– Слушайте! – крикнула я, возможно, чересчур трагическим тоном и прокрутила сообщение похитителей.
– И что вы на это скажете? – спросила я.
– Что-что? – переспросил он, прикладывая руку к уху.
Оказывается, он не взял слуховой аппарат, и всю операцию пришлось проделывать заново. Я несколько раз прокрутила сообщение, пока до тугоухого старика наконец дошло каждое слово похитителей.
– Так вот, значит, в чем дело… – прошептал он задумчиво.
А на меня напал безудержный смех.
– Им, видишь ли, двести миллионов подавай! Идиоты, а почему не миллиард? Ошиблись адресом – мы не Рокфеллеры! Нам с Рамоном никогда таких денег не собрать! Пусть себе ждут хоть до скончания века! Ишь шутники! С носом останетесь, дурачье! Извините, ошиблись!
И тут я увидела, как смотрит на меня старик – не то растерянно, не то с упреком, и до меня дошло, что ничего смешного в этой ситуации нет. Смех замер у меня на губах.
– Понимаю… Вы думаете, что отсутствие двухсот миллионов лишь ухудшает положение бедного Рамона. Боже мой, как только я могла смеяться… Не знаю, что со мной, я совсем потеряла голову…
Я действительно потеряла голову, и настолько, что позволила Феликсу Робле взять инициативу в свои руки и давать мне советы, которым покорно следовала. Сейчас мне это кажется полным безумием: я совсем его не знала, да, кроме того, он был просто старик. Мне бы следовало о нем заботиться, как того требовал его возраст, а произошло наоборот: он руководил мной и решением моей проблемы. И первое, что он велел, – сообщить обо всем в полицию.
– Но по телефону мне приказали этого не делать…
– Не важно. Не сообщать в полицию требуют все похитители, это у них вроде профессионального приема, ремесло обязывает. Я имею в виду, что для них это формальность, как для чиновников, которые каждое письмо начинают словами: «В ответ на Ваше любезное обращение от семнадцатого числа текущего месяца…» Вот и похитители всегда требуют не сообщать в полицию, причем все знают, что полицию обязательно известят.
Через полтора часа мы сидели в баре и ждали инспектора Гарсию. В баре, потому что когда мы нашли его по мобильному телефону, Гарсия ясно и с полным безразличием дал понять, что сегодня – 1 января, у него выходной день и он не испытывает ни малейшего желания проводить его в комиссариате. Пришел он с двадцатиминутным опозданием, по-прежнему равнодушный и скучающий.
– Ну что, – буркнул он, садясь, – принесли пленку?
Да-да, конечно, принесли. Инспектор вынул из кармана диктофон, вставил мини-кассету автоответчика и два раза внимательно прослушал сообщение. Потом он задумчиво молчал, интеллектуальное напряжение отразили четыре глубоких морщины на переносице.
– Посмотрим. Есть у меня кое-какие сомнения. Надо бы посоветоваться, – сказал он наконец.
Мы с Феликсом, ожидая продолжения, подняли головы.
– Имею я право выпить или не имею? У меня – выходной. И я мог бы позволить себе рюмку коньяка. Мне этого очень хочется. Но, с другой стороны, я на службе. Или что-то в этом роде. Я имею в виду вас. А на службе пить не полагается. Это всем известно. Что вы думаете по этому поводу?
Мы ошеломленно молчали. И пока собирались с мыслями, инспектор жестом подозвал официанта:
– Одно пиво! – крикнул он и снова посмотрел на нас. Пиво – это серединка на половинку. Ни то ни се. Ни рыба ни мясо. Компромиссное решение.
Меня охватила злость.
– А как насчет сообщения? Что такое «Оргульо обреро»? Вы действительно думаете, что его похитили? С ним все в порядке? Его не убьют? Что нам делать? Не думаете же вы, что мы пришли сюда просто пропустить по стаканчику?
Хосе Гарсия вытащил пленку из диктофона, положил ее в белый конверт, написал на нем: «Дело Рамона Ируньи. Вещественное доказательство № 1», засунул конверт в карман с бесившей меня медлительностью. Отпил половину кружки и все-таки заговорил:
– Очень много вопросов. Есть несколько ответов. Первое: мне не знакомо название «Оргульо обреро». Наведу справки у специалистов. Второе: да, похоже, его похитили. Третье: не знаю, все ли с ним в порядке. Четвертое: не знаю, собираются ли они его убить. Пятое: если вы заплатите выкуп, то попадете в тюрьму.
– Как это? Это несправедливо. Да и нет у меня двухсот миллионов.
– Если нам станет известно, что вы заплатили выкуп, мы обязаны будем вас арестовать.
– Вы что, глухой? У меня нет таких денег!
– Закон запрещает платить выкуп террористам. Хотя, понятное дело, все стараются заплатить. Тайком. И я на вашем месте предпочел бы заплатить. Спасти заложника. Для семьи это главное. Но я полицейский. Я не должен знать, что выкуп заплачен. Мой долг – воспрепятствовать этому.
– У меня нет таких денег, – повторила я, чуть не плача.
– Отлично. Это ваше дело. Я только сказал, что не хочу ничего знать. А тем временем я буду вести расследование. Это и есть дело полиции. Мы следователи, и мы расследуем. А теперь мне пора. Будем поддерживать связь. И ни о чем не беспокойтесь.
Домой мы вернулись в полном расстройстве: из всех полицейских Испании нам попался самый тупой. Именно это сказал сосед, когда мы выходили из лифта:
– Нам попался самый тупой полицейский.
Я не могла не обратить внимание на множественное число первого лица, которое употребил Феликс, тем самым подключившись к моей трагедии. Получалось, что нас теперь двое – два расстроенных, растерянных и встревоженных человека. Феликс вел себя так, будто это его дело. Ужасные люди эти пенсионеры, думала я с укором: им что бы ни делать, только бы заполнить свою пустую жизнь. Я открыла рот, чтобы вежливо попросить его не вмешиваться в мою жизнь, учтиво попрощаться и уйти к себе. Но не смогла выдавить из себя ни слова, потому что вдруг заметила: из-под моей двери торчит уголок белой бумаги. И сразу – тревога, холодная испарина, головокружение. Это интуиция труса, безошибочная интуиция: бумага (большой лист в белом конверте) – письмо от похитителей. Точнее, письмо от Рамона.
«Пожалуйста, делай, что велят эти люди. Дай им, что они требуют. Со мной обращаются хорошо, но они способны на все. Правда, Лусия, НА ВСЕ. У меня есть деньги. Помнишь наследство тетушки Антонии? Оно было больше, чем я тебе сказал. Оно находится в сейфе Испанского внешнеторгового банка. В центральном отделении. Сейф № 67, я зарезервировал его на свое и твое имя, на всякий случай. Помнишь, несколько месяцев назад я попросил тебя подписать банковские документы? Прости, что ничего не сказал тебе, но мне было стыдно. Это грязные деньги, а я работаю в Министерстве финансов. Ради бога, возьми их поскорее. Ключ лежит в ящике моего стола. И делай все, что они тебе говорят. Пожалуйста, пожалуйста, СЛУШАЙСЯ ИХ. Очень люблю тебя».
Я сразу же узнала почерк Рамона, хотя буквы, обычно столь ровные, тщательно и четко выписанные (у моего мужа почерк аккуратный и мелкий), выдавали, что рука его явно подрагивала, уходила в сторону, и я ничуть не сомневалась, что это означает почти невыносимую тревогу. Читать письмо для меня было невероятно трудно: каждая фраза была тяжела, как свинец. А потом, что это за деньги? Сколько их? Достаточно, чтобы заплатить эту астрономическую сумму? И страшнее всего остального – как попал этот конверт под мою дверь? Задав себе этот вопрос, я застыла: ясно, что они сами были здесь. У моих дверей. У самого порога. Они, похитители. Из «Оргульо обреро». Террористы.
– Входите. Нечего падать духом. Надо найти ключ, – сказал Феликс, к счастью не потерявший самообладания.
И пошел по коридору, приглаживая ладонью растрепавшуюся шевелюру.
Мы покопались в ключах из ящика письменного стола Рамона и нашли один, большой, латунный, без всяких украшений, но с цифрой шестьдесят семь.
– Где находится центральное отделение Испанского внешнеторгового банка? – спросил он весьма решительно.
– На шоссе Сан-Херонимо.
– Поедем туда завтра же утром, прямо к открытию, – повелел сосед, снова употребив множественное число первого лица, что меня так раздражало.
– Хорошо, только поедем немного позже, ближе к одиннадцати, – ревниво уточнила я, просто чтобы стало ясно, кто принимает окончательные решения.
Хотя на самом деле то были не лучшие мгновения моей жизни для принятия каких бы то ни было решений. На самом деле единственное, что тогда неотвязно вертелось в моей голове, была последняя фраза Рамона, это его мучительное «Очень люблю тебя», отчего я чувствовала себя несчастной, хотя к тому времени уже прекрасно знала, что именно в минуты самой большой слабости мы больше всего любим того, в ком нуждаемся. (Последний раз Рамон сказал мне «Я очень тебя люблю», когда ему делали операцию по поводу аппендицита.)
* * *
После разговора с инспектором Гарсией Лусия Ромеро решила ничего не сообщать полиции о письме Рамона и деньгах в банковском сейфе. А значит, они с Феликсом полагались лишь на судьбу и вынуждены были на свой страх и риск справляться с бесконечным множеством весьма сложных мелочей. За завтраком они разработали план, не менее подробный, чем Аттила перед вторжением в Галлию. Во-первых, Лусии нужно было найти сумку, достаточно вместительную для стольких миллионов. После долгих размышлений она остановилась на парусиновой пляжной сумке. Затем встал вопрос о транспорте, поскольку нельзя же ехать через весь Мадрид в автобусе с целым состоянием в сумке через плечо.
– Возьмем мою машину, – предложил Феликс. – А поскольку около банка нельзя парковаться, я несколько раз объеду квартал, пока вы будете брать деньги. Когда выйдете, встаньте в дверях рядом с охранниками и ждите, пока я снова подъеду.
Так они и договорились, хотя, по правде говоря, присутствие соседа казалось ей излишним. Старик помешает ей двигаться с необходимой скоростью – придется оберегать не только миллионы, но и его самого. Лусия начинала злиться, но оказалось, что совершенно неспособна противостоять напору старика. Она не умела решительно воспротивиться чьему бы то ни было напору в напряженных ситуациях, и это было одним из главных ее недостатков. Лусия слишком много молчала, слишком часто соглашалась, слишком часто кивала, слишком уж женственной была на публике, хотя внутри у нее бушевала буря неприятия и собственной несостоятельности. Лусия завидовала тем женщинам, которые умеют не сдаваться, сопротивляться внешнему миру, всегда такому безжалостному.
Вот Роса Монтеро, темнокожая писательница из испанской Гвинеи (сияющие зубы на черном лике луны), – та настоящий синий чулок, да еще властная и громкоголосая, и стоит ей открыть рот, как все умолкают и внимательно ее слушают. Лусии хотелось бы стать такой, приобрести немного бойкости и уверенности в себе.
Но чего нет того нет, она видела правду: тащит на себе старика, который тащит ее, как то было с Районом долгие годы, хотя оба знали, что отношения давно закончены. Но сейчас ей не хотелось бы придираться к Району, бедному Рамону, который попал в руки к бессовестным негодяям. Сейчас иногда даже случались минуты, когда воспоминания о муже настолько трогали ее, что ей казалась, будто ее былая любовь возродится.
Они выехали в банк в назначенный ею час, около одиннадцати часов утра, и прибыли на место примерно в двенадцать, после того, как им пришлось заправляться на бензоколонке, проехать против движения и спорить с полицейским, который их остановил.
– Сделайте мне одолжение, не связывайтесь больше с дорожной полицией, – сказала Лусия, выходя из машины перед банком.
– Не волнуйтесь. Главное – спокойствие; занимайтесь деньгами, я буду вас ждать.
Здание банка было внушительным, оно подавляло, как сталинские министерства. Испуганная Лусия вступила в холл, сиявший надраенной медью, и спросила, где находятся личные сейфы.
– Двумя этажами ниже, можно по лестнице, можно – на лифте.
Удушье, отчаяние. Спускаться – все равно что ложиться в могилу; чувствовалось, как за спиной громоздится все больше денег и камней. Внизу – бронированное хранилище. Повсюду – сталь и прочные засовы; за столом – скучающий господин.
– Я бы… ммм… хотела взять кое-что из сейфа, – пробормотала Лусия так виновато, будто собиралась ограбить банк.
Служащий поднял решетку и посмотрел на нее с некоторым подозрением, или ей так показалось.
– Удостоверение личности, пожалуйста.
Лусия вынула удостоверение личности и ключ. У нее дрожали руки; чтобы скрыть эту дрожь, она просто все положила на стол.
– Пожалуйста, распишитесь здесь. Идемте за мной.
Они вошли в бронированную камеру, комнату самых обычных размеров, стены которой состояли из металлических ящиков. Номер 67 оказался одним из самых больших, служащий вставил два ключа, открыл дверцу, с видимым усилием вытащил весьма внушительную коробку и поставил ее на стойку посередине комнаты.
– Позовите меня, когда закончите, – сказал он уходя, словно повторил затертую фразу из кинофильма.
В этой процедуре было нечто от физиологической потребности, в которой невозможно признаться: хранилище казалось подземным туалетом, а служитель – больничным санитаром, который привык возиться с нечистотами. Затаив дыхание, Лусия открыла крышку. Коробка была доверху начинена голубоватыми пачками. Их было много. Поразительно много. Купюры по десять тысяч, тесно вложенные пачки, пачки, пачки… до головокружения. Чертова тетка Антония! Перекладывая деньги в сумку, она пересчитала пачки – двести одна. В сумку они поместились, сверху она прикрыла их газетами, но когда попыталась поднять сумку, то поняла, что недооценила их веса. Это была чудовищная тяжесть, сумка потеряла форму, ручки слишком натянулись. Лусия попробовала взвесить ее на руке: черт побери, килограммов двадцать, не меньше. С мучительным усилием она повесила сумку на правое плечо и позвала служащего.
– Иду.
Ставя коробку на место, он вопросительно посмотрел на Лусию: ясно, объяснила она его взгляд со своей параноидальной подозрительностью, он знает, что коробка пуста, знает, что я выношу отсюда кучу незаконных денег. Она постаралась выпрямиться и идти естественно, будто бы плечо у нее не разламывалось от боли; но по дороге к лифту ей все же пришлось дважды останавливаться и ставить сумку на пол, чтобы немного передохнуть. Служащий смотрел на нее молча и помочь не предлагал, поскольку знал, что именно и в каких невероятных количествах находится в сумке, тогда как его прямая обязанность как банковского служащего состояла именно в том, чтобы не знать. Наконец Лусия с этой тяжестью добралась до лифта, дошла через холл до дверей банка, старательно притворяясь, будто сумка почти ничего не весит. К счастью, у дверей уже стоял старый Феликс рядом со своей кошмарной машиной. В конце концов, мысль взять с собой соседа была не так уж и плоха.
– Вот они. Невероятная куча денег. Просто невероятная, – сказала она Феликсу, сев в машину. Она отметила про себя, что говорит шепотом, хотя никакой необходимости в этом не было.
Она говорит: двести одна пачка? Значит, двести один миллион, потому что в каждой пачке сто купюр, подвел итог Феликс, выслушав ее путаные объяснения. Он вел машину, а она пересчитывала свое сокровище – да, двести один миллион. На выкуп хватит. Рамон спасен – ведь его, конечно же, вернут целым и невредимым. Но тут Лусии пришла в голову страшная мысль.
– Его пытали.
– Почему вы так решили? – спросил старик
– А откуда бы террористам знать, что просить надо двести миллионов? Они пытали Района, чтобы получить эти сведения.
– Успокойтесь, не переживайте так. Я в это не верю. Они знали о деньгах до похищения, иначе какой в этом был бы смысл? У них был другой источник информации. А что, если наводку дал сотрудник банка?…
Служащий из хранилища, подумала она. У него, наверное, достаточно опыта, чтобы, взвесив на руке коробку, понять, сколько там миллионов. Он мог быть членом «Оргульо обреро», а то и просто мошенником, который продавал профессиональные тайны тому, кто больше даст, будь то террористическая группа, или разведенная жена, которая хочет побольше выжать из бывшего мужа, или обыкновенные уголовники из криминального мира Мадрида. Может, в эту самую минуту он держит трубку черного предательского телефона и сообщает какому-нибудь преступнику, что птичка с двадцатью килограммами в сумке только что выпорхнула.
С парковкой им повезло: свободное место оказалось рядом с домом. Прежде чем выйти из машины, они осторожно понаблюдали за улицей, чтобы выбрать момент, когда прохожих будет немного. Наконец они вытащили сумку и пошли к двери, не медля, но и не торопясь, чтобы не привлекать к себе внимания. Дверь, как всегда, была заперта, Феликс шарил в карманах в поисках ключа, а Лусия нервничала.
– Спокойно, – уговаривал ее старик – Нашел. И вообще мы уже дома.
Именно в эту секунду, когда Феликс открыл дверь и произнес победную фразу, Лусия почувствовала тупой удар в поясницу. Споткнувшись о порог, она влетела в подъезд и услышала, как за ней захлопнулась дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37