Пока он вел нудные разговоры, Пейтон негодовала. Стоит ли тратить силы и время, чтобы выгадать десять-пятнадцать долларов? Сколько денег сумел сэкономить Сэнди, Пейтон так и не поняла, не он своего добился.
Машина оказалась невзрачной, да еще с малосильным двигателем, и все же, усевшись за руль, Пейтон ощутила неожиданный прилив сил. Казалось, все ее земные желания внезапно осуществились. Сэнди молчал, но Пейтон была тому только рада.
Город кончился, но на близость зеленой зоны не было и намека. Вдоль автострады по-прежнему тянулись строения, но только теперь приплюснутые к земле: мотели, бензозаправки, продовольственные палатки…
Пейтон повернула обратно и остановилась около супермаркета. Невдалеке виднелся винно-водочный магазин.
– Сэнди, – сказала она, – сходи в магазин, купи мне бутылку водки, да не забудь про себя, чтобы потом не тратить лишние деньги, а я схожу в супермаркет.
Войдя в супермаркет, Пейтон неожиданно ощутила, что приподнятость, которая вселилась в нее, исчезла, растаяла, растворилась. Она с беспокойством огляделась по сторонам. Покупатели с бесстрастными лицами катили перед собой тележки с продуктами – повседневная жизнь, катящаяся к своему завершению.
Вечером Сэнди, включив телевизор, предложил посмотреть порнографический фильм. Пейтон пришла в легкое замешательство: она никогда не смотрела порно. Барри такие фильмы называл идиотскими, оскорбительными для женщин, и Пейтон с ним в душе соглашалась.
На экране, устроившись на садовой скамейке, какая-то сногсшибательная красотка увлеченно сосала пенис дюжему лохматому парню, в то время, как видно, его приятель методично орудовал толстым членом, войдя в ее влагалище сзади.
Пейтон поначалу плохо воспринимала происходившее на экране – в голове немного шумело: возвращаясь в отель, они с Сэнди выпили пива, остановившись у бара, а в гостинице, уже в номере, открыли бутылку водки.
Однако постепенно фильм ее увлек, и она, не отрывая глаз от экрана, даже втайне решила, что сумела бы и сама сыграть роль, самозабвенно исполненную красоткой. И ничего удивительного. Нередко пробуждается аппетит, когда видишь на экране кадры с застольем.
Досмотреть фильм Пейтон не довелось. Сэнди выключил телевизор и с жаром набросился на нее. В тот вечер она посчитала, что ее изнасиловали.
Немного погодя Пейтон тихо сказала:
– Сэнди, возможно, это и глупо, но мне бы очень хотелось, чтобы ты мне сказал, что без ума от меня, и хочешь, чтобы мы жили вместе.
Сэнди с недоумением взглянул на нее, но ничего не ответил.
– Мне бы так хотелось это услышать, – шепнула Пейтон.
Сэнди вздохнул.
– Хорошо, – сказал он. – Ты можешь в любое время переехать ко мне и даже взять с собой мужа, но только я не уживусь с твоими собачками. Чихуахуа не терплю. Если ты их притащишь, сверну шею всем шестерым или, в лучшем случае, выкину их в окошко.
Пейтон чуть не задохнулась от возмущения. Ничего хуже Сэнди сказать не мог. С таким же успехом он мог выкачать шлангом весь воздух из ее легких. Она ожидала от Сэнди совсем другого. Она хотела услышать: «Дорогая, как только тебе опостылеет муж, приезжай немедля ко мне в Техас». А он – какой ужас! – что он наговорил! Сэнди совсем не любит ее. Ну что же, ничего не поделаешь. Но разве можно ненавидеть собак?
Открыв утром глаза, Пейтон увидела, что проснулся и Сэнди. Он лежал рядом, видимо, размышляя, стоит ли залезть на нее, а возможно, и даже скорее, ждал, когда она первой к нему потянется. Всем мужикам почему-то нравится, когда женщина проявляет активность первой, исполняя несвойственную ей роль. Привыкли вить из женщин веревки. Все они негодяи, и Сэнди не исключение.
Это меткое глубокомысленное суждение слегка успокоило. Пейтон встала с постели, приняла душ и, одевшись, стала собирать чемодан – они днем улетали. Какие у нее все-таки красивые вещи: кружевная белая грация с прозрачным лифом и шнуровкой на талии, крошечная красная блузка с треугольным вырезом на груди и вставками из горного хрусталя, розовые хлопчатобумажные шорты… – все переливается и блестит.
Пейтон нравились мягкие материалы: мятый бархат, шифон, тонкий, словно крылышки мотылька, блестящий эластик, люрекс… Вкус у нее не развился: она осталась маленькой девочкой, жадной до ярких красок, способных привлечь внимание окружающих, – этакая Дюймовочка, выставленная в витрине магазина игрушек на всеобщее обозрение.
Сэнди потянулся, гулко зевнул и спустил ноги с кровати.
– Доброе утро, – спокойно сказала Пейтон, стараясь не показать, что ее чувства к нему разительно изменились.
– Доброе утро, мисс Пейтон, – шутливо ответил он. – Мне, вероятно, проснувшись, следовало уделить вам внимание, но вы сладко спали, и я не хотел вас будить. Теперь вы, правда, одеты…
– И раздеваться не собираюсь, – прервала его Пейтон. – Самолет ждать не станет. У. нас мало времени, а надо еще оплатить счета и сдать арендованную машину.
– Может, устроим прощальный завтрак?
– Это долго. Если хочешь, я закажу кофе и тосты.
– За кофе и тосты сдерут не меньше двадцати долларов. Лучше перехватим что-нибудь по дороге. – Сэнди начал медленно одеваться.
В вестибюле он неожиданно заявил:
– Мы прекрасно провели время. Кстати, ты потратила на поездку гораздо больше меня. Я, пожалуй, возмещу тебе расходы за номер, оплачу его полностью, а ты заплати за предоставленные услуги. Идет?
Пейтон кивнула, но только внезапная милость Сэнди ее покоробила. Она, видно, доставила ему удовольствие, и он решил вознаградить ее за труды как обыкновенную проститутку. Или, может быть, он считает, что сделал красивый жест? Но только этот красивый жест его точно не разорит. Наверняка он не беден. Сам рассказывал, что за свои ковбойские сапоги из крокодиловой кожи заплатил тысячу двести долларов, да еще хвастал, что недавно купил чистокровного жеребца с замечательной родословной. За такого конягу, небось, выложил кучу денег, а заплатить двадцать баксов за кофе без стеснения поскупился. Экономит на каждой мелочи. Конечно, Барри тоже деньги считает, но его можно понять – денег катастрофически не хватает. А Сэнди просто сквалыга.
Плата за предоставленные услуги превысила ожидания. Пейтон совсем забыла о выпивке в день приезда и о разговорах с Барри по телефону – три доллара за минуту. Кроме того, в счет включили пятнадцать долларов за просмотр порнофильма.
– Но мы не смотрели фильм, – промямлила Пейтон.
Сидевший за стойкой клерк уткнулся в компьютер.
Оторвавшись от монитора, он громко проговорил:
– Вы смотрели «Секс в парке».
Пейтон съежилась от стыда.
– Но мы смотрели фильм не больше пяти минут, – пробормотала она.
Клерк смилостивился: постыдная графа из счета исчезла.
Пейтон облегченно вздохнула и протянула клерку кредитную карточку. Если бы Барри увидел в счете плату за порнофильм, неприятное объяснение стало бы неминуемым.
– Стану скучать по тебе, – сказал Сэнди по дороге в аэропорт.
– Приятно слышать, – ответила Пейтон.
– А ты? – спросил Сэнди.
Пейтон могла бы ответить, что больше не хочет видеть его, но она побоялась: Сэнди может связаться с Барри по телефону и обо всем ему рассказать – с него станет.
Придя к этой мысли, она ответила:
– И я тоже.
Наступил положенный срок, а менструации не было. Пейтон предалась тягостным размышлениям: неужели она забеременела от Сэнди? Что делать? Выход нашелся.
– Барри, давай заведем ребенка, – предложила она.
Барри взял ее за руку и повел в спальню.
Но даже занимаясь любовью, Пейтон не успокоилась. Если она родит, а ребенок не будет похож на мужа, Барри, конечно, этого не заметит, но Грейс не обманешь, ее наверняка одолеют сомнения. Она может заставить Барри подвергнуться тесту на ДНК, и если обнаружится, что ребенок не от него, то тогда развод неизбежен, и она снова окажется в Уортингтоне в тесной неказистой квартире рядом с тронутой матерью и братом, наркоманом и уголовником. Правда, может, ее умиротворит материнство, и уж во всяком случае она станет разборчивей: первому встречному не отдастся.
Через несколько дней у Пейтон началась менструация.
– Дорогая, не огорчайся, – участливо сказал Барри. – У нас еще все впереди. Может, нам улыбнется уже очередная попытка.
Глава восемнадцатая
Когда Кэшу было около десяти, а самой Пейтон исполнилось тридцать восемь, она внезапно воспылала к нему любовью. Конечно, она и до этого заботилась о ребенке: когда надо, водила его к врачу, а после школы отводила в плавательный бассейн, на стадион или на занятия музыкой.
Барри сыном почти не занимался, и ему было порой невдомек, что Кэшу надо купить, положим, новую обувь. Он не был плохим отцом. Просто на сына у него не хватало времени, и он занимался с ним только по выходным, помогая делать уроки или гоняя вместе с ним мяч.
Постепенно, с годами, Барри все меньше и меньше рассказывал Пейтон о своих служебных делах, и она посчитала, что он отдаляется от нее, проводя большую часть жизни в своем собственном мире.
Когда Кэш подрос и стал ходить в школу, свой собственный мир появился и у него. Может быть, обособленность свойственна только мальчикам? Пейтон нередко слышала, как матери, растящие дочерей, с умилением заявляли: «У моей дочери от меня нет секретов. Мы с ней очень близки». Пейтон тому не верила. Конечно, девочки не мальчишки, у них свои интересы, но, взрослея, и девочки обзаводятся своим собственным миром, недоступным для матери, не говоря уже об отце. Вряд ли стоит заводить второго ребенка, надеясь, что появится девочка, чья близость и сострадание скрасят матери жизнь. И потому Пейтон не прислушивалась к словам: «Вам непременно надо завести второго ребенка, им вместе легче расти». Да и Кэш родился не потому, что ей прожужжали уши: «Вам нужен ребенок. Без детей семья – не семья. С ребенком вы обретете настоящее счастье». Просто она забеременела и решила рожать.
Пейтон не была плохой матерью – по крайней мере, она не упрекала себя за невнимание к Кэшу. Однажды, когда Кэшу было около года, Пейтон и Грейс, у которой он сидел на коленях, ехали с ним в такси. Устав от его возни, Грейс передала его Пейтон, которая неожиданно для себя преисполнилась нежностью, что не ускользнуло от Грейс. Грейс тогда улыбнулась, и все же Пейтон смутилась: ей показалось, что за ней подглядели, а подглядев, по-своему оценили. Пейтон вспомнила этот случай, ибо бдительная свекровь неизменно наблюдала за ней, стараясь, видимо, уразуметь, как ее легкомысленная невестка относится к Кэшу, продолжателю рода Эмбергов.
Однако тот случай скорее был исключением, и Пейтон теперь не могла понять, почему ей раньше приходилось себя неволить, чтобы приласкать малыша, когда он, к примеру, залезал к ней в постель.
Пришло время, и положение изменилось. Теперь она в сыне души не чаяла. Вот и сейчас она нетерпеливо ждала, когда Кэш вернется из школы. Ему было уже одиннадцать, и он ездил в школу без провожатого. Правда, автобус останавливался у дома, и швейцар неизменно следил за тем, чтобы Кэша не затолкали.
Услышав, как щелкнул дверной замок, Пейтон вышла в переднюю.
– Привет, ма, – сказал Кэш, грохнув портфелем.
– Привет, дорогой. Как прошел сегодняшний день?
– Нормально, не беспокойся. Нам на завтра немного задали. Можно, сделав уроки, я схожу к Джейму?
Джейм, сверстник Кэша, Пейтон не нравился. Он вечно разговаривал с Кэшем повелительно, свысока, давая понять приятелю, что умнее и опытнее его. При этом он неизменно держал палец в носу, словно черпал оттуда мысли. Кэш не противился, подчиненное положение ему не претило, оно даже устраивало его.
– Я собралась сводить тебя в Музей естественной истории, – ответила Пейтон. – Там сейчас выставка самоцветов, тебе понравится. – Временем Пейтон располагала. Она уже давно не работала и поступила снова на службу лишь через несколько лет, когда Кэша отдали в интернат.
– Я хочу сходить к Джейму, – возразил Кэш. – У него новая компьютерная игра.
– Эта игра никуда не денется. Лучше сходим в музей, а затем зайдем пообедать в «Таинственную Планету».
– В «Таинственную Планету»? – У Кэша загорелись глаза.
– Конечно. Я знаю, там тебе нравится. К тому же ты уже большой мальчик… – Пейтон подъезжала к нему, чтобы настоять на своем.
Они вышли на улицу и пошли по Риверсайд-драйв. Стояла ранняя осень. Большая часть деревьев все еще зеленела, другие стали менять свой наряд, окрашиваясь в желтые и багряные краски. Когда-то давно посаженные на улице гинкго были усыпаны небольшими плодами, похожими на созревшие сливы. Под одним из деревьев какой-то тучный китаец, орудуя длинной толстой веревкой, пригибал ветви книзу и, срывая плоды, осторожно кидал их на расстеленную подстилку.
– Великое благо, что мы живем в большом городе, – сказала Пейтон, оторвав взгляд от китайца. – Захотели пойти в музей, он под боком. Жизнь в Нью-Йорке прекрасна. А я до замужества жила в захолустье, в небольшом нищенском городке, стиснутом автострадами – никаких развлечений. А посмотрел бы ты на нашу квартиру. Убожество! А снять другую мы не имели возможности. Моя мать работала допоздна, и мне приходилось самой готовить. О ресторане я даже не помышляла.
Кэш слушал ее вполуха, с интересом наблюдая за тем, как мальчишки пинают упавшие с гинкго привлекательные плоды, которые, лопаясь от удара, испускали зловонный запах. Наконец от увлекательного занятия не удержался и он.
– Кэш, – одернула его Пейтон, – ты выпачкаешь ботинки. – Конечно, было бы лучше рассказать сыну о гинкго, древнейшем дереве на земле, произраставшем еще во времена динозавров, но она знала заранее, что Кэш раздраженно проговорит: «Открыла Америку». Он еще более раздражался, если с ним разговаривали слащаво, что роняло его достоинство, и все же Пейтон, хотя и контролировала себя, нередко сбивалась на этот приторный тон – от избытка чувств, находила она тому оправдание.
– Зачем же ты взяла меня на прогулку? – недовольно пробурчал Кэш. – Нельзя немного развлечься. Лучше бы я пошел к Джейму.
Однако Кэш не часто капризничал. Он был учтивым, послушным, он прилежно учился, учителя его не бранили. И все же приходилось ему уступать. Кэш захотел большую собаку, и она купила ее, несмотря на протесты Барри, который, воспользовавшись подходящим моментом, разразился длинной тирадой, раздраженно упомянув, что в доме и так свора собак, которые вечно болтаются под ногами, затем сослался на аллергию, а под конец решительно заявил, что к собаке даже не прикоснется, и выгуливать псину придется или самому Кэшу, или не в меру уступчивой и сострадательной Пейтон.
Она была готова на все. Если первые годы Пейтон относилась к родившемуся ребенку бесчувственно, равнодушно, то теперь, воспылав любовью к нему, она была готова, уподобившись кенгуру, носить его в животе, чтобы иметь всегда при себе.
Пейтон окинула сына взглядом. Он вытянулся, подрос. Болезненный цвет лица уступил место здоровому, пухлые прежде щеки разгладились, а волосы почернели и стали, как у нее, такими же шелковистыми. Изменилось и выражение глаз: взгляд стал умным, осмысленным. Красивый мальчик, только одет неряшливо.
– Почему ты не носишь новый костюм? – спросила она. – Взгляни на себя: куртка обтерлась, а брюки волочатся по земле, на них уже бахрома.
Сделав замечание сыну, Пейтон поняла, что допустила ошибку. И впрямь, Кэш надулся, а затем буркнул:
– Лучше посмотри на себя. Во что ты сама одета? На тебя пялятся все мужчины.
На ней были капроновые чулки, короткая юбка и блузка с глубоким вырезом и кружевными гофрированными манжетками – ничего неприличного. И все же Пейтон оторопела. В голосе Кэша прозвучало пренебрежение. Неужели у него склонность к гомосексуализму?
– Ты случайно не голубой? – спросила она шутливо.
– Нет, мне нравятся девочки. И мальчики тоже – они серьезные, рассудительные.
– А когда ты станешь большим, кого возьмешь в жены?
– Девочку.
– Разумно, – сказала Пейтон. – Геям живется трудно, особенно здесь, в Нью-Йорке. Их недолюбливают. И есть, пожалуй, за что. Геи в годах приударяют за юношами, не дают им проходу. Это так же нелепо, как и страсть увядающей женщины к молодому мужчине. Любовь хороша меж равными. Тебе папа о сексе рассказывал что-нибудь?
– Нет, – пробормотал Кэш. – Ты что-то рассказывала.
– И что же?
– Не помню.
– Тогда придется просветить тебя еще раз. Так вот, у каждого мужчины есть пенис, а у каждой женщины есть влагалище. Если пенис поместить во влагалище, то из него брызнут сперматозоиды, а если хотя бы один из них оплодотворит яйцеклетку, то женщина забеременеет и родит. – Пейтон никогда не могла понять, почему детям не рассказывают о сексе, полагаясь на то, что со временем они сами дойдут до сути полового сношения. Зачем держать подростков в неведении? Это лишь приведет к нездоровому интересу. В конце концов, совокупляются и животные, а бродячие собаки – даже на виду у прохожих, в том числе и детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Машина оказалась невзрачной, да еще с малосильным двигателем, и все же, усевшись за руль, Пейтон ощутила неожиданный прилив сил. Казалось, все ее земные желания внезапно осуществились. Сэнди молчал, но Пейтон была тому только рада.
Город кончился, но на близость зеленой зоны не было и намека. Вдоль автострады по-прежнему тянулись строения, но только теперь приплюснутые к земле: мотели, бензозаправки, продовольственные палатки…
Пейтон повернула обратно и остановилась около супермаркета. Невдалеке виднелся винно-водочный магазин.
– Сэнди, – сказала она, – сходи в магазин, купи мне бутылку водки, да не забудь про себя, чтобы потом не тратить лишние деньги, а я схожу в супермаркет.
Войдя в супермаркет, Пейтон неожиданно ощутила, что приподнятость, которая вселилась в нее, исчезла, растаяла, растворилась. Она с беспокойством огляделась по сторонам. Покупатели с бесстрастными лицами катили перед собой тележки с продуктами – повседневная жизнь, катящаяся к своему завершению.
Вечером Сэнди, включив телевизор, предложил посмотреть порнографический фильм. Пейтон пришла в легкое замешательство: она никогда не смотрела порно. Барри такие фильмы называл идиотскими, оскорбительными для женщин, и Пейтон с ним в душе соглашалась.
На экране, устроившись на садовой скамейке, какая-то сногсшибательная красотка увлеченно сосала пенис дюжему лохматому парню, в то время, как видно, его приятель методично орудовал толстым членом, войдя в ее влагалище сзади.
Пейтон поначалу плохо воспринимала происходившее на экране – в голове немного шумело: возвращаясь в отель, они с Сэнди выпили пива, остановившись у бара, а в гостинице, уже в номере, открыли бутылку водки.
Однако постепенно фильм ее увлек, и она, не отрывая глаз от экрана, даже втайне решила, что сумела бы и сама сыграть роль, самозабвенно исполненную красоткой. И ничего удивительного. Нередко пробуждается аппетит, когда видишь на экране кадры с застольем.
Досмотреть фильм Пейтон не довелось. Сэнди выключил телевизор и с жаром набросился на нее. В тот вечер она посчитала, что ее изнасиловали.
Немного погодя Пейтон тихо сказала:
– Сэнди, возможно, это и глупо, но мне бы очень хотелось, чтобы ты мне сказал, что без ума от меня, и хочешь, чтобы мы жили вместе.
Сэнди с недоумением взглянул на нее, но ничего не ответил.
– Мне бы так хотелось это услышать, – шепнула Пейтон.
Сэнди вздохнул.
– Хорошо, – сказал он. – Ты можешь в любое время переехать ко мне и даже взять с собой мужа, но только я не уживусь с твоими собачками. Чихуахуа не терплю. Если ты их притащишь, сверну шею всем шестерым или, в лучшем случае, выкину их в окошко.
Пейтон чуть не задохнулась от возмущения. Ничего хуже Сэнди сказать не мог. С таким же успехом он мог выкачать шлангом весь воздух из ее легких. Она ожидала от Сэнди совсем другого. Она хотела услышать: «Дорогая, как только тебе опостылеет муж, приезжай немедля ко мне в Техас». А он – какой ужас! – что он наговорил! Сэнди совсем не любит ее. Ну что же, ничего не поделаешь. Но разве можно ненавидеть собак?
Открыв утром глаза, Пейтон увидела, что проснулся и Сэнди. Он лежал рядом, видимо, размышляя, стоит ли залезть на нее, а возможно, и даже скорее, ждал, когда она первой к нему потянется. Всем мужикам почему-то нравится, когда женщина проявляет активность первой, исполняя несвойственную ей роль. Привыкли вить из женщин веревки. Все они негодяи, и Сэнди не исключение.
Это меткое глубокомысленное суждение слегка успокоило. Пейтон встала с постели, приняла душ и, одевшись, стала собирать чемодан – они днем улетали. Какие у нее все-таки красивые вещи: кружевная белая грация с прозрачным лифом и шнуровкой на талии, крошечная красная блузка с треугольным вырезом на груди и вставками из горного хрусталя, розовые хлопчатобумажные шорты… – все переливается и блестит.
Пейтон нравились мягкие материалы: мятый бархат, шифон, тонкий, словно крылышки мотылька, блестящий эластик, люрекс… Вкус у нее не развился: она осталась маленькой девочкой, жадной до ярких красок, способных привлечь внимание окружающих, – этакая Дюймовочка, выставленная в витрине магазина игрушек на всеобщее обозрение.
Сэнди потянулся, гулко зевнул и спустил ноги с кровати.
– Доброе утро, – спокойно сказала Пейтон, стараясь не показать, что ее чувства к нему разительно изменились.
– Доброе утро, мисс Пейтон, – шутливо ответил он. – Мне, вероятно, проснувшись, следовало уделить вам внимание, но вы сладко спали, и я не хотел вас будить. Теперь вы, правда, одеты…
– И раздеваться не собираюсь, – прервала его Пейтон. – Самолет ждать не станет. У. нас мало времени, а надо еще оплатить счета и сдать арендованную машину.
– Может, устроим прощальный завтрак?
– Это долго. Если хочешь, я закажу кофе и тосты.
– За кофе и тосты сдерут не меньше двадцати долларов. Лучше перехватим что-нибудь по дороге. – Сэнди начал медленно одеваться.
В вестибюле он неожиданно заявил:
– Мы прекрасно провели время. Кстати, ты потратила на поездку гораздо больше меня. Я, пожалуй, возмещу тебе расходы за номер, оплачу его полностью, а ты заплати за предоставленные услуги. Идет?
Пейтон кивнула, но только внезапная милость Сэнди ее покоробила. Она, видно, доставила ему удовольствие, и он решил вознаградить ее за труды как обыкновенную проститутку. Или, может быть, он считает, что сделал красивый жест? Но только этот красивый жест его точно не разорит. Наверняка он не беден. Сам рассказывал, что за свои ковбойские сапоги из крокодиловой кожи заплатил тысячу двести долларов, да еще хвастал, что недавно купил чистокровного жеребца с замечательной родословной. За такого конягу, небось, выложил кучу денег, а заплатить двадцать баксов за кофе без стеснения поскупился. Экономит на каждой мелочи. Конечно, Барри тоже деньги считает, но его можно понять – денег катастрофически не хватает. А Сэнди просто сквалыга.
Плата за предоставленные услуги превысила ожидания. Пейтон совсем забыла о выпивке в день приезда и о разговорах с Барри по телефону – три доллара за минуту. Кроме того, в счет включили пятнадцать долларов за просмотр порнофильма.
– Но мы не смотрели фильм, – промямлила Пейтон.
Сидевший за стойкой клерк уткнулся в компьютер.
Оторвавшись от монитора, он громко проговорил:
– Вы смотрели «Секс в парке».
Пейтон съежилась от стыда.
– Но мы смотрели фильм не больше пяти минут, – пробормотала она.
Клерк смилостивился: постыдная графа из счета исчезла.
Пейтон облегченно вздохнула и протянула клерку кредитную карточку. Если бы Барри увидел в счете плату за порнофильм, неприятное объяснение стало бы неминуемым.
– Стану скучать по тебе, – сказал Сэнди по дороге в аэропорт.
– Приятно слышать, – ответила Пейтон.
– А ты? – спросил Сэнди.
Пейтон могла бы ответить, что больше не хочет видеть его, но она побоялась: Сэнди может связаться с Барри по телефону и обо всем ему рассказать – с него станет.
Придя к этой мысли, она ответила:
– И я тоже.
Наступил положенный срок, а менструации не было. Пейтон предалась тягостным размышлениям: неужели она забеременела от Сэнди? Что делать? Выход нашелся.
– Барри, давай заведем ребенка, – предложила она.
Барри взял ее за руку и повел в спальню.
Но даже занимаясь любовью, Пейтон не успокоилась. Если она родит, а ребенок не будет похож на мужа, Барри, конечно, этого не заметит, но Грейс не обманешь, ее наверняка одолеют сомнения. Она может заставить Барри подвергнуться тесту на ДНК, и если обнаружится, что ребенок не от него, то тогда развод неизбежен, и она снова окажется в Уортингтоне в тесной неказистой квартире рядом с тронутой матерью и братом, наркоманом и уголовником. Правда, может, ее умиротворит материнство, и уж во всяком случае она станет разборчивей: первому встречному не отдастся.
Через несколько дней у Пейтон началась менструация.
– Дорогая, не огорчайся, – участливо сказал Барри. – У нас еще все впереди. Может, нам улыбнется уже очередная попытка.
Глава восемнадцатая
Когда Кэшу было около десяти, а самой Пейтон исполнилось тридцать восемь, она внезапно воспылала к нему любовью. Конечно, она и до этого заботилась о ребенке: когда надо, водила его к врачу, а после школы отводила в плавательный бассейн, на стадион или на занятия музыкой.
Барри сыном почти не занимался, и ему было порой невдомек, что Кэшу надо купить, положим, новую обувь. Он не был плохим отцом. Просто на сына у него не хватало времени, и он занимался с ним только по выходным, помогая делать уроки или гоняя вместе с ним мяч.
Постепенно, с годами, Барри все меньше и меньше рассказывал Пейтон о своих служебных делах, и она посчитала, что он отдаляется от нее, проводя большую часть жизни в своем собственном мире.
Когда Кэш подрос и стал ходить в школу, свой собственный мир появился и у него. Может быть, обособленность свойственна только мальчикам? Пейтон нередко слышала, как матери, растящие дочерей, с умилением заявляли: «У моей дочери от меня нет секретов. Мы с ней очень близки». Пейтон тому не верила. Конечно, девочки не мальчишки, у них свои интересы, но, взрослея, и девочки обзаводятся своим собственным миром, недоступным для матери, не говоря уже об отце. Вряд ли стоит заводить второго ребенка, надеясь, что появится девочка, чья близость и сострадание скрасят матери жизнь. И потому Пейтон не прислушивалась к словам: «Вам непременно надо завести второго ребенка, им вместе легче расти». Да и Кэш родился не потому, что ей прожужжали уши: «Вам нужен ребенок. Без детей семья – не семья. С ребенком вы обретете настоящее счастье». Просто она забеременела и решила рожать.
Пейтон не была плохой матерью – по крайней мере, она не упрекала себя за невнимание к Кэшу. Однажды, когда Кэшу было около года, Пейтон и Грейс, у которой он сидел на коленях, ехали с ним в такси. Устав от его возни, Грейс передала его Пейтон, которая неожиданно для себя преисполнилась нежностью, что не ускользнуло от Грейс. Грейс тогда улыбнулась, и все же Пейтон смутилась: ей показалось, что за ней подглядели, а подглядев, по-своему оценили. Пейтон вспомнила этот случай, ибо бдительная свекровь неизменно наблюдала за ней, стараясь, видимо, уразуметь, как ее легкомысленная невестка относится к Кэшу, продолжателю рода Эмбергов.
Однако тот случай скорее был исключением, и Пейтон теперь не могла понять, почему ей раньше приходилось себя неволить, чтобы приласкать малыша, когда он, к примеру, залезал к ней в постель.
Пришло время, и положение изменилось. Теперь она в сыне души не чаяла. Вот и сейчас она нетерпеливо ждала, когда Кэш вернется из школы. Ему было уже одиннадцать, и он ездил в школу без провожатого. Правда, автобус останавливался у дома, и швейцар неизменно следил за тем, чтобы Кэша не затолкали.
Услышав, как щелкнул дверной замок, Пейтон вышла в переднюю.
– Привет, ма, – сказал Кэш, грохнув портфелем.
– Привет, дорогой. Как прошел сегодняшний день?
– Нормально, не беспокойся. Нам на завтра немного задали. Можно, сделав уроки, я схожу к Джейму?
Джейм, сверстник Кэша, Пейтон не нравился. Он вечно разговаривал с Кэшем повелительно, свысока, давая понять приятелю, что умнее и опытнее его. При этом он неизменно держал палец в носу, словно черпал оттуда мысли. Кэш не противился, подчиненное положение ему не претило, оно даже устраивало его.
– Я собралась сводить тебя в Музей естественной истории, – ответила Пейтон. – Там сейчас выставка самоцветов, тебе понравится. – Временем Пейтон располагала. Она уже давно не работала и поступила снова на службу лишь через несколько лет, когда Кэша отдали в интернат.
– Я хочу сходить к Джейму, – возразил Кэш. – У него новая компьютерная игра.
– Эта игра никуда не денется. Лучше сходим в музей, а затем зайдем пообедать в «Таинственную Планету».
– В «Таинственную Планету»? – У Кэша загорелись глаза.
– Конечно. Я знаю, там тебе нравится. К тому же ты уже большой мальчик… – Пейтон подъезжала к нему, чтобы настоять на своем.
Они вышли на улицу и пошли по Риверсайд-драйв. Стояла ранняя осень. Большая часть деревьев все еще зеленела, другие стали менять свой наряд, окрашиваясь в желтые и багряные краски. Когда-то давно посаженные на улице гинкго были усыпаны небольшими плодами, похожими на созревшие сливы. Под одним из деревьев какой-то тучный китаец, орудуя длинной толстой веревкой, пригибал ветви книзу и, срывая плоды, осторожно кидал их на расстеленную подстилку.
– Великое благо, что мы живем в большом городе, – сказала Пейтон, оторвав взгляд от китайца. – Захотели пойти в музей, он под боком. Жизнь в Нью-Йорке прекрасна. А я до замужества жила в захолустье, в небольшом нищенском городке, стиснутом автострадами – никаких развлечений. А посмотрел бы ты на нашу квартиру. Убожество! А снять другую мы не имели возможности. Моя мать работала допоздна, и мне приходилось самой готовить. О ресторане я даже не помышляла.
Кэш слушал ее вполуха, с интересом наблюдая за тем, как мальчишки пинают упавшие с гинкго привлекательные плоды, которые, лопаясь от удара, испускали зловонный запах. Наконец от увлекательного занятия не удержался и он.
– Кэш, – одернула его Пейтон, – ты выпачкаешь ботинки. – Конечно, было бы лучше рассказать сыну о гинкго, древнейшем дереве на земле, произраставшем еще во времена динозавров, но она знала заранее, что Кэш раздраженно проговорит: «Открыла Америку». Он еще более раздражался, если с ним разговаривали слащаво, что роняло его достоинство, и все же Пейтон, хотя и контролировала себя, нередко сбивалась на этот приторный тон – от избытка чувств, находила она тому оправдание.
– Зачем же ты взяла меня на прогулку? – недовольно пробурчал Кэш. – Нельзя немного развлечься. Лучше бы я пошел к Джейму.
Однако Кэш не часто капризничал. Он был учтивым, послушным, он прилежно учился, учителя его не бранили. И все же приходилось ему уступать. Кэш захотел большую собаку, и она купила ее, несмотря на протесты Барри, который, воспользовавшись подходящим моментом, разразился длинной тирадой, раздраженно упомянув, что в доме и так свора собак, которые вечно болтаются под ногами, затем сослался на аллергию, а под конец решительно заявил, что к собаке даже не прикоснется, и выгуливать псину придется или самому Кэшу, или не в меру уступчивой и сострадательной Пейтон.
Она была готова на все. Если первые годы Пейтон относилась к родившемуся ребенку бесчувственно, равнодушно, то теперь, воспылав любовью к нему, она была готова, уподобившись кенгуру, носить его в животе, чтобы иметь всегда при себе.
Пейтон окинула сына взглядом. Он вытянулся, подрос. Болезненный цвет лица уступил место здоровому, пухлые прежде щеки разгладились, а волосы почернели и стали, как у нее, такими же шелковистыми. Изменилось и выражение глаз: взгляд стал умным, осмысленным. Красивый мальчик, только одет неряшливо.
– Почему ты не носишь новый костюм? – спросила она. – Взгляни на себя: куртка обтерлась, а брюки волочатся по земле, на них уже бахрома.
Сделав замечание сыну, Пейтон поняла, что допустила ошибку. И впрямь, Кэш надулся, а затем буркнул:
– Лучше посмотри на себя. Во что ты сама одета? На тебя пялятся все мужчины.
На ней были капроновые чулки, короткая юбка и блузка с глубоким вырезом и кружевными гофрированными манжетками – ничего неприличного. И все же Пейтон оторопела. В голосе Кэша прозвучало пренебрежение. Неужели у него склонность к гомосексуализму?
– Ты случайно не голубой? – спросила она шутливо.
– Нет, мне нравятся девочки. И мальчики тоже – они серьезные, рассудительные.
– А когда ты станешь большим, кого возьмешь в жены?
– Девочку.
– Разумно, – сказала Пейтон. – Геям живется трудно, особенно здесь, в Нью-Йорке. Их недолюбливают. И есть, пожалуй, за что. Геи в годах приударяют за юношами, не дают им проходу. Это так же нелепо, как и страсть увядающей женщины к молодому мужчине. Любовь хороша меж равными. Тебе папа о сексе рассказывал что-нибудь?
– Нет, – пробормотал Кэш. – Ты что-то рассказывала.
– И что же?
– Не помню.
– Тогда придется просветить тебя еще раз. Так вот, у каждого мужчины есть пенис, а у каждой женщины есть влагалище. Если пенис поместить во влагалище, то из него брызнут сперматозоиды, а если хотя бы один из них оплодотворит яйцеклетку, то женщина забеременеет и родит. – Пейтон никогда не могла понять, почему детям не рассказывают о сексе, полагаясь на то, что со временем они сами дойдут до сути полового сношения. Зачем держать подростков в неведении? Это лишь приведет к нездоровому интересу. В конце концов, совокупляются и животные, а бродячие собаки – даже на виду у прохожих, в том числе и детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33