чайка была такая белая, а вода была такая синяя, что от этакой красоты Глория снова расплакалась.
Ричард наклонился к ней, положил руку ей на плечо.
– Мы найдем его.
Свернули направо, к выходу из гавани, и оттуда на юг. Ричард помахал одной из шерифовых лодок, что вроде бы держала курс в открытое море. Глория проводила глазами лодку, направляющуюся к пока еще невидимой большой земле, гадая, уж не попытался ли Перри вернуться домой и подождать отца там.
– Ты ведь не думаешь, что он мог податься туда, правда? – Ветер трепал ее волосы и сглаживал черты лица.
Ричард протянул Глории желтый бинокль и сказал:
– Смотри в него. Не пытайся ничего увидеть – просто смотри.
Рокот мотора отчасти успокаивал. Глория глядела в бинокль, однако видела только синеву.
И вновь просьба Мессии о телефоне была проигнорирована. Тед вернулся на прежнее место, в то время как братья и сестры радостно загомонили, взывая к Господу, и под конец затянули: «Майкл, к берегу греби». Тед ерзал на табуретке: сострадание его быстро иссякало, он чувствовал, что закипает. Наконец он решил, что воспользуется своей яростью себе же на благо. Он встал и воздел руки, обрывая пение.
– Чего вы хотите от Господа? – спросил он.
Никакого ответа не последовало; подобающее случаю смущенное молчание – и только.
– Хотите ли вы, чтобы Господь поразил замертво грешников среди вас? Хотите ли вы, чтобы Господь обратил всех в вашу веру? Хотите ли вы, чтобы Господь взял вас на небеса, куда вы так стремитесь, а инакомыслящих оставил гореть в аду?
Тед порадовался бы любому движению, любому отклику, но эти люди просто сидели, равнодушно, бесстрастно, ни на что не реагируя – одна коллективная светловолосая голова с пустым взглядом, не вполне сфокусированным на объекте их любви и страха.
– Мне нужен телефон!
Из всеобщего лица, разрушая образ, шагнула Негация Фрашкарт и положила руку на плечо Теда.
– Благодарю тебя, Господи, за то, что поговорил с нами и показал нам, что мы – всего лишь грешники в ожидании спасения.
Окончательно пав духом, Тед обернулся к Эйвери: от сдерживаемого смеха тот сделался совсем багровым. Когда же братья и сестры Небесного Ордена Пиромантического культа «Руах Элоим» вновь хором затянули песню про Майкла, ученый не выдержал и расхохотался в голос. Адепты, стоящие рядом и вокруг него, сочли этот смех всплеском Святого Духа и захотели приобщиться к нему: они тянули к Эйвери руки, так, словно небесная гостия передавалась через прикосновение. Эйвери заржал еще громче. Песнопение потонуло в неудержимом хохоте, что в устах двух-трех превратился в плач. Очень скоро рыдали все. Эйвери окончательно выдохся. Иисус -19 оглядывался вокруг, глаза его были мягкими и влажными: в них читалось участие или даже сострадание.
Тед потянул за собою Эйвери и попытался выбраться из лагеря, но в каждой точке по периметру их встречали двое-трое братьев или сестер – и преграждали им путь. Наконец оба вернулись в автофургон.
– Девятнадцатый остался снаружи. Это ничего? – спросил Тед.
– Да что он выболтает? – пожал плечами Эйвери.
– Кстати, а как он ест?
Вопрос застал Эйвери врасплох.
– По правде сказать, он вообще не ест – теперь, когда ты об этом упомянул, я и сам это понял. Он не ест. Как же это я лопухнулся? Он не ест – но он жив. Собственно, если не считать недостающего рта, он – лучший Христос из всех, что я сделал. Ты ведь не думаешь…
Тед покачал головой.
– Прямо сейчас я об этом вообще думать не буду. – На столике у плиты Тед углядел переносное радио и включил его.
Отзвучала парочка популярных шлягеров, очистив сознание Теда от песни про Майкла. Эйвери пересел поближе к фонарю и теперь лихорадочно копался в одной из сумок с записями; страницы так и разлетались во все стороны.
– Он не ест, – бубнил Эйвери. – Он не ест. Передавали новости. «В пустыне Мохаве в Калифорнии члены религиозной секты забаррикадировались в своем лагере; офицеры ДОС пытаются конфисковать их огромный арсенал пушек. Предводитель неформалов, человек, известный под именем «Большой Папа», поклялся, что ни он, ни его последователи живыми в плен не дадутся. Бежавший член секты подтвердил подозрения в том, что Большой Папа захватил и прячет у себя пятьдесят ни в чем не повинных детей в качестве заложников. Менее часа назад Большой Папа пригрозил, что начнет убивать детей, если власти не отведут войска и не согласятся на его требования. В чем заключаются требования, средствам массовой информации пока не известно».
Тед напрочь позабыл о телефоне. Дети! Дети, запертые в том треклятом бункере! Он побывал там – и ушел без них.
Он понял, что должен вернуться. Пули не в состоянии остановить его. Он знает, где находится бункер.
Тед выключил радио.
– Доктор Эйвери, нам нужно идти.
– О чем ты? – отозвался Эйвери, не отрывая глаз от разложенных на коленях бумаг. – Я никуда не пойду. Мне необходимо вернуть Девятнадцатого обратно в лабораторию и закончить работу.
– Ничем не могу помочь, – пожал плечами Тед.
Но Эйвери не обращал на него ни малейшего внимания. Он отмахнулся от Теда так же, как, должно быть, прежде отмахивался от жены и детей. Из ближайшей стопки белья Тед вытащил белый платок и повязал его вокруг шеи, чтобы скрыть швы. Еще раз неловко попрощался и поблагодарил Эйвери и ушел в заднюю комнату. Не без труда открыл окно, оглянулся, не видит ли кто, затем протиснулся наружу и спрыгнул на землю. Сперва он полз, затем крался, чуть ли не на корточках, через ярды и ярды других лагерей – неизменно ярко освещенных, – пока пиромантические последователи Негации Фрашкарт не остались далеко позади.

Книга IV
Глава 1
Тед все отчетливее осознавал, что одна из жизненных заповедей сводится к формулировке: «Почти удрать – оно проще простого. Ключевое слово «почти». Вывалиться из окна автофургона в буквальном смысле оказалось не сложнее, чем скатиться с бревна. Но теперь он затерялся в ночи, хотя никак не в темноте, поскольку каждый лагерь в этом обширном поселении был затоплен светом, будь то свет от костров, от фонарей на батарейках или от гирлянд лампочек, питаемых генераторами. Свет сиял во много раз ярче, чем на только что покинутой им базе. Ощущение создавалось такое, словно все эти люди боялись темноты или, возможно, пытались принять меры к тому, чтобы ни один пролетающий мимо пришелец ни за что бы их не пропустил. Как бы то ни было, при такой иллюминации ничто не отбрасывало тени, в которой беглецу удалось бы укрыться, а одетый с ног до головы в белое, Тед чувствовал, что просто-таки сияет и лучится. Смотрелся он в высшей степени странно – и все же недостаточно странно, чтобы привлечь внимание среди людей, многие из которых не возражали против того, чтобы посидеть попить пивка со взрослыми мужчинами и женщинами, вырядившимися «под пришельцев».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26