Но при данных
обстоятельствах у нас нет никакого выбора, - он понизил голос, хотя мы
были в комнате одни, и продолжал.
- Мы послали водолаза осмотреть днище судна. Но когда он ходил по
дну, то сделал открытие. Обнаружив основное повреждение на днище, он решил
обойти судно и с другой стороны, чтобы выяснить, нет ли еще каких-нибудь
поломок. И вот тут-то он наткнулся на остов маленького парусника, лежащего
на дне совершенно целым и невредимым. Это рабочий из наших местных
жителей, и он тотчас узнал лодку, принадлежащую покойной миссис де Винтер.
Первой моей реакцией была радость по поводу того, что Максим не
слышал этого разговора. Очень тихо и медленно я сказала:
- А почему бы не оставить лодку там, где она есть, не поднимая
никакого шума. Она ведь никому не может помешать там, где она сейчас
находится.
- Я последний человек на свете, который хотел бы поднять этот вопрос,
и если бы это зависело от меня, я бы сделал все возможное, чтобы пощадить
мистера де Винтера. Но беда в том, что водолаз сделал еще одно, более
важное открытие. Дверь каюты была плотно закрыта, так же, как и окна. Но
водолаз поднял камень со дна, разбил стенку каюты и заглянул внутрь. Каюта
была полна воды, которая, очевидно, просочилась через днище, так как
других повреждений на судне не было. И тут он до смерти перепугался,
миссис де Винтер.
Капитан Сирль на минутку остановился и передохнул.
- В каюте лежал труп, конечно, уже давно разложившейся, без мяса на
костях, но все же еще целый и нетронутый. Видны были, голова, руки, ноги,
словом, целый скелет. Водолаз поднялся ко мне в лодку и рассказал все это.
Теперь вы понимаете, миссис де Винтер, почему мне необходимо видеть вашего
мужа.
В полном недоумении я глядела ему в лицо, а потом сказала:
- Предполагали, что она была в лодке одна, но, очевидно, он плавала
вместе с кем-то, но никто этого не знал. Интересно, кто бы это мог быть?
Ведь никто не заявлял об исчезновении кого-нибудь из ее знакомых или
родственников. И странно, что кто-то оказался в ее каюте, тогда как она
сама была найдена в море, далеко от места нахождения лодки и много времени
спустя.
Капитан Сирль покачал головой.
- Я знаю не больше вашего. Единственное, что известно точно, - в
каюте лежит тело и его необходимо опознать. И тут не избежать огласки,
миссис де Винтер. Ужасно жаль, что вам обоим, живущим здесь в согласии и
покое и желающим только счастливой семейной жизни, придется пережить такие
неприятности.
- Если бы только можно было скрыть все это от мистера де Винтера,
ничего не говорить ему!
- Охотно согласился бы на это, если бы мог. Но я должен исполнить
свои обязанности независимо от моих личных переживаний.
Он оборвал свою речь, так как в комнату вошел Максим.
- Хелло, капитан Сирль. Я не знал, что вы здесь. Что-нибудь
случилось?
Я больше не могла выдержать и вышла из комнаты, закрыв за собой
дверь. Я только мельком взглянула на Максима, однако у меня создалось
впечатление, что он утомлен и небрежно одет.
Я постояла в холле, наблюдая за Джаспером, который жадно лакал воду
из своей миски. Он подошел ко мне, и я приласкала его. Затем вышла на
террасу.
Мысли мои были невеселы: наступил кризис, и я должна выстоять в этом
жизненном испытании, или все погибнет уже навсегда. Моя постоянная
застенчивость, страхи, комплекс неполноценности - все должно быть
побеждено. Если я не сумею преодолеть все это, то у меня не останется
никаких шансов на будущее.
Стоя на террасе, я услышала шум отъезжающей машины и поняла, что
капитан Сирль уехал. Я пошла в библиотеку. Максим стоял у окна, но не
обернулся на звук моих шагов. Я подошла к нему вплотную и встала рядом с
ним. Взяла его руку и приложила к своей щеке, но он продолжал молчать.
- Я раскаиваюсь, я так ужасно раскаиваюсь, - сказала я, поцеловав
сначала руку, а затем каждый палец отдельно. - Я не могу и не хочу, чтобы
ты переносил сове горе в одиночку. Я хочу разделить его с тобой. Я уже
больше не ребенок, я стала старше за последние двадцать четыре часа и
превратилась во взрослую женщину.
Он обнял меня за плечи и крепко прижал к себе.
- Ты простил меня, совсем простил?
Он, наконец, заговорил:
- Простить? Что я должен был тебе простить?
- Ты думал, что прошлой ночью я сделала это нарочно: сознательно
надела белое платье, чтобы огорчить тебя.
- Ах, вот в чем дело! Я и забыл. Я сердился на тебя?
- Да, Максим. Не можем ли мы начать все сначала и вместе встречать
все, что пошлет нам жизнь. Я не прошу твоей любви, я знаю, что это
невозможно. Но я хочу быть твоим другом, компаньоном, всем, чем ты
пожелаешь меня видеть.
Он обхватил мое лицо руками, и я впервые рассматривала его лицо так
близко: тонкое, узкое, оно еще больше заострилось и обтянулось, под
глазами - темные круги.
- Действительно ли ты меня так сильно любишь?
Я не могла говорить и не могла отвести глаз от его усталого лица.
- Слишком поздно, дорогая, мы уже потеряли наше маленькое счастье.
- Нет, Максим, нет!
- Да, это уже произошло.
- Что именно?
- То, что я всегда предчувствовал. Счастье нам с тобой не суждено.
- Что ты хочешь сказать, Максим? Я не понимаю.
- Ребекка выиграла, - сказал он. - Ее тень все время была между нами,
проклятая тень, которая постоянно пыталась нас разлучить. Как я смел
втянуть тебя, мою любимую, в свою жизнь, когда я всегда знал, что это
случиться. Я помню, как она умирала, сохраняя свою издевательскую улыбку
на губах. Она и тогда знала, что в конце концов победит.
- Максим, о чем ты говоришь, объясни мне.
- Ее лодка. Водолаз нашел ее сегодня на морском дне.
- Знаю. Капитан Сирль приезжал, чтобы рассказать об этом. Ты,
очевидно, думаешь о трупе, который лежит в каюте?
- Да.
- Это только означает, что она плавала не одна. И нужно будет
установить, кто именно находился на лодке вместе с ней.
- Там не было никого, кроме Ребекки. Она была на судне одна. Это ее
тело лежит там, в каюте.
- Нет, - сказала я, - нет.
- Тело женщины, которую похоронили в нашем фамильном склепе, - это
было тело какой-то неизвестной, которую никто не разыскивал. И вообще,
никакого несчастного случая не было. Ребекка вовсе не утонула. Я застрелил
ее, отнес в каюту, вывел судно в море и затопил его. А теперь взгляни мне
в глаза и повтори, если можешь, что любишь меня.

20
В библиотеке было очень тихо. Слышно было, как Джаспер зализывает
себе лапу.
Когда люди испытывают большое потрясение или физическую травму, они
не сразу чувствуют боль и тяжесть утраты.
Я встала на колени рядом с Максимом и прислонилась к нему всем телом.
То, что он сказал мне, разбило все мои мысли и представления вдребезги, и
я лишь думала о том, как начать собирать осколки.
Вдруг он начал меня целовать и целовал так, как никогда до сих пор.
Я обняла его за шею и закрыла глаза.
- Я так сильно люблю тебя, так сильно, - пробормотал он.
В первый раз говорил он мне слова, которые я так ждала услышать
сперва в Монте-Карло, затем во Франции и, наконец, здесь, в Мандерли.
Он все продолжал целовать меня жадно, отчаянно, все повторяя мое имя.
Затем неожиданно отодвинулся и сказал:
- Вот видишь, я был прав. Слишком поздно. Ты уже больше меня не
любишь. Хорошо. Забудь это. Я больше не буду целовать тебя.
- И вовсе не слишком поздно. Я люблю тебя больше всего на свете. Но
только что, когда ты обнимал меня, я была так потрясена, что не способна
была реагировать.
- Ты больше не любишь меня, и вот почему ты ничего не чувствуешь. Для
тебя это пришло слишком поздно. Я должен был так обращаться с тобой четыре
месяца назад. Я должен был сообразить это. Женщины не похожи на мужчин.
- Я бы хотела, чтобы ты снова целовал меня, ну, пожалуйста, Максим.
- Нет, мы не можем потерять друг друга. Мы должны всегда быть вместе,
и между нами больше уже не будет мрачных теней прошлого.
- Как мы может остаться вместе теперь, когда это произошло. В лучшем
случае нам осталось провести вместе несколько дней, а может быть, всего
лишь несколько часов. Я ведь объяснил тебе, что они нашли лодку с телом
Ребекки.
Я уставилась на него:
- И что же они сделают теперь?
- Они опознают тело, и это будет нетрудно.
- Что-нибудь сохранилось от ее одежды?
- Остались кольца на пальцах. После этого все вспомнят о другой
женщине, похороненной под ее именем.
- Что же ты будешь делать?
- Не знаю, не знаю.
Ко мне мало-помалу вернулось самообладание, и я стала вспоминать
разные забытые уже слова. Так, однажды, во Франции, сидя со мной рядом в
машине, Максим сказал: "В моей жизни приблизительно год назад произошло
событие, которое сломило меня. Мне нужно было начинать все сначала". На
вопрос миссис ван Хоппер он ответил: "Я собрался в путь довольно
неожиданно для самого себя". И ее реплика: "Говорят, он никак не может
пережить гибель своей жены". А теперь Максим сказал: "Я застрелил Ребекку
в коттедже у моря, а водолаз нашел ее лодку и ее тело в каюте".
- Что мы будем делать, Максим, что мы будем говорить? Скажи, знает ли
об этом кто-нибудь, кроме тебя и меня?
- Нет, никто.
- А Фрэнк, уверен ли ты, что и Фрэнк не знает?
- Как он мог узнать! Там не было никого кроме меня. И было очень
темно. - Он замолчал и опустился на стул, уронив голову на руки.
Я подошла и встала на колени рядом с ним. Затем я отвела его руки от
лица и заглянула ему в глаза:
- Я люблю тебя, люблю веришь ли ты мне?
Он поцеловал меня в лицо, затем поцеловал мои руки и крепко прижал к
себе.
- Я думал, что сойду с ума, сидя здесь совершенно один и постоянно
думая о том, как и когда будет обнаружено мое преступление. Я должен был
писать письма в ответ на соболезнования, засыпавшие меня со всех сторон.
Заметки в газетах, интервью. Есть, пить и притворяться перед Фритсом,
слугами, миссис Дэнверс, которую я не уволил лишь из боязни, что она,
хорошо знавшая Ребекку, что-нибудь заподозрит. Фрэнк, скромный и всегда
сочувствующий, который говорил мне: "Почему вы не поедете куда-нибудь? Я
справлюсь здесь и без вас." Жиль и Би, дорогая, бестактная Би, которая все
повторяла: "Ты выглядишь тяжелобольным. Почему ты не хочешь показаться
врачу?"
Я крепко держала его руки в своих:
- Однажды я едва не рассказал все это тебе; это было в тот день,
когда Джаспер побежал к коттеджу, а ты вошла туда, чтобы найти кусок
веревки.
- Да, я помню. Тебе следовало все рассказать мне. Тогда мы были бы
вместе все эти долгие дни и недели.
- Ты держалась замкнуто и настороженно, я боялся, что ты несчастна со
мной. У нас ведь огромная разница в возрасте. Мне казалось, что с Фрэнком
ты чувствуешь себя свободнее и лучше, чем со мной. Ты была всегда
боязлива, скована и держалась очень странно со мной.
- Как я могла подойти к тебе ближе, когда знала, что ты всегда
думаешь о Ребекке. Как я могла требовать от тебя любви, зная, что в твоей
душе царит Ребекка!
- О чем ты говоришь - спросил он, пытливо заглядывая мне в глаза.
- Когда ты обнимал меня, гуляя по саду, или сидел за столом, я
чувствовала, что ты всегда сравниваешь меня с Ребеккой и вспоминаешь вашу
совместную жизнь. Разве это неправда?!
Он оттолкнул меня и, встав, начал шагать по библиотеке, сжимая и
разжимая свои руки.
- В чем дело? Что ты хочешь этим сказать? О боже, неужели ты думаешь,
что я любил Ребекку и убил ее любя! Я не только не любил ее - я ее
ненавидел. Наш брак с первых же дней превратился в фарс. Она была порочна,
отвратительна, насквозь испорчена. Мы никогда не любили друг друга и не
были счастливы, никогда, ни одной минуты. Она вообще не была способна
испытывать любовь и нежность. Она даже не могла соблюдать приличия. В
сущности, она даже не была нормальной. Конечно, она была умна, дьявольски
умна. Каждый, с кем она встречалась, был уверен, что она добра,
благородна, одарена всеми талантами. Если бы она познакомилась с тобой, вы
гуляли бы по саду под руку, она бегала бы взапуски с Джаспером, говорила
бы о музыке, живописи и цветах и покорила бы тебя так же, как покоряла
всех людей.
Когда я женился на ней, все считали меня счастливейшим из людей. И
действительно, она была так эффектна, занимательна, так совершенна, что
даже бабушка (в ту пору очень придирчивая к людям) полюбила ее от всего
сердца и говорила мне: "У Ребекки есть все главные качества: ум, красота и
воспитание".
И я этому верил, хотел верить, хотя где-то в глубине сознания у меня
и тогда были сомнения. Что-то такое таилось в ее глазах, что я смог
расшифровать лишь значительно позже.
...Вдруг я вспомнила, как бедный, слабоумный Бен говорил мне: "Вы
добрая, не такая, как та, другая. Вы не отдадите меня в приют. Та,
высокая, тонкая, была похожа на змею".
Максим продолжал шагать взад и вперед и все говорил, говорил:
- Помнишь, как однажды в Монте-Карло я привез тебя в машине на
высокую скалу над пропастью и сказал, что захотел вспомнить свое прошлое.
В первый раз я был на этом самом месте с Ребеккой, и здесь она
рассказала мне о самой себе такие вещи, которые я никогда в жизни не
повторю ни одному человеку. Тогда я понял, что я натворил, на ком женился:
"красота, ум, воспитание!.." О, Боже! - он рассмеялся и никак не мог
остановить свой истерический смех.
- Максим, - вскрикнула я, - Максим!
Он зажег сигарету, снова зашагал и снова заговорил:
- Я едва не убил ее тогда же. Это было так легко. Один неверный шаг,
легкое скольжение и... Помнишь глубину этой пропасти? Я тогда напугал
тебя. Ты сочла меня сумасшедшим. Может быть, ты и была права. Совместная
жизнь с дьяволом не может не отразиться на психике.
Мы тогда заключили соглашение: я буду вести дом, сделаю его самым
известным и гостеприимным домом на всем английском побережье. Нас будут
посещать самые известные люди и будут завидовать нашему счастью.
Я не убил ее. Я наблюдал за ней, а она смеялась. Мы сели в машину,
вернулись в город, а затем и в Англию. Она выполнила свое обещание: о
нашем открытом доме и о супружеском счастье говорили повсюду.
Она знала, что я очень привязан к Мандерли и пожертвую всем, лишь бы
сохранить свой дом. Она знала, что я никогда не подам в суд на развод,
чтобы дать людям повод к сплетням и возможности показывать на нас пальцем.
Ты презираешь меня, не так ли? Ты не можешь понять моих переживаний?
Я ничего не ответила и только прижала его руку к своему сердцу.
Интерес к дальнейшему повествованию был почти вытеснен из моего сознания
невероятными открытиями: он не любил Ребекку, никогда не любил!
- Я слишком много думал о Мандерли, и его я ставил на первое место. А
такую любовь не проповедуют в церкви. Христос ничего не говорил о любви к
камням, скалам, дому, земле, на которой родился, к своему маленькому
королевству.
- Мой дорогой, - сказала я, - Максим, любовь моя. - Я приложила его
руки к своему лицу, а потом к своим губам.
- Ты понимаешь меня, понимаешь?
- О да, да, конечно. - Но я глядела в сторону, и он не видел моего
лица. Какое значение имело все это! У меня на душе было светло и радостно:
он не любил Ребекку, никогда не любил Ребекку.
- Я не хочу вспоминать все эти годы и не хочу говорить об этом. Мы
постоянно разыгрывали фарс перед друзьями, родными и слугами, даже перед
верным, добрым, безукоризненным Фритсом. Все любили ее, восторгались ею, и
никто не знал, как она издевалась над людьми за их спиной, как
передразнивала всех и всякого. Бывало, у нас проходил большой прием, и она
величаво прохаживалась среди гостей, улыбаясь всей своей ангельской
улыбкой. А на следующий день она уезжала на целую неделю в Лондон, где
держала холостяцкую квартиру, забиралась туда, как зверь в свою берлогу.
Я строго соблюдал наши условия. У нее был прекрасный вкус, и это она
превратила Мандерли в такое прекрасное поместье, о котором вечно пишут,
которое постоянно фотографируют и посещают. Сады, цветники и даже азалии
Счастливой долины - все это создание Ребекки. До нее здесь были только
хорошие природные условия, но все было довольно заброшенным и одичавшим.
Тоже и в самом доме: большинство старинных вещей, которые с такой
гордостью показывает посетителям Фритс, приобретено Ребеккой. Мой отец не
имел никакого вкуса к таким вещам, и внутренняя отделка дома оставляла
желать лучшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26