Глядя на эти суровые лица и ловкие экономные движения, она размышляла о том, что некоторые из этих людей были живее, естественнее, работали с большей пользой и честнее, чем ее блестящий сын Дирк де Ионг.Многие из фермеров постарше знали ее, пожимали руку, болтали дружелюбно минутку-другую. Вилльям Телькотт, немного только высохший за эти годы, с новыми морщинами, с совсем поседевшей головой, по-прежнему стоял в дверях своего склада в аккуратном костюме с вечной сигарой в зубах.– Здорово, миссис де Ионг! Дела, я слышал, идут отлично. Помните, как вы приехали сюда впервые с первой вашей партией товара?О да, она помнила.– Этот ваш мальчик пошел в гору, я вижу! Делает большие дела, а что ж, большое утешение иметь такого сына. Да, сударыня. Вот посмотрите на мою дочку Карлину…Жизнь в Верхней Прерии имела свою прелесть.Часто на ферме Селины можно было застать странных посетителей, например, мальчиков и девочек, бледность которых, эта сероватая белизна городских жителей, превращалась в здоровый загар; женщин с утомленными лицами, пивших молоко Селины и поедавших ее овощи и нежных цыплят с таким видом, словно все это каждую минуту могли отобрать у них. Всех их Селина подбирала в разных темных углах Чикаго во время своих кутежей, и они жили на ферме по неделе, а то и дней по десять. Дирк протестовал и против этого тоже, но мать с этим не считалась.Селина была членом попечительского совета Верхне-Прерийской школы. Она часто ездила по округе и в город в дрянном «форде», которым научилась довольно ловко управлять. Селина состояла еще в комитете по улучшению дорог, и мнение ее весьма ценилось в союзе фермеров-огородников. Жизнь ее была полна, приятна, работа плодотворна. Глава восемнадцатая Пауле пришла в голову идея заинтересовать женщин покупкой ценных бумаг. Она разработала хороший план и говорила о нем так умело, что Дирку казалось, будто это была его собственная идея. Дирк состоял теперь заведующим отделом ценных бумаг Кредитного общества Великих Озер. Учреждение это помещалось в великолепном новом белом здании на Мичиганском бульваре. Белые его башенки нежно розовели в тумане, подымавшемся с озера (Дирк уверял, что это ужасное сооружение, имеющее неправильные пропорции). В этом здании у Дирка были собственные апартаменты, больше похожие на огромную, пышную библиотеку без книг, чем на деловую контору. Дорогая орехового дерева мебель, большие мягкие кресла, мягкий, затененный свет ламп. Особое внимание уделялось клиенткам. Имелась отдельная приемная для дам, чрезвычайно уютно обставленная, с низенькими удобными креслами, качалками, с лампами, большими досками для писания, вся отделанная розовым и серебристым. Паула сама выбирала эту отделку.В собственные апартаменты Дирка доступ был так же труден, как ко двору какого-нибудь монарха. Визитные карточки, телефоны, рассыльные, швейцары, секретари стояли на пути посетителей к Дирку де Ионгу, главе отдела денежных бумаг. Вступая в приемную, вы должны были сообщить свое имя агенту полиции, который, подобно статуе, в ливрее привратника стоял посреди круглой мраморной комнаты, холодно и испытующе разглядывая каждого приходящего. Этот страж делал несколько шагов впереди вас только затем, чтобы передать вас юноше-конторщику, который записывал ваше имя. Вы ждали, юноша возвращался. Вы продолжали ждать. Появлялась молодая особа с вопросительно поднятыми бровями. Она беседовала с вами. Затем скрывалась. Вы снова ждали. Молодая особа появлялась снова, и вы допускались в обширный и роскошный кабинет мистера де Ионга.Дирк принимал вас со спокойной, внимательной приветливостью, выслушивая с приличествующим случаю интересом. У него были все те же обаятельные манеры.Интерес дам к денежным операциям отдела, возглавляемого Дирком, возрастал с каждым днем, и клиентки осаждали приемную очаровательного директора, такого неразговорчивого, но всегда готового выслушать, с такой удивительно эффектной внешностью. Целые процессии дам в модных после войны черных туалетах тянулись к его дверям. Его деловая интуиция (часто это были идеи Паулы, незаметно для себя самого им заимствованные) была чрезвычайно полезна для Кредитного общества. Для рекламы печатались премилые обращения к женщинам. Целые брошюрки о помещении денег и денежных операциях.«Вы имеете дело не с какой-либо бездушной организацией, – писалось в этих брошюрках. – Не разрешите ли помочь Вам? Вы нуждаетесь в чем-то большем, чем дружественное отношение. Прежде чем поступать так или иначе, Вам бы надо посоветоваться со специалистами по вопросу о помещении капитала. У Вас, может быть, есть и родные и приятели, которые охотно дали бы Вам совет, как поместить свои деньги. Но, быть может, Вы правильно полагаете, что чем меньше они будут в курсе.Ваших денежных дел, тем лучше. Обязанность нашего общества – оказывать кредит и обеспечивать будущее вдов и сирот».Было поразительно, до чего быстро все это проникало в массы.– Женщины все более и более осваиваются с денежными операциями, – замечала Паула. – Скоро они сравняются в этом отношении с мужчинами. Средняя женщина ничего не знает о ценных бумагах, об их купле-продаже. Они считают эти операции чем-то рискованным и таинственным. Их следует просветить. Вы, кажется, говорили что-то о курсах для женщин по финансовым вопросам, Дирк? Из этого можно бы сделать полуобщественное дело. Разослать приглашения и настоящих банкиров, людей, чьи имена известны, просить взять на себя эти беседы с женщинами.– Но будут ли женщины посещать курсы?– Ну разумеется, будут: женщины принимают всякое приглашение, если оно напечатано на плотной красивой бумаге.Кредитное общество Великих Озер имело теперь отделение в Кливленде, в Нью-Йорке; проект заинтересовать женщин в покупке ценных бумаг и инструктировать их в финансовых вопросах разрабатывался чуть ли не в государственном масштабе. Предполагалось даже создать газеты и журналы для этой цели.Беседы для женщин по финансовому праву проводились каждые две недели в Блэкстоне и имели большой успех. Паула была права. Она унаследовала, по-видимому, некоторую долю деловитости, практической сметки и энергии старого Ога Гемпеля. Женщин стало приходить все больше и больше: были здесь вдовы, желающие поместить свой капитал; и служащие, сберегшие с большим трудом и иногда тайком от семьи частицу своего жалованья; состоятельные особы, которые хотели сами распоряжаться своими деньгами и боялись вмешательства в это мужей. Одни приходили просто из любопытства, иные – оттого, что у них не было другого, более интересного дела. Приходили и затем, чтоб взглянуть на известных банковских деятелей и юристов, которые приглашались для этих бесед. Дирк выступал всего три-четыре раза за зиму и явно был любимцем этой женской аудитории. Дамы, в щегольских шляпках и туалетах, сшитых по последней модной картинке, щебетали и шептались о нем, таком красивом, гладко выбритом, изысканно одетом, с неизменным белым цветком в петлице. Говорил он гладко, ясно, на вопросы по окончании лекции отвечал обдуманно, не торопясь и с большой готовностью.Решено было в рекламном издании поместить иллюстрацию, которая привлекла бы взоры всех представительниц женского пола и заинтересовала бы их. Заказать эту иллюстрацию Дирк предполагал Даллас О'Маре, чью причудливую, похожую на детские каракули подпись вы могли видеть по меньшей мере под половиной рекламных иллюстраций, какие попадались вам на глаза. Паула не была в восторге от этой идеи Дирка.– Гм! Она плохо иллюстрирует, эта Даллас О'Мара, – осторожно сказала она Дирку, – но нет ли других, получше?– Как, она? – Дирк был изумлен. – Так это женщина! А я и не знал. Это имя могло быть и мужским с тем же успехом.– О да, это женщина и, говорят, очень, очень интересная.Дирк поручил вызвать к нему Даллас О'Мару. Она не отвечала на приглашение недели две. Дирк решил не ждать больше, советовался с другими художниками-специалистами по рекламе, смотрел их работы, выслушивал их проекты – никто из них его не удовлетворил. Оставалось мало времени, и он поручил своему секретарю вызвать Даллас О'Мару по телефону. Не может ли она прийти к нему сегодня же к одиннадцати часам?– Нет, она работает до четырех у себя в студии.– Тогда не придет ли она в контору в половине пятого?– Да, это она может, но не лучше ли ему прийти в студию, где он увидит ее работы, различные рисунки – масло или карандаш – или белое и черное. Теперь она больше работает карандашом.Все это было записано секретарем Дирка на доске у стола Дирка. Последний нетерпеливо швырнул окурок в пепельницу, бормоча: «Одна из проклятых артисток с настроением, которые пытаются стать великими» – и сам взял телефонную трубку.– Соедините, мисс Роллингс, я поговорю с ней сам.– Алло, мисс, гм, О'Мара! Это говорит мистер де Ионг. Я предпочитаю, чтобы вы ко мне пришли, и мы поговорим с вами здесь, в конторе.– Что ж, если вы этого непременно желаете… Я полагала, что приход ваш в студию сберег бы время нам обоим. Я буду у вас в половине пятого.Голос был низкий, медленный, словно ленивый, восхитительный голос. В нем была такая тишина, такое безмятежное спокойствие.– Отлично, в половине пятого, – сказал Дирк отрывисто. Повесил трубку на крючок. Так и надо с ними обращаться. Ох уж эти мне сорокалетние бабы с растрепанными волосами и пачкой рисунков под мышкой.«Баба лет сорока, с растрепанной головой и пачкой рисунков под мышкой» появилась, и о ней было доложено ровно в половине пятого. Дирк заставил ее подождать пять минут в первой комнате, так как раздражение против нее еще не улеглось. Итак, в тридцать пять минут пятого в его кабинет вошла… высокая тоненькая девушка в изящном жакетике, в обшитом мехом платье, в черной шляпке, в одно и то же время такой смелой и такой простенькой, что даже представитель мужской половины рода человеческого не мог не признать сразу же ее французского происхождения.И никакой папки с рисунками под мышкой у посетительницы не было.В мозгу господина директора де Ионга промелькнули, как молнии, мысли совсем не делового свойства, вроде: «Черт возьми… Глаза-то… Вот эту манеру одеваться я люблю в девушках… Усталый вид у нее… Нет, только глаза имеют такое выражение усталости… Красива… Нет, пожалуй, некрасива… Да она прелесть…»Вслух он произнес:– Очень любезно было с вашей стороны посетить нас, мисс О'Мара. – Потом ему показалось, что такое приветствие звучит чересчур помпезно, и он добавил коротко: – Присядьте.Мисс О'Мара села, подняла на него усталые глубокие синие глаза. Она молчала и глядела на него спокойно и приветливо. Он ожидал слов о том, что обычно она не приходит в учреждения, а принимает их представителей у себя, что у нее в распоряжении только минут двадцать, что день сегодня теплый (или холодный), что у них красивое помещение и что вид на реку великолепен… Но мисс О'Мара не сказала ничего и молчала с приветливо вопросительным видом. И Дирку пришлось самому начать разговор, что он и сделал с некоторой поспешностью.Это было ново для Дирка де Ионга: обычно женщины первые заговаривали с ним и разговаривали с большой стремительностью. Женщин сдержанных, спокойных его молчаливость делала говорливыми. Женщины разговорчивые болтали с увлечением. Паула всегда говорила сто слов на его одно-единственное.Но тут перед ним сидела особа еще более молчаливая, нежели он сам. И молчание ее было не тяжелое, не надутое и натянутое, а покойное, приветливое, располагающее к себе.– Я разъясню вам, что нам требуется, мисс О'Мара. – Он разъяснил и ожидал, что она, как все другие, в ответ разразится тремя-четырьмя проектами. Но и тут эта Даллас О'Мара обманула его ожидания.Выслушав его, она заметила:– Я подумаю обо всем этом день-другой, я всегда так делаю. Сейчас я рисую рекламу для мыла. А ваш заказ я Могу начать со среды.– Но мне хотелось бы видеть, то есть я бы хотел иметь представление, как именно вы думаете выполнить нашу работу.Не думает ли она, что он намерен предоставить ей действовать, не считаясь с его суждением!– О, отлично! Загляните в мою студию, если угодно. Эта работа отнимет у меня около недели, я полагаю. Я живу на том берегу Онтарио в старом доме, приспособленном под студию. Вы его узнаете по тому, что большая часть кирпичей выпала и боковая стена разрушена.Она улыбнулась открытой и мягкой улыбкой. «Зубы у нее хороши, но рот слишком, пожалуй, велик», – подумал Дирк. Он вдруг обнаружил, что в ответ на теплоту этой улыбки он сам улыбается так же дружелюбно. Тогда он снова стал деловым и чопорным, очень занятым делами.– Сколько вы… каково ваше… что вы рассчитываете получить за такой рисунок, как вот этот, скажем?– Полторы тысячи долларов, – отвечала мисс О'Мара.«Что за нелепость!» Он снова на нее взглянул. Быть может, это шутка. Но нет, она не смеялась.– Вы говорите: полторы тысячи долларов только за то, чтобы нарисовать это?– За такого рода работу – да!– Боюсь, что это нам слишком дорого, мисс О'Мара. Столько мы уплатить не можем.Мисс О'Мара встала.– Такова моя цена.Она ничуть не была смущена. Он отметил про себя, что никогда еще не приходилось ему встречать подобной непринужденности и безмятежности. А он, при всей своей хваленой выдержке, сегодня во время этой беседы был несколько нервным и все время теребил в руках то листок бумаги, то перо, то пресс-папье.– Прощайте, мистер де Ионг.Он пожал эту руку. Волосы у мисс О'Мара были матово-золотые и собраны в узел низко на затылке.Прощаясь, она снова подняла на него свои усталые синие глаза.– Что же, если такова ваша цена, мисс О'Мара… Я не предполагал платить так много, но, конечно, вы известны, получаете бешеные деньги за свою работу, это я слышал.– Не более бешеные, чем те, какие получаете вы, руководители торговых учреждений.– Однако тысяча пятьсот долларов – это куча денег.– Я тоже так думаю. Но я-то ведь всегда буду считать, что все, что больше девяти долларов, – это огромная сумма. Видите ли, это осталось с того времени, как я получала по двадцать пять центов за рисунок шляпы для Гэйдж. Я рисовала для этого магазина.Она была удивительно мила, этого нельзя было отрицать.– А теперь вы далеко пошли. Вы имеете большой успех.– Далеко пошла! Боже мой, совсем нет. Я только начинаю.– Но кто же берет больше вас за свои рисунки?– Никто, я думаю.– Ну вот. Так как же…– Ну, что об этом говорить. Когда-нибудь в другой раз я расскажу вам о себе, и тогда вы поймете.Снова медленная широкая улыбка. Посетительница повернулась к двери. Глядя ей вслед, Дирк пришел к заключению, что в то время как рот у большинства женщин просто часть лица, у этой девушки он – украшение.Она ушла. В общей канцелярии мисс Эстелинда Квинч и компания обсудили костюм мисс Даллас О'Мары. От ее туфелек, сделанных на заказ, до ее шляпки из Парижа, и каждая мысленно реконструировала уже свой собственный туалет, чтоб он стал похож на костюм этой дамы. Дирк де Ионг в своих апартаментах вдруг осознал, что он согласится на уплату полутора тысяч долларов за рисунок, несмотря на то, что не видел работ художницы и что ему предстоит ответить Пауле на ряд вопросов по этому поводу.– Запишите, мисс Роллингс, что необходимо посетить студию мисс О'Мары в четверг.В следующие за этим дни он открыл, что поразительное множество людей знает весьма много относительно этой Даллас О'Мары. Она родом из Техаса, отсюда это нелепое имя. Лет ей могло быть двадцать восемь, и двадцать пять, и тридцать два, и тридцать шесть. Она была красива, по мнению одних, безобразна – по мнению других. Она сирота и сама пробила себе дорогу. Она не знает цены деньгам. Два года тому назад она вдруг прославилась благодаря своим рисункам. Больше всего ей хотелось достигнуть совершенства в работе маслом – это была ее единственная цель. Она работала как раб на галере, играла как дитя, у нее было два десятка поклонников и ни одного любовника; друзей, мужчин и женщин, у нее был легион, и они превращали ее мастерскую в проходной двор, по которому непрерывно снует толпа. Вы могли встретить здесь в один и тот же час и Берта Кольсона, чернокожее светило Музыкальной комедии, и миссис Робинсон Джильмонт из Лейк-Форест из Парижа, Лес Молера, первую скрипку симфонического оркестра Чикаго, и Фанни Уиппль, которая рисовала модели костюмов для магазина Кэрсона. Еще одно о мисс О'Маре: она содержала в Техасе и западных районах целый комплект неудачников-братьев и сестер с больным позвоночником.Мисс Роллингс напомнила заведующему о визите в мастерскую О'Мары в четверг ровно в три часа. Паула сказала, что поедет с ним, и поехала. Она оделась специально, имея в виду Даллас О'Мару, и оделась, надо ей отдать справедливость, восхитительно. Даллас иногда писала карандашом портреты, пробовала даже и масляными красками. Она получила премию за портрет миссис Робинсон Джильмонт на последней весенней выставке в Чикагской Академии Искусств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27