Вдруг она стала получать на автоответчик оскорбительные послания: «Шлюха, дрянь, потаскуха». Голос был женский и молодой, он произносил ругательства избитые, отнюдь не изощренные, в их постоянном повторении чудилась даже какая-то наивность. Случалось, кто-то звонил, когда Лусия была дома, она брала трубку, но ничего не слышала, точнее говоря, она слышала выжидающее, влажное молчание, насквозь пропитанное парами сдерживаемого дыхания, как всегда бывает, если на том конце линии кто-то есть. Так продолжалось недели три-четыре, Лусии было немного неприятно, но значения она этому не придавала, поскольку ни голос, ни сами сообщения тревоги не внушали: могла звонить глупая девчонка, или безобидная сумасшедшая, или просто отупевшая от скуки телефонистка, одновременно глупая, юная и немного полоумная. Прослушав сообщения, Лусия о них больше даже не вспоминала.
Однажды она вернулась домой после ужина и, открывая дверь, услышала звонок. Одним прыжком она оказалась у телефона – поздние звонки всегда рождают тревогу, а может быть, она надеялась, что звонит Ганс. Но это был не он. Она услышала голос той женщины:
– Лусия?
– Да.
– Это Регина.
– А, Регина, – сказала Лусия, вежливо притворяясь, будто знает, кто говорит, а сама лихорадочно рылась в памяти. Имя было не слишком распространенное, но она так никого и не вспомнила. – Регина… Какая Регина?
– Не строй из себя дурочку… Ишь ты, она не помнит… Вот уж не думала, что ты осмелишься притвориться, будто не знаешь меня.
Больше всего Лусию удивили не слова, а та горечь, упрек, которые в них звучали.
– О чем ты? Прости, но я действительно не понимаю, с кем говорю.
– Я жена Константино, – сказала та, как плюнула. Снова поиски в памяти. Константино – и никакого
отклика. Регина и Константино – звучат как имена императора и императрицы Австро-Венгрии. Если бы она знала супружескую пару с такими именами, никогда бы не забыла.
– Ну и что? Я не помню никакого Константино и не знаю тебя.
– Ах, ты и его не знаешь… Это уж такой цинизм… Ты… ты… хуже тебя нет никого… ты… ты… просто страшная.
Всякий разумный человек, которому позвонили с такого рода инсинуациями в половине двенадцатого вечера, бросит трубку и не позволит какой-то сумасшедшей оскорблять себя. Даже Лусия, а к ней не очень-то применимо определение «разумный человек», была готова повесить трубку, поскольку ей осточертела эта агрессивность, когда женщина добавила кое-что еще:
– Вот ты любовница моего мужа, ты хвастаешься этой связью, ходишь с ним по всему Мадриду, а признаться в этом мне у тебя духу не хватает. Трусливая душонка.
Любовница ее мужа? Снова поиск по задворкам памяти: Константино, или Константе, а может, Тино… Знает ли она мужчину с таким именем? Может, она спала с ним и забыла? Перед Лусией открылась бездна. Неужели у нее была такая связь, а она о ней просто-напросто забыла? Можно ли жить двумя жизнями: дневной, в которой ничего не помнишь о ночной, и ночной, сомнамбулической? Комната, холодная и полутемная, потому что Лусия успела включить свет только в прихожей, стала таинственной, Лусия не узнавала своей мебели, все поверхности как будто несколько искривились, воздух словно бы превратился в непригодную для дыхания субстанцию.
– Что ты сказала? – пересохшими губами спросила Лусия.
– И даришь ему кольца, чтобы он носил их, а я умирала!
Ах, нет, вот чего не было, того не было. Она не помнила случая, когда бы подарила кольцо мужчине. Ей бы и в голову такое не пришло. Какая пошлость! Это не она, разумеется! Воздух снова стал пригодным для дыхания, комната перестала казаться нереальной.
– Прости, с кем ты хочешь поговорить? – спросила она уже спокойнее.
В голосе на том конце провода впервые послышалась растерянность.
– Я хочу поговорить… с Лусией Ромеро. Да, с Лусией Ромеро.
– Эта Лусия – темноволосая женщина маленького роста, лет под тридцать? – продолжала выспрашивать она. Называя свои приметы, она с ужасом предчувствовала появление тысяч Лусий Ромеро, они просто кишат вокруг и дарят кольца женатым мужчинам.
– Да! Именно так! Она пишет детские сказки, – нетерпеливо ответила женщина.
Лусия вздохнула: да, это она. Но это же не она!
– Значит, речь обо мне. Но это не я. Поверь, я клянусь тебе, что не знакома ни с одним мужчиной по имени Константино.
Уверенность Регины дала трещину: она с воодушевлением перечисляла улики, но на самом деле просто убеждала самое себя.
– Как это не ты! Я сама слышала, как он говорит с тобой по телефону, я сама читала твои письма, я видела кольцо!
Далось же ей это кольцо!
– Ты слышала мой голос, когда думала, что он говорит со мной? Наверное, не слышала. А письма подделать проще простого. С кольцом и вовсе никаких проблем. Он, наверное, его купил где-то.
– М-да, правда, когда я однажды хотела снять трубку, ты уже ее повесила… – озадаченно сказала Регина. – Нет, этого не может быть. Не может быть, что все – ложь, я не могу так думать. А потом, он знает все о тебе, знает твою квартиру, знает адрес и телефон… Я могу описать тебе гостиную, где ты сейчас находишься! Там стоит круглый стол, покрытый индийской скатертью, старинное плетеное кресло-качалка, красная софа…
Любой разумный человек, которому в половине двенадцатого звонит неизвестная женщина, чтобы рассказывать ему такие сказки, давно бы уже решил, что с него достаточно, и, не задумываясь, бросил бы трубку. Но Лусия была, наверное, не вполне здравомыслящим человеком, к тому же она твердо знала, что ее круглый стол покрыт индийской скатертью и неподалеку от него стоит деревянное кресло-качалка. Софа, правда, была синяя, но в полумраке ее обивка отдавала кроваво-красным.
– Да, видимо, некий Константино обладает кое-какой информацией обо мне, и это меня беспокоит. Мне хотелось бы понять, откуда у него такие сведения. Но я тебя уверяю, что не знаю, кто этот человек, у нас нет никаких отношений, и я никогда и никому не дарила колец.
Именно кольцо связывало всю историю с реальностью, это для меня было неоспоримо и потому успокаивало.
– Если ты мне не веришь, я готова встретиться с этим Константино прямо сейчас и проверить, как он докажет свои вымыслы. И знай, мне это безразлично, я сделаю это ради тебя, чтобы ты поняла – этот мужчина тебя обманывает.
Любой разумный человек и т. д., но Лусия, вместо того чтобы сделать «и т. д.», то есть повесить трубку, почувствовала, что ею овладел дух разоблачения. Ради этой девочки, ради этой бедной жертвы, какой-то Регины, из солидарности с обманутой женой, думала Лусия, пока старалась убедить свою собеседницу, что им надо увидеться. Но на самом деле ей самой это было нужно – из-за той тревоги, которую в ней вызывало существование некой призрачной Лусии Ромеро. С этим призраком надо было покончить, надо было убить его, твердо убедиться в том, что никакой параллельной жизни нет. Хватало и того, что столько личностей живут внутри нее, чтобы еще встречаться с двойниками в реальной действительности.
В общем, Лусии удалось убедить рассерженную и сомневающуюся Регину, которая к тому времени находилась уже в истерике, что им надо встретиться.
– Но он не захочет, я уверена…
– Не говори ему, что звонила мне. Приведи его туда, куда вы ходите обычно, в какой-нибудь бар, и я туда приеду.
Регина назвала паршивенький бар на улице Виктория, поскольку августейшая австро-венгерская чета жила неподалеку. Она зайдет за своим мужем, который работал поваром в ресторане и заканчивал в половине второго ночи (раньше он развозил пиццу и, наверное, таким образом и узнал Лусию; по словам Регины, однажды Лусию показывали по телевизору, и Константино сказал: «Эту женщину я знаю, она – моя клиентка, я несколько раз привозил ей пиццу, она кокетка и хочет меня соблазнить»), и уговорит его зайти в бар.
Лусия приехала туда без двадцати два ночи, но недовольный официант отказался обслужить ее, заявив:
– Мы закрываемся.
Ей пришлось выйти и ждать у входа, эффект неожиданности был потерян. Стоял февраль, было холодно, на узких улицах пустынно. Старые дома, облупленные и грязные, казались еще более жалкими и печальными в резком свете уличных фонарей. Сердитый официант с грохотом запер дверь и ушел. Лусия ждала и все больше нервничала. Ночью, в одиночестве, ей было не по себе в центре старого Мадрида. Она уже почти собралась уйти, когда увидела, что к ней бежит девушка.
Девушка совсем молоденькая – на вид ей было не больше двадцати.
– Привет… Я Регина, – сказала она, едва переводя дыхание.
Она была по-настоящему хороша собой, просто красавица, несмотря на плохо прокрашенные светлые волосы, дешевые брюки в обтяжку и кошмарную джинсовую куртку на синтетическом меху с золотыми заклепками на плечах. Но большие зеленоватые глаза смотрели внимательно, с милым и живым выражением, рот был прекрасно очерчен, ростом она оказалась намного выше Лусии – высокая, хорошо сложенная девушка.
– Я не смогла привести его… Он что-то заподозрил… И сразу заспешил… Если мы поторопимся, то нагоним его.
И она действительно так заторопилась, что у Лусии не было времени подумать, во что же она ввязывается. Регина рванула вперед, а Лусия – за ней, они спешно продвигались по городскому лабиринту, лавируя между неправильно припаркованными машинами, пробегая переулок за переулком, один темнее и уже другого, фантастичности городу добавляли блестящие черные мостовые, мокрые от дождя. Наконец Регина свернула в торговый пассаж, ветхую галерею, которая и при свете дня должна была бы казаться мрачной, но сейчас, в темноте, с закрытыми лавками (полуразрушенными булочными, пыльными магазинчиками галантерейных товаров, обшарпанными аптеками), представляла собой декорации настоящего кошмара. Куда она меня ведет, чего в действительности хочет, почему я дала себя вовлечь в эту непонятную авантюру, спрашивала себя Лусия, пробегая по отвратительной галерее; она была оглушена гулом собственных шагов, а в голове мелькали смутные картины кровавых сцен. Но вот галерея кончилась, они вышли из нее и оказались на улице – снова ночь, снова дождь, снова мертвенный свет уличных фонарей. Пройдя галереей, они спрямили себе дорогу – по противоположной стороне, в нескольких метрах впереди них, опустив голову, быстро шел в окружении теней какой-то человек.
– Это он, – прошептала девушка. – Константино.
Регина широкими шагами валькирии поспешила за ним, а Лусия, совсем задыхаясь, семенила за ней. Она видела, как Регина догнала его на горке, видела две склоненные, неслышно перешептывающиеся головы, и вдруг сердце у нее забилось сильнее. Вот и конец поискам, вот разгадка, вот волшебное зеркало. Она сделала над собой усилие и ускорила шаг, преодолевая последние метры подъема. Она подошла к ним сзади, они стояли недалеко от фонаря, и Лусия могла разглядеть мужчину. Он тоже был молод, лет двадцати пяти. Щуплый, невысокий, на ладонь, быть может, выше Лусии, некрасивый, с острыми зубами и мышиным личиком, с гладкими русыми волосами, в которых уже намечались ранние проплешины. Но самым примечательным в нем были глаза, увеличенные толстыми астигматическими линзами очков, эти выкатившиеся от испуга глаза, которые напоминали маленьких рыбешек за стеклом аквариума.
– Простите… Простите… – бормотал он ошарашенно.
Я его не знаю, думала Лусия с торжеством и облегчением, я действительно его не знаю, другой Лусии Ромеро не существует, есть только одна Лусия Ромеро, и это – она. И еще она думала: что все это значит? На редкость уродливый мужчина и прекрасная женщина. Неуверенный в себе мужчина, который мучает женщину, чтобы удержать ее. И женщина-мазохистка, которая любит того, кто ее мучает. Лусия почувствовала близость бездны, раскаленной лавы. В одной из прежних жизней, мелькнуло в голове у Лусии, она могла быть Региной, или Константино, или любовницей, которая дарит своим любовникам кольца. В страдании есть темная зона, ничейная полоса, где все роли перепутываются.
– Ладно… Все в порядке, – ответила Лусия недомерку с выкачанными глазами-рыбками. – Не волнуйся, я тебя простила, для меня это все несерьезно, а вот тебе бы следовало подумать, почему ты так поступаешь, ведь это не совсем нормально.
Конечно, ненормально – или наоборот: как раз очень нормально в этом мире, охваченном общим безумием, в нас обитающим, – то, что Константино выдумал себе другую жизнь, то, что Регина оскорбляла по телефону свою предполагаемую соперницу, то, что Лусия не задумываясь бросилась в погоню за призрачными химерами предрассветного часа. И все это – боль, тревога, недостойная зависимость, нищета дней и ночей – любовь, если уж так принято обозначать эту патологию, эту разрушающую потребность в другом, людоедскую жестокость. Те, кто любят, пожирая других, – каннибалы. Если зло есть вторжение ужаса в будничную спокойную жизнь, то нет большего зла, чем унижающая любовь: из этой черной дыры бросается на человека ревущий и изрыгающий огонь дракон, и начинается падение.
Сейчас, почти через сутки после гибели грабителя, Лусия вспоминала эту старую историю с Константино и Региной и чувствовала, что Адриан вполне может столкнуть ее в эту бездну. Ее отношения с этим молодым человеком становились все более запутанными, все более затягивающими. Она все меньше доверяла ему, но то была подсознательная, инстинктивная подозрительность. Хорошо, Адриан поздно пришел к завтраку в тот день, но становился ли он от этого убийцей? Действительно ли Лусия думала, что Адриан находится в контакте с террористами? Нет, на самом деле она этого не думала. А если так, то откуда столько подозрений и почему она ощущает растущую агрессивность по отношению к Адриану? Дурацкую, неконтролируемую агрессивность, из-за которой она начинала вести себя как глупая девчонка. Так она вела себя сегодня днем, когда Адриан с Феликсом пустились в свои обычные споры.
– Ну да, конечно, я верю, что там что-то есть. Я не говорю «Бог», Бог, как его представляли раньше, я не о нем, но что-то все-таки есть, не знаю что… Например, теория реинкарнации кажется мне вполне разумной, – горячо отстаивал свое Адриан.
– Ах, реинкарнация… А у меня в голове это не умещается. Значит, я должен, к примеру, верить, что в шестнадцатом веке был проституткой? – угрюмо возразил Феликс.
– Конечно нет. Ты все высмеиваешь, все выхолащиваешь.
– Возможно. Но дело в том, что ты веришь не только в реинкарнацию, ты готов поверить во что угодно. Твоя доверчивость всеохватна. Ты умный парень, но иногда на тебя производят сильное впечатление вещи, которые по плечу любому ярмарочному фокуснику. Честное слово, я не хочу тебя оскорбить, но иногда ты отстаиваешь такие невероятные нелепости, а это приводит в полное недоумение. Взять хотя бы твои теории насчет совпадений, молний без грозы и странных смертей, – сказал Феликс.
– Я просто в восторге! Как удобно говорить «я не хочу тебя оскорбить, я не хочу тебя оскорбить», после чего преспокойно оскорблять оппонента. И вообще, не называй меня умным парнем – я прихожу от этого в бешенство. А по делу отвечу: я же не говорю, что у меня есть ответ на все вопросы, и даже не утверждаю, что это – паранормальные явления; я просто отмечаю, что совпадения эти очень странные, и я не единственный, кто не верит в совпадения. Например, Артур Кестлер, очень интересный мыслитель, написал книгу, где показывает, что совпадения…
– Приехали! Твой Кестлер коммунист. А коммунисты – совсем не великие мыслители.
– А вот и нет! Он ведь быстро вышел из партии и написал жестокие книги, где разоблачает сталинизм, так что здесь ты как раз ошибаешься, – похвастался эрудицией Адриан, который был в восторге, что может заработать очередное очко.
– Ничего не значит, что он вышел из партии, он все равно остался каким был. Если ты входил в какую-то партию, значит, мозги твои организованы определенным образом. Анархизм учит думать, читать, развивать собственные взгляды, быть свободным интеллектуально и морально. А коммунисты всегда были сектантами. К ним стекались те, у кого с мозгами слабовато, кто ищет утешения в догмах, им необходима твердая уверенность.
– Я не собираюсь сейчас спорить о коммунизме или о квадратуре круга. Мы говорим о том, что существует множество вещей, которых мы не знаем. В этой книге Кестлера, «Объятия жабы», говорится об одном венском биологе двадцатых годов, Пауле Крамерере. Он утверждал, что совпадений не существует, они происходят благодаря еще не открытому фундаментальному закону, такому же закону физики, как закон всемирного тяготения. Крамерер назвал его законом серийности, по которому предметы, вещества, формы и события выстраиваются по принципу схожести в гомогенные серии. Потому что вселенная, по Крамереру, есть слепая пульсация, направленная к гармонии и единству.
– Да, еще немного, и ты изобретешь Бога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Однажды она вернулась домой после ужина и, открывая дверь, услышала звонок. Одним прыжком она оказалась у телефона – поздние звонки всегда рождают тревогу, а может быть, она надеялась, что звонит Ганс. Но это был не он. Она услышала голос той женщины:
– Лусия?
– Да.
– Это Регина.
– А, Регина, – сказала Лусия, вежливо притворяясь, будто знает, кто говорит, а сама лихорадочно рылась в памяти. Имя было не слишком распространенное, но она так никого и не вспомнила. – Регина… Какая Регина?
– Не строй из себя дурочку… Ишь ты, она не помнит… Вот уж не думала, что ты осмелишься притвориться, будто не знаешь меня.
Больше всего Лусию удивили не слова, а та горечь, упрек, которые в них звучали.
– О чем ты? Прости, но я действительно не понимаю, с кем говорю.
– Я жена Константино, – сказала та, как плюнула. Снова поиски в памяти. Константино – и никакого
отклика. Регина и Константино – звучат как имена императора и императрицы Австро-Венгрии. Если бы она знала супружескую пару с такими именами, никогда бы не забыла.
– Ну и что? Я не помню никакого Константино и не знаю тебя.
– Ах, ты и его не знаешь… Это уж такой цинизм… Ты… ты… хуже тебя нет никого… ты… ты… просто страшная.
Всякий разумный человек, которому позвонили с такого рода инсинуациями в половине двенадцатого вечера, бросит трубку и не позволит какой-то сумасшедшей оскорблять себя. Даже Лусия, а к ней не очень-то применимо определение «разумный человек», была готова повесить трубку, поскольку ей осточертела эта агрессивность, когда женщина добавила кое-что еще:
– Вот ты любовница моего мужа, ты хвастаешься этой связью, ходишь с ним по всему Мадриду, а признаться в этом мне у тебя духу не хватает. Трусливая душонка.
Любовница ее мужа? Снова поиск по задворкам памяти: Константино, или Константе, а может, Тино… Знает ли она мужчину с таким именем? Может, она спала с ним и забыла? Перед Лусией открылась бездна. Неужели у нее была такая связь, а она о ней просто-напросто забыла? Можно ли жить двумя жизнями: дневной, в которой ничего не помнишь о ночной, и ночной, сомнамбулической? Комната, холодная и полутемная, потому что Лусия успела включить свет только в прихожей, стала таинственной, Лусия не узнавала своей мебели, все поверхности как будто несколько искривились, воздух словно бы превратился в непригодную для дыхания субстанцию.
– Что ты сказала? – пересохшими губами спросила Лусия.
– И даришь ему кольца, чтобы он носил их, а я умирала!
Ах, нет, вот чего не было, того не было. Она не помнила случая, когда бы подарила кольцо мужчине. Ей бы и в голову такое не пришло. Какая пошлость! Это не она, разумеется! Воздух снова стал пригодным для дыхания, комната перестала казаться нереальной.
– Прости, с кем ты хочешь поговорить? – спросила она уже спокойнее.
В голосе на том конце провода впервые послышалась растерянность.
– Я хочу поговорить… с Лусией Ромеро. Да, с Лусией Ромеро.
– Эта Лусия – темноволосая женщина маленького роста, лет под тридцать? – продолжала выспрашивать она. Называя свои приметы, она с ужасом предчувствовала появление тысяч Лусий Ромеро, они просто кишат вокруг и дарят кольца женатым мужчинам.
– Да! Именно так! Она пишет детские сказки, – нетерпеливо ответила женщина.
Лусия вздохнула: да, это она. Но это же не она!
– Значит, речь обо мне. Но это не я. Поверь, я клянусь тебе, что не знакома ни с одним мужчиной по имени Константино.
Уверенность Регины дала трещину: она с воодушевлением перечисляла улики, но на самом деле просто убеждала самое себя.
– Как это не ты! Я сама слышала, как он говорит с тобой по телефону, я сама читала твои письма, я видела кольцо!
Далось же ей это кольцо!
– Ты слышала мой голос, когда думала, что он говорит со мной? Наверное, не слышала. А письма подделать проще простого. С кольцом и вовсе никаких проблем. Он, наверное, его купил где-то.
– М-да, правда, когда я однажды хотела снять трубку, ты уже ее повесила… – озадаченно сказала Регина. – Нет, этого не может быть. Не может быть, что все – ложь, я не могу так думать. А потом, он знает все о тебе, знает твою квартиру, знает адрес и телефон… Я могу описать тебе гостиную, где ты сейчас находишься! Там стоит круглый стол, покрытый индийской скатертью, старинное плетеное кресло-качалка, красная софа…
Любой разумный человек, которому в половине двенадцатого звонит неизвестная женщина, чтобы рассказывать ему такие сказки, давно бы уже решил, что с него достаточно, и, не задумываясь, бросил бы трубку. Но Лусия была, наверное, не вполне здравомыслящим человеком, к тому же она твердо знала, что ее круглый стол покрыт индийской скатертью и неподалеку от него стоит деревянное кресло-качалка. Софа, правда, была синяя, но в полумраке ее обивка отдавала кроваво-красным.
– Да, видимо, некий Константино обладает кое-какой информацией обо мне, и это меня беспокоит. Мне хотелось бы понять, откуда у него такие сведения. Но я тебя уверяю, что не знаю, кто этот человек, у нас нет никаких отношений, и я никогда и никому не дарила колец.
Именно кольцо связывало всю историю с реальностью, это для меня было неоспоримо и потому успокаивало.
– Если ты мне не веришь, я готова встретиться с этим Константино прямо сейчас и проверить, как он докажет свои вымыслы. И знай, мне это безразлично, я сделаю это ради тебя, чтобы ты поняла – этот мужчина тебя обманывает.
Любой разумный человек и т. д., но Лусия, вместо того чтобы сделать «и т. д.», то есть повесить трубку, почувствовала, что ею овладел дух разоблачения. Ради этой девочки, ради этой бедной жертвы, какой-то Регины, из солидарности с обманутой женой, думала Лусия, пока старалась убедить свою собеседницу, что им надо увидеться. Но на самом деле ей самой это было нужно – из-за той тревоги, которую в ней вызывало существование некой призрачной Лусии Ромеро. С этим призраком надо было покончить, надо было убить его, твердо убедиться в том, что никакой параллельной жизни нет. Хватало и того, что столько личностей живут внутри нее, чтобы еще встречаться с двойниками в реальной действительности.
В общем, Лусии удалось убедить рассерженную и сомневающуюся Регину, которая к тому времени находилась уже в истерике, что им надо встретиться.
– Но он не захочет, я уверена…
– Не говори ему, что звонила мне. Приведи его туда, куда вы ходите обычно, в какой-нибудь бар, и я туда приеду.
Регина назвала паршивенький бар на улице Виктория, поскольку августейшая австро-венгерская чета жила неподалеку. Она зайдет за своим мужем, который работал поваром в ресторане и заканчивал в половине второго ночи (раньше он развозил пиццу и, наверное, таким образом и узнал Лусию; по словам Регины, однажды Лусию показывали по телевизору, и Константино сказал: «Эту женщину я знаю, она – моя клиентка, я несколько раз привозил ей пиццу, она кокетка и хочет меня соблазнить»), и уговорит его зайти в бар.
Лусия приехала туда без двадцати два ночи, но недовольный официант отказался обслужить ее, заявив:
– Мы закрываемся.
Ей пришлось выйти и ждать у входа, эффект неожиданности был потерян. Стоял февраль, было холодно, на узких улицах пустынно. Старые дома, облупленные и грязные, казались еще более жалкими и печальными в резком свете уличных фонарей. Сердитый официант с грохотом запер дверь и ушел. Лусия ждала и все больше нервничала. Ночью, в одиночестве, ей было не по себе в центре старого Мадрида. Она уже почти собралась уйти, когда увидела, что к ней бежит девушка.
Девушка совсем молоденькая – на вид ей было не больше двадцати.
– Привет… Я Регина, – сказала она, едва переводя дыхание.
Она была по-настоящему хороша собой, просто красавица, несмотря на плохо прокрашенные светлые волосы, дешевые брюки в обтяжку и кошмарную джинсовую куртку на синтетическом меху с золотыми заклепками на плечах. Но большие зеленоватые глаза смотрели внимательно, с милым и живым выражением, рот был прекрасно очерчен, ростом она оказалась намного выше Лусии – высокая, хорошо сложенная девушка.
– Я не смогла привести его… Он что-то заподозрил… И сразу заспешил… Если мы поторопимся, то нагоним его.
И она действительно так заторопилась, что у Лусии не было времени подумать, во что же она ввязывается. Регина рванула вперед, а Лусия – за ней, они спешно продвигались по городскому лабиринту, лавируя между неправильно припаркованными машинами, пробегая переулок за переулком, один темнее и уже другого, фантастичности городу добавляли блестящие черные мостовые, мокрые от дождя. Наконец Регина свернула в торговый пассаж, ветхую галерею, которая и при свете дня должна была бы казаться мрачной, но сейчас, в темноте, с закрытыми лавками (полуразрушенными булочными, пыльными магазинчиками галантерейных товаров, обшарпанными аптеками), представляла собой декорации настоящего кошмара. Куда она меня ведет, чего в действительности хочет, почему я дала себя вовлечь в эту непонятную авантюру, спрашивала себя Лусия, пробегая по отвратительной галерее; она была оглушена гулом собственных шагов, а в голове мелькали смутные картины кровавых сцен. Но вот галерея кончилась, они вышли из нее и оказались на улице – снова ночь, снова дождь, снова мертвенный свет уличных фонарей. Пройдя галереей, они спрямили себе дорогу – по противоположной стороне, в нескольких метрах впереди них, опустив голову, быстро шел в окружении теней какой-то человек.
– Это он, – прошептала девушка. – Константино.
Регина широкими шагами валькирии поспешила за ним, а Лусия, совсем задыхаясь, семенила за ней. Она видела, как Регина догнала его на горке, видела две склоненные, неслышно перешептывающиеся головы, и вдруг сердце у нее забилось сильнее. Вот и конец поискам, вот разгадка, вот волшебное зеркало. Она сделала над собой усилие и ускорила шаг, преодолевая последние метры подъема. Она подошла к ним сзади, они стояли недалеко от фонаря, и Лусия могла разглядеть мужчину. Он тоже был молод, лет двадцати пяти. Щуплый, невысокий, на ладонь, быть может, выше Лусии, некрасивый, с острыми зубами и мышиным личиком, с гладкими русыми волосами, в которых уже намечались ранние проплешины. Но самым примечательным в нем были глаза, увеличенные толстыми астигматическими линзами очков, эти выкатившиеся от испуга глаза, которые напоминали маленьких рыбешек за стеклом аквариума.
– Простите… Простите… – бормотал он ошарашенно.
Я его не знаю, думала Лусия с торжеством и облегчением, я действительно его не знаю, другой Лусии Ромеро не существует, есть только одна Лусия Ромеро, и это – она. И еще она думала: что все это значит? На редкость уродливый мужчина и прекрасная женщина. Неуверенный в себе мужчина, который мучает женщину, чтобы удержать ее. И женщина-мазохистка, которая любит того, кто ее мучает. Лусия почувствовала близость бездны, раскаленной лавы. В одной из прежних жизней, мелькнуло в голове у Лусии, она могла быть Региной, или Константино, или любовницей, которая дарит своим любовникам кольца. В страдании есть темная зона, ничейная полоса, где все роли перепутываются.
– Ладно… Все в порядке, – ответила Лусия недомерку с выкачанными глазами-рыбками. – Не волнуйся, я тебя простила, для меня это все несерьезно, а вот тебе бы следовало подумать, почему ты так поступаешь, ведь это не совсем нормально.
Конечно, ненормально – или наоборот: как раз очень нормально в этом мире, охваченном общим безумием, в нас обитающим, – то, что Константино выдумал себе другую жизнь, то, что Регина оскорбляла по телефону свою предполагаемую соперницу, то, что Лусия не задумываясь бросилась в погоню за призрачными химерами предрассветного часа. И все это – боль, тревога, недостойная зависимость, нищета дней и ночей – любовь, если уж так принято обозначать эту патологию, эту разрушающую потребность в другом, людоедскую жестокость. Те, кто любят, пожирая других, – каннибалы. Если зло есть вторжение ужаса в будничную спокойную жизнь, то нет большего зла, чем унижающая любовь: из этой черной дыры бросается на человека ревущий и изрыгающий огонь дракон, и начинается падение.
Сейчас, почти через сутки после гибели грабителя, Лусия вспоминала эту старую историю с Константино и Региной и чувствовала, что Адриан вполне может столкнуть ее в эту бездну. Ее отношения с этим молодым человеком становились все более запутанными, все более затягивающими. Она все меньше доверяла ему, но то была подсознательная, инстинктивная подозрительность. Хорошо, Адриан поздно пришел к завтраку в тот день, но становился ли он от этого убийцей? Действительно ли Лусия думала, что Адриан находится в контакте с террористами? Нет, на самом деле она этого не думала. А если так, то откуда столько подозрений и почему она ощущает растущую агрессивность по отношению к Адриану? Дурацкую, неконтролируемую агрессивность, из-за которой она начинала вести себя как глупая девчонка. Так она вела себя сегодня днем, когда Адриан с Феликсом пустились в свои обычные споры.
– Ну да, конечно, я верю, что там что-то есть. Я не говорю «Бог», Бог, как его представляли раньше, я не о нем, но что-то все-таки есть, не знаю что… Например, теория реинкарнации кажется мне вполне разумной, – горячо отстаивал свое Адриан.
– Ах, реинкарнация… А у меня в голове это не умещается. Значит, я должен, к примеру, верить, что в шестнадцатом веке был проституткой? – угрюмо возразил Феликс.
– Конечно нет. Ты все высмеиваешь, все выхолащиваешь.
– Возможно. Но дело в том, что ты веришь не только в реинкарнацию, ты готов поверить во что угодно. Твоя доверчивость всеохватна. Ты умный парень, но иногда на тебя производят сильное впечатление вещи, которые по плечу любому ярмарочному фокуснику. Честное слово, я не хочу тебя оскорбить, но иногда ты отстаиваешь такие невероятные нелепости, а это приводит в полное недоумение. Взять хотя бы твои теории насчет совпадений, молний без грозы и странных смертей, – сказал Феликс.
– Я просто в восторге! Как удобно говорить «я не хочу тебя оскорбить, я не хочу тебя оскорбить», после чего преспокойно оскорблять оппонента. И вообще, не называй меня умным парнем – я прихожу от этого в бешенство. А по делу отвечу: я же не говорю, что у меня есть ответ на все вопросы, и даже не утверждаю, что это – паранормальные явления; я просто отмечаю, что совпадения эти очень странные, и я не единственный, кто не верит в совпадения. Например, Артур Кестлер, очень интересный мыслитель, написал книгу, где показывает, что совпадения…
– Приехали! Твой Кестлер коммунист. А коммунисты – совсем не великие мыслители.
– А вот и нет! Он ведь быстро вышел из партии и написал жестокие книги, где разоблачает сталинизм, так что здесь ты как раз ошибаешься, – похвастался эрудицией Адриан, который был в восторге, что может заработать очередное очко.
– Ничего не значит, что он вышел из партии, он все равно остался каким был. Если ты входил в какую-то партию, значит, мозги твои организованы определенным образом. Анархизм учит думать, читать, развивать собственные взгляды, быть свободным интеллектуально и морально. А коммунисты всегда были сектантами. К ним стекались те, у кого с мозгами слабовато, кто ищет утешения в догмах, им необходима твердая уверенность.
– Я не собираюсь сейчас спорить о коммунизме или о квадратуре круга. Мы говорим о том, что существует множество вещей, которых мы не знаем. В этой книге Кестлера, «Объятия жабы», говорится об одном венском биологе двадцатых годов, Пауле Крамерере. Он утверждал, что совпадений не существует, они происходят благодаря еще не открытому фундаментальному закону, такому же закону физики, как закон всемирного тяготения. Крамерер назвал его законом серийности, по которому предметы, вещества, формы и события выстраиваются по принципу схожести в гомогенные серии. Потому что вселенная, по Крамереру, есть слепая пульсация, направленная к гармонии и единству.
– Да, еще немного, и ты изобретешь Бога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37