– Да ведь это просто смешно. Уж кто-кто, а Петр ни за что бы ее не спутал. Как только он эту цепочку увидит, сразу все поймет, а мне придется краснеть!
– А если не поймет? Если примет ее, ни слова не говоря, или пуще того – станет благодарить за то, что вы ее столько лет хранили? Что тогда?
Тут Страшимир Максимов вроде бы стал догадываться, куда я клоню. Он сперва покраснел, потом вдруг стал белее мела, хотел что-то сказать, но не мог выдавить ни слова.
– Мы можем и ошибаться, я был бы ужасно рад, если это так! – поспешил его успокоить я. – Вам я доверяю полностью. Ну что, пожелать вам удачи?
Он молчал.
Мне хотелось немного разрядить обстановку, вернуть старика в те годы, когда и он носил погоны; я прекрасно сознавал, что в любом случае вся эта история – тяжкий удар для него. Сын его друга, боевого товарища подозревается в таком преступлении! Такое и самый жестокосердный человек едва ли смог бы проглотить, а Максимов, несмотря на строптивый характер, производил впечатление человека чувствительного. Не помню, о чем мы с ним говорили по дороге к Чамурлийскому, но в какой-то момент он вроде бы успокоился, цвет лица у него стал нормальный, походка – более уверенной. Он даже напомнил мне нашего генерала. Но когда мы были у цели, снова разволновался.
– Слушай, парень! Оставил бы ты меня в покое. Стар я уже для таких дел.
В этот момент я понял, что он ни за что не простит нам, если подозрения не оправдаются. Даже ожидал, что спросит, чей приказ я выполняю, и приготовил ответ, однако бай Страшимир, видно, набрался решимости и быстро со мной распрощался:
– Жди меня в скверике, там тебе незачем показываться! Увидишь, что я возвращаюсь, сделай вид, будто меня не знаешь. Вполне возможно, что мы выйдем из дому вместе. Что ты тогда будешь делать? Идти за нами по пятам я тебе не советую.
– Я вас подожду где-нибудь в удобном месте.
– Молод ты еще, так что будь осторожен!
– Спасибо, постараюсь.
Его начальственный тон меня успокоил, исчезли последние опасения, что он себя может выдать.
Максимов пропадал целую вечность. Сам не знаю, как я сдержался, чтобы не подняться в квартиру Чамурлийского. Я прямо с ума сходил, воображение рисовало самые кошмарные сцены. Наконец он появился, и я все с первого взгляда понял: Максимов выглядел состарившимся на несколько лет.
– Ну что ты на меня так уставился? Вышло все по-твоему! Взял цепочку и ничего не сказал, ничегошеньки! Впрочем, сказал "спасибо" и сунул ее в карман.
Я был готов расцеловать его от радости, однако вид у него был ужасный!
– Неужели вы себя чем-нибудь выдали? – стал тормошить его я.
– Не знаю… Со мной произошло что-то странное, я вдруг увидел перед собой совершенно другого человека. Он так на меня посмотрел! Глаз страшнее мне, пожалуй, видеть не приходилось. Не знаю – может, померещилось… Все это длилось какое-то мгновение. Потом мы как ни в чем не бывало уселись за стол и продолжали беседовать. Нет, я, должно быть, себе внушаю, – он ничего не понял. Я-то ведь тоже не лыком шит! Однако что же нам теперь делать? Кто этот человек?
– Эх, Максимов, я же вас предупреждал! Как вы могли себя выдать?
– Да не торопись ты. Я же сказал, что все в порядке. Просто мне показалось. Я потому и замешкался, чтобы убедиться получше. Держался он как всегда любезно – никакой нервозности, никакой наигранной веселости. Угостил конфетами, вопросов особенных не задавал. Так… поговорил о работе, о его, о моей, потом перешли на политику… Только ненормальный мог бы поддерживать такой тон, зная, что тебя только что разоблачили.
– И все же, Максимов, как вы думаете, не почувствовал ли он в вас какой-либо перемены? Это крайне важно. Подумайте хорошенько, постарайтесь припомнить весь разговор, каждую секунду. Вы ведь сам говорите: "страшные глаза… что-то со мной произошло"… Я вполне могу поставить себя на ваше место: сын лучшего друга, а тут такой сюрприз… Дай бог, чтобы он ни о чем не догадался!
Максимов вдруг вспылил:
– Откуда мне знать, черт побери! Разве это сейчас самое важное? Чего ты с ним церемонишься? Арестуй его, и дело с концом. Тоже мне методы – цепочки, побрякушки! Раз он у вас под подозрением, чего волынку тянуть? Кому было нужно разыгрывать это представление и тратить на него столько времени?!
– Правильный совет дал тебе Максимов, – сказал я старшему лейтенанту, который все время не спускал с меня глаз, надеясь, что я наконец его похвалю. – Раз уж взялся действовать на свою голову, надо было довести дело до конца… Надо было немедленно арестовать самозванца или в крайнем случае предупредить наших сотрудников не упускать его из виду. Если он почувствовал что-то подозрительное в поведении Максимова, если догадался, что разоблачен, он ни за что не станет ждать появления милиции. Он или попытается сбежать, или избавится от этого свидетеля – так же, как от Половянского. Он понимает, что бессмысленно предлагать Максимову деньги. Такого человека не купишь – это тебе не Половянский. Я даже удивляюсь, как он не попытался устранить его сразу же? Скорее всего, просто поддался панике или решил, что обстановка неподходящая. Скоро мы и это узнаем… Ты отдаешь себе отчет, что именно в этот момент самозванец, быть может, обдумывает, как избавиться от Максимова?
– Что вы, товарищ полковник, не пугайте!
– Я тебя не пугаю, но надо было фазу поставить в известность меня или даже генерала. Оставил на произвол судьбы Максимова, упустил преступника и ждешь, чтобы пришел я…
– Я растерялся, товарищ полковник. Максимов меня запутал – то одно твердит, то другое. Хотя думаю – он себя не выдал. Поэтому я и… К тому же на арест нужен ордер?
– Ордер, говоришь?
Больше Пырван не смел поднять на меня глаз. Понял мой намек. Да и я его понял. Он явно ожидал похвал, благодарности, крепких рукопожатий, а вышло что? Да, в этот раз наказания ему не избежать, а уж насчет похвал – время покажет. Как говорится, поживем – увидим, как нам оценивать действия борца и разведчика Пырвана Вылкова. Тем не менее уже сейчас можно сказать, что впредь его будут ставить в пример как человека, обладающего гибким умом, умеющего найти оригинальный подход к разработке собранного материала, будут говорить о нем как о разведчике, сочетающем яркую индивидуальность с цепкой памятью и умением отдать должное даже самой незначительной детали. Казалось бы, пустяк – цепочка от часов, однако он сумел и его использовать! "Геркулес и Марко Королевич тоже прибегали к хитрости"… Что ж, можно его только поздравить! И оставим в стороне вопрос о том, в чем еще Пырван может служить примером. Этим я займусь сам!
– Здесь на углу есть телефон. Звонишь в Управление и от моего имени приказываешь немедленно арестовать преступника. Я в это время забегу ненадолго домой, а то жена, наверное, с ума сходит, думает, что я под машину попал. Потом вместе проведаем Максимова, будем надеяться, что с ним за это время ничего страшного не случится.
– А что с ним может случиться, если по пятам Лже-Чамурлийского уже идут наши люди?
– Что угодно может случиться. Отчаявшись, преступник может стать безумно смелым и беспощадным. Представь себе, что он исключает всякую возможность вмешательства милиции. Другими словами, считает, что этот трюк с цепочкой всего-навсего личная инициатива Максимова. С милицией ему справиться не под силу, но с одним человеком… Такие вот дела, дорогой мой… Ладно, беги скорее звонить! Монетки у тебя есть?
– Есть, – хлопнул по карману старший лейтенант и побежал к телефонной будке.
Через пять минут и я был готов. Милая моя Злата! Вцепилась в меня – поешь да поешь, голодным я тебя не отпущу! Вот норов у этой женщины! Пришлось применить все освоенные в последнее время борцовские приемы, чтобы высвободиться из ее объятий.
– Я позвонил. Чамурлийский только что вышел из дому и пошел по направлению к улице Достоевского. Что, если к Максимовым? Но почему так поздно?
– Пойдем, Пырван. Интересно будет увидеть всех четверых вместе. Совсем как в современной пьесе – сокращенный актерский состав.
– Товарищ полковник, из-за вас я себя чувствую ужасно виноватым!
– Оружие у тебя есть?
– Нет, зачем мне оно?
Дальше события развивались прямо-таки по Эдгарду По. Ночь выдалась зловещая: на небе ни звездочки, в душном воздухе, словно отлитые из металла, чернели неподвижные листья деревьев. Из открытых настежь окон нижних этажей доносилось тяжелое дыхание спящих. Наши шаги гулким эхом отдавались в опустевшем городе. Возле зоопарка дрались коты. Душную ночь оглашал их душераздирающий вой. Коты пронеслись мимо, в темноте их глаза фосфоресцировали. Они пересекли бульвар и словно призраки скрылись в садике мавзолея Александра Баттенберга. Перед мавзолеем, как белые кости, торчали надгробья римской эпохи.
В подъезде дома Максимовых было чисто и прохладно. Двери нам открыла жена Максимова.
– Где он?
– Его нет.
– Где он?
– Да нет его.
– И все-таки, где он?
– Я бы и сама хотела знать! Ушел недавно. Был чем-то очень встревожен, не мог заснуть. "Пойду пройдусь по парку". Я спросила, уж не случилось ли что, – молчит. Мы даже поругались. Вы от меня что-то скрываете! У него ведь сердце не в порядке. Вы не смотрите, что я женщина, можете смело мне все рассказать!
– Успокойтесь, ничего страшного! Как только вернется, пусть позвонит по этому телефону. Пырван, ты написал телефон? Вот, пожалуйста!
Мы попрощались и стали спускаться по лестнице.
На лестничной площадке между вторым и первым этажом вдруг услышали скрип открывавшейся входной двери, затем раздались чьи-то шаги. Старший лейтенант перегнулся через перила.
– Это Максимов…
И только мы хотели его окликнуть, как входная дверь снова скрипнула. Дальше события развивались столь молниеносно, что мне трудно восстановить в памяти их последовательность. Дверь снова открылась в тот момент, когда Максимов уже поднимался по ступенькам. Будто почувствовав опасность, он вдруг резко обернулся. Но поздно. Из полумрака вынырнул человек с ножом в руке… Максимов охнул, зашатался, ища опоры. Убийца вновь замахнулся. В тот же миг старший лейтенант перемахнул через перила и, как ныряльщик, ласточкой преодолел лестничный пролет. Это был изумительный прыжок – стремительный и ловкий. Пырван всей тяжестью обрушился на зарычавшего от ярости убийцу. Тот упал навзничь. Нож блеснул в третий раз, и я увидел, как лезвие входит глубоко в спину нашего борца. Освещение погасло. Не теряя ни секунды, я сбежал вниз и стал шарить по стене в поисках выключателя. Когда снова стало светло, я увидел, что Страшимир Максимов, корчась от боли, сидит на первой ступеньке. Поблизости валялся нож. Пальцы преступника судорожно царапали каменный пол, пытаясь дотянуться до оружия, но безрезультатно. Раненый борец железной хваткой сжимал его руки и ноги. На губах "Чамурлийского" выступила белая пена, как у бешеной собаки. Боль и ужас застыли в его глазах, ужас человека, у которого отнята всякая возможность пошевелиться. Что там писали в книге об этом приеме? Похоже, я так никогда и не пойму, что представляет собой "волчий капкан". Как бы то ни было, название ему придумано удачное. "Многообразие захватов делает "волчий капкан" страшным оружием". Так оно и есть. Прекрасно сказано. И прекрасно выполнено!
Я спокойно приблизился к преступнику и приставил дуло пистолета к его виску:
– Конец, цезарь! Финита ля комедия!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Мне вполне понятно ваше желание как можно скорее все узнать про самозванца: как его имя, каким образом произошла подмена, он ли убил Половянского, выполнял ли он задания иностранной разведки, догадывался ли, что мы за ним следим. Конечно, вам интересно, на что он рассчитывал, покушаясь на жизнь Сониного отца, как развивались его отношения с самой Соней, какие у него были намерения, какова судьба подлинного Чамурлийского и так далее. Мне, однако, кажется, что обсуждать все это неуместно, когда близкие нам люди находятся в таком плачевном положении.
В сущности, это относится только к Максимову, который до сих пор в больнице (жизнь его вне опасности), а капитан Пырван Вылков в данный момент пьет в буфете кофе со своими коллегами.
Я уж не знаю, что и думать об этом человеке. Искренне рад, что его успех оценили по достоинству (а ведь когда от всего сердца радуешься чьей-нибудь удаче, это означает, что любишь его по-настоящему). Но как объяснить странное поведение Пырвана в финальный день соревнований? Ведь он пожертвовал титулом чемпиона ради дела, которое вполне можно было отложить и на тринадцатое, и на четырнадцатое июля! До сих пор не могу забыть неприятного мгновенья, когда Злата, размахивая у меня под носом газетой, сообщила: "Твой красавец… полюбуйся-ка, как с ним разделались! На, читай, если не веришь. Чемпионом стал Косолапый. Говорила я тебе, что первого места ему не видать, как своих ушей. Еще бы – оставил хорошую девушку и понесся, сам не зная куда…"
В газете я прочел, что Пырван на последние схватки не явился и получил за это четыре штрафных очка, автоматически лишившие его первого места. Почему же он не явился? Неужели испугался, что Косолапый положит его на лопатки? Этому может поверить лишь тот, кто ничего не смыслит в борьбе. Пырван поступил так потому, что именно в это время поджидал в скверике Страшимира Максимова. Вместо того, чтобы на скорую руку справиться с Косолапым, он предпочел самолично узнать, как прошла операция с цепочкой. "Максимов пропадал целую вечность. Как я вытерпел и не пошел за ним следом – сам не знаю". И все! Никаких особенных угрызений по поводу того, что собравшиеся в зале друзья и тренер не знают, что и думать. Организаторы дважды откладывали встречу на полчаса и в конце концов похлопали Косолапого по плечу и скрепя сердце поздравили с победой.
Я действительно не знаю, что думать о новоиспеченном капитане. После случая с преследованием мюнхенского шофера я строго-настрого предупредил его, чтобы подобное больше не повторялось, иначе взыскания ему не избежать. Я даже намекнул, что, может быть, нам вообще придется расстаться, однако он, видимо, пропустил мои слова мимо ушей. И все-таки мне бы не хотелось торопиться с оценками. Молодость на то и молодость, чтобы, не мудрствуя лукаво, рисковать ради личной славы. Конечно, я бы чувствовал себя куда лучше, если бы Пырван сказал мне правду: "Вот, мол, хотел преподнести вам сюрприз. Я же видел, как вы мучаетесь, а дела идут все хуже…" Ладно, это все не беда. Времени у нас достаточно, успеем друг друга узнать. Важно, что я к нему привык и в его обществе чувствую себя прекрасно. Хотя только что в буфете он опять сумел вывести меня из терпения: так представил всю историю, будто рана его – пустяковая царапина. Настоящий Том Сойер. Не хватало только, чтобы он разделся и продемонстрировал эту "царапину" окружающим. Не каждый, мой милый, сложен, как ты. Удивительно, как это нож вообще не сломался о твою спину. Убийца признался, что вложил в удар всю силу…
Убийца! На что он, интересно, рассчитывал? Какого ждет от меня отношения? В данном случае не играет роли тот факт, что он во всем признался, не стал прибегать к замшелой хитрости – сознаваться только в том, что следователю и так известно, на что у него имеются неопровержимые доказательства. Отнюдь. Он был абсолютно искрен с начала и до конца, все рассказал с завидной последовательностью, не стараясь показаться лучше, чем есть на самом деле. "Ненавижу! Ненавижу все ваше: государство, порядки, искусство, хлеб, всех ваших людей – от самого просвещенного до самого ограниченного фанатика. Будь моя воля, всех бы вас уничтожил, чтобы и духу вашего не осталось!"
Но не из-за этого я до крайности обозлился, почувствовал себя палачом-мстителем, каким никогда не был. Мне приходилось сталкиваться и с более коварными врагами, спокойно и с улыбкой выслушивал я и более отпетых циников, у которых в жизни не осталось ничего святого. Напротив, циничная откровенность преступника была мне даже по душе – мне всегда больше нравились настоящие мужчины, а не слизняки; равные по уму, воле и чувству собственного достоинства, противники заслуживают большего уважения, чем фальшивые приятели. Убийца, предатель, шпион, соблазнитель. Список можно продолжить, и я не уверен, за что в первую очередь я его осудил бы. Похоже, я склоняюсь к преступлению, которое может показаться гораздо менее серьезным, нежели перечисленные. Я стою у открытого окна и смотрю на сад и церковь, крест которой отчетливо проступает на фоне освещенного луной неба. Да, сейчас совершенно другая погода, чем тогда, когда мы с Дьяволенком шли по лесу и я советовал ему не раздражать людей, приберечь свои шутки до лучших времен. Нынче в горах стаяли последние пятна снега, щедрое солнце пригревает поляны, усеянные черникой и земляникой, а в лесу полно молодых туристов, у которых за спиной вместо винтовок рюкзаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24