И так мы жили день за днем, месяц за месяцем. Я на все был согласен
из-за Мандерли. Она была осторожна в первые годы, и о ней нигде ничего
дурного не говорили. Но, по-моему, она стала менее строго соблюдать наши
условия. Знаешь, как мужчина становится пьяницей: сначала он выпивает лишь
изредка, затем все чаще и чаще, пока это не становится у него
непреодолимой потребностью. Так было и с Ребеккой. Она начала приглашать
своих друзей в Мандерли, но сначала делала это так осторожно, что я не
сразу спохватился.
Затем она начала устраивать пикники в коттедже на берегу. Однажды я
вернулся из Шотландии, куда ездил на охоту с друзьями, и нашел здесь с
полдюжины ее приятелей, которых никогда не видел раньше.
Я сделал ей предупреждение. "А вам-то какое дело?" - пожала она
плечами.
Я ответил, что она может проводить время в Лондоне как и с кем ей
угодно, а в Мандерли - хозяин я.
Он улыбнулась и ничего не сказала. После этого она принялась за
Фрэнка, бедного, застенчивого и такого преданного Фрэнка. Однажды он
пришел ко мне и заявил, что уходит от меня, что желает поступить на другую
службу. Мы спорили с ним два часа здесь, в библиотеке, и в конце концов,
он сознался во всем: она ходила за ним по пятам, приходила к нему домой и
во что бы то ни стало хотела заманить его к себе в коттедж.
Бедный, скромный Фрэнк, который ничего не знал о нашей жизни и считал
нас, как и все, счастливой супружеской парой!
Я заговорил об этом с Ребеккой, и она разразилась таким потоком
нецензурной брани, что я не знал, куда деваться. После этого она уехала в
Лондон и оставалась там целый месяц. Когда она вернулась, я думал, что
теперь она будет вести себя лучше. Но в ближайшую субботу Жиль и Би
приехали к нам на уик-энд, и она уговорила Жиля прокатиться с ней на
паруснике по морю. Когда они вернулись, я догадался, что она пыталась
соблазнить Жиля. Я видел, что Би внимательно наблюдает во время обеда за
Жилем, который говорил громче обычного и слишком много. А Ребекка сидела
все время во главе стола с видом ангела с картины Ботичелли.
...Теперь все в моем представлении стало на свои места: понятны были
странные манеры Фрэнка, когда он говорил о Ребекке, и молчаливость
Беатрисы, обычно ей несвойственная.
Я сама создала себе ад. Если бы я заговорила с Максимом, он давно
рассказал бы мне обо всем, и мы могли бы счастливо прожить все это время,
не разделяемые черными тенями прошлого.
- Жиль и Би больше никогда не приезжали к нам на уик-энд, и мы
никогда не обсуждали их последнее посещение. Думаю, однако, что Би кое о
чем догадалась, так же, как и Фрэнк. Ребекка опять стала держать себя
очень хорошо, и поведение ее здесь, у меня на глазах, было безупречным. Но
если я куда-нибудь уезжал, я никогда не мог быть спокойным: она могла
снова взяться за Фрэнка или за любого из обслуживающих нас рабочих. И
тогда бы бомба разорвалась, и наша жизнь получила бы огласку. У нее был
кузен, некий Джек Фэвелл. Он воспитывался за границей, но теперь вернулся
в Англию. Он постоянно приезжал сюда.
- Я знаю его, - сказала я, - он был здесь в тот самый день, когда ты
уезжал в Лондон.
- Почему ты не сказала мне об этом? Я узнал все от Фрэнка, который
случайно видел его машину возле дома.
- Я не хотела говорить, чтобы не напоминать о Ребекке.
- Напоминать мне, - усмехнулся Максим. - Как будто мне еще нужно было
о ней напоминать. Она приглашала Джек в коттедж на берегу. Слугам она
говорила, что на всю ночь уходит в море, а сама проводила ночи вместе с
ним в коттедже.
Я опять предостерег ее, что не потерплю его присутствия в Мандерли, и
если застану его здесь, то просто пристрелю. Она пожала плечами, но
обошлось без брани. Я заметил, что она плохо выглядит: бледнее обычного,
нервна и явно утомлена. Но пока все шло без особых перемен.
Однажды она уехала в Лондон и в тот же день вернулась назад. Так она
обычно не поступала, и я ее не ждал. Я пообедал у Фрэнка в его домике и
вернулся домой около половины одиннадцатого. В холле я увидел ее шарф,
перчатки и подумал: какого дьявола она вернулась! Но дома ее не было,
очевидно, она ушла в свой коттедж. Я почувствовал, что больше не в
состоянии выносить эту жизнь, полную фальши и лжи. И решил так или иначе
положить этому конец. Я взял с собой ружье и решил хорошенько припугнуть
ее и ее кузена. Прислуга даже не видела, что я вернулся домой. Я тихо
пробрался в сад и направился к бухточке. Я увидел свет в окне и направился
прямо в коттедж. К моему удивлению, она была совсем одна. Она лежала на
диване, а рядом стояла пепельница, доверху наполненная окурками. Она
выглядела больной, измученной.
Я сразу начал говорить о Фэвелле... Я достаточно долго терпел эту
жизнь, полную унижений и позора. Но теперь - конец.
- Что вы делали в Лондоне, меня не касается. Можете быть там с
Фэвеллом или с кем-то другим - это ваше дело. Но не здесь, не в Мандерли.
- А что если мне больше нравится здесь? Что вы сделаете?
- Вы знаете мои условия, я честно соблюдал наш позорный договор, чего
нельзя сказать о вас. Я терпел достаточно долго, Ребекка. Но больше не
желаю.
Она бросила сигарету в пепельницу, встала с дивана и потянулась,
подняв руки над головой.
- Ты прав, Максим, пора начинать новую страницу в нашей жизни.
Она начала ходить по комнате - взад и вперед, засунув руки в карманы
брюк, очень бледная, очень худая; в своем костюме матроса она была похожа
на мальчика, но мальчика с лицом ботичеллиевской мадонны.
- Думали ли вы когда-нибудь о том, - заговорила она, - как трудно вам
будет собрать какой-нибудь материал для суда, если захотите развода? Все
ваши друзья, все ваши слуги убеждены, что мы очень счастливая супружеская
пара.
- А Фрэнк, а Беатриса? - спросила я.
- У вашего Фрэнка нет никакого материала против меня, а Беатриса
докажет в суде только то, что приревновала ко мне своего мужа, которому
вздумалось однажды свалять дурака. О нет, Макс, чертовски трудно будет
хоть что-нибудь доказать. - Она издевательски улыбалась. - А я могу
заставить Дэнни дать любую присягу в суде, а за ней в слепом неведении
присягнут и остальные слуги. Ведь все думают, что мы живем, как счастливые
супруги. Ну и как же вы сможете доказать, что это не так?
Она села на край стола, покачивая одной ногой, обутой в сандалию из
синих и белых полосок.
- Мы, Дэнни и я, могли бы выставить вас перед судом полным дураком. И
вам бы после этого не поверил ни один человек.
И снова она встала передо мной, раскачиваясь на каблуках.
- Если у меня будет ребенок, Макс, вы никогда не сможете отказаться
от него. Он будет расти здесь, в Мандерли, будет носить ваше имя, и вы
ничего не сможете поделать. Вы ведь хотели бы иметь сына и наследника
вашего дорого Мандерли? Это было бы величайшей радостью в вашей жизни,
Макс. И вот вы увидите моего сына, Макс, в колыбельке под каштановым
деревом, а затем бегающего по лугам и газонам за бабочками, когда он
немного подрастет. Вы будете следить за тем, как он растет и развивается и
радоваться тому, что после вашей смерти он останется здесь в качестве
законного владельца Мандерли.
Она замолчала на минутку, а затем начала громко хохотать:
- О, боже, как смешно, как весело, как безумно увлекательно... Я
сказала вам, что собираюсь открыть новую страницу своей жизни. Теперь вы
поняли, в чем дело? И все ваши арендаторы, все местные жители будут в
полном восторге: "Это то, что мы все ждали, на что надеялись, миссис де
Винтер." А я буду безукоризненной матерью, Макс, как была безукоризненной
женой. И никогда, и никому не придет в голову... - В одной руке она
держала сигарету, а другую сунула в карман и глядела мне в лицо, все так
же усмехаясь.
...Когда я выстрелил в нее, она продолжала стоять против меня. Я
попал прямо в сердце, и пуля прошла навылет. Она не сразу упала, а
продолжала стоять с широко открытыми глазами, все так же улыбаясь.
Голос Максима упал до шепота, а его рука, которую я держала в своих,
была холодной, как лед.
- Я совсем забыл, - снова начал он, - что из тела вытекает так много
крови. Я принес морской воды в ведре и стал тряпкой мыть пол. Все было
залито кровью, даже у камина, к которому она не подходила, стояла большая
лужа крови. После того, как я вымыл весь пол, я поднял тело Ребекки и
отнес его на лодку. Положил ее на пол в каюте и попытался вывести лодку в
море. Ветерок налетал порывами, и вывести судно против прилива было
нелегко. Я давно не ходил под парусом, так как никогда не плавал вместе с
ней и совсем отвык от этого спорта. С большим трудом я вывел судно из
бухточки в залив, но дальше вести его не сумел. Было ужасающе темно.
Абсолютно безлунная ночь. Кое-как, ощупью, я спустился в каюту, заклинил
дверь и открыл водопроводные краны. Вода начала проступать на полу. После
этого кинжалом, который специально захватил с собой, я пробил в днище одну
за другой три дыры, а сам перешел на шлюпку. До этого сбросил с парусника
в море спасательный круг, канат и весла, чтобы создать видимость крушения,
и стал наблюдать за медленным погружением судна в море. Когда оно исчезло,
я медленно отравился назад.
Вот и все. Больше мне почти нечего сказать.
Я привязал шлюпку к причалу, так это обычно делала она, и снова вошел
в коттедж. Пол был весь мокрый, но это могла сделать и она сама. Затем я
вернулся в дом, поднялся в спальню и разделся. В это время разыгралась
непогода, подул сильный ветер и пошел дождь. Ко мне постучала миссис
Дэнверс. Я открыл ей и разговаривал с ней, одетый в халат. Она
беспокоилась о Ребекке, а я советовал ей идти лечь спать.
Я затопил судно слишком близко к берегу. Если бы я сумел вывести его
подальше в залив, ее бы никогда не нашли.
- Это все из-за кораблекрушения. Если бы не это, ее бы так и не
нашли.
Я очень устала, но Максим продолжал говорить:
- Я знал, что это когда-нибудь случится. Даже когда я ездил в Эджкомб
и опознал то тело, я знал, что это только отсрочка и что, в конце концов,
все-таки выиграет Ребекка.
Даже когда я встретил и полюбил тебя, я знал, что это ничего не
изменит и, в конце концов, все-таки выиграет Ребекка. И она об этом знала.
Я помню улыбку, которая осталась на ее лице.
- Нет, - сказала я. - Ребекка умерла, вот о чем мы должны помнить.
Она не может вернуться и привлечь тебя к ответственности. Она не сможет
больше причинить тебе вред.
- Но там лежит ее тело. Водолаз видел его.
- Придется давать объяснения, и нужно обдумать, что именно сказать.
Это тело неизвестного тебе человека, которого ты никогда не видел.
- Что-то осталось из ее вещей, например, кольца на пальцах. Даже если
все сгнило, какие-нибудь остатки вещей сохранились, каюта не тронула, и
никто не прикасался к телу в течение всех этих месяцев. Это не тот случай,
когда труп таскало по морю и било его о прибрежные камни.
- Но тело гниет в воде, даже когда его никто не трогает. Не так ли?
- Не знаю, не знаю.
- А как это выяснится? Что они собираются делать?
- Завтра в пять тридцать утра водолаз опустится в море, и они
попытаются поднять лодку со дна. С тоже буду присутствовать при этом.
Сирль пришлет за мной лодку в нашу бухточку к пяти утра.
- А что они будут делать дальше?
- Они попытаются отбуксировать лодку в Керритс. Если же не смогут, то
при помощи крана поднимут ее на свое спасательное судно. Там же будет и
врач.
- А зачем же врач, что он будет делать?
- Не знаю, не знаю.
- Если они установят, что тело Ребекки, ты должен сказать, что в
прошлый раз, в Эджкомбе, ты просто ошибся. Ты был болен. Да и тогда не
утверждал, а лишь высказал предположение.
- Никто не может свидетельствовать против себя. Ты был у себя дома в
постели, и никто во всем свете не знает правды, кроме тебя и меня. Даже
Фрэнк.
- Да, да. Они подумают, что лодка перевернулась и затонула в момент,
когда она была в каюте. Она могла спуститься туда за ножом или веревкой,
или еще за чем-нибудь, и вдруг налетел резкий ветер с мыса и опрокинул
судно. Они именно так и решат, не правда ли?
- Не знаю, - ответил она, - не знаю.
В это время рядом с библиотекой в маленькой комнате раздался
телефонный звонок.

21
Максим подошел к телефону и закрыл за собой дверь.
В библиотеке появился Роберт и начал убирать стол после чая. Я встала
лицом к окну так, чтобы он не увидел моего лица. Впрочем, слуги в доме
очень скоро узнают о наших неприятностях. Я слышала голос Максима из
соседней комнаты и испытывала острую боль где-то в глубине, в желудке.
Я провела все время рядом в Максимом, внимая его тихому голосу и
сопереживая всей душой.
Я тоже убила Ребекку и затопила ее лодку в заливе, вместе с ним
прислушиваясь к шуму ветра и дождя. Разговаривала с миссис Денверс через
дверь.
Но где-то, в другой части моей души, царила мысль: он вовсе не любил
Ребекку, он никогда не любил Ребекку. И вдруг я осознала, что в моем
сердце больше нет страха, что мое будущее светло и прекрасно...
Я больше не боюсь Ребекки и не испытываю к ней ненависти. Теперь,
когда я знаю, что она была злой, порочной и развратной, она больше ничем
не могла меня затронуть. Она для меня больше не существовала. Все
могущество Ребекки растаяло в воздухе, как утренний туман. И так как
Максим никогда не любил ее, я больше не испытывала ненависти к ней.
Ее тело вернулось вместе с лодкой, носившей пророческое название
"Возвращаюсь", но я навеки освободилась от нее.
Я могла навсегда остаться с Максимом, обнимать его, любить. Я уже не
была ребенком, и никогда им не буду. Больше не будет "я", "меня"; "мне", а
будет "мы", "нас", "нам". И эту беду мы будем переносить вместе: я и он.
Ни капитан Сирль, ни Фрэнк, ни Беатриса, ни все мужчины и женщины
графства, которые будут читать газеты, не смогут разлучить нас. Мы всегда
будем единым целым. Я больше не была наивной простушкой.
Я готова давать клятвы, присягать, богохульствовать и молиться.
Ребекка не выиграла, Ребекка проиграла.
Максим вернулся в комнату.
- Звонил полковник Джулиен. Он только что беседовал с Сирлем. Он едет
с нами завтра утром.
- Зачем?
- Он представитель власти в Керритсе, и они обязан присутствовать.
- Что он сказал?
- Он спросил меня, не знаю ли, чье бы это могло быть тело в каюте.
- Что ты ответил?
- Я сказал, что не имею понятия, и что мы до сих пор предполагали,
что Ребекка была на своем судне одна.
- Что еще спросил?
- Он спросил, не считаю ли я возможным, что ошибся при опознании тела
в Эджкомбе?
- Он это сказал, уже сказал?
- Да, и я ответил, что не знаю и что это вполне возможно.
- Он будет вместе с тобой, Сирлем и с доктором завтра утром на лодке?
- Да. А кроме них, полицейский инспектор Уэлч.
- Но при чем здесь полицейский инспектор?
- Он обязан присутствовать, когда находят какой-нибудь труп.
Я замолчала и почувствовала знакомую боль в желудке.
- Может быть, они не сумеют поднять лодку? И тогда они ничего не
смогут сказать по поводу тела.
- Не знаю. Я думаю, что поднимается юго-западный ветер, но нет,
оказывается, он упал, и для водолаза будет завтра утром удобно работать
при спокойном море.
Снова зазвонил телефон, как-то особенно резко и требовательно.
Когда Максим вернулся в библиотеку, он сказал:
- Ну вот, уже началось.
- Что ты хочешь сказать? Что началось?
- Это был газетный репортер из "Хроники." Он спросил меня, правда ли,
что найдена лодка, принадлежавшая покойной миссис де Винтер?
- Я ответил, что действительно найдена лодка, но это все, что нам
пока известно. Может быть, вовсе и не ее лодка. Затем он спросил, могу ли
я подтвердить слух о том, что в каюте найдено тело. Очевидно, кто-то уже
разболтал. Конечно, не Сирль. Очевидно, водолаз или кто-либо из его
дружков. Этих людей ведь не заставишь молчать.
- Что ты ответил по поводу тела?
- Я сказал, что ничего не знаю и не могу дать никаких показаний. И
буду ему очень обязан, если он больше не будет звонить мне.
- Он обозлится и будет выступать против тебя.
- Тут уж ничего не поделать. Я не желаю давать заявления для газет. Я
не желаю, чтобы мне звонили репортеры и задавали вопросы.
- А может быть, их следовало бы привлечь на свою сторону?
- Если нужно будет бороться, я буду бороться один, и вовсе не желаю,
чтобы рядом со мной стояла газета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26