Перед самым Рождеством мы с Элен ходили по магазинам на верхнем Уэстсайде, и она пыталась убедить меня купить пару светло-серых брюк, которые она видела в «Банановой республике». Эти брюки вовсе не были ужасными. Не были они и слишком экстравагантными для меня. В них не было ничего плохого. Но я не смог себя заставить даже войти в магазин, не то что примерить их. И не стоит меня ругать за это: просто я так устроен.
Мне иногда кажется, что начиная лет с девятнадцати я отвечал на вопросы огромной анкеты о жизни, и годам к двадцати семи результаты были объявлены. Вдруг все стало на свои места, и жизнь больше не казалась сложной. Наконец-то я твердо знал, что я люблю и чего не люблю, и никуда от этого не отступал. Любимое блюдо индийской кухни: куриная тикка масала. Любимые телевизионные программы: новости, фантастика, комедии положений и повторные показы всего, что я смотрел в семидесятые и восьмидесятые. Любимая музыка: рок-певицы, музыка семидесятых и восьмидесятых и все, что я слушал, когда был студентом. В последние шесть лет я носил одну и ту же прическу – короткую стрижку, и у меня были три пары совершенно одинаковых джинсов, потому что я боялся, что в какой-то момент «Ливайс» может снять эту модель с производства. Я точно знал, что мне нужно от жизни, и был счастлив.
Все это не значит, что я не любил нового. Напротив. Но все новое, что я впускал в свою жизнь, было обычно лишь новой вариацией на тему чего-то, что уже было раньше, – вариацией на очень ограниченную тему, надо сказать. Элен считала, что в моей страсти к существующему порядку вещей было что-то ненормальное, но я объяснил ей, что смысл жизни в том, чтобы учиться на своих ошибках, а не стараться наделать новых. Так, после закончившегося катастрофой заигрывания с пастельными, бежевыми и желтыми цветами, я наконец решил, что темно-синий и черный будут моими цветами на всю жизнь. К тому же скоро я заметил, что на одежде этих цветов не заметны пятна и что я мог стирать практически всю свою одежду вместе, не боясь, что что-то полиняет.
Прогуливаясь по центру города в поисках новой одежды, которая могла бы прибавить мне уверенности в себе на этом ответственном этапе жизни, я с тревогой обратил внимание на то, сколько вокруг молодых привлекательных девушек, и пытался представить себя рядом с каждой из них. Вот мы идем по улице, взявшись за руки и весело смеясь, – она в легком воздушном платье, несмотря на холод, а я, как обычно, одет в черное и темно-синее. Затем в этом воображаемом сценарии я замечаю свое отражение в витрине, и все фазу рушится. И дело вовсе не в том, как я одет: это, скорее, взгляд на моем лице, словно говорящий: «А куда я вообще иду и кто эта девушка?» И причина здесь была бы та же самая, по которой я ношу одежду только черного и темно-синего цветов: в двадцать девять лет я точно знал, какая девушка мне нужна.
Я хотел, чтобы она была похожа на моих бывших девушек, но чтобы в ней не было тех черт, которые меня в них раздражали.
Я хотел девушку, которую хорошо бы знал, но которая знала бы меня не настолько хорошо, чтобы замечать все мои несовершенства.
Я хотел девушку, с которой мог бы оставаться собой. Но, подобно какому-то неуловимому предмету одежды, существующему лишь в воображении – подходящего цвета, оттенка и стиля, – девушки, которую я себе представлял, в природе не существовало, и поэтому мне хотелось навсегда отказаться от поисков.
Повинуясь довольно опасному импульсу – без сомнения, возникшему из-за надвигающегося приступа меланхолии, – я зашел в магазин одежды рядом с Нью-стрит, который снаружи казался достаточно стильным и крутым – если знающие люди все еще считают «стильность» и «крутизну» ценными качествами. «Может быть, я ошибаюсь, – говорил я себе. – Может быть, все новое не так уж ужасно». Из колонок доносился монотонный звук самой громкой песни, которую я когда-либо слышал – стоило еще чуть-чуть увеличить звук, и у меня лопнули бы перепонки. В дальнем углу магазина, возле задней двери, я увидел настоящего диджея со своей аппаратурой. Это и развеселило, и огорчило меня. Развеселило, потому что парень – немного за двадцать, с козлиной бородкой, в шерстяной шапке и спортивных штанах вроде тех, которые я носил на физкультуру в школе в одиннадцать лет, – без всякого сомнения, считал себя воплощением крутизны, хоть его основными слушателями здесь были те, кто выбирал себе штаны, рубашки и трусы. А огорчило потому, что всего несколько лет назад я и сам думал бы, что быть диждеем в магазине одежды – это круто.
Чтобы наказать себя за такие прошлые мысли, я отбросил всякую осторожность и всю свою черно-темно-синюю философию и схватил несколько бросившихся в глаза рубашек ярких цветов. Затем я подошел к одному из крутых-не-подходи продавцов, который стоял с кривой улыбкой на лице возле полок с одеждой. Ему было чуть больше двадцати, он был похож на червяка, и на нем была точно такая же рубашка, как та, которую я держал в руках. Так как страх перед продавцами стильных магазинов был для меня чем-то новым (правда, Элен говорила мне, что в магазинах женской одежды продавцы часто хамят), я расправил плечи, втянул живот и спросил у него, где примерочные. Он посмотрел на меня, и лицо его, казалось, вот-вот исказится в гримасе, но он лишь пожал плечами и указал мне, куда идти.
Я осторожно закрыл за собой занавеску, снял куртку и майку, натянул первую рубашку и в холодном свете трехуровневой лампы (положение один – дневной свет, положение два – искусственный свет, положение три – вспышки молнии), уставился на себя в зеркало, не веря своим глазам. Со дня моего знакомства с Элен она распространяла миф о том, что в магазинах одежды установлены особые зеркала, в которых покупатели выглядят толстыми, как мишки гамми. Она утверждала, что это – часть заговора тощих женщин, стремящихся захватить весь мир. Только сейчас, стоя в примерочной и боясь пошевелиться от страха, что из рубашки посыпятся пуговицы, как в фильме «Невероятный толстяк», я понял, что и тощие мужчины должно быть вынашивают планы мирового господства.
– Ну как? – спросил снаружи продавец.
Я открыл занавеску, чтобы он сам посмотрел. Теперь мы оба глядели в зеркало, не веря своим глазам.
– Кажется, она мне тесновата.
– Это такой покрой, – отрезал продавец.
Так как единственной адекватной реакцией на такой ответ было бы обматерить его и (или) дать в морду, я пробормотал «спасибо» и, собрав в кулак остатки своего достоинства, скрылся за занавеской, чтобы в одиночестве погоревать об ушедшей молодости.
18
To: crazedelaine@hotpr.com
From: mattb@c-tec.national.com
Subject : Разное
Элен!
Не забывай поливать цветы в ванной и помни, что просто облить их водой из душа раз в неделю – не считается. А также не забудь вовремя оплатить счет по своей кредитной карте, а то тебе придется выложить кучу денег за несвоевременную уплату (уже в который раз).
Мэтт ххх
To: crazedelaine@hotpr.com
From: mattb@c-tec.national.com
Subject : Не твой папа
Элен!
Не обращай внимания на мое прошлое письмо. Я что – твой папа? Можешь не поливать цветы. Можешь не оплачивать счета по кредитной карте. Делай как хочешь.
С любовью,
Мэтт.
To: mattb@c-tec.national.com
From: crazedelaine@hotpr.com
Subject: Папа!
Для твоей информации: я уже поливала цветы, но, должна признаться, забыла оплатить счет по «Визе». Меня это пугает, Мэтт. Мы расстались, и мне теперь не только приходится самой помнить, что надо вовремя оплачивать счет по «Визе», но я еще и скучаю по тебе. И думать не смей о том, чтобы перестать на меня наезжать.
С большой любовью,
Элен ххх
19
Всю первую неделю дома я прожил двойной жизнью. По вечерам встречался с Гершвином – иногда Зоя и Шарлотта тоже присутствовали, а днем проводил время с родителями, и это было довольно-таки странным занятием. Я не «тусовался» с родителями лет с пятнадцати, и в эту неделю совершенно четко понял, почему это было так. Они были так рады, что их первенец приехал домой, и так хотели отвлечь меня от моих проблем, что считали своим долгом развлекать меня. Чаще всего это означало, что мы на целый день ехали куда-то, где они уже были сто раз, и им это так понравилось, что они не видели причин не съездить туда еще.
Наша первая такая поездка была в Стэнфорд-на-Эвоне, и все получилось довольно неплохо. Мы побывали в доме Энн Хэтуэй, который мама нашла «довольно убогим», и потом несколько часов ходили по магазинам, пока папа не сказал, что ему надо пойти к машине «кое-что проверить». В этом ему было отказано, потому что, как объяснила мне мама, это на самом деле означало, что папе просто надоело шляться по городу и он хотел немного поспать в машине. Вечером я попытался заплатить за наш ужин, но потерпел жестокое поражение.
– Ты не должен за нас платить, – сказал папа.
– Почему? – спросил я, не совсем понимая его логику.
– Потому что ты не должен.
– Я бы умерла со стыда, – произнесла мама так эмоционально, что я был уверен – она уже готова была вырвать счет у меня из рук. – Ты не будешь тратить свои заработанные упорным трудом деньги на нас с отцом. Спрячь кошелек. Папа заплатит.
– Но ведь это всего двадцать пять пятьдесят! – возразил я. – Это меня не разорит. Я заплачу, не проблема.
Я решительно не хотел уступать, потому что, когда мои родители гостили у нас с Элен, они всегда настаивали на том, чтобы платить за все – дело едва не доходило до ссоры. С упрямством, напомнившим мне детские годы, я решил, что не позволю им заплатить. Я отдал официантке свою кредитную карту, и, когда она унесла ее, пошел в туалет. Вернувшись, я увидел, что папа пытается уговорить официантку взять его кредитную карту вместо моей. Через несколько дней мы предприняли еще одну поездку – в Ботанический сад Эджбастона, – которая доставила папе огромное удовольствие. По приезде туда он настоял на том, чтобы купить мне комнатный цветок, потому что однажды в детстве он привез меня сюда вместе с близнецами и купил мне такой же. День был хороший, и мы гуляли по саду, а потом пили чай с лепешками и со сливками в чайной, оформленной в староанглийском стиле. В то время как мама старалась сделать все возможное, чтобы походить на ее величество королеву Елизавету Вторую, поедая крошащуюся лепешку, политую вареньем и сливками, папа вдруг торжественно произнес:
– Мэтт, ты помнишь говорящую птицу, которая здесь раньше жила?
Я напряг память.
– Нет.
– Ты должен ее помнить, – недовольно сказал он. – Она жила в одном из парников и умела говорить фразы вроде «Кто этот толстячок?» и «Опс! Вот и морячок!».
– Нет, папа. Я бы запомнил такой сюрреализм, как птица, которая умеет говорить «Опс! Вот и морячок!».
Но папа не сдавался. Он продолжал доставать меня этой дурацкой птицей до самого вечера. Пример нашего разговора:
Он: Ты точно должен помнить ее, Мэтт. Такая черная. С большим желтым клювом.
Я: Нет, папа, я не помню никакой птицы. Я ни разу в жизни не видел здесь никакой птицы.
Он (раздраженно ): Ты помнишь ее, просто ты, черт возьми, упрямишься.
Это, как я сейчас понимаю, было началом конца наших семейных поездок, а последней каплей стала попытка съездить в Мальверн Хиллс через два дня после поездки в Эджбастон. Короче, мы заблудились и поехали в сторону Бристоля, потому что папа неправильно меня услышал, когда я по карте говорил, куда ехать. Он обвинил во всем меня, и пока мы с ним пререкались, мама сидела на заднем сиденье, сосала грушевый леденец и бросала на нас обоих недовольные взгляды. Думаю, что, когда мы вернулись в Бирмингем – каждый был погружен в свое недовольство, – родители и я решили, что, как бы мы ни любили друг друга, проводить слишком много времени вместе нам было противопоказано.
20
To : crazedelaine@hotpr.com
From : mattb@c-tec.national.com
Subject : Те, кому за тридцать (как ты их называешь)
Элен!
Несколько дней назад я встретился с Гершвином. Я всегда рад его видеть, с ним я всегда чувствую себя самим собой. Ему через две недели исполняется тридцать, но, по-моему, он воспринимает это гораздо спокойнее, чем я. Скорее всего, для того, чтобы воспринимать это спокойно, нужно уметь радоваться тому, что имеешь. Да, он не слишком любит свою работу, но у него отличные отношения с женой и чудесная маленькая дочка. Неплохо для тридцати лет, я бы сказал. Что касается Шарлотты, то я подарил ей Барби, которую ты для нее купила. Она в нее просто влюблена и упорно называет ее Элен. Я объяснил ей, что ты ни грамма не похожа на Барби, но ей все равно. Дети есть дети, да?
Мэтт ххх
P.S. Не было ли мне писем?
To: mattb@c-tec.national.com
From: crazedelaine@hotpr.com
Subject : Те, кому за тридцать
Мэтт!
Зачем ты с собой это делаешь? Зачем тебе надо постоянно оценивать и сравнивать все, что происходит у тебя в жизни? Я раньше думала, что все мужчины такие, а теперь мне кажется, что это только ты. Твоя жизнь прекрасна! Просто расслабься, хорошо?
Элен ххх
P.S. По поводу фишки с письмами: ты, наверное, шутишь: тебе ведь никогда ничего не приходило, пока ты здесь жил!!!!!
P.P.S. Знаю, что тон моего письма слишком легкомысленный, но я все еще скучаю по тебе.
P.P.P.S. Я также обратила внимание, что ты ни разу не написал, что скучаешь по мне. Значит, с тебя два раза, потому что я не собираюсь играть в эту игру «бывших парней – бывших девушек», которым постоянно нужны доказательства того, что они приняли правильное решение.
P.P.P.P.S. По поводу Барби-Элен – это просто замечательно! Я рассказала про это на работе, и меня все весь день называют Барби. Скажи Шарлотте, что она молодчина.
21
– Держи, Мэтт, – сказала мама.
Я посмотрел на пачку купонов на скидки, которую она совала мне в руки.
– Что это? – спросил я.
– А как ты думаешь? – ответила она таким тоном, как будто я задал глупейший вопрос.
Я вытащил один купон из стопки и сказал:
– Купон на скидку – десять пенсов на суп быстрого приготовления.
– Вот именно.
– Но никто больше не пользуется такими купонами, это считается…
Мама посмотрела на меня, ожидая, что я закончу фразу.
– Пенни фунт бережет, – сказала она, развернула меня и указала на входную дверь.
Весь этот разговор стал возможен благодаря моему чувству вины. После того как наши с родителями совместные поездки ушли в прошлое, я был вынужден сидеть дома и смотреть на то, как они постоянно находят себе какое-нибудь занятие. Такое впечатление, что, выйдя на пенсию, они стали в несколько раз более трудолюбивыми. Кроме обязательной работы по дому, отец еще постоянно мастерил какие-то полочки для мамы. А она, в свою очередь, постоянно делала какие-то корзиночки, которые украшала искусственными цветами и колосками, а потом ставила на вышеупомянутые папины полочки. Так они работали с утра до вечера, создав своего рода фабрику сувениров. Работа, работа, работа. Поэтому, чтобы не сидеть без дела, когда они так усердно работают, в начале второй недели я вызвался съездить вместо мамы в супермаркет за продуктами. А кроме того, это давало мне возможность взять папину машину – «Воксхолл Нова». Папа ее обожал. Он мыл ее через день и покупал специальную краску для шин и подкрашивал их раз в месяц, чтобы они были черными, как тушь. Машина была его радостью и гордостью. Но так как в семье Бэкфордов всем заправляла мама, то и папиной гордостью распоряжалась она.
– Я сам съезжу, – сказал папа. – Это не займет много времени.
– Но Джек, Мэттью уже вызвался, – сказала мама. – И помни, тебе еще нужно закончить полки. К тому же Мэттью будет полезно выбраться из дома и сделать что-то полезное… для разнообразия.
У меня была ностальгическая привязанность к супермаркету «Сэйфуэй» на главной улице Кингс Хит, куда я сейчас и направлялся. Когда Гершвину, Катрине, Джинни, Эллиоту, Бев и мне было по семнадцать, все наши ночные похождения начинались здесь, потому что при скромном бюджете алкоголь из супермаркета был самым эффективным заменителем нескольких пинт пива из бара. Стоя возле автоматических дверей, мы складывали свои карманные деньги и то, что нам удалось заработать на выходных, и отдавали все это Эллиоту, который выглядел старше всех. Зайдя внутрь, он покупал на все деньги вино сандерберд, и мы вливали его в себя в автобусе по пути в центр.
Во время своего похода в супермаркет я встретил Миссис Брокель из дома номер шестьдесят пять; мистера и миссис Батлер – владельцев газетного киоска; мистера Махони – мужа миссис Махони, которая продавала у нас в школе сласти; миссис Бэйтс – подругу моих родителей, которая иногда присматривала за нами после школы, и миссис Смит, которая всегда ходила в шлепанцах и работала в школьной столовой. Меня вовсе не удивило, что я увидел всех этих людей под одной крышей: все они принадлежали к поколению, которое искренне верило в то, что надо родиться, вырасти, жениться или выйти замуж, родить детей, состариться и умереть на одном и том же клочке земли или, по крайней мере, никуда от него не удаляясь. Эти люди, даже если бы выиграли миллион в лотерею, никуда бы отсюда не уехали, а вставили бы себе стеклопакеты, о которых всю жизнь мечтали, и отложили бы остальное на поездку в отпуск в ближайшем будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Мне иногда кажется, что начиная лет с девятнадцати я отвечал на вопросы огромной анкеты о жизни, и годам к двадцати семи результаты были объявлены. Вдруг все стало на свои места, и жизнь больше не казалась сложной. Наконец-то я твердо знал, что я люблю и чего не люблю, и никуда от этого не отступал. Любимое блюдо индийской кухни: куриная тикка масала. Любимые телевизионные программы: новости, фантастика, комедии положений и повторные показы всего, что я смотрел в семидесятые и восьмидесятые. Любимая музыка: рок-певицы, музыка семидесятых и восьмидесятых и все, что я слушал, когда был студентом. В последние шесть лет я носил одну и ту же прическу – короткую стрижку, и у меня были три пары совершенно одинаковых джинсов, потому что я боялся, что в какой-то момент «Ливайс» может снять эту модель с производства. Я точно знал, что мне нужно от жизни, и был счастлив.
Все это не значит, что я не любил нового. Напротив. Но все новое, что я впускал в свою жизнь, было обычно лишь новой вариацией на тему чего-то, что уже было раньше, – вариацией на очень ограниченную тему, надо сказать. Элен считала, что в моей страсти к существующему порядку вещей было что-то ненормальное, но я объяснил ей, что смысл жизни в том, чтобы учиться на своих ошибках, а не стараться наделать новых. Так, после закончившегося катастрофой заигрывания с пастельными, бежевыми и желтыми цветами, я наконец решил, что темно-синий и черный будут моими цветами на всю жизнь. К тому же скоро я заметил, что на одежде этих цветов не заметны пятна и что я мог стирать практически всю свою одежду вместе, не боясь, что что-то полиняет.
Прогуливаясь по центру города в поисках новой одежды, которая могла бы прибавить мне уверенности в себе на этом ответственном этапе жизни, я с тревогой обратил внимание на то, сколько вокруг молодых привлекательных девушек, и пытался представить себя рядом с каждой из них. Вот мы идем по улице, взявшись за руки и весело смеясь, – она в легком воздушном платье, несмотря на холод, а я, как обычно, одет в черное и темно-синее. Затем в этом воображаемом сценарии я замечаю свое отражение в витрине, и все фазу рушится. И дело вовсе не в том, как я одет: это, скорее, взгляд на моем лице, словно говорящий: «А куда я вообще иду и кто эта девушка?» И причина здесь была бы та же самая, по которой я ношу одежду только черного и темно-синего цветов: в двадцать девять лет я точно знал, какая девушка мне нужна.
Я хотел, чтобы она была похожа на моих бывших девушек, но чтобы в ней не было тех черт, которые меня в них раздражали.
Я хотел девушку, которую хорошо бы знал, но которая знала бы меня не настолько хорошо, чтобы замечать все мои несовершенства.
Я хотел девушку, с которой мог бы оставаться собой. Но, подобно какому-то неуловимому предмету одежды, существующему лишь в воображении – подходящего цвета, оттенка и стиля, – девушки, которую я себе представлял, в природе не существовало, и поэтому мне хотелось навсегда отказаться от поисков.
Повинуясь довольно опасному импульсу – без сомнения, возникшему из-за надвигающегося приступа меланхолии, – я зашел в магазин одежды рядом с Нью-стрит, который снаружи казался достаточно стильным и крутым – если знающие люди все еще считают «стильность» и «крутизну» ценными качествами. «Может быть, я ошибаюсь, – говорил я себе. – Может быть, все новое не так уж ужасно». Из колонок доносился монотонный звук самой громкой песни, которую я когда-либо слышал – стоило еще чуть-чуть увеличить звук, и у меня лопнули бы перепонки. В дальнем углу магазина, возле задней двери, я увидел настоящего диджея со своей аппаратурой. Это и развеселило, и огорчило меня. Развеселило, потому что парень – немного за двадцать, с козлиной бородкой, в шерстяной шапке и спортивных штанах вроде тех, которые я носил на физкультуру в школе в одиннадцать лет, – без всякого сомнения, считал себя воплощением крутизны, хоть его основными слушателями здесь были те, кто выбирал себе штаны, рубашки и трусы. А огорчило потому, что всего несколько лет назад я и сам думал бы, что быть диждеем в магазине одежды – это круто.
Чтобы наказать себя за такие прошлые мысли, я отбросил всякую осторожность и всю свою черно-темно-синюю философию и схватил несколько бросившихся в глаза рубашек ярких цветов. Затем я подошел к одному из крутых-не-подходи продавцов, который стоял с кривой улыбкой на лице возле полок с одеждой. Ему было чуть больше двадцати, он был похож на червяка, и на нем была точно такая же рубашка, как та, которую я держал в руках. Так как страх перед продавцами стильных магазинов был для меня чем-то новым (правда, Элен говорила мне, что в магазинах женской одежды продавцы часто хамят), я расправил плечи, втянул живот и спросил у него, где примерочные. Он посмотрел на меня, и лицо его, казалось, вот-вот исказится в гримасе, но он лишь пожал плечами и указал мне, куда идти.
Я осторожно закрыл за собой занавеску, снял куртку и майку, натянул первую рубашку и в холодном свете трехуровневой лампы (положение один – дневной свет, положение два – искусственный свет, положение три – вспышки молнии), уставился на себя в зеркало, не веря своим глазам. Со дня моего знакомства с Элен она распространяла миф о том, что в магазинах одежды установлены особые зеркала, в которых покупатели выглядят толстыми, как мишки гамми. Она утверждала, что это – часть заговора тощих женщин, стремящихся захватить весь мир. Только сейчас, стоя в примерочной и боясь пошевелиться от страха, что из рубашки посыпятся пуговицы, как в фильме «Невероятный толстяк», я понял, что и тощие мужчины должно быть вынашивают планы мирового господства.
– Ну как? – спросил снаружи продавец.
Я открыл занавеску, чтобы он сам посмотрел. Теперь мы оба глядели в зеркало, не веря своим глазам.
– Кажется, она мне тесновата.
– Это такой покрой, – отрезал продавец.
Так как единственной адекватной реакцией на такой ответ было бы обматерить его и (или) дать в морду, я пробормотал «спасибо» и, собрав в кулак остатки своего достоинства, скрылся за занавеской, чтобы в одиночестве погоревать об ушедшей молодости.
18
To: crazedelaine@hotpr.com
From: mattb@c-tec.national.com
Subject : Разное
Элен!
Не забывай поливать цветы в ванной и помни, что просто облить их водой из душа раз в неделю – не считается. А также не забудь вовремя оплатить счет по своей кредитной карте, а то тебе придется выложить кучу денег за несвоевременную уплату (уже в который раз).
Мэтт ххх
To: crazedelaine@hotpr.com
From: mattb@c-tec.national.com
Subject : Не твой папа
Элен!
Не обращай внимания на мое прошлое письмо. Я что – твой папа? Можешь не поливать цветы. Можешь не оплачивать счета по кредитной карте. Делай как хочешь.
С любовью,
Мэтт.
To: mattb@c-tec.national.com
From: crazedelaine@hotpr.com
Subject: Папа!
Для твоей информации: я уже поливала цветы, но, должна признаться, забыла оплатить счет по «Визе». Меня это пугает, Мэтт. Мы расстались, и мне теперь не только приходится самой помнить, что надо вовремя оплачивать счет по «Визе», но я еще и скучаю по тебе. И думать не смей о том, чтобы перестать на меня наезжать.
С большой любовью,
Элен ххх
19
Всю первую неделю дома я прожил двойной жизнью. По вечерам встречался с Гершвином – иногда Зоя и Шарлотта тоже присутствовали, а днем проводил время с родителями, и это было довольно-таки странным занятием. Я не «тусовался» с родителями лет с пятнадцати, и в эту неделю совершенно четко понял, почему это было так. Они были так рады, что их первенец приехал домой, и так хотели отвлечь меня от моих проблем, что считали своим долгом развлекать меня. Чаще всего это означало, что мы на целый день ехали куда-то, где они уже были сто раз, и им это так понравилось, что они не видели причин не съездить туда еще.
Наша первая такая поездка была в Стэнфорд-на-Эвоне, и все получилось довольно неплохо. Мы побывали в доме Энн Хэтуэй, который мама нашла «довольно убогим», и потом несколько часов ходили по магазинам, пока папа не сказал, что ему надо пойти к машине «кое-что проверить». В этом ему было отказано, потому что, как объяснила мне мама, это на самом деле означало, что папе просто надоело шляться по городу и он хотел немного поспать в машине. Вечером я попытался заплатить за наш ужин, но потерпел жестокое поражение.
– Ты не должен за нас платить, – сказал папа.
– Почему? – спросил я, не совсем понимая его логику.
– Потому что ты не должен.
– Я бы умерла со стыда, – произнесла мама так эмоционально, что я был уверен – она уже готова была вырвать счет у меня из рук. – Ты не будешь тратить свои заработанные упорным трудом деньги на нас с отцом. Спрячь кошелек. Папа заплатит.
– Но ведь это всего двадцать пять пятьдесят! – возразил я. – Это меня не разорит. Я заплачу, не проблема.
Я решительно не хотел уступать, потому что, когда мои родители гостили у нас с Элен, они всегда настаивали на том, чтобы платить за все – дело едва не доходило до ссоры. С упрямством, напомнившим мне детские годы, я решил, что не позволю им заплатить. Я отдал официантке свою кредитную карту, и, когда она унесла ее, пошел в туалет. Вернувшись, я увидел, что папа пытается уговорить официантку взять его кредитную карту вместо моей. Через несколько дней мы предприняли еще одну поездку – в Ботанический сад Эджбастона, – которая доставила папе огромное удовольствие. По приезде туда он настоял на том, чтобы купить мне комнатный цветок, потому что однажды в детстве он привез меня сюда вместе с близнецами и купил мне такой же. День был хороший, и мы гуляли по саду, а потом пили чай с лепешками и со сливками в чайной, оформленной в староанглийском стиле. В то время как мама старалась сделать все возможное, чтобы походить на ее величество королеву Елизавету Вторую, поедая крошащуюся лепешку, политую вареньем и сливками, папа вдруг торжественно произнес:
– Мэтт, ты помнишь говорящую птицу, которая здесь раньше жила?
Я напряг память.
– Нет.
– Ты должен ее помнить, – недовольно сказал он. – Она жила в одном из парников и умела говорить фразы вроде «Кто этот толстячок?» и «Опс! Вот и морячок!».
– Нет, папа. Я бы запомнил такой сюрреализм, как птица, которая умеет говорить «Опс! Вот и морячок!».
Но папа не сдавался. Он продолжал доставать меня этой дурацкой птицей до самого вечера. Пример нашего разговора:
Он: Ты точно должен помнить ее, Мэтт. Такая черная. С большим желтым клювом.
Я: Нет, папа, я не помню никакой птицы. Я ни разу в жизни не видел здесь никакой птицы.
Он (раздраженно ): Ты помнишь ее, просто ты, черт возьми, упрямишься.
Это, как я сейчас понимаю, было началом конца наших семейных поездок, а последней каплей стала попытка съездить в Мальверн Хиллс через два дня после поездки в Эджбастон. Короче, мы заблудились и поехали в сторону Бристоля, потому что папа неправильно меня услышал, когда я по карте говорил, куда ехать. Он обвинил во всем меня, и пока мы с ним пререкались, мама сидела на заднем сиденье, сосала грушевый леденец и бросала на нас обоих недовольные взгляды. Думаю, что, когда мы вернулись в Бирмингем – каждый был погружен в свое недовольство, – родители и я решили, что, как бы мы ни любили друг друга, проводить слишком много времени вместе нам было противопоказано.
20
To : crazedelaine@hotpr.com
From : mattb@c-tec.national.com
Subject : Те, кому за тридцать (как ты их называешь)
Элен!
Несколько дней назад я встретился с Гершвином. Я всегда рад его видеть, с ним я всегда чувствую себя самим собой. Ему через две недели исполняется тридцать, но, по-моему, он воспринимает это гораздо спокойнее, чем я. Скорее всего, для того, чтобы воспринимать это спокойно, нужно уметь радоваться тому, что имеешь. Да, он не слишком любит свою работу, но у него отличные отношения с женой и чудесная маленькая дочка. Неплохо для тридцати лет, я бы сказал. Что касается Шарлотты, то я подарил ей Барби, которую ты для нее купила. Она в нее просто влюблена и упорно называет ее Элен. Я объяснил ей, что ты ни грамма не похожа на Барби, но ей все равно. Дети есть дети, да?
Мэтт ххх
P.S. Не было ли мне писем?
To: mattb@c-tec.national.com
From: crazedelaine@hotpr.com
Subject : Те, кому за тридцать
Мэтт!
Зачем ты с собой это делаешь? Зачем тебе надо постоянно оценивать и сравнивать все, что происходит у тебя в жизни? Я раньше думала, что все мужчины такие, а теперь мне кажется, что это только ты. Твоя жизнь прекрасна! Просто расслабься, хорошо?
Элен ххх
P.S. По поводу фишки с письмами: ты, наверное, шутишь: тебе ведь никогда ничего не приходило, пока ты здесь жил!!!!!
P.P.S. Знаю, что тон моего письма слишком легкомысленный, но я все еще скучаю по тебе.
P.P.P.S. Я также обратила внимание, что ты ни разу не написал, что скучаешь по мне. Значит, с тебя два раза, потому что я не собираюсь играть в эту игру «бывших парней – бывших девушек», которым постоянно нужны доказательства того, что они приняли правильное решение.
P.P.P.P.S. По поводу Барби-Элен – это просто замечательно! Я рассказала про это на работе, и меня все весь день называют Барби. Скажи Шарлотте, что она молодчина.
21
– Держи, Мэтт, – сказала мама.
Я посмотрел на пачку купонов на скидки, которую она совала мне в руки.
– Что это? – спросил я.
– А как ты думаешь? – ответила она таким тоном, как будто я задал глупейший вопрос.
Я вытащил один купон из стопки и сказал:
– Купон на скидку – десять пенсов на суп быстрого приготовления.
– Вот именно.
– Но никто больше не пользуется такими купонами, это считается…
Мама посмотрела на меня, ожидая, что я закончу фразу.
– Пенни фунт бережет, – сказала она, развернула меня и указала на входную дверь.
Весь этот разговор стал возможен благодаря моему чувству вины. После того как наши с родителями совместные поездки ушли в прошлое, я был вынужден сидеть дома и смотреть на то, как они постоянно находят себе какое-нибудь занятие. Такое впечатление, что, выйдя на пенсию, они стали в несколько раз более трудолюбивыми. Кроме обязательной работы по дому, отец еще постоянно мастерил какие-то полочки для мамы. А она, в свою очередь, постоянно делала какие-то корзиночки, которые украшала искусственными цветами и колосками, а потом ставила на вышеупомянутые папины полочки. Так они работали с утра до вечера, создав своего рода фабрику сувениров. Работа, работа, работа. Поэтому, чтобы не сидеть без дела, когда они так усердно работают, в начале второй недели я вызвался съездить вместо мамы в супермаркет за продуктами. А кроме того, это давало мне возможность взять папину машину – «Воксхолл Нова». Папа ее обожал. Он мыл ее через день и покупал специальную краску для шин и подкрашивал их раз в месяц, чтобы они были черными, как тушь. Машина была его радостью и гордостью. Но так как в семье Бэкфордов всем заправляла мама, то и папиной гордостью распоряжалась она.
– Я сам съезжу, – сказал папа. – Это не займет много времени.
– Но Джек, Мэттью уже вызвался, – сказала мама. – И помни, тебе еще нужно закончить полки. К тому же Мэттью будет полезно выбраться из дома и сделать что-то полезное… для разнообразия.
У меня была ностальгическая привязанность к супермаркету «Сэйфуэй» на главной улице Кингс Хит, куда я сейчас и направлялся. Когда Гершвину, Катрине, Джинни, Эллиоту, Бев и мне было по семнадцать, все наши ночные похождения начинались здесь, потому что при скромном бюджете алкоголь из супермаркета был самым эффективным заменителем нескольких пинт пива из бара. Стоя возле автоматических дверей, мы складывали свои карманные деньги и то, что нам удалось заработать на выходных, и отдавали все это Эллиоту, который выглядел старше всех. Зайдя внутрь, он покупал на все деньги вино сандерберд, и мы вливали его в себя в автобусе по пути в центр.
Во время своего похода в супермаркет я встретил Миссис Брокель из дома номер шестьдесят пять; мистера и миссис Батлер – владельцев газетного киоска; мистера Махони – мужа миссис Махони, которая продавала у нас в школе сласти; миссис Бэйтс – подругу моих родителей, которая иногда присматривала за нами после школы, и миссис Смит, которая всегда ходила в шлепанцах и работала в школьной столовой. Меня вовсе не удивило, что я увидел всех этих людей под одной крышей: все они принадлежали к поколению, которое искренне верило в то, что надо родиться, вырасти, жениться или выйти замуж, родить детей, состариться и умереть на одном и том же клочке земли или, по крайней мере, никуда от него не удаляясь. Эти люди, даже если бы выиграли миллион в лотерею, никуда бы отсюда не уехали, а вставили бы себе стеклопакеты, о которых всю жизнь мечтали, и отложили бы остальное на поездку в отпуск в ближайшем будущем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27