– Спасибо, – сказала Пейтон.
– Надеюсь, я вас не обидела. – Грейс натянуто улыбнулась. – А ты, Барри, можешь идти. Присоединись к Леонарду. Он смотрит какую-то спортивную передачу.
– Вы меня ничуть не обидели, – продолжила Пейтон. – Я часто покупаю одежду на распродаже.
– Моя одежда, полагаю, получше. Пойдемте, посмотрите.
У Пейтон разбежались глаза: строгие костюмы, шерстяные платья, цветастые юбки, красивые свитера. И все и в самом деле как новое. Такой дорогой, элегантной одежды ей носить сроду не доводилось.
– А разве Белинде эти вещи не пригодятся? – спросила Пейтон.
– Белинда и свое добро не знает куда девать. Если вам что-то понравится, прошу вас, возьмите. Барри будет приятно, если вы приоденетесь.
Пейтон вспомнила наставление Нелл, из которого выходило, что Барри вряд ли обращает внимание на одежду. Высокая грудь и аппетитная попка – вот что его прельщает. Наверное, так и есть, иначе он не стал бы ухаживать за девицей, одетой в купленную на распродаже потертую шубку, сшитую из кусочков лисьего меха, давно превратившуюся в пальто на рыбьем меху.
В гостиной Барри и Леонард, хрустя чипсами, смотрели по телевизору спортивную передачу. Неожиданно Барри вскричал, подскочив в кресле, словно его ужалили:
– Ты видел? Видел? Какой подлый прием!
– Вроде и в самом деле, – невозмутимо проговорил Леонард. – Посмотрим, сейчас будет повтор.
Не заинтересовавшись неспортивным приемом, Пейтон пошла на кухню, оставив на спинке кресла отобранный ею из предложенных ей вещей красивый шерстяной свитер, отделанный синелью и сутажом.
Грейс занималась стряпней. Она окончила кулинарные курсы и считала себя опытным кулинаром. Перед ней в большом блюде лежала горка куриных грудок, которые следовало отбить, обвалять в сухарях, обжарить и, наконец, обмазать сливочным сыром.
– Если вы разрешите, я помогу вам, – сказала Пейтон.
– Ну что ж, тогда помойте латук и приготовьте салат, – милостиво ответила Грейс.
– Будет лучше, если вы нарежете помидоры на четвертинки, – сказала она через пять минут, деланно улыбнувшись. – А потом достаньте из буфета синее блюдо, в нем донышки артишоков. Я вам покажу, как отделить съедобную мякоть.
Пейтон стало не по себе. В доме Грейс она чувствовала себя чужой, посторонней, и даже присутствие Барри не притупляло это гнетущее, неприятное чувство.
Разделавшись с артишоками, Пейтон пошла в спальню Белинды, где ей предстояло провести ночь. В комнате уже установили вторую кровать, ничем не отличавшуюся от кровати Белинды. Обе застланы чистым бельем, на обеих покрывала с подзором. У себя дома Пейтон перестала спать на кровати, после того как ее оккупировали клопы, которых было не изгнать никакими силами. Она спала на полу, расстелив поролон.
Между кроватями стоял туалетный столик с настольной лампой, а у стены высился зеркальный платяной шкаф. Книжные полки почти полностью были заняты небольшими фотоальбомами и различными статуэтками: медведи и морж соседствовали с жирафом и кенгуру. Книг было мало: видно, Белинда не была любительницей читать. Телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр – с ними, судя по всему, не до книг.
Пейтон подошла к шкафу, открыла дверцы. Помимо одежды, шляпок и всевозможных коробок с обувью в шкафу были мячи, теннисные ракетки, клюшки для гольфа, туристское снаряжение.
Пейтон вздохнула. Чистая постель, на завтрак свежие хрустящие булочки, теннис, гольф, увеселительные прогулки – все это не для нее. Ее мир – грязная комната с ободранными обоями да прогулки с собаками. Может быть, теперь все переменится, а Белинда даже научит ее играть в гольф или теннис? На вид она – серьезная, уравновешенная девица.
Пейтон стала рассматривать ее фотографии, висевшие на стене в застекленных рамках. Вот Белинда у собора Святого Петра, вот – в Ангкоре, а вот – у Стены плача. А вот она в лагере среди скаутов под белым полотнищем, на котором начертано КО-КО-КО-ШИР; на этой фотографии ей не больше двенадцати.
Пейтон потянуло домой, хотя она и хорошо понимала: если уедет, Барри расстроится. Завтра утром он собирался сводить ее к своему приятелю, во второй половине дня Грейс устраивала праздничный семейный обед, а в пятницу, послезавтра, – перед отъездом Пейтон домой – Барри намеревался сводить ее в ресторан. Но, может, уехать на ночь домой и вернуться завтра к праздничному обеду?
– И не думай! – воскликнул Барри. – Если уедешь, будешь дома лишь к ночи, а завтра тебе придется рано вставать. Да и к чему это все? Может, тебя стесняют мои родители? Напрасно. Ты им очень понравилась, уверяю тебя.
После обеда Барри, обрадовав Пейтон, предложил прокатиться.
– Отец дает нам машину, – радостно сообщил он.
– А куда вы собираетесь ехать? – спросила Грейс.
– Пока не знаю, – ответил Барри. – Может, сходим в кино, а может, посидим в баре, если там окажется кто-то из моих однокашников.
– Только не вздумай пить, помни – ты за рулем. Может, возьмете с собой Белинду?
– Она уже нагулялась, пришла домой лишь к обеду, – угрюмо ответил Барри. – Да и потом мне хочется побыть с Пейтон наедине. Мы давно не виделись.
Едва отъехав от дома, Барри положил руку Пейтон себе на пенис.
– Ты чувствуешь? – спросил он. – Я просто изнемогаю. Приходи ночью ко мне.
– Ты что, Барри! Если я уйду, Белинда услышит, да и Грейс будет ночью прислушиваться к каждому шороху. Она ясно дала понять, что спать вместе до свадьбы предосудительно. Если нас застукают, а это случится наверняка, мне завтра никому в глаза не взглянуть.
Проехав около мили, Барри свернул на узкую улочку. Дома здесь выглядели беднее, но было заметно, что все они не раз перестраивались, давно потеряв изначальный вид. Дома были разные, но первый этаж каждого дома был оборудован венецианским окном, смотревшим в такое же окно по другую сторону улицы. Вдоль домов тянулись деревья с обнаженными бурыми сучьями и безлистными ветками, освещавшиеся призрачным светом уличных фонарей. Около одного из домов Пейтон увидела лохматого пса, привязанного цепью к натянутой между двумя деревьями проволоке. Заметив машину, пес тявкнул несколько раз, после чего, видимо, посчитав острастку достаточной, улегся на корни одного из деревьев.
Улица привела к пустырю, впереди чернели кусты. Доехав до кустарника, Барри остановил машину.
– Пейтон, – глухо произнес он, – я больше так не могу. Ты возбуждаешь меня. Я на самом деле изнемогаю.
Пейтон пожалела его в душе. Видно, тяжко на самом деле, когда между ногами буйствует неуправляемый кусок плоти, постоянно дающий о себе знать, будто малый ребенок, ежеминутно канючащий, чтобы ему купили конфету или мороженое. Пейтон оглянулась, посмотрела в стекло. Вроде никого нет, собак не выгуливают. Успокоившись, она склонилась над Барри и расстегнула ему ширинку. Пенис выскочил из своего заточения, словно того и ждал. Пейтон взяла пенис в рот. Барри застонал и закрыл глаза. Сама Пейтон не испытывала ни малейшего возбуждения, делая заученные движения и ожидая, когда ей в горло брызнет кисловатый теплый эякулят, извлеченный ее губами, будто насосом.
По ветровому стеклу машины застучали капли дождя, сначала мелкие, тихие – казалось, по стеклу пробежала мышь, потом – крупные, гулкие, теперь похожие звуком на шлепанье лап кота, устремившегося за мышью.
Барри было не до дождя: обхватив руками голову Пейтон, он помогал ее движению вниз и вверх, казалось, стремясь вонзить свой исстрадавшийся пенис как можно глубже – в нутро.
Глава девятая
Белинда, двадцати шести лет, была крупной мужеподобной девицей с могучими бедрами, на голову выше Пейтон. В ней не было ничего женственного, хотя она и носила юбку, не забывала о маникюре, а уши ее были украшены золотыми сережками.
– Не могу поверить, – сказала Белинда, опустившись в мягкое кресло, – что мой братец наконец женится. Впрочем, его всегда привлекали брюнетки с большими сиськами. Как увидит, не сводит глаз. Мы даже подшучивали над ним. Если он кого случайно пропустит, я ему тут же: «Барри, взгляни!»
– У меня грудь начала расти в десять лет, – ответила Пейтон. – Поначалу я ужасно стеснялась. Мне казалось, на меня каждый пялит глаза. А парни зачастую отпускали сальные шуточки.
– Да уж, чего хорошего, – рассудительно сказала Белинда. – Лучше быть, как я, плоскогрудой. Меньше хлопот. Большие сиськи к тридцати годам обвисают, а в сорок их можно в узел завязывать.
Окинув Белинду взглядом и посочувствовав ей в душе, Пейтон сочла за лучшее перевести разговор в новое русло.
– Барри сказал, что ты работаешь в киностудии, в актерском отделе, – проговорила она. – Должно быть, замечательная работа?
– Мне нравится, хотя работать с людьми – дело нелегкое. За день семь потов сойдет. Но зато я на виду, актеры засыпают меня подарками.
– А с кинозвездами ты дело имеешь?
– Лучше бы не имела, с ними одна морока. Капризны, падки на похвалу. Каждый считает себя незаменимым.
– А с каким известным актером ты имеешь дело сейчас?
Белинда назвала имя. Пейтон не могла поверить своим ушам.
– Завидую тебе, – вздохнув, сказала она. – А как он к тебе относится?
– Обычное дело – засыпает меня цветами. Видно, надеется на интимные отношения. Только зря. У меня есть парень, серьезный, не вертопрах. Он – юрист. А ты работаешь в туристическом агентстве?
Пейтон уныло кивнула. На работе ей еще никто не дарил цветы, не говоря уже об известном артисте.
– Я занимаюсь канцелярской работой, – сказала она. – Хотя и тружусь в турфирме, ни разу не была за границей.
– А я успела попутешествовать, была и в Азии, и в Европе. Несколько раз ездила в Израиль поклониться святым местам, хотя наша семья не очень религиозна. В синагогу ходим лишь по субботам. Надо бы опять куда-нибудь съездить. В актерской среде долго не выдержишь: все актеры – сущие сумасброды. А за границей, возможно, скоро побываешь и ты. Впереди свадебное путешествие. Ты довольна, что выходишь замуж?
– Я давно думала о замужестве, но оно казалось мне нереальным, сродни мечте стать кинозвездой.
– Надеюсь, ты будешь счастлива замужем. Но только вы с Барри разные люди, как вы уживетесь – не представляю.
– Но Барри любит меня, – ответила Пейтон.
Она собралась перечислить свои достоинства, но, кроме того, что у нее высокая грудь, ей ничего не пришло на ум. Пожалуй, она и в самом деле посредственность, и таковой останется до конца дней.
– А ты любишь Барри? – спросила Белинда.
– Люблю как умею. Но что такое любовь, признаться, ясно не представляю.
Белинда и Пейтон выпили на ночь по чашке горячего шоколада, почистили зубы и легли спать.
Забравшись в постель, Пейтон не могла сомкнуть глаз, вспоминая события прошедшего дня, возможно, поворотного в ее жизни. В конце концов, придя к мысли, что новая жизнь для нее уже началась и что в ней будут не только огорчения и трудности, но также удовольствия и радости, Пейтон заснула, напоследок подивившись тому странному обстоятельству, что находятся женщины, которые, пренебрегая кинозвездой, проводят время с обыкновенным юристом.
Пейтон разбудили рыдания.
– Белинда, что с тобой? – тревожно спросила Пейтон, опершись на локоть.
Плач не прекратился.
– Хочешь, я лягу рядом? – спросила Пейтон.
– Угу, – пробормотала Белинда.
Пейтон перебралась к ней в постель и стала гладить Белинду, лежавшую к ней спиной, по голове, по плечам, опускаясь рукой все ниже. Она не собиралась вызывать Белинду на откровенность, хотела лишь успокоить ее. Но вот рука Пейтон скользнула ниже, легла на мягкий живот.
– Ты что, сдурела? – вознегодовала Белинда, оторвав голову от подушки. – Отстань!
Пейтон перебралась на свою кровать. Она хотела сказать, что собиралась лишь утешить Белинду, но вместо этого виновато произнесла:
– Не говори никому.
Белинда пробормотала что-то невразумительное и уткнулась лицом в подушку.
Больше она не плакала, но Пейтон еще долго ворочалась с боку на бок.
– Милочка, вы можете подобрать себе что-нибудь и из одежды Белинды, – слащаво-приторным голосом произнесла Грейс, когда Пейтон спустилась к завтраку.
– Белинда спозаранку куда-то ушла. Когда я проснулась, ее уже не было. Разве можно копаться в ее шкафу без ее разрешения?
– Белинда по утрам бегает, это надолго. Да и зачем ее ждать? Позавтракаем и подымемся к ней.
– Но как же без разрешения?
– Если вы что-то возьмете, она даже не заметит. Садитесь за стол, будем завтракать.
По утрам у себя дома Пейтон довольствовалась чашкой растворимого кофе и бутербродами. В доме Грейс завтрак был гораздо разнообразнее. В кофеварке варился кофе, в корзиночке на столе – хрустящие хлебцы, рядом горшочек с маслом, яркие пакетики с зерновыми низкокалорийными хлопьями…
– Может, хотите яйцо-пашот или блинчиков? – спросила Грейс, опустившись на стул.
– Мне хватит мюсли, – робко сказала Пейтон, продолжая обозревать стол.
– Агнесса, испеките несколько блинчиков, – распорядилась хозяйка дома, переведя взгляд на служанку, хлопотавшую у плиты.
– У Агнессы блинчики – объедение, – продолжила Грейс. – Пейтон, воспользуйтесь случаем, а то Агнесса уйдет – на праздник я ее отпускаю.
– Нет-нет, спасибо, – сказала Пейтон. Она чувствовала себя скованно, неуютно. Гораздо привычнее сидеть у себя на кухне за шатким столом, покрытым рваной клеенкой, и видеть у своих ног крошку Фли, не сводящую с нее глаз.
– У вас и бананы, – простодушно произнесла Пейтон, заметив на столе фрукты, которые они с Нелл и сами могли позволить себе.
– Хотите банан?
– Спасибо, не откажусь.
– Пожалуйста, ешьте все, что смотрит на вас. Я не знаю вашего вкуса. Вы сказали, что хотите мюсли. Какие именно? Выбирайте.
– Из ячменных хлопьев, пожалуйста, – ответила Пейтон, разглядывая красочные пакетики.
Пейтон была смущена: она оказалась предметом такого внимания, какого ей до сих пор никто не оказывал; то же время Грейс говорила с ней снисходительно, но в том снисхождении чувствовалась надменность. В ее низом голосе слышались высокопарные интонации, безапелляционные и решительные. Даже смех ее звучал иронически, и таким же было выражение ее прихотливо изогнутых, надменных губ.
– Почему бы вам не остаться у нас на несколько ней? – спросила Грейс, обтерев губы салфеткой. – Мы ы прошлись с вами по магазинам, потом вам не мешает подстричься. У меня есть знакомая парикмахерша, сходим к ней.
Пейтон поправила волосы.
– Я пока не собираюсь менять прическу, – сказала она.
– А каковы ваши ближайшие планы?
– Поеду домой. В понедельник мне на работу.
– Мне кажется, вам надо оставить работу. Впереди свадьба, надо к ней подготовиться. Останьтесь у нас на несколько дней.
– Меня дома ждет мать. Она нездорова.
– Барри мне говорил. Но если она больна, ей надо лечиться. Положите ее в больницу.
Поднявшись с Пейтон в спальню Белинды, Грейс растворила шкаф. На этот раз волей-неволей Пейтон отнеслась к висевшей в шкафу одежде внимательнее. Все вещи были как новые, на некоторых даже висели магазинные ярлычки. Пейтон стала вынимать одежду из шкафа: костюмы-двойки из кашемира, шерстяные юбки, блузы в мелкую складку – все отличного качества, но слишком строгое, чопорное.
– Что понравится, не стесняйтесь, берите, – сказала Грейс с милостивой улыбкой, словно хотела облагодетельствовать будущую невестку.
– Боюсь, что эти вещи мне велики, – ответила Пейтон. – Белинда выше меня.
– Возможно, вы правы, – недовольно сказала Грейс. – Но кое-что можно ушить, переделать. Ладно, дождемся Белинды, поговорим с ней. А пройтись по магазинам не лишнее. Может, вы найдете у нас что-нибудь подходящее.
– А у вас есть магазины уцененных товаров?
– Уцененных товаров? – Глаза Грейс округлились от удивления. – Неужели вы стеснены в расходах? Барри мне говорил, что вы живете довольно скромно, но у вас, должно быть, есть сбережения. Вы же – Чидл. Разве вы не из бостонских Чидлов?
– Нет, – обескураженно ответила Пейтон. – Мой отец – эстонец, его настоящая фамилия Чидокумо, но, видите ли, Нелл, моя мать – ее девичья фамилия Тоул – давно себе вбила в голову, что она знатного рода, и когда выходила замуж, вынудила отца сменить фамилию Чидокумо на Чидл. В качестве довода она приводила расхожие слова того времени: «У Тоулов деньги, у Чидлов – банки». Мои предки со стороны матери были действительно состоятельными людьми. У них в Бостоне был огромнейший дом. Нелл мне показывала его. Увы, на него мы можем теперь только смотреть. Времена изменились, и мы с матерью еле сводим концы с концами.
Грейс помрачнела, но быстро овладела собой и, натянуто улыбнувшись, произнесла:
– Я сейчас поеду навестить свою мать, бабушку Белинды и Барри. Она в частной лечебнице. А Барри хочет сводить вас к своему другу. Не дайте Барри у него засидеться. Не опоздайте к обеду.
Нил, однокашник Барри, жил на соседней улице в добротном каменном доме, почти не уступавшем своими размерами дому Леонарда и Грейс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33