Над головами прохожих развернулись разноцветные зонтики, похожие на птиц, распустивших крылья в пустой попытке взлететь. Дождь усилился и вот полил как из ведра.
Пейтон зашла в ближайшее здание и оказалась на небольшой невзрачной площадке с облупленными стенами. Наверх вела лестница, а рядом с ней размещался старинный лифт с дверью-гармошкой. Прислушавшись к разговору двух женщин, видно, тоже нашедших здесь убежище от дождя, Пейтон поняла, что наверху магазин.
Она поднялась на второй этаж и пришла в неимоверное удивление. Неказистая плохо освещенная лестница привела в просторное светлое помещение с прилавками красного дерева и сверкающими витринами. Под стеклами лежали браслеты, колье, жемчужные ожерелья – правда, на цены лучше было и не смотреть. На одних полках дорогое белье, другие полны лайковой обуви. Магазин для богатых.
В дальнем конце помещения Пейтон увидела вывеску «ЧАЙНЫЙ ДОМИК». Внутри стояло несколько столиков, на них – вазы с пирожными, синими, красными и зелеными башенками. В небольшой комнате хозяйничали две женщины, обе – японки с восковыми, бесстрастными лицами, в темных платьях-рубашках. Они походили на буддийских монашек или даже на пришельцев с другой планеты. Пейтон хотелось пить, но ей стало не по себе.
Когда она вышла на улицу, ее встретили неоновые огни, появившиеся на зданиях. Одни горели ровным, казалось, призрачным светом, другие вспыхивали и гасли, третьи бежали, стремясь обогнать друг друга. Дождь прекратился, напоминая о себе лужами и мокрыми линялыми рекламными транспарантами, висевшими так низко поперек улицы, что, казалось, в них запутается даже автобус.
Увидев вывеску «СОКИ», Пейтон зашла в небольшое душное помещение. Она заказала арбузный сок и села за столик, весьма довольная тем, что нашла свободное место у настежь открытой двери. Намного легче не стало: воздух был насыщен удушливыми испарениями. Пейтон медленно пила сок, когда на губах что-то хрустнуло. Решив, что это арбузное семечко, она поднесла ко рту носовой платок. Разжав руку, содрогнулась от омерзения. Это было не арбузное семечко, это был таракан. Пейтон стремительно поднялась и, бросив скомканный платок в урну, вышла на улицу.
Пейтон трясло от непомерного отвращения, и только пройдя квартал, она чуть успокоилась. В конце концов таракан – всего лишь обычное насекомое. К тому же ей нередко попадалась в еде разная дрянь, но она относилась к ней без особой брезгливости. И Пейтон решила, что до конца своих дней не забудет мерзкого хруста раздавленной ею гадости.
Придя в себя, Пейтон вспомнила о Сянь Жуне. Впереди бурная ночь. Однако в душу тут же вкралось сомнение: он может и не прийти. Существовал какой-то трудно объяснимый закон: человек, чувствуя, что его домогаются, не проявляет ответного интереса.
В гостинице ее ждало сообщение. Сянь Жун сообщил, что приедет к одиннадцати часам. Пейтон усомнилась – скорее всего, он вообще не приедет, а она, как дура, принарядится, размалюет себе лицо и будет с замиранием сердца ждать заветного стука в дверь или телефонного звонка снизу. Но если он позвонит, то, вероятно, лишь для того, чтобы скомканно извиниться и сообщить, что у него появились безотлагательные дела. Да она спятит, если такое случится. А если он придет, что тогда? Возможно, она взглянет на него другими глазами и искренне удивится, что западала на какого-то идиота, мечтая с ним переспать еще раз. Скоро все выяснится, главное – убедиться, что она все еще привлекательна.
Неужели годы берут свое? Какая несправедливость! Хорошо бы, если бы человек, начиная, положим, с пятидесяти, не старился, а, наоборот, молодел. Тогда в пятьдесят он бы выглядел лишь на сорок, в шестьдесят – на тридцать, в семьдесят – на двадцать, в восемьдесят – на десять, а в глубокой старости походил бы на грудного младенца. Лучше превратиться в младенца, чем попасть в богадельню. Жизнь слишком сурова, но в двадцать лет об этом не думают. Каждый считает, что вечно останется молодым.
Ладно, надо принять горячую ванну, в любом случае, освежиться не помешает: ноги так и гудят. Пейтон разделась, даже не позаботясь о том, чтобы зашторить окна. Ее номер находился на двадцать втором этаже, к тому же был конец рабочего дня, и в здании напротив, в котором размещались лишь офисы, светилось всего несколько окон. Да и что с того, если ее увидят? Пейтон опустилась на стул и провела руками по набухшим соскам.
Глава восьмая
Пейтон не могла толком понять: то ли ей Барри вообще никогда не нравился, то ли она остыла к нему. Вылечив ей зубы, он знакомства не оборвал и по-прежнему часто звонил, начиная понемногу надоедать.
Но вот однажды, видно, почувствовав, что Пейтон отдаляется от него, Барри приехал в Бостон, даже не позвонив. В китайском ресторане, куда он привез ее на такси, он неожиданно встал со стула и, неловко упав на колени, проговорил, вытянув шею:
– Пейтон, прошу тебя, выходи за меня.
Кто-то хихикнул, но постепенно в ресторане установилась полная тишина. Все взоры обратились на них. Официанты замерли с подносом в руках.
Барри походил на гуся, и Пейтон представила себе, как они идут вперевалку по берегу озера, и Барри-гусь щиплет траву, орудуя красным клювом. Да, лебедем он, видно, не станет, но все же, выйдя за Барри, она сможет покинуть неустроенный птичий двор, населенный одними курами.
Когда Пейтон произнесла «Да», посетители ресторана дружно зааплодировали. Барри полез в карман и вытащил оттуда небольшую коробочку, обитую синим бархатом. В коробочке оказалось золотое кольцо.
– Фамильное, – пояснил он, – мне его подарила бабушка.
Пейтон примерила – велико. Барри успокоил.
– Выстучим, отрихтуем – работа невелика. Будет впору, не беспокойся.
Пейтон, неожиданно для себя, облегченно вздохнула. Как гора с плеч. Неуверенность и сомнения позади. Ей действительно пора замуж. А кто ее возьмет, кроме Барри? В то же время Пейтон была немного разочарована. Объяснение Барри походило на избитую сценку из низкопробного кинофильма с «волнующими» эффектами, способными выбить слезу из легковерной домохозяйки.
– Пейтон, я счастлив, – добавил Барри.
Он достал носовой платок и вытер вспотевший лоб. Видимо, объяснение далось ему нелегко.
Было бы лучше, если бы предложение делали женщины, решила про себя Пейтон. Они лучше владеют собой, у них больше воображения. Они бы не превратили важное событие в жизни каждого человека в нелепый, дурацкий фарс. К тому же женщины более жизнестойки, в случае отказа не стали бы сильно переживать. Утешение бы нашлось: напыщенный идиот! – да он сам меня недостоин.
Пейтон позвонила домой. Узнав невероятную новость, Нелл возгласила:
– Поздравляю тебя! Видно, советы матери пошли тебе впрок, иначе ты бы этого дурня не окрутила.
Позже, когда Барри уехал, Пейтон позвонила отцу, впервые за последние восемь месяцев. Отец сообщил, что еще несколько лет назад положил в банк две тысячи долларов, предназначенные ей в виде свадебного подарка. Пейтон диву далась. Отец помнит о ней!
– Позвоню родителям, – сказал Барри, когда они приехали в Уортингтон.
Нелл не было дома, но она оставила коротенькую записку, составленную из одних восторженных восклицаний.
– Мне выйти? – спросила Пейтон.
– Зачем? – удивился Барри.
– Тебе предстоит тягостный разговор. Твои родители не очень обрадуются, узнав, что ты сделал мне предложение.
– Какая чушь! Да они будут счастливы.
Видно, Барри выдал желаемое за действительное, ибо Грейс, выслушав сына, заговорила так громко и возбужденно, что ее голос донесся до ушей Пейтон, и этот голос не предвещал ничего хорошего.
– Тебе еще рано жениться. Сначала встань хорошенько на ноги… Это ты так считаешь. А откуда взялась эта Пейтон?… Может, и говорил, но я не обратила внимания. Она тебе пара? Что ты знаешь о ней?
– Пейтон очаровательна. Я без ума от нее. Она из хорошей семьи. Правда, ее матушка немного со странностями, но я женюсь не на ней. Нет… Я думал… Нет, она не еврейка… Ты так считаешь? Но… – Барри сникал на глазах.
Пейтон могла бы подойти к Барри, прижаться к нему или просто взять его за руку, чтобы придать ему уверенности в себе, но, подумав, она решила, что вмешиваться не стоит.
Придя к этой мысли, Пейтон пошла в ванную комнату. Ее зеркальная дверь была отворена настежь, и Пейтон потянула за собой ручку. Дверь начала закрываться, являя, как отражение Пейтон пошло обратно, в теперь, казалось, иной, параллельный мир, который стремительно исчезал. «Вернись», – хотела сказать она, но было ли это невысказанное желание обращено к ее зеркальному двойнику или к оставленной ею комнате, что ушла в Зазеркалье, она и сама точно не поняла. Когда Пейтон вернулась, Барри сиял.
– Мои родители приглашают тебя к себе, в Гарвард-сквер, на День благодарения, – радостно сообщил он.
– Ты думаешь, они будут рады видеть меня?
– Да мой отец от тебя в восторге, я ему рассказывал о тебе. А мать… Да ты же прекрасно знаешь – все матери одинаковы, все тревожатся за детей. Так что приезжай без раздумий. Сядешь на поезд, а мы встретим тебя на станции. Договорились?
Пейтон кивнула. До Дня благодарения было еще далеко, но она бы и сейчас с удовольствием напилась, хотя лишнего никогда не позволяла себе.
– Пейтон! – раздался радостный голос Барри.
Помахав рукой, он поспешил ей навстречу, оставив своих родителей у начала платформы.
– Еле дождался тебя, считал дни, – возбужденно проговорил он, поцеловав Пейтон в губы. – Пойдем, я познакомлю тебя с родителями.
Грейс оказалась крупной высокой женщиной с могучими бедрами. На лице ее было написано, что она привыкла повелевать, не терпя возражений и ослушания. Рядом с ней Леонард, и так обделенный ростом, выглядел маленьким и невзрачным. Его рыбьи глаза, спрятанные за роговой оправой очков, казались безжизненными.
– Рада познакомиться с вами, милочка, – слащавым голосом произнесла Грейс, слегка обняв Пейтон за плечи.
Леонард поклонился.
В машине Пейтон расспросили о проведенном в дороге времени, а затем положили, что она будет спать вместе с Белиндой – спальня большая, еще одна кровать поместится без труда.
– Белинда – компанейская девушка, – сказал Барри. – Ты подружишься с ней.
Затем нити разговора безраздельно перешли к Грейс, которая начала подробно рассказывать, что подадут завтра к праздничному столу. Перечислив множество блюд, Грейс продолжила, не теряя достоинства на лице:
– А Белинде приходится готовить отдельно: она вегетарианка. Завтра ее ждет целое пиршество: фальшивая индейка, картофельное пюре, морковное жаркое, брюссельская капуста и фасоль с миндалем. Надеюсь, Белинда будет довольна. А ты, Леонард, не забудь завтра встретить Мэри и Артура. – Грейс повернулась к Пейтон и пояснила: – Мэри – моя свекровь, бабушка Барри, а Артур – ее друг. Они сошлись год назад, но, увы, слишком поздно – сексом не занимаются: годы не те.
– Ну вот, приехали , – процедил Леонард, впервые за всю дорогу подавший голос. – Осталось несколько метров, а эта собака опять разлеглась посреди дороги.
– Собака соседей, – недовольно сказала Грейс, – но только они не держат ее на привязи, вот она и шляется где попало.
Леонард просигналил. Собака вскочила на ноги, подбежала и стала скрестись о дверцу машины, радостно виляя хвостом.
– Она сдерет краску , – возгласил Леонард.
Пейтон выбралась из машины и подошла к собаке. Это был тощий пес с длинной темно-коричневой шерстью и крупной головой. Обрадовавшись, что ему уделили внимание, пес мигом оставил дверцу и, снова встав на задние лапы, передними уперся Пейтон в живот.
– Плуто, прекрати, марш домой! – подала голос Грейс. – Пейтон, гоните его. Он испачкает вам пальто.
– Ничего страшного. – Пейтон потрепала Плуто по голове, вспомнив об оставленной дома Фли.
Она тревожилась за нее, ибо здоровье Нелл в последние два месяца пошатнулось, нервные срывы следовали один за другим. Всех четырех ищеек отправили к собаководу в Техас, но Пейтон была уверена, что, вернувшись, все равно увидит испражнения на полу и изорванные газеты, пахнущие мочой. Бедняжка Фли, за ней, конечно, не убирают. Хорошо, если Нелл хотя бы кормит ее и меняет ей воду в миске. Пейтон любила собак. Они никогда не ругали ее, не пили ничего, кроме воды, и неизменно радовались, когда она возвращалась домой.
– Бедный пес, – произнесла Пейтон с состраданием в голосе. – Его, видно, неважно кормят.
– Это дело хозяев, – сказала Грейс.
– А у вас есть собака?
– Не люблю собак, от них одна грязь. А Леонард их и вовсе не переносит. Он – аллергик. Вот Барри в детстве хотел завести собаку, все клянчил, чтобы ему купили щенка. В конце концов он меня извел, и я купила ему игуану.
– Теперь она большая, – подхватил Барри. – Три с половиной фута длиной. Ее зовут тетя Роза. Я потом тебе ее покажу. Пойдем в дом.
Дом был трехэтажный, внушительный, стоявший между другими, не менее внушительными домами. Вдоль его фасада тянулась веранда, казалось, предназначенная для обозрения перспективы морской дали или заснеженных гор на линии горизонта – но нет, противоположная сторона улицы была тоже застроена.
Перед тем как войти, Пейтон поежилась. Такие загородные дома она видела лишь на картинках, листая журналы. Что-то внутри? Неужто такой же сногсшибательный интерьер?
Первыми воображение Пейтон поразили портьеры – красивые, из тяжелого материала, да еще с ламбрекенами. Она вспомнила, как несколько лет назад Нелл купила на распродаже деревянные жалюзи. Повесить-то их повесили, но уже через несколько дней они перестали слушаться: то не опускались, как надо, то не шли вверх. В конце концов они скособочились и, казалось, застряли намертво. Они бы так и висели, но их снял Донни, обещав починить, но только он не успел – его посадили.
Пейтон поражалась всему: и персидским коврам на стенах, и мягким стульям, и двухместным кожаным креслам, и полосатому дивану, обитому разноцветной материей: голубой, красной, серой и желтой. Такой обстановки Пейтон сроду не видела, привыкнув к обоям с сальными пятнами, потрепанному дивану, дешевым картинкам с изображением обнаженных красоток, расклеенных Донни в ванной и туалете, к засиженному мухами абажуру.
– В свое время я училась на архитектора-декоратора, – произнесла Грейс, – но так и не прошла курс до конца, и когда мы строили этот дом, я декоратора наняла. Тогда мне его работа понравилась, но теперь я бы кое-что переделала.
– Но у вас и так все прекрасно, – сказала Пейтон, вздохнув. – Красивая мебель, бильярд…
– Этот бильярд легко переоборудовать в стол для пинг-понга. При нынешнем ритме жизни спорт просто необходим. У нас есть и гимнастический зал, а его можно переоборудовать в сауну. Помещение нагревается за сорок минут. Правда, сейчас джакузи в ремонте.
– У вас просто великолепно! – восхищенно сказала Пейтон.
– Будет еще лучше. У меня есть кое-какие идеи. К тому же надо шагать в ногу со временем. Кое-что из мебели следует заменить…
– А куда вы денете старую? – Пейтон не могла представить себе, как можно менять на вид совершенно новую мебель.
Нелл избавлялась от старой лишь в исключительных случаях, когда что-то из обстановки разваливалось на части, которые было не сколотить. Только тогда рухлядь выбрасывали на свалку. Считалось удачей, если что-то можно было продать старьевщику.
– Мама, – вмешался Барри, – о своих намерениях ты расскажешь потом. Я хочу показать Пейтон свою комнату.
В спальню Барри, размещавшуюся на третьем этаже, поднялись на лифте. После того как Барри переехал в университетское общежитие, Грейс ничего не меняла в комнате, и в ней там и сям лежали мячи, бейсбольные биты, клюшки для гольфа, вратарские перчатки, спортивные шапочки. Письменный стол был занят компьютером, а на тумбочке стоял цветной телевизор. Комната повзрослевшего отпрыска богатых родителей.
Пейтон казалось, что Эмберги живут на вершине высоченной горы, у подножия которой она бродила всю жизнь без надежды подняться на недоступную высоту. Неужели теперь и она будет жить на вершине?
Оставшись с Пейтон вдвоем, Барри сел в кресло, расстегнул молнию на ширинке и извлек из трусов возбужденный пенис. Однако едва Пейтон пристроилась, из-за двери послышался голос Грейс:
– Чем вы здесь занимаетесь? – Она, видимо, рассудила, что парочка, оставшись наедине, не станет понапрасну время терять. Но если глядишь, как в воду, зачем являться в самый неподходящий момент?
– Я рассказываю Пейтон о своих спортивных успехах, – запинаясь, ответил Барри, поспешно застегивая ширинку.
– Пейтон, – сказала Грейс, войдя в комнату, – у меня масса одежды, которая мне больше не пригодится: платья, костюмы, юбки. Обычно такую одежду я отдаю благотворительным обществам. Может, вы себе что-нибудь отберете? Почти все новое, некоторые вещи я вообще ни разу не надевала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Пейтон зашла в ближайшее здание и оказалась на небольшой невзрачной площадке с облупленными стенами. Наверх вела лестница, а рядом с ней размещался старинный лифт с дверью-гармошкой. Прислушавшись к разговору двух женщин, видно, тоже нашедших здесь убежище от дождя, Пейтон поняла, что наверху магазин.
Она поднялась на второй этаж и пришла в неимоверное удивление. Неказистая плохо освещенная лестница привела в просторное светлое помещение с прилавками красного дерева и сверкающими витринами. Под стеклами лежали браслеты, колье, жемчужные ожерелья – правда, на цены лучше было и не смотреть. На одних полках дорогое белье, другие полны лайковой обуви. Магазин для богатых.
В дальнем конце помещения Пейтон увидела вывеску «ЧАЙНЫЙ ДОМИК». Внутри стояло несколько столиков, на них – вазы с пирожными, синими, красными и зелеными башенками. В небольшой комнате хозяйничали две женщины, обе – японки с восковыми, бесстрастными лицами, в темных платьях-рубашках. Они походили на буддийских монашек или даже на пришельцев с другой планеты. Пейтон хотелось пить, но ей стало не по себе.
Когда она вышла на улицу, ее встретили неоновые огни, появившиеся на зданиях. Одни горели ровным, казалось, призрачным светом, другие вспыхивали и гасли, третьи бежали, стремясь обогнать друг друга. Дождь прекратился, напоминая о себе лужами и мокрыми линялыми рекламными транспарантами, висевшими так низко поперек улицы, что, казалось, в них запутается даже автобус.
Увидев вывеску «СОКИ», Пейтон зашла в небольшое душное помещение. Она заказала арбузный сок и села за столик, весьма довольная тем, что нашла свободное место у настежь открытой двери. Намного легче не стало: воздух был насыщен удушливыми испарениями. Пейтон медленно пила сок, когда на губах что-то хрустнуло. Решив, что это арбузное семечко, она поднесла ко рту носовой платок. Разжав руку, содрогнулась от омерзения. Это было не арбузное семечко, это был таракан. Пейтон стремительно поднялась и, бросив скомканный платок в урну, вышла на улицу.
Пейтон трясло от непомерного отвращения, и только пройдя квартал, она чуть успокоилась. В конце концов таракан – всего лишь обычное насекомое. К тому же ей нередко попадалась в еде разная дрянь, но она относилась к ней без особой брезгливости. И Пейтон решила, что до конца своих дней не забудет мерзкого хруста раздавленной ею гадости.
Придя в себя, Пейтон вспомнила о Сянь Жуне. Впереди бурная ночь. Однако в душу тут же вкралось сомнение: он может и не прийти. Существовал какой-то трудно объяснимый закон: человек, чувствуя, что его домогаются, не проявляет ответного интереса.
В гостинице ее ждало сообщение. Сянь Жун сообщил, что приедет к одиннадцати часам. Пейтон усомнилась – скорее всего, он вообще не приедет, а она, как дура, принарядится, размалюет себе лицо и будет с замиранием сердца ждать заветного стука в дверь или телефонного звонка снизу. Но если он позвонит, то, вероятно, лишь для того, чтобы скомканно извиниться и сообщить, что у него появились безотлагательные дела. Да она спятит, если такое случится. А если он придет, что тогда? Возможно, она взглянет на него другими глазами и искренне удивится, что западала на какого-то идиота, мечтая с ним переспать еще раз. Скоро все выяснится, главное – убедиться, что она все еще привлекательна.
Неужели годы берут свое? Какая несправедливость! Хорошо бы, если бы человек, начиная, положим, с пятидесяти, не старился, а, наоборот, молодел. Тогда в пятьдесят он бы выглядел лишь на сорок, в шестьдесят – на тридцать, в семьдесят – на двадцать, в восемьдесят – на десять, а в глубокой старости походил бы на грудного младенца. Лучше превратиться в младенца, чем попасть в богадельню. Жизнь слишком сурова, но в двадцать лет об этом не думают. Каждый считает, что вечно останется молодым.
Ладно, надо принять горячую ванну, в любом случае, освежиться не помешает: ноги так и гудят. Пейтон разделась, даже не позаботясь о том, чтобы зашторить окна. Ее номер находился на двадцать втором этаже, к тому же был конец рабочего дня, и в здании напротив, в котором размещались лишь офисы, светилось всего несколько окон. Да и что с того, если ее увидят? Пейтон опустилась на стул и провела руками по набухшим соскам.
Глава восьмая
Пейтон не могла толком понять: то ли ей Барри вообще никогда не нравился, то ли она остыла к нему. Вылечив ей зубы, он знакомства не оборвал и по-прежнему часто звонил, начиная понемногу надоедать.
Но вот однажды, видно, почувствовав, что Пейтон отдаляется от него, Барри приехал в Бостон, даже не позвонив. В китайском ресторане, куда он привез ее на такси, он неожиданно встал со стула и, неловко упав на колени, проговорил, вытянув шею:
– Пейтон, прошу тебя, выходи за меня.
Кто-то хихикнул, но постепенно в ресторане установилась полная тишина. Все взоры обратились на них. Официанты замерли с подносом в руках.
Барри походил на гуся, и Пейтон представила себе, как они идут вперевалку по берегу озера, и Барри-гусь щиплет траву, орудуя красным клювом. Да, лебедем он, видно, не станет, но все же, выйдя за Барри, она сможет покинуть неустроенный птичий двор, населенный одними курами.
Когда Пейтон произнесла «Да», посетители ресторана дружно зааплодировали. Барри полез в карман и вытащил оттуда небольшую коробочку, обитую синим бархатом. В коробочке оказалось золотое кольцо.
– Фамильное, – пояснил он, – мне его подарила бабушка.
Пейтон примерила – велико. Барри успокоил.
– Выстучим, отрихтуем – работа невелика. Будет впору, не беспокойся.
Пейтон, неожиданно для себя, облегченно вздохнула. Как гора с плеч. Неуверенность и сомнения позади. Ей действительно пора замуж. А кто ее возьмет, кроме Барри? В то же время Пейтон была немного разочарована. Объяснение Барри походило на избитую сценку из низкопробного кинофильма с «волнующими» эффектами, способными выбить слезу из легковерной домохозяйки.
– Пейтон, я счастлив, – добавил Барри.
Он достал носовой платок и вытер вспотевший лоб. Видимо, объяснение далось ему нелегко.
Было бы лучше, если бы предложение делали женщины, решила про себя Пейтон. Они лучше владеют собой, у них больше воображения. Они бы не превратили важное событие в жизни каждого человека в нелепый, дурацкий фарс. К тому же женщины более жизнестойки, в случае отказа не стали бы сильно переживать. Утешение бы нашлось: напыщенный идиот! – да он сам меня недостоин.
Пейтон позвонила домой. Узнав невероятную новость, Нелл возгласила:
– Поздравляю тебя! Видно, советы матери пошли тебе впрок, иначе ты бы этого дурня не окрутила.
Позже, когда Барри уехал, Пейтон позвонила отцу, впервые за последние восемь месяцев. Отец сообщил, что еще несколько лет назад положил в банк две тысячи долларов, предназначенные ей в виде свадебного подарка. Пейтон диву далась. Отец помнит о ней!
– Позвоню родителям, – сказал Барри, когда они приехали в Уортингтон.
Нелл не было дома, но она оставила коротенькую записку, составленную из одних восторженных восклицаний.
– Мне выйти? – спросила Пейтон.
– Зачем? – удивился Барри.
– Тебе предстоит тягостный разговор. Твои родители не очень обрадуются, узнав, что ты сделал мне предложение.
– Какая чушь! Да они будут счастливы.
Видно, Барри выдал желаемое за действительное, ибо Грейс, выслушав сына, заговорила так громко и возбужденно, что ее голос донесся до ушей Пейтон, и этот голос не предвещал ничего хорошего.
– Тебе еще рано жениться. Сначала встань хорошенько на ноги… Это ты так считаешь. А откуда взялась эта Пейтон?… Может, и говорил, но я не обратила внимания. Она тебе пара? Что ты знаешь о ней?
– Пейтон очаровательна. Я без ума от нее. Она из хорошей семьи. Правда, ее матушка немного со странностями, но я женюсь не на ней. Нет… Я думал… Нет, она не еврейка… Ты так считаешь? Но… – Барри сникал на глазах.
Пейтон могла бы подойти к Барри, прижаться к нему или просто взять его за руку, чтобы придать ему уверенности в себе, но, подумав, она решила, что вмешиваться не стоит.
Придя к этой мысли, Пейтон пошла в ванную комнату. Ее зеркальная дверь была отворена настежь, и Пейтон потянула за собой ручку. Дверь начала закрываться, являя, как отражение Пейтон пошло обратно, в теперь, казалось, иной, параллельный мир, который стремительно исчезал. «Вернись», – хотела сказать она, но было ли это невысказанное желание обращено к ее зеркальному двойнику или к оставленной ею комнате, что ушла в Зазеркалье, она и сама точно не поняла. Когда Пейтон вернулась, Барри сиял.
– Мои родители приглашают тебя к себе, в Гарвард-сквер, на День благодарения, – радостно сообщил он.
– Ты думаешь, они будут рады видеть меня?
– Да мой отец от тебя в восторге, я ему рассказывал о тебе. А мать… Да ты же прекрасно знаешь – все матери одинаковы, все тревожатся за детей. Так что приезжай без раздумий. Сядешь на поезд, а мы встретим тебя на станции. Договорились?
Пейтон кивнула. До Дня благодарения было еще далеко, но она бы и сейчас с удовольствием напилась, хотя лишнего никогда не позволяла себе.
– Пейтон! – раздался радостный голос Барри.
Помахав рукой, он поспешил ей навстречу, оставив своих родителей у начала платформы.
– Еле дождался тебя, считал дни, – возбужденно проговорил он, поцеловав Пейтон в губы. – Пойдем, я познакомлю тебя с родителями.
Грейс оказалась крупной высокой женщиной с могучими бедрами. На лице ее было написано, что она привыкла повелевать, не терпя возражений и ослушания. Рядом с ней Леонард, и так обделенный ростом, выглядел маленьким и невзрачным. Его рыбьи глаза, спрятанные за роговой оправой очков, казались безжизненными.
– Рада познакомиться с вами, милочка, – слащавым голосом произнесла Грейс, слегка обняв Пейтон за плечи.
Леонард поклонился.
В машине Пейтон расспросили о проведенном в дороге времени, а затем положили, что она будет спать вместе с Белиндой – спальня большая, еще одна кровать поместится без труда.
– Белинда – компанейская девушка, – сказал Барри. – Ты подружишься с ней.
Затем нити разговора безраздельно перешли к Грейс, которая начала подробно рассказывать, что подадут завтра к праздничному столу. Перечислив множество блюд, Грейс продолжила, не теряя достоинства на лице:
– А Белинде приходится готовить отдельно: она вегетарианка. Завтра ее ждет целое пиршество: фальшивая индейка, картофельное пюре, морковное жаркое, брюссельская капуста и фасоль с миндалем. Надеюсь, Белинда будет довольна. А ты, Леонард, не забудь завтра встретить Мэри и Артура. – Грейс повернулась к Пейтон и пояснила: – Мэри – моя свекровь, бабушка Барри, а Артур – ее друг. Они сошлись год назад, но, увы, слишком поздно – сексом не занимаются: годы не те.
– Ну вот, приехали , – процедил Леонард, впервые за всю дорогу подавший голос. – Осталось несколько метров, а эта собака опять разлеглась посреди дороги.
– Собака соседей, – недовольно сказала Грейс, – но только они не держат ее на привязи, вот она и шляется где попало.
Леонард просигналил. Собака вскочила на ноги, подбежала и стала скрестись о дверцу машины, радостно виляя хвостом.
– Она сдерет краску , – возгласил Леонард.
Пейтон выбралась из машины и подошла к собаке. Это был тощий пес с длинной темно-коричневой шерстью и крупной головой. Обрадовавшись, что ему уделили внимание, пес мигом оставил дверцу и, снова встав на задние лапы, передними уперся Пейтон в живот.
– Плуто, прекрати, марш домой! – подала голос Грейс. – Пейтон, гоните его. Он испачкает вам пальто.
– Ничего страшного. – Пейтон потрепала Плуто по голове, вспомнив об оставленной дома Фли.
Она тревожилась за нее, ибо здоровье Нелл в последние два месяца пошатнулось, нервные срывы следовали один за другим. Всех четырех ищеек отправили к собаководу в Техас, но Пейтон была уверена, что, вернувшись, все равно увидит испражнения на полу и изорванные газеты, пахнущие мочой. Бедняжка Фли, за ней, конечно, не убирают. Хорошо, если Нелл хотя бы кормит ее и меняет ей воду в миске. Пейтон любила собак. Они никогда не ругали ее, не пили ничего, кроме воды, и неизменно радовались, когда она возвращалась домой.
– Бедный пес, – произнесла Пейтон с состраданием в голосе. – Его, видно, неважно кормят.
– Это дело хозяев, – сказала Грейс.
– А у вас есть собака?
– Не люблю собак, от них одна грязь. А Леонард их и вовсе не переносит. Он – аллергик. Вот Барри в детстве хотел завести собаку, все клянчил, чтобы ему купили щенка. В конце концов он меня извел, и я купила ему игуану.
– Теперь она большая, – подхватил Барри. – Три с половиной фута длиной. Ее зовут тетя Роза. Я потом тебе ее покажу. Пойдем в дом.
Дом был трехэтажный, внушительный, стоявший между другими, не менее внушительными домами. Вдоль его фасада тянулась веранда, казалось, предназначенная для обозрения перспективы морской дали или заснеженных гор на линии горизонта – но нет, противоположная сторона улицы была тоже застроена.
Перед тем как войти, Пейтон поежилась. Такие загородные дома она видела лишь на картинках, листая журналы. Что-то внутри? Неужто такой же сногсшибательный интерьер?
Первыми воображение Пейтон поразили портьеры – красивые, из тяжелого материала, да еще с ламбрекенами. Она вспомнила, как несколько лет назад Нелл купила на распродаже деревянные жалюзи. Повесить-то их повесили, но уже через несколько дней они перестали слушаться: то не опускались, как надо, то не шли вверх. В конце концов они скособочились и, казалось, застряли намертво. Они бы так и висели, но их снял Донни, обещав починить, но только он не успел – его посадили.
Пейтон поражалась всему: и персидским коврам на стенах, и мягким стульям, и двухместным кожаным креслам, и полосатому дивану, обитому разноцветной материей: голубой, красной, серой и желтой. Такой обстановки Пейтон сроду не видела, привыкнув к обоям с сальными пятнами, потрепанному дивану, дешевым картинкам с изображением обнаженных красоток, расклеенных Донни в ванной и туалете, к засиженному мухами абажуру.
– В свое время я училась на архитектора-декоратора, – произнесла Грейс, – но так и не прошла курс до конца, и когда мы строили этот дом, я декоратора наняла. Тогда мне его работа понравилась, но теперь я бы кое-что переделала.
– Но у вас и так все прекрасно, – сказала Пейтон, вздохнув. – Красивая мебель, бильярд…
– Этот бильярд легко переоборудовать в стол для пинг-понга. При нынешнем ритме жизни спорт просто необходим. У нас есть и гимнастический зал, а его можно переоборудовать в сауну. Помещение нагревается за сорок минут. Правда, сейчас джакузи в ремонте.
– У вас просто великолепно! – восхищенно сказала Пейтон.
– Будет еще лучше. У меня есть кое-какие идеи. К тому же надо шагать в ногу со временем. Кое-что из мебели следует заменить…
– А куда вы денете старую? – Пейтон не могла представить себе, как можно менять на вид совершенно новую мебель.
Нелл избавлялась от старой лишь в исключительных случаях, когда что-то из обстановки разваливалось на части, которые было не сколотить. Только тогда рухлядь выбрасывали на свалку. Считалось удачей, если что-то можно было продать старьевщику.
– Мама, – вмешался Барри, – о своих намерениях ты расскажешь потом. Я хочу показать Пейтон свою комнату.
В спальню Барри, размещавшуюся на третьем этаже, поднялись на лифте. После того как Барри переехал в университетское общежитие, Грейс ничего не меняла в комнате, и в ней там и сям лежали мячи, бейсбольные биты, клюшки для гольфа, вратарские перчатки, спортивные шапочки. Письменный стол был занят компьютером, а на тумбочке стоял цветной телевизор. Комната повзрослевшего отпрыска богатых родителей.
Пейтон казалось, что Эмберги живут на вершине высоченной горы, у подножия которой она бродила всю жизнь без надежды подняться на недоступную высоту. Неужели теперь и она будет жить на вершине?
Оставшись с Пейтон вдвоем, Барри сел в кресло, расстегнул молнию на ширинке и извлек из трусов возбужденный пенис. Однако едва Пейтон пристроилась, из-за двери послышался голос Грейс:
– Чем вы здесь занимаетесь? – Она, видимо, рассудила, что парочка, оставшись наедине, не станет понапрасну время терять. Но если глядишь, как в воду, зачем являться в самый неподходящий момент?
– Я рассказываю Пейтон о своих спортивных успехах, – запинаясь, ответил Барри, поспешно застегивая ширинку.
– Пейтон, – сказала Грейс, войдя в комнату, – у меня масса одежды, которая мне больше не пригодится: платья, костюмы, юбки. Обычно такую одежду я отдаю благотворительным обществам. Может, вы себе что-нибудь отберете? Почти все новое, некоторые вещи я вообще ни разу не надевала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33