– А я что говорил! Я тебе кого попало не пошлю.
– Да, да, говорили. Спасибо, – промямлил я смущенно и, затаив дух, ждал других вопросов. Зачем мне только понадобилось врать? Сказал бы: нет, пока не прочитал, и дело с концом. Причины можно выдумать какие угодно – мол, целый день пришлось провести в Министерстве иностранных дел, хлопотал об известном вам деле, вот время и пролетело, потом пришлось еще в Министерство обороны заскочить, словом, я вам завтра сам позвоню.
– Ну, убедился, что котелок у него варит? – продолжал генерал, скорее всего улыбаясь до ушей. – Хотя в эту, как ее… он втюрился крепко.
– Да, по всему видно.
– Чего ты там бормочешь? – повысил голос генерал – Догадываюсь, что ты подумал. Что вся эта история от начала до конца придумана. Сперва и я так думал. Уж очень похоже на дешевый детектив.
– Трудно найти более дешевого автора, чем сама жизнь, – изрек я осторожно, надеясь еще что-нибудь вытянуть из генерала.
– Верно, – согласился он. – Тут ты абсолютно прав, сколько раз приходилось сталкиваться… и все же… Ну да ладно, замнем для ясности. Что-то мне подсказывает: этот человек будет работать на совесть, не станет сидеть сложа руки.
– Дай бог, дай бог!
– Странный ты человек! В карты играешь с азартом, а когда… Нет, не понимаю я тебя.
– Но я ведь беру его, о чем же речь? – почти закричал я в трубку, спеша прекратить этот разговор. – Скажите, что я его жду… в удобное для него время. Только не завтра, завтра мне опять нужно в Министерство иностранных дел.
– Ладно, не завтра так не завтра, – сказал генерал. – Ему и так придется проститься со старой работой, дела сдать. Не жди его раньше, чем на той неделе.
– Чудесно, – обрадовался я, – на той неделе у меня будет гораздо больше свободного времени.
– Надеюсь, ты быстро введешь его в курс дела. Повторяю: он прямо горит желанием, – сказал генерал.
– Поспешишь – людей насмешишь.
– Ну вот, только пословиц не хватало. Слушай, я тебя не насилую. Сам решай.
– Что я и делаю.
– Тогда… до свидания. И поздравляю тебя с новой фуражкой!
– Фуражка? О чем вы? Скорее, с кокардой…
– Нет, ты просто неисправим, – рассмеялся генерал. – Ладно, кокарда так кокарда. У других и этого нет. А у него, кроме кокарды, еще и медалей не перечесть…
– У нас здесь не выставка, товарищ генерал. Генерал рассерженно бросил трубку.
Я был доволен собой: сумел-таки с честью выпутаться из дурацкой ситуации. В моем "да" определенно звучали отрицательные нотки, и он это почувствовал. Однако материал все-таки придется прочесть, а то еще снова захватят врасплох.
До полуночи читал. Ничего не скажешь, тот, кто все это писал, в своем деле толк знает, прекрасный рассказчик, настоящий писатель. Порой я настолько увлекался, что сигарета истлевала в пепельнице до фильтра. И вправду странная история! Почти невероятная. А вместе с тем и страшная, и мерзкая, и забавная, и глупая; глупая, если смотреть на нее с чисто человеческой точки зрения. Всем давно известно, что деньги портят человека, но чтобы до такой степени… Интересно, какую сумму предложил убийцам этот миллиардер? Уж, наверное, немалую, раз они с таким упорством преследовали жертву, охотились за ней в разных городах и странах.
Попытаюсь пересказать прочитанное своими слонами: мне было бы гораздо легче привести ее полностью, вы бы сами убедились, какие таланты работают в нашем управлении, однако личное дело есть все-таки личное дело. На белый свет оно может появиться, только пройдя через наше литературное бюро, то есть перестав быть личным делом и превратившись в материал, интересующий журналистов и писателей. Однако это дело едва ли туда попадет, раз главному действующему лицу предстоит работать у нас. Так что прошу прощения за сухость изложения и за то, что по профессиональным соображениям опускаю некоторые подробности. Впрочем, здесь, пожалуй, уместно оговориться, что я и впредь намерен так поступать, дабы не сделать общим достоянием те методы, которые мы используем. В конце концов, у каждой контрразведки свой язык, и в основе его отнюдь не эсперанто или таблица умножения.
Итак, во-первых, имя. Нет нужды пытаться запомнить его с самого начала, оно будет склоняться до последних строк этой книги. Самое обычное болгарское имя – Пырван Вылков. Да и человек, которому оно принадлежит, тоже ничем не выделяется. Биография у него даже скучноватая, но лишь до того момента, когда он вдруг оказался на волосок от гибели. Случилось это в Токио, в 1964 году во время Олимпийских игр. Пырван выступал в категории до семидесяти килограммов. С жеребьевкой ему не повезло: среди первых его соперников был японец Сасахара – обладавший прекрасной техникой, да еще ловкий, как кошка, борец, вдобавок довольно сильный для своего веса. Пырван начал проигрывать уже на седьмой минуте, набрав четыре штрафных очка. В следующей встрече ему пришлось схватиться с одним знаменитым русским, Петром Соболевым. Отец Петра – офицер военной разведки – попал в Болгарию с войсками маршала Толбухина. Когда части покинули страну, он остался работать в советской миссии до конца войны. Петру совсем не хотелось в самом начале турнира выступать против болгарина, но ничего не поделаешь – спорт есть спорт. А наш Пырван опять ушел с ковра побежденным, на этот раз по очкам. Согласно правилам, ему пришлось выйти из игры. Так он неожиданно оказался в положении "безработного" в олимпийской деревне. Можно себе представить, каково ему было! У всех тренировки, спортивная лихорадка, все окружены заботой, только на него ноль внимания, ни у кого не нашлось для него доброго слова в этот трудный момент. И вот – чтобы не мозолить другим глаза, ошиваясь в "Камадзаве", – он принялся с утра до ночи скитаться по незнакомому Токио. Он уходил никем незамеченный и также возвращался со стертыми от ходьбы ногами и совершенно обалдевший от усталости. Естественно, больше всего ему нравилась Гиндза – по мнению очевидцев, этот район Токио вполне мог бы соперничать с Бродвеем, а уж что касается изящества и фантазии, то здесь у него было явное превосходство. Однажды Пырван насчитал тринадцать комбинаций – одна другой красивее – геометрических фигур в пастельных тонах на рекламе пива "Сантори". Сказка, да и только – стоишь себе на тротуаре, задрав голову, вокруг толпа в белых рубашках и кимоно, и глазеешь, пока не заболит шея да не заслезятся глаза.
Что и говорить, красота! Но он чувствовал себя таким несчастным, ничто не могло заменить ему ковра. Даже Асакуза – злачное место, с его борделями, дешевыми киношками, гадалками, стриптизом, казино, турецкими банями, лотками с разным барахлом и ресторанчиками, где готовили национальные блюда. Он бесцельно шатался под огромными бумажными фонарями, под пестрыми гирляндами, свисавшими до уровня роста среднего японца, под страшными бумажными тиграми, смотрел на огромные афиши, изображавшие убийц в масках и полуголых, грудастых блондинок, и ему казалось, что все это какой-то кошмарный сон. Куда я попал? Зачем я здесь? – спрашивал он себя. Нередко его останавливали женщины в шелковых кимоно.
Они как тени возникали из темных подворотен, и их нежные пальцы скользили по его пиджаку, шарили под расстегнутой рубашкой, нежно касаясь густой поросли на груди. "Олимпико?" – тыкали они в значок на лацкане. "Йес". Следовал длинный певучий монолог по-японски, пересыпанный смутно знакомыми английскими словами, благодаря которым становилось ясно, что они бы не прочь, если бы… и так далее. Он, однако, не испытывал никакого влечения, хоть и трудно тут поверить парню в самом расцвете сил, которому нет и двадцати. Логичный вопрос: были ли у него деньги? Без них в Асакузе, что в горах без хлеба. Ему хватило бы на кассетофон и дешевенький трехдиапазонный транзистор. Эта скромная сумма в целости и сохранности лежала у него в кармане, когда однажды ночью он появился в "Така-баре" с намерением плюнуть на режим и выпить теплого сакэ. Пырван спросил, принимают ли они доллары, и получил утвердительный ответ. Тут же к нему подсела хрупкая гейша и замурлыкала что-то, как довольная кошечка, хотя он не проявил к ней никакого интереса, даже не глянул в ее сторону. (Гейша была, естественно, японка, но с крашеными пепельными волосами и одета по-европейски, в туфельках на высоких каблуках. Глаза у нее были совсем не раскосые – тут не обошлось без хирургического вмешательства, с помощью скальпеля сделать это проще простого. Звали ее Михоко-сан). Когда девушка поняла, что иностранец равнодушен к ее прелестям, она попыталась привлечь его внимание к соседнему столику. Там желающим делали разноцветные татуировки; несколько чернокожих моряков терпеливо ждали своей очереди. Пырван Вылков, естественно, не знал, что японцы во всем мире славятся как мастера татуировки, что они превратили это дело в такое же высокое искусство, как икэбана. Но увиденное достаточно красноречиво свидетельствовало – ремесло это поставлено здесь на широкую ногу и процветает. Сам же мастер, у которого наколки сплошь покрывали грудь, плечи и руки, служил собственному предприятию живой рекламой. Пырван вытащил русско-японский разговорник и спросил, сколько стоит такая татуировка. Услышав цену, он вернулся на свое место и заказал еще сакэ, оно по крайней мере было дешево. Тогда Михоко-сан попыталась ему объяснить, что есть цены и цены – простой одноцветный рисунок стоил в несколько раз меньше, однако наш герой, хотя его и привлекала возможность похвастаться перед девушками и друзьями изображением какой-нибудь русалки, чья грудь соблазнительно вздымается, когда сокращаются мускулы, отрицательно покачал головой: лишаться транзистора ему не хотелось. И здесь, пожалуй, следует указать достойный подражания пример: гейша не покинула его, как поступила бы на ее месте любая европейская представительница ее цеха. Ни нежности, ни предупредительности у нее не убавилось. Она подносила ему зажигалку, подливала сакэ, готовая в любой момент, по малейшему с его стороны знаку, пересесть к нему на колени. Никакого впечатления не производили на нее страстные взгляды одинокого моряка за стойкой бара, демонстративно пересчитывавшего толстую пачку западногерманских марок. Более того, Михоко-сан ограничивалась пивом, не заказывая виски или французского коньяка, так что проценты ей набегали ничтожные. Нет, не напрасно называют Токио раем для мужчин!
Сакэ – слабая водка, в ней всего каких-то восемнадцать градусов, пьют его подогретым и по всей Японии подают в двухсотграммовых синих бутылочках, похожих на вазочки. Уже третья такая вазочка стояла перед Пырваном, и посетители смотрели на него с восхищением и удивлением. Именно тогда он заметил, что его рисует старый морщинистый японец в темно-коричневом кимоно из грубой материи и деревянных сандалиях на босу ногу. Пырван невольно приосанился, стал позировать. Почему бы и вправду не увезти из Токио сувенир пооригинальнее? Другие покупают пуловеры, куртки, рубашки, отрезы, а он вот купит собственный портрет, повесит его на стену над кроватью как память о своем невезенье. Он скомкал в кулаке три банкноты по сто йен, в общей сложности триста – как раз столько, сколько стоила не очень долгая прогулка на такси по бескрайнему Токио. Однако старик медлил, карандаш его все реже касался бумаги, во взгляде проскользнула какая-то беспомощность. Пырван не выдержал. Он подошел к художнику и попросил показать рисунок. Старик взглянул на него невидящими глазами, но, поняв, о чем его просят, вдруг смутился, будто пойманный с поличным воришка, и быстро порвал рисунок, а потом сунул жилистый кулачок в бездонный карман кимоно. Вытащив руку из кармана, он растопырил пальцы: мол, смотри – ничего нет! Пристыженный Пырван вернулся к своему столику.
Через минуту старик, стуча деревянными подметками, подошел к нему, низко поклонился и попросил разрешения присесть. А спустя совсем немного времени он уже рисовал что-то на руке борца, чуть ниже локтя. Рисунок представлял собой голову девушки с цветком в волосах. Мягкий карандаш скользил по смуглой коже ужасно медленно, и это раздражало Пырвана, однако уверенные движения старика внушали уважение, и он не смел шевельнуться. В то же время мастер-татуировщик, не прекращая работы, начал выкрикивать какие-то колкости в их адрес, причем довольно сердито. Все посмеивались, только старик оставался по-прежнему серьезен. Кончив наконец работу, он поднял руку Пырвана, словно та была каким-то неодушевленным предметом, и прищурил глаза, как это делают настоящие художники. Смех в баре стал еще громче. Старик долго держал его руку почти на уровне своих глаз, потом осторожно опустил, встал, еще раз поклонился Пырвану, что-то пробормотал японке и ушел, громко стуча грубыми деревянными подметками.
– Что он сказал? – спросил Пырван на языке жестов. Точно так же Михоко-сан объяснила, что, если рисунок ему не нравится, его можно стереть.
Стереть? Пырван сразу понял, что не сделает этого. Не то, чтобы он был так уж без ума от этого рисунка – упаси бог! – но с его собственной руки на него смотрели глаза какой-то очень своей, знакомой девушки. "Старик будто в душу мне влез и там увидел это лицо и платочек, и цветок, и ямочки на щеках…" Мастер-татуировщик подошел к Пырвану, посмотрел и презрительно фыркнул. Потом красноречиво провел рукой по роскошной своей груди, давая понять, что согласен сделать ему татуировку почти даром – "олимпико", как-никак, дружба (по-японски) и прочее. В конце концов он действительно начал выкалывать рисунок, пользуясь, по желанию Пырвана, моделью старика. Гак на руке болгарина было увековечено личико девушки его мечты. Борец сердечно поблагодарил мастера, попрощался с гейшей и, выйдя на улицу, стал ловить такси. Он тайком посматривал на свою руку и все больше влюблялся в эту девушку. "Буду искать ее и найду! И знаю где. Осточертел мне этот Токио, скорей бы домой…"
А теперь начинается самая важная часть нашей истории. Ему надоело ждать такси, и он пошел пешком, ориентируясь по телевизионной башне. Ясно, что до олимпийской деревни добраться удастся лишь к утру, ну и что? Его никто не ждет, никому нет дела до того, как он расходует свою энергию. Да и теперь он не один! "Настоящий волшебник этот старик! Каких-то несколько линий, а лицо как живое. Может, поцеловать ее?.." Японские фонарики мерцали в переулках, в их призрачном свете деревянные домики казались совсем кукольными. Сеял мелкий, как пудра, дождик, улочки становились все более кривыми и узкими, тишина – все более гулкой. Вдруг за спиной послышалось тарахтенье мотора. Он оглянулся, и в тот же миг ослепительно блеснули фары и машина на бешеной скорости промчалась в нескольких от него сантиметрах. Пырван еле успел прижаться к стене. В машине сидели какие-то типы в широкополых шляпах. Автомобиль занесло на повороте, он исчез.
Миг спустя его снова ослепили фары. Он предусмотрительно прижался к стене, но приземистый автомобиль мчался прямо на него. Наверное, Пырвана раздавили бы в лепешку, но в последний момент он сообразил, что остается один-единственный выход: высоко подпрыгнуть и броситься прямо на летящий навстречу капот. Глухой удар, звон стекла, скрежет тормозов – и, перекувыркнувшись, он снова оказался на мостовой. Из машины выскочили мужчины в масках и широкополых шляпах, их было человек пять-шесть, блеснули ножи. Пырван ничком бросился в ноги тому, кто был ближе всех, поднял его и как тяжелый мешок швырнул на нападавших. Парни в масках такого сопротивления не ожидали – наступило замешательство; это дало возможность борцу сбить с ног еще двоих и убежать. Остальные преследовали его молчаливо: стрелять они стали, лишь когда поняли, что жертва сумеет ускользнуть. Слава богу, промазали и поспешно вернулись к машине, поскольку издалека послышался звук полицейской сирены. Не желая привлекать к себе внимание, Пырван дожидаться блюстителей порядка не стал. Он свернул в какой-то переулок и затерялся в хитросплетении токийских улочек.
О случившемся он никому не сказал; только в Софии похвастался приятелям, но те над ним посмеялись: мол, из Японии приехал, из страны гангстеров, что угодно можно выдумать – грабеж, нападение, убийство – да и легко строить из себя героя, когда уличить во лжи некому!
– Так ведь во время Олимпийских игр в Токио не было зарегистрировано ни одного крупного преступления, – подал голос один из его приятелей, читавший путевые заметки двух болгарских журналистов. – Газеты врут, или ты нам лапшу на уши вешаешь? Писали же, что японская полиция заключила с гангстерами перемирие на время Олимпиады, они даже сами, вроде, следили, чтобы все было тихо. Кому же верить? Похоже, призывы к патриотизму не на всех подействовали, иначе как объяснить нападение на участника Игр?
– Те гангстеры были не японцы, могу поклясться, – ответил Пырван.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24