А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Бад уже на ногах. На его лице нет ярости. На смену ей пришел холодный убийственный расчет. Теперь он знает, что Дэнни сильный противник. Он знает также, что за ним наблюдают все ребята из банды и что на карту поставлена его честь. Двигаясь интуитивно и осторожно, он без колебаний лезет в карман брюк, вытаскивает финку и с легким щелчком раскрывает ее.)
Бад: «Хорошо, приятель».
Дэнни: «Убери нож, пока я не воткнул его тебе в глотку».
Бад: «Посмотрим, кто кому воткнет!»
(Он бросается на Дэнни с выставленным вперед ножом, но моментально получает ужасный удар ногой в пах. Сила удара увеличивается от его собственного стремительного броска. От боли он сгибается вдвое, но нож все еще зажат в его руке. Дэнни нагибается, хватает его за воротник и резким движением поднимает на ноги, а затем сильным ударом снова валит в сугроб. Нож выпадает из руки Бада. Дэнни снова хватает его и снова наносит короткий и резкий удар, от которого тот падает на мостовую. Бад лежит очень тихо, а Дэнни в это время берет нож, наступает на него ногой и с треском отламывает лезвие от ручки, затем склоняется над Бадом, переворачивает его, лезет к нему в карман, достает деньги и отсчитывает точно двадцать семь центов мелочью – ни больше, ни меньше. Ребята наблюдают за ним. Дэнни выпрямляется и смотрит на них.)
Дэнни: «Хотите урегулировать этот вопрос сейчас? Или мне ждать, когда однажды темной ночью кто-нибудь из вас всадит мне нож в спину?»
Дайабло: «Как тебя зовут, парень?»
Дэнни: «Дэнни Ди Пэйс. А тебя?»
Дайабло: «Я задаю вопросы».
Дэнни: «Да? Тогда спрашивай своего паршивого друга, лежащего на тротуаре. У меня есть дела поинтереснее, чем стоять здесь с вами» (Он пошел по улице.)
Дайабло: «Эй! Эй! Дэнни?»
Дэнни (останавливается и оборачивается ): «Да?»
Дайабло (ухмыляясь): «Меня зовут Дайабло Дедженеро. – Он помолчал. – Почему бы тебе не зайти и не выпить с нами горячего какао?»
Дэнни (молчит, а затем улыбается в ответ ): «Хорошо, с удовольствием».
– Почему вы спустили ему это? – спросил Хэнк.
– Не знаю, – ответил Дайабло. – Может быть, потому, что Бад погорячился, а парень на самом деле не напрашивался на неприятности. Верно, Бад?
Сидя в кабинете рядом с Дайабло, Бад утвердительно кивнул и сказал:
– Да, я погорячился. Дэнни хороший парень. Между нами нет вражды.
– Но он избил тебя, – изумился Хэнк.
– Ну и что? Я прижал его окурки, разве не так? Он имел право рассердиться. Я на его месте сделал бы то же самое.
– Он зашел сюда выпить с вами какао?
– Конечно, – ответил Дайабло. – Мы долго разговаривали. Он рассказывал нам все о том месте, откуда приехал.
– И что потом?
– Потом он ушел домой. Но в тот же вечер мы подкараулили его и выбили из него дурь, чтобы он знал свое место.
– Но я думал…
– О, конечно, – сказал Дайабло, – мы не стали бить его днем. Это разные вещи. Что правильно, то правильно. Бад зарвался, и Дэнни имел право проучить его. Вечером же мы избили его только для того, чтобы ему не пришла в голову мысль, что он может ходить вокруг и избивать «Орлов-громовержцев», когда ему вздумается.
– И что он сделал?
– Когда? Когда мы его накрыли?
– Да.
Ничего. Что он мог сделать? Он дрался, как зверь, но нас было двенадцать ребят. Мы здорово его избили. Мы чуть не оторвали ему руки.
– А что потом?
– Потом на следующий день я пошел навестить его. Я предложил ему вступить в клуб. Он заявил, что не хочет вступать в клуб, где полно «япошек». Я объяснил ему, что мы только пытались показать ему, что к чему в этом районе. Я сказал, мы поняли, – он здорово работает кулаками и хотели бы видеть его в нашем клубе.
– И что от ответил?
– Ответил, что он плевать хотел на наш клуб, а также сказал, если когда-нибудь еще мы нападем на него, то нам лучше убить его. Если мы этого не сделаем и, к примеру, только отправим его в госпиталь, то он постарается выйти оттуда как можно скорее, чтобы убить первого попавшегося на улице «Орла-громовержца». И знаете что?
– Что?
– Я ему поверил. Я рассказал об этом Доминику – это наш президент. Доминик сказал: он настоящий парень и нам не следует его больше трогать. После этого мы никогда его не трогали. Но много раз Дэнни участвовал в наших драках с другими клубами. Он хороший парень.
– Значит, в сущности, это правда, что он не член клуба «Орлы-громовержцы»?
– Да, это правда. Я так полагаю.
– В таком случае, что он делал с двумя членами клуба вечером десятого июля?
– Вам лучше спросить об этом его самого, мистер Белл, – ответил Дайабло. – Я думаю, что он единственный человек, кто знает об этом.
– Понимаю, спасибо. – Хэнк встал и направился к выходу.
– Дэнни по-настоящему смелый парень, – сказал Дайабло. – Двенадцать человек избивали его. Двенадцать человек! И мы били его бутылками и всем, чем попало. Вы знаете ребят, которые могли бы выдержать такое?
– Нет.
– Подумайте об этом, мистер Белл. Этого достаточно, чтобы вызвать дрожь. Двенадцать парней с бутылками. Вы только подумайте об этом.
– Я подумаю.
– Может быть, вам следует начать думать и о том, что эти трое ребят невиновны?
– Ты так считаешь?
– Да. – Дайабло помолчал, улыбаясь. – Нехорошо, что вы не можете остаться и выпить с нами кофе. Я получил удовольствие от нашей беседы. Она напоминает мне ту беседу с Дэнни в тот полдень, когда я угощал его горячим какао. Вы помните о том, как я угощал его горячим какао, и в тот же самый вечер двенадцать парней избили его. – Улыбка Дайабла стала шире.
Они посмотрели друг другу в глаза. Хэнк ничего не ответил и не спеша вышел из кондитерского магазина.
Вдогонку ему, все еще улыбаясь, Дайабло сказал:
– До встречи, мистер Белл.
ГЛАВА VI
Как только Хэнк вернулся, к нему в кабинет вошел Холмз.
– Как дела? – спросил он.
– Прекрасно, – ответил Хэнк.
– У меня есть кое-что для тебя. Хочешь послушать?
– Я предпочел бы, чтобы нам принесли какие-нибудь бутерброды в кабинет. Меню в одном из ящиков стола.
Пока Хэнк снимал пиджак, закатывал рукава и расслаблял галстук. Холмз нашел меню.
– Я возьму бутерброд с ветчиной и шоколадный коктейль, – сказал Хэнк.
Холмз утвердительно кивнул и начал набирать номер телефона.
– Как я понимаю, нескольким полицейским поручено следить за твоим домом. Что случилось?
– На днях я получил письмо с угрозой. Я не хочу, чтобы моя семья стала объектом мести.
– М-м, – промолвил Холмз и заказал бутерброды. Повесив трубку, он спросил:
– Узнал что-нибудь новенькое от матери мальчишки?
– Нет. Но я получил подтверждение одному факту, о котором она мне говорила. Дэнни Ди Пэйс действительно не был членом банды.
– Это мало ему поможет.
– По каким-то своим собственным соображениям Денни Ди Пэйс предпочитал считать себя обособленным, хотя и принимал участие в деятельности банды, и по существу был ее членом.
– Понимаю. Как ты полагаешь, какой будет линия защиты?
– Для Ридона и Ди Пэйса они постараются найти оправдательную причину для убийства. Для Апосто – установить умственную неполноценность.
– Ты готов бороться с ними?
– Что касается самообороны, то мы все еще не разыскали нож, который, как предполагается, выхватил Моррез, хотя его слепота, казалось бы, исключает версию о том, что он напал первым. Апосто надо обследовать в госпитале «Белльвью». Ты организуешь это?
– Буду рад это сделать. Какой твой следующий шаг?
– Завтра я пойду в испанский Гарлем. Хочу напасть на след ножа Морреза. Если защитники собираются использовать его в деле, то я должен быть к этому готов. Что ты хотел мне сказать?
– Прежде всего – судить будет Самалсон.
– Да?
– Я знал, что ты удивишься. Защита подняла шум по этому поводу. Она заявила: он твой друг, и ты учился у него в университете, и он предрасположен к тебе…
– Чепуха.
– Разумеется. Но это не помешало им просить перенести слушание дела в другой судебный округ.
– Это, должно быть, очень хорошо настроило Абе.
– Абе Самалсон – самый справедливый судья, который когда-либо у нас был. Короче говоря, Самалсон отклонил это прошение защиты.
– Молодец Самалсон.
– Это их не остановило. Они продолжали настаивать на перенесении дела, заявляя, что местная пресса сделала ряд предвзятых заявлений, вызвав враждебность населения к подсудимым. Абе и здесь послал их к черту. Он сразу же раскусил, почему они на этом настаивали: это была еще одна – третья по счету – попытка выиграть время. Первая попытка заключалась в том, что они выступили с ходатайством позволить им изучить протокол большого жюри на том основании, что оно выдвинуло свое обвинение, якобы, без достаточных юридических доказательств. Это ходатайство было отклонено. Вторая попытка сводилась к тому, что они затребовали документ, конкретно удостоверяющий свидетелей и дающий описание места преступления и рода оружия, но на этом они выиграли только неделю. Суд все равно назначен на следующий месяц, и слушать дело будет Самалсон. Ты доволен?
– Да. Мне нравится Абе, он хороший человек.
На столе Хэнка зазвонил телефон. Он снял трубку.
– Да?
– Хэнк, это Дэйв, дежурный. Здесь двое людей спрашивают тебя. У одного – картонка с едой.
– А кто другой?
– Парень по имени Бертон. Репортер.
– Скажи ему, мы собираемся перекусить. Если его устроит, что я буду бормотать, жуя бутерброд, пожалуйста, пусть входит. И пропусти человека с картонкой, я умираю с голоду.
Разносчик и Майк Бартон вошли в кабинет одновременно. Бартон был высоким, плечистым, с широкой грудью и скорее походил на водителя грузовика, чем на репортера. У него были толстые губы, внимание к ним привлекали густые черные усики, которые выглядели словно пятно типографской краски под носом. Войдя, он тут же протянул руку.
– Мистер Белл? – спросил он.
– Здравствуйте, – сказал Хэнк и пожал ему руку. – Ефраим Холмз, начальник бюро. Ефраим, мистер Бартон.
– Мы знакомы, – сухо сказал Холмз.
– Что у вас на уме, мистер Бартон? – спросил Хэнк.
– Хороший вопрос, – улыбаясь, ответил Бартон. Когда он улыбался, его зубы на фоне черных усиков сверкали белизной, а его темнокарие глаза на широком лице, казалось, светились острыми лучиками.
– Что на уме у всех в эти дни? – продолжал Бартон.
Хэнк развернул свой бутерброд и начал жевать.
– Ну, я не правомочен говорить за всех. Только за себя.
– А что у вас на уме? – спросил Бартон.
– Дело Морреза.
– То же самое и у меня на уме, мистер Белл. Поэтому я и пришел. Вы читали нашу газету за последнее время?
– Простите, – ответил Хэнк, – но я не читаю бульварных газет.
– Снобизм государственного служащего?
– Ничуть. Просто у меня никогда не было такой привычки.
– Между прочим, НАША бульварная газета – довольно хорошее издание, – сказал Бартон.
– Ваша газета смердит, – решительно заявил Холмз, – это дешевая, сенсационная, желтая, бульварная газета, которая прикрывается знаменем либерализма, чтобы продать лишние экземпляры и заполучить больше заказчиков на публикацию рекламы. Что вам здесь нужно?
– Я пришел поговорить с мистером Беллом, – ответил Бартон, мрачно насупив брови.
– Я начальник бюро, – сказал Холмз, принимая брошенный вызов. – Я имею право слышать все, что вы собираетесь сказать мистеру Беллу.
– Хорошо, – ответил Бартон. – В каком сейчас состоянии ваше дело? Вы думаете, их осудят?
– Я поддерживаю обвинение по делу о предумышленном убийстве, – ответил Хэнк. – Это то, о чем говорится в обвинительном акте.
– Ваше отношение к истории, которую они состряпали, что Моррез с ножом напал на них?
– Пока я еще не до конца расследовал это обстоятельство.
– Когда вы планируете начать расследование?
– Боюсь, что это мое личное дело, мистер Бартон.
– Я думал, что вы слуга народа.
– Так оно и есть.
– В таком случае, это и общественное дело.
– Если бы народ был способен судить, то я, возможно, согласился бы с вами, мистер Бартон. К сожалению, народ не изучал юриспруденции, а я изучал, и я буду расследовать и готовить дело так, как считаю правильным.
– Независимо от того, чего хочет народ?
– Что вы имеете в виду?
– Народ хочет, чтобы эти трое ребят умерли на электрическом стуле. Я это знаю, и вы тоже знаете это.
– Вы хотели бы, мистер Бартон, чтобы завтра я лично препроводил их в тюрьму «Синг-Синг» и включил рубильник электрического стула? Они имеют право на справедливый суд.
– Но в этом деле есть только одна справедливость, и это очевидно каждому. Они хладнокровно убили слепого парня. Народ требует возмездия.
– Вы говорите за народ или за себя?
– Я говорю и за народ, и за себя.
– Из вас получился бы хороший главарь линчующей толпы, мистер Бартон, – сказал Хэнк. – Я все еще не пойму, зачем вы сюда пришли?
– Узнать, как вы относитесь к этому делу.
– Это не первое дело об убийстве, которое мне когда-либо приходилось вести. Я отношусь к нему так же, как я относился ко всякому другому делу. Я намерен выполнять свои обязанности как можно лучше.
– И в эти обязанности входит отправка убийц на электрический стул?
– В эти обязанности входит преследование судебным порядком виновных в предумышленном убийстве. Я не выношу приговора. Если присяжные признают ребят виновными, судья Самалсон вынесет приговор.
– В деле о предумышленном убийстве смертный приговор является обязательной мерой, и вы знаете об этом.
– Верно.
– Таким образом, если вам удастся доказать, что это было предумышленное убийство, вы сумеете послать этих ребят на электрический стул.
– Присяжные заседатели могут просить и добиться смягчения приговора, и в этом случае смертный приговор может быть заменен пожизненным заключением. Такие случаи бывали и раньше.
– Это вы и попытаетесь сделать? Пожизненное заключение?
– Этот вопрос исключается! – рявкнул Холмз. – Не отвечай на него, Хэнк!
– Позвольте разъяснить вам, мистер Бартон, – сказал Хэнк. – В этом деле я буду добиваться обвинительного приговора. Я представлю присяжным заседателям и суду факты так, как я их понимаю. Присяжные заседатели решат, являются ли эти факты достаточными для того, чтобы вне всякого сомнения прийти к заключению, что было совершено предумышленное убийство. Моя работа заключается не в том, чтобы искать мщения или возмездия. Моя работа заключается в том, чтобы показать: было совершено преступление против народа округа, и подсудимые, которых я преследую судебным порядком, виновны в этом преступлении.
– Другими словами, вам безразлично, умрут они или нет?
– Я буду поддерживать обвинение…
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Он не заслуживает ответа.
– В чем дело, Белл? Вы боитесь смертной казни?
– С тех пор, как я стал прокурором, я послал на электрический стул семь человек, – ответил Хэнк.
– Вы когда-нибудь посылали на электрический стул ребят?
– Нет, мне никогда не приходилось вести дело об убийстве, в которое были бы вовлечены ребята такого возраста.
– Понимаю, – Бартон помолчал. – Когда-нибудь слышали о девушке по имени Мэри О'Брайан, мистер Белл?
Секунду Хэнк был в нерешительности. Холмз поймал его взгляд.
– Да, – ответил он.
– Я разговаривал с ней вчера. Из этого разговора я понял, что вы флиртовали, когда оба были подростками.
– Я думаю, что вам лучше уйти, мистер Бартон.
– Не является ли Мэри О'Брайан – в настоящее время Мэри Ди Пэйс – причиной вашего нежелания…
– Убирайтесь вон, Бартон!
– …вести дело так, как того хочет народ?
– Вы хотите, чтобы я вышвырнул вас отсюда, Бартон?
– Для этого потребовался бы человек посильнее, чем вы, – ответил Бартон и усмехнулся. – Но я все равно ухожу. Не пропустите завтрашнюю газету. От нее у вас волосы встанут дыбом.
– Сукин сын, – сказал ему вслед Холмз.
В этот день после полудня, Хэнк пошел к Мэри. Он позвонил ей из кабинета, чтобы предупредить о своем приходе, и она ответила, что после трех будет его ждать.
На улице безумно жарко. «В мире нет места более жаркого, чем Гарлем, – подумал он. – Назовите такое место, и все равно Гарлем будет жарче, потому что Гарлем – это огромный бетонный гроб, и ничто не шевелится в этом гробу, в нем нет ни малейшего дуновения ветерка. В июле и августе…
В июле…
Он вспомнил празднование Дня независимости в Гарлеме 4 июля, когда ему было восемь лет. Тогда еще не существовало закона, запрещавшего фейерверки. Они с матерью сидели у окна в квартире на шестом этаже и глядели на улицу, слушая, как взрывались пороховые хлопушки и шашки, наблюдая за возбуждением, царившим внизу на улице. В гостиной его отец слушал по радио транслируемую со стадиона «Янкиз» игру в бейсбол.
В шесть часов мать Хэнка обнаружила, что у них нет хлеба. Отец, поглощенный нависшей угрозой проигрыша команды «Уайт Сокс», не мог оторваться от радио.
– Сходи вниз, Генри, – сказала мать. – Я послежу за тобой из окна.
Он взял деньги на хлеб и сбежал по лестнице. Бакалейный магазин (единственный на этой улице, который все еще был открыт) находился через три двери от их подъезда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21