Вокруг не было ни души. Это показалось ему зловещим предзнаменованием. В темном входе он натолкнулся на испуганного офицера, который явно готовился бежать. Это был дежурный. Узнав Амурат-бея, он смущенно отдал ему честь и отступил назад.
Амурат-бей молчал, словно не зная, как задать интересующий его вопрос.
– Что, здесь никого нет? – наконец спросил он, стараясь сохранить спокойствие.
– Все уехали, ваше превосходительство, – ответил дежурный, вытягиваясь в струнку и всем своим видом показывая, что снимает с себя всякую ответственность.
– А кто остался в городе? – не глядя на него, спросил Амурат-бей.
– Только патрули и военная часть у вокзала…
– Мост разрушен?
– Так точно, его подожгли еще вчера вечером…
Взяв лампу из рук дежурного, Амурат-бей стал подниматься по лестнице. Офицер шел позади.
Двери кабинетов были распахнуты, внутри царил мрак.
– Секретные архивы взяты?
– Еще вчера утром их послали под усиленным конвоем в Гюмюрджину.
Амурат-бей вошел в свой кабинет, обвел его взглядом. Ящики письменного стола были вытащены, дверцы взломаны. Стулья собраны в один угол.
Он медленно приблизился к окну. Снаружи царил мрак. На оконном стекле он увидел лишь свое отражение – человек с лампой в руке, заросший щетиной, с глубокими морщинами на лице. Он показался себе страшным.
Амурат-бей оглянулся. Он был один: дежурный вышел в коридор. Он поставил лампу на стол, посмотрел на пустые ящики.
«Все кончено! Есть ли еще что-нибудь, что надо уничтожить?»
Он провел рукой по лбу. И вдруг вспомнил о втором экземпляре плана румелийской обороны, который из-за осторожности хранил дома. Взяв лампу, он быстрым шагом спустился вниз. Дежурный офицер уже надел шинель и сейчас что-то заворачивал в пакет. Его ждал ординарец, державший под уздцы оседланного коня.
Амурат-бей поставил лампу на какой-то ящик у входа и резко спросил офицера:
– У вас есть приказ о том, чтобы покинуть здание мютесарифства?
Офицер пожал плечами.
– Некому его дать, – невозмутимо ответил он, застегивая пуговицы шинели.
Один за другим раздались два взрыва. Здание задрожало. По-видимому, взорвались мины замедленного действия, заложенные в основание моста, чтобы привести его в полную негодность.
В свете лампы лицо дежурного казалось тупым и равнодушным. Амурат-бей с презрением отвернулся и быстро вышел. Вскочил на коня и понесся по темным безлюдным улицам к Небеттепе.
Поднявшись на улицу над Тахтакале, Амурат-бей оглянулся. Город был окутан тьмой, лишь еще догорало несколько военных складов, подожженных утром. Пламя затухало, испуская удушливый дым, низко стелившийся над крышами домов.
На другом берегу Марицы, где уже были русские, стояла подозрительная тишина. Со стороны Кадиево и Айрени не доносилось ни единого выстрела. Судя по всему, Осман Нури-паша отступил к Родопам, оставив линию фронта перед городом.
Амурат-бей пришпорил коня, и тот пошел рысью. Копыта звонко цокали по булыжной мостовой. В окнах домов было темно, казалось, что их обитатели исчезли навсегда.
Повернув возле новой церкви, Амурат-бей увидел, что окна верхнего крыла дома Аргиряди, где он жил, освещены. Впервые за весь этот день он почувствовал облегчение. Невольно перевел взгляд на нижнее крыло, но высокая ограда мешала увидеть отсюда окно Софии.
Амурат-бей спрыгнул с коня и вошел во двор. Сквозь заиндевелые ветви деревьев увидел, что в ее комнате тоже горит свет.
В его истерзанную, усталую душу вдруг нахлынуло спокойствие, словно морозной ночью внезапно повеяло теплом.
Он остановился возле ее входа, на миг заколебался. Потом горько усмехнулся. Он понял, что это просто слабость, что в мысли о Софии он ищет убежище от полного крушения, которое его постигло.
Заложив руки за спину, Амурат-бей пошел по самшитовой аллее к своему входу.
У дверей, рядом с зажженным фонарем стоял на посту часовой – худой курносый солдат. В оставленном почти всеми городе он с тупым безразличием нес свою службу.
– Где сержант? – спросил Амурат-бей, поднимаясь по лестнице В глубине коридора возникла полная плечистая фигура сержанта.
– Слушаю, ваше превосходительство! – щелкнул он каблуками.
– Тотчас уводи людей, – приказал Амурат-бей, – берите лошадей и отправляйтесь к Станимаку. Присоединитесь к первой же нашей части, которую нагоните. Я найду вас позднее… Быстро!..
Сержант заторопился выполнять приказ.
Амурат-бей поднялся по лестнице. В его комнате было холодно и темно. Он вынул из кармана связку ключей, ощупью нашел в ней ключ от сейфа. Подойдя к стене, нащупал замочную скважину. Замок щелкнул, дверца сейфа бесшумно открылась. Он пошарил рукой внутри, но ладонь ощутила лишь холодное дно сейфа.
Амурат-бей бросился к столу. Нашел свечу, зажег ее. Со свечой в руке вернулся к сейфу, осмотрел его. Сейф был пуст.
Амурат-бей оцепенел, но мозг его лихорадочно работал. Неожиданно в голове его блеснула мысль.
Неужели русские узнали о румелийской обороне благодаря его плану?! Амурат-бей вскинул голову, с трудом глотнул воздух. На потолке застыла его тень – огромная, уродливая. Мозг продолжал работать. Кто это мог сделать – окружавшие его люди, охрана? Он подозрительно оглядел стены. Отошел к столу, оперся о него. Он тяжело дышал, чувствовал, что силы его покидают. Опустился на стул, расстегнул ворот мундира, потом бессмысленно уставился на пламя свечи.
В городе слышалась ружейная стрельба – беспорядочная и далекая.
Внезапно в глазах Амурат-бея появилось осмысленное выражение. Он медленно выпрямился, сунул руку во внутренний карман. Мгновение поколебавшись, вытащил бледно-розовый шелковый платочек Софии.
– А-а-а… – вырвался из его груди болезненный стон. – Какой же я был дурак! Но как она могла пробраться сюда?
Со свечой в руке он вышел в коридор. Оглянулся по сторонам и вдруг заметил в глубине коридора дверь, ведущую к туннелю, связывающему два крыла дома Аргиряди.
– Да… – произнес он вслух.
Поставив на пол свечу, он подошел к двери. Он чувствовал, что все вокруг него рушится, летит в бездну. Подергал ручку – дверь была заперта. Тогда он изо всех сил нажал на нее плечом, и она, затрещав, распахнулась.
Значит, она пробралась по этому ходу. Амурат-бей продвигался вперед впотьмах, лавируя между балками, покрытыми пылью и паутиной. Добравшись до другого конца туннеля, он уперся в дверь. Толкнул ее – она была незаперта. Он очутился в широком коридоре верхнего этажа дома Аргиряди.
Амурат-бей огляделся вокруг. Под одной из дверей виднелась полоска света. Он направился туда.
Проводив Бориса, София быстро вынула черный шерстяной костюм, переоделась, положила в дорожную сумку все необходимые вещи.
Посмотрела на часики на отвороте жакета: было полдевятого. Надо спешить: фаэтон, наверное, уже ждал ее возле церкви. Она задернула окно наполовину занавеской, как условились с Борисом. И вдруг вспомнила о синем аметисте. Ей захотелось надеть брошку в этот вечер. Войдя в комнату отца, она открыла сейф и вынула брошку. Вернувшись к себе, приколола ее, стоя перед зеркалом.
«Где сейчас Борис?…» – подумала она, глядя на темные переливы камня.
Волосы у нее растрепались. Она поправила их рукой. Потом, улыбнувшись, взяла гребень и подняла руки над головой. И тогда увидела в зеркале Амурат-бея, появившегося в дверном проеме.
Опустив руки, София медленно обернулась. Счастливый блеск в ее глазах угас, сменившись холодным ожиданием. Тяжелое предчувствие стеснило грудь. По спине пробежали мурашки, но внешне она осталась спокойна.
С минуту дочь Аргиряди и Амурат-бей молча смотрели друг на друга. В напряженной тишине словно бы ощущался некий вызов.
Амурат-бей следил за каждым ее движением, за выражением ее лица. И в холодном, тревожном выражении ее глаз угадал подтверждение своему подозрению.
Сделав два шага вперед, он спросил хриплым, чужим голосом:
– Это вы взяли план из сейфа в моей комнате?
София чуть заметно вздрогнула. Она никогда не думала, что ей придется отвечать на такой вопрос. Как надо на него ответить? Как поступил бы Борис? Ей ничего не приходило в голову. Но она почувствовала, что лгать бесполезно. Никогда в жизни она не лгала. Не унизит себя ложью и перед этим турком. Она посмотрела на него холодным взглядом и произнесла ясно и твердо:
– Да. Я взяла ваш план…
Для Амурат-бея это прозвучало, как выстрел. За всю свою долгую военную жизнь он ни разу не слышал подобного ответа, тем более не ожидал услышать его сейчас. Он почувствовал себя сраженным, униженным до предела. Это чувство завладевало им все больше, туманило сознание, пробуждало в нем первобытный инстинкт отмщения, уничтожения.»
Рука его потянулась к кобуре и вытащила пистолет. София продолжала стоять неподвижно в своем черном костюме – немного бледная и удивительно спокойная.
«Точно так было на мосту, – подумала она, – как это напоминает Бориса…» И эта мысль вызвала в ней тайное чудесное волнение, разлившееся теплом, согревающим ее окоченевшие от напряжения руки.
Амурат-бей продолжал смотреть на нее. Глаза ее были глубокими, синими и очень спокойными. Это спокойствие явилось для него последним ударом. Легкая краска выступила у нее на щеках. Рука его дрогнула. Сейчас должно было случиться самое ужасное, самое позорное: он хотел опустить пистолет. Усилием воли он вернул себе прежнее чувство – жажду мести. И сознавая, что никогда в жизни не встречал ничего более прекрасного, нажал на спуск.
Прогремел выстрел – один, другой, третий.
София покачнулась, словно собиралась сделать шаг вперед, потом наклонилась и упала ничком на пол, вытянув вперед руку.
Амурат-бей вышел. Ноги у него подгибались, глаза застилало туманом.
Он пересек двор, у входа в свое крыло, где еще горел оставленный солдатами фонарь, обернулся. Вверху, среди ветвей деревьев, смутно белел квадрат ее окна.
Амурат-бей провел рукой по лбу и пошел вниз по улице, ведущей к Марице.
Морозный воздух постепенно приводил его в чувство в сознании стало проясняться все, что случилось за день.
Остановившись, он посмотрел вниз. Там, на нижних улицах, пели солдаты, неслись вскачь кони.
Русские вошли в Пловдив. Это были их эскадроны.
Только сейчас Амурат-бей заметил, что он без шинели и головного убора. Нащупав на поясе пистолет, бегом бросился к темному берегу реки. Добежав до сгоревших складов старых казарм, он увидел, что рядом с разрушенным мостом русские спускают на воду понтоны. В свете костров фигуры людей казались гигантскими.
Со стороны Каршияка доносились голоса болгар. Местные жители загоняли в реку телеги, чтобы укрепить понтонный мост, по которому должны были пройти войска и орудия. Пение драгун затихло, слышалась лишь ожесточенная стрельба где-то южнее. Вероятно, русские атаковали вокзал.
Амурат-бей посмотрел на темную ширь реки, на холодное ночное небо, и ему показалось, что мир замкнулся именно здесь. Дальше были лишь непроницаемый мрак и пустота. Он расстегнул кобуру и вынул пистолет. Нет, не здесь! Его труп не должен достаться врагу, когда завтра тот будет торжествовать победу в этом городе. Он быстро двинулся вдоль берега и неожиданно увидел во льду огромную трещину, в которой колыхалась темная вода Марицы.
Да, здесь. Тут от его трупа ничего не останется. Он сунул руку в карман, чтобы проверить, нет ли у него с собой каких-нибудь документов, которые не должны попасть к неприятелю.
Амурат-бей сделал глубокий вдох. Ледяной воздух бурно и освежающе хлынул в его легкие. Он сунул дуло пистолета в рот и, глядя на черную поверхность воды, нажал на спуск.
24
Подойдя к дому Доцова, Грозев увидел свет в нижней комнате и понял, что Рабухин уже ждет его.
Он постучал, как было условлено, и дверь открылась. Рабухин стоял в глубине комнаты возле ящика, обитого внутри белой жестью. В одну стенку ящика было вставлено стекло в форме буквы «Г». Это был фонарь, с помощью которого надо было сигналить наблюдателям на противоположном берегу.
– Вот, – Рабухин поднял ящик и поставил его на стол, – готово!..
Из внутренней комнаты вошел Матей Доцов с тремя большими керосиновыми лампами в руках. Поставив их на стол, он снял стекла, тщательно протер.
– Ну, теперь надо поднять фонарь на чердак! – сказал Рабухин. Вдвоем с Грозевым они осторожно понесли ящик. Впереди шел Матей с горящей свечой.
Чердачная каморка Бруцева была ледяной. На нарах семинариста валялось одеяло. На других нарах в углу лежали вещи Искро. Увидев этот маленький узелок, Грозев вдруг ощутил, что будто снова встретился с юношей.
Матей распахнул слуховое окно. С Марицы дул холодный ветер. Посмотрев на часы, Рабухин зажег лампы и закрыл стеклянную стенку ящика куском картона. Втроем они подняли ящик и поставили на крышу перед окном.
– Сейчас поймем, дошли ли уговор о сигнализации и маркировка до наших, – проговорил Рабухин, всматриваясь в противоположный берег.
В квартале Каршияк на берегу реки горели костры, возле них ощущалось необычное оживление.
Взяв бинокль, Рабухин внимательно оглядел берег на всем его протяжении.
– Господа, – медленно произнес он, – саперы передового отряда наводят понтонный мост…
Опустив бинокль, он взволнованно добавил:
– Завтра войска Креденера или Шувалова будут в Пловдиве!..
Внезапно загремело одно из орудий на склоне холма. Его поддержали другие орудия.
На том берегу движение усилилось. Рабухин беспокойно взглянул на часы. Ветер завывал над темными крышами города. Высунув головы из слухового окна, все трое напряженно всматривались в неясные очертания Каршияка. Неожиданно над кварталом вспыхнула зеленая ракета. Взлетев в вышину, огонь ее угас. Потом одна за другой вспыхнули три красные ракеты.
– Маркировка дошла, – успокоился Рабухин. – Сейчас должны дать световой сигнал…
Грозев до боли в глазах всматривался в то место, откуда выстрелили ракеты. Сейчас темнота там словно сгустилась. Неожиданно вдалеке, будто из-под воды, сверкнул зеленый квадрат. Свет стал ярче, потом погас. Затем через равные интервалы началась сигнализация. Воздух раскалывался от орудийных залпов, но далекие огоньки, спокойно и уверенно, продолжали то вспыхивать, то гаснуть. Немного погодя ответил Рабухин. Напротив подтвердили получение. Рабухин обернулся.
– Лишь одно из орудий, – сказал он, – в состоянии обстреливать участок понтонных работ. Мы с Матеем пойдем на разведку в его расположение. Ты, – обратился он к Грозеву, – останешься здесь. Когда с другого берега взлетит ракета, дашь двукратный сигнал с интервалом в минуту.
Рабухин и Доцов молча ушли. В Каршияке загоралось все больше костров. Преодолев первоначальную растерянность, саперы усиленно продолжали свое дело.
Грозев оглянулся на холм. Потом взор его скользнул по вещам Искро. Над городом плыл белесый туман.
Орудия на холме снова открыли огонь. Попадения были неточными но все ближе к понтонам. С улиц возле мечети Джумая слышались ружейные выстрелы. Стреляли и возле моста. Какая долгая ночь!
Грозев смотрел в бинокль на противоположный берег.
– Быстрее, – услышал он вдруг голос Рабухина у себя за спиной, – у орудия всего четыре человека, никакой охраны… Пошли!..
Тетка Шина вытащила из сундука три ружья и дала им. Потом, стоя в дверях, перекрестилась, когда они, перепрыгивая через изгороди, устремились вниз по холму.
Двигаясь напрямик, они вскоре добрались до каменного укрепления, где находилось орудие. Дверь была открыта. В свете горящих факелов было видно, как возле орудия суетится прислуга. Офицер вычислял координаты, затем отошел, чтобы вложили снаряд. Стрельба возле Джумаи становилась все ожесточеннее.
– Внимание! – прошептал Грозев, заряжая ружье.
Он скользнул к двери, Рабухин и Доцов последовали за ним. Толкнув дверь ногой и выстрелив в воздух, Грозев крикнул по-турецки:
– Ни с места!
Рабухин и Доцов вместе с ним кинулись вниз по лестнице с ружьями наперевес.
Офицер протянул было руку к кобуре, но, увидев перед собой дула ружей, поднял руки и глухо произнес:
– Сдаюсь…
Рабухин и Доцов бросились на него, обезоружили и, сорвав с орудия тяговый канат, связали всех пленных и заставили лечь на землю.
Вдруг совсем рядом раздался ружейный выстрел. Что-то крикнули по-турецки. Матей бросился к двери и задвинул изнутри железным засовом.
Послышались еще выстрелы. Связанные пленные беспокойно зашевелились. Раздалось несколько взрывов гранат. Мимо укрепления галопом проскакали всадники. Одна группа, потом другая. Кто-то с силой ударил в дверь. Рабухин, Грозев и Доцов, заняв позицию возле орудия, зарядили ружья.
– Сложи оружие! – громко крикнули по-турецки.
Затем наступила тишина.
И в этой тишине совсем ясно послышался голос, произнесший тихо по-русски:
– Друзин, зайди с другой стороны! Если не откроют, бросишь гранату!
Трое переглянулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Амурат-бей молчал, словно не зная, как задать интересующий его вопрос.
– Что, здесь никого нет? – наконец спросил он, стараясь сохранить спокойствие.
– Все уехали, ваше превосходительство, – ответил дежурный, вытягиваясь в струнку и всем своим видом показывая, что снимает с себя всякую ответственность.
– А кто остался в городе? – не глядя на него, спросил Амурат-бей.
– Только патрули и военная часть у вокзала…
– Мост разрушен?
– Так точно, его подожгли еще вчера вечером…
Взяв лампу из рук дежурного, Амурат-бей стал подниматься по лестнице. Офицер шел позади.
Двери кабинетов были распахнуты, внутри царил мрак.
– Секретные архивы взяты?
– Еще вчера утром их послали под усиленным конвоем в Гюмюрджину.
Амурат-бей вошел в свой кабинет, обвел его взглядом. Ящики письменного стола были вытащены, дверцы взломаны. Стулья собраны в один угол.
Он медленно приблизился к окну. Снаружи царил мрак. На оконном стекле он увидел лишь свое отражение – человек с лампой в руке, заросший щетиной, с глубокими морщинами на лице. Он показался себе страшным.
Амурат-бей оглянулся. Он был один: дежурный вышел в коридор. Он поставил лампу на стол, посмотрел на пустые ящики.
«Все кончено! Есть ли еще что-нибудь, что надо уничтожить?»
Он провел рукой по лбу. И вдруг вспомнил о втором экземпляре плана румелийской обороны, который из-за осторожности хранил дома. Взяв лампу, он быстрым шагом спустился вниз. Дежурный офицер уже надел шинель и сейчас что-то заворачивал в пакет. Его ждал ординарец, державший под уздцы оседланного коня.
Амурат-бей поставил лампу на какой-то ящик у входа и резко спросил офицера:
– У вас есть приказ о том, чтобы покинуть здание мютесарифства?
Офицер пожал плечами.
– Некому его дать, – невозмутимо ответил он, застегивая пуговицы шинели.
Один за другим раздались два взрыва. Здание задрожало. По-видимому, взорвались мины замедленного действия, заложенные в основание моста, чтобы привести его в полную негодность.
В свете лампы лицо дежурного казалось тупым и равнодушным. Амурат-бей с презрением отвернулся и быстро вышел. Вскочил на коня и понесся по темным безлюдным улицам к Небеттепе.
Поднявшись на улицу над Тахтакале, Амурат-бей оглянулся. Город был окутан тьмой, лишь еще догорало несколько военных складов, подожженных утром. Пламя затухало, испуская удушливый дым, низко стелившийся над крышами домов.
На другом берегу Марицы, где уже были русские, стояла подозрительная тишина. Со стороны Кадиево и Айрени не доносилось ни единого выстрела. Судя по всему, Осман Нури-паша отступил к Родопам, оставив линию фронта перед городом.
Амурат-бей пришпорил коня, и тот пошел рысью. Копыта звонко цокали по булыжной мостовой. В окнах домов было темно, казалось, что их обитатели исчезли навсегда.
Повернув возле новой церкви, Амурат-бей увидел, что окна верхнего крыла дома Аргиряди, где он жил, освещены. Впервые за весь этот день он почувствовал облегчение. Невольно перевел взгляд на нижнее крыло, но высокая ограда мешала увидеть отсюда окно Софии.
Амурат-бей спрыгнул с коня и вошел во двор. Сквозь заиндевелые ветви деревьев увидел, что в ее комнате тоже горит свет.
В его истерзанную, усталую душу вдруг нахлынуло спокойствие, словно морозной ночью внезапно повеяло теплом.
Он остановился возле ее входа, на миг заколебался. Потом горько усмехнулся. Он понял, что это просто слабость, что в мысли о Софии он ищет убежище от полного крушения, которое его постигло.
Заложив руки за спину, Амурат-бей пошел по самшитовой аллее к своему входу.
У дверей, рядом с зажженным фонарем стоял на посту часовой – худой курносый солдат. В оставленном почти всеми городе он с тупым безразличием нес свою службу.
– Где сержант? – спросил Амурат-бей, поднимаясь по лестнице В глубине коридора возникла полная плечистая фигура сержанта.
– Слушаю, ваше превосходительство! – щелкнул он каблуками.
– Тотчас уводи людей, – приказал Амурат-бей, – берите лошадей и отправляйтесь к Станимаку. Присоединитесь к первой же нашей части, которую нагоните. Я найду вас позднее… Быстро!..
Сержант заторопился выполнять приказ.
Амурат-бей поднялся по лестнице. В его комнате было холодно и темно. Он вынул из кармана связку ключей, ощупью нашел в ней ключ от сейфа. Подойдя к стене, нащупал замочную скважину. Замок щелкнул, дверца сейфа бесшумно открылась. Он пошарил рукой внутри, но ладонь ощутила лишь холодное дно сейфа.
Амурат-бей бросился к столу. Нашел свечу, зажег ее. Со свечой в руке вернулся к сейфу, осмотрел его. Сейф был пуст.
Амурат-бей оцепенел, но мозг его лихорадочно работал. Неожиданно в голове его блеснула мысль.
Неужели русские узнали о румелийской обороне благодаря его плану?! Амурат-бей вскинул голову, с трудом глотнул воздух. На потолке застыла его тень – огромная, уродливая. Мозг продолжал работать. Кто это мог сделать – окружавшие его люди, охрана? Он подозрительно оглядел стены. Отошел к столу, оперся о него. Он тяжело дышал, чувствовал, что силы его покидают. Опустился на стул, расстегнул ворот мундира, потом бессмысленно уставился на пламя свечи.
В городе слышалась ружейная стрельба – беспорядочная и далекая.
Внезапно в глазах Амурат-бея появилось осмысленное выражение. Он медленно выпрямился, сунул руку во внутренний карман. Мгновение поколебавшись, вытащил бледно-розовый шелковый платочек Софии.
– А-а-а… – вырвался из его груди болезненный стон. – Какой же я был дурак! Но как она могла пробраться сюда?
Со свечой в руке он вышел в коридор. Оглянулся по сторонам и вдруг заметил в глубине коридора дверь, ведущую к туннелю, связывающему два крыла дома Аргиряди.
– Да… – произнес он вслух.
Поставив на пол свечу, он подошел к двери. Он чувствовал, что все вокруг него рушится, летит в бездну. Подергал ручку – дверь была заперта. Тогда он изо всех сил нажал на нее плечом, и она, затрещав, распахнулась.
Значит, она пробралась по этому ходу. Амурат-бей продвигался вперед впотьмах, лавируя между балками, покрытыми пылью и паутиной. Добравшись до другого конца туннеля, он уперся в дверь. Толкнул ее – она была незаперта. Он очутился в широком коридоре верхнего этажа дома Аргиряди.
Амурат-бей огляделся вокруг. Под одной из дверей виднелась полоска света. Он направился туда.
Проводив Бориса, София быстро вынула черный шерстяной костюм, переоделась, положила в дорожную сумку все необходимые вещи.
Посмотрела на часики на отвороте жакета: было полдевятого. Надо спешить: фаэтон, наверное, уже ждал ее возле церкви. Она задернула окно наполовину занавеской, как условились с Борисом. И вдруг вспомнила о синем аметисте. Ей захотелось надеть брошку в этот вечер. Войдя в комнату отца, она открыла сейф и вынула брошку. Вернувшись к себе, приколола ее, стоя перед зеркалом.
«Где сейчас Борис?…» – подумала она, глядя на темные переливы камня.
Волосы у нее растрепались. Она поправила их рукой. Потом, улыбнувшись, взяла гребень и подняла руки над головой. И тогда увидела в зеркале Амурат-бея, появившегося в дверном проеме.
Опустив руки, София медленно обернулась. Счастливый блеск в ее глазах угас, сменившись холодным ожиданием. Тяжелое предчувствие стеснило грудь. По спине пробежали мурашки, но внешне она осталась спокойна.
С минуту дочь Аргиряди и Амурат-бей молча смотрели друг на друга. В напряженной тишине словно бы ощущался некий вызов.
Амурат-бей следил за каждым ее движением, за выражением ее лица. И в холодном, тревожном выражении ее глаз угадал подтверждение своему подозрению.
Сделав два шага вперед, он спросил хриплым, чужим голосом:
– Это вы взяли план из сейфа в моей комнате?
София чуть заметно вздрогнула. Она никогда не думала, что ей придется отвечать на такой вопрос. Как надо на него ответить? Как поступил бы Борис? Ей ничего не приходило в голову. Но она почувствовала, что лгать бесполезно. Никогда в жизни она не лгала. Не унизит себя ложью и перед этим турком. Она посмотрела на него холодным взглядом и произнесла ясно и твердо:
– Да. Я взяла ваш план…
Для Амурат-бея это прозвучало, как выстрел. За всю свою долгую военную жизнь он ни разу не слышал подобного ответа, тем более не ожидал услышать его сейчас. Он почувствовал себя сраженным, униженным до предела. Это чувство завладевало им все больше, туманило сознание, пробуждало в нем первобытный инстинкт отмщения, уничтожения.»
Рука его потянулась к кобуре и вытащила пистолет. София продолжала стоять неподвижно в своем черном костюме – немного бледная и удивительно спокойная.
«Точно так было на мосту, – подумала она, – как это напоминает Бориса…» И эта мысль вызвала в ней тайное чудесное волнение, разлившееся теплом, согревающим ее окоченевшие от напряжения руки.
Амурат-бей продолжал смотреть на нее. Глаза ее были глубокими, синими и очень спокойными. Это спокойствие явилось для него последним ударом. Легкая краска выступила у нее на щеках. Рука его дрогнула. Сейчас должно было случиться самое ужасное, самое позорное: он хотел опустить пистолет. Усилием воли он вернул себе прежнее чувство – жажду мести. И сознавая, что никогда в жизни не встречал ничего более прекрасного, нажал на спуск.
Прогремел выстрел – один, другой, третий.
София покачнулась, словно собиралась сделать шаг вперед, потом наклонилась и упала ничком на пол, вытянув вперед руку.
Амурат-бей вышел. Ноги у него подгибались, глаза застилало туманом.
Он пересек двор, у входа в свое крыло, где еще горел оставленный солдатами фонарь, обернулся. Вверху, среди ветвей деревьев, смутно белел квадрат ее окна.
Амурат-бей провел рукой по лбу и пошел вниз по улице, ведущей к Марице.
Морозный воздух постепенно приводил его в чувство в сознании стало проясняться все, что случилось за день.
Остановившись, он посмотрел вниз. Там, на нижних улицах, пели солдаты, неслись вскачь кони.
Русские вошли в Пловдив. Это были их эскадроны.
Только сейчас Амурат-бей заметил, что он без шинели и головного убора. Нащупав на поясе пистолет, бегом бросился к темному берегу реки. Добежав до сгоревших складов старых казарм, он увидел, что рядом с разрушенным мостом русские спускают на воду понтоны. В свете костров фигуры людей казались гигантскими.
Со стороны Каршияка доносились голоса болгар. Местные жители загоняли в реку телеги, чтобы укрепить понтонный мост, по которому должны были пройти войска и орудия. Пение драгун затихло, слышалась лишь ожесточенная стрельба где-то южнее. Вероятно, русские атаковали вокзал.
Амурат-бей посмотрел на темную ширь реки, на холодное ночное небо, и ему показалось, что мир замкнулся именно здесь. Дальше были лишь непроницаемый мрак и пустота. Он расстегнул кобуру и вынул пистолет. Нет, не здесь! Его труп не должен достаться врагу, когда завтра тот будет торжествовать победу в этом городе. Он быстро двинулся вдоль берега и неожиданно увидел во льду огромную трещину, в которой колыхалась темная вода Марицы.
Да, здесь. Тут от его трупа ничего не останется. Он сунул руку в карман, чтобы проверить, нет ли у него с собой каких-нибудь документов, которые не должны попасть к неприятелю.
Амурат-бей сделал глубокий вдох. Ледяной воздух бурно и освежающе хлынул в его легкие. Он сунул дуло пистолета в рот и, глядя на черную поверхность воды, нажал на спуск.
24
Подойдя к дому Доцова, Грозев увидел свет в нижней комнате и понял, что Рабухин уже ждет его.
Он постучал, как было условлено, и дверь открылась. Рабухин стоял в глубине комнаты возле ящика, обитого внутри белой жестью. В одну стенку ящика было вставлено стекло в форме буквы «Г». Это был фонарь, с помощью которого надо было сигналить наблюдателям на противоположном берегу.
– Вот, – Рабухин поднял ящик и поставил его на стол, – готово!..
Из внутренней комнаты вошел Матей Доцов с тремя большими керосиновыми лампами в руках. Поставив их на стол, он снял стекла, тщательно протер.
– Ну, теперь надо поднять фонарь на чердак! – сказал Рабухин. Вдвоем с Грозевым они осторожно понесли ящик. Впереди шел Матей с горящей свечой.
Чердачная каморка Бруцева была ледяной. На нарах семинариста валялось одеяло. На других нарах в углу лежали вещи Искро. Увидев этот маленький узелок, Грозев вдруг ощутил, что будто снова встретился с юношей.
Матей распахнул слуховое окно. С Марицы дул холодный ветер. Посмотрев на часы, Рабухин зажег лампы и закрыл стеклянную стенку ящика куском картона. Втроем они подняли ящик и поставили на крышу перед окном.
– Сейчас поймем, дошли ли уговор о сигнализации и маркировка до наших, – проговорил Рабухин, всматриваясь в противоположный берег.
В квартале Каршияк на берегу реки горели костры, возле них ощущалось необычное оживление.
Взяв бинокль, Рабухин внимательно оглядел берег на всем его протяжении.
– Господа, – медленно произнес он, – саперы передового отряда наводят понтонный мост…
Опустив бинокль, он взволнованно добавил:
– Завтра войска Креденера или Шувалова будут в Пловдиве!..
Внезапно загремело одно из орудий на склоне холма. Его поддержали другие орудия.
На том берегу движение усилилось. Рабухин беспокойно взглянул на часы. Ветер завывал над темными крышами города. Высунув головы из слухового окна, все трое напряженно всматривались в неясные очертания Каршияка. Неожиданно над кварталом вспыхнула зеленая ракета. Взлетев в вышину, огонь ее угас. Потом одна за другой вспыхнули три красные ракеты.
– Маркировка дошла, – успокоился Рабухин. – Сейчас должны дать световой сигнал…
Грозев до боли в глазах всматривался в то место, откуда выстрелили ракеты. Сейчас темнота там словно сгустилась. Неожиданно вдалеке, будто из-под воды, сверкнул зеленый квадрат. Свет стал ярче, потом погас. Затем через равные интервалы началась сигнализация. Воздух раскалывался от орудийных залпов, но далекие огоньки, спокойно и уверенно, продолжали то вспыхивать, то гаснуть. Немного погодя ответил Рабухин. Напротив подтвердили получение. Рабухин обернулся.
– Лишь одно из орудий, – сказал он, – в состоянии обстреливать участок понтонных работ. Мы с Матеем пойдем на разведку в его расположение. Ты, – обратился он к Грозеву, – останешься здесь. Когда с другого берега взлетит ракета, дашь двукратный сигнал с интервалом в минуту.
Рабухин и Доцов молча ушли. В Каршияке загоралось все больше костров. Преодолев первоначальную растерянность, саперы усиленно продолжали свое дело.
Грозев оглянулся на холм. Потом взор его скользнул по вещам Искро. Над городом плыл белесый туман.
Орудия на холме снова открыли огонь. Попадения были неточными но все ближе к понтонам. С улиц возле мечети Джумая слышались ружейные выстрелы. Стреляли и возле моста. Какая долгая ночь!
Грозев смотрел в бинокль на противоположный берег.
– Быстрее, – услышал он вдруг голос Рабухина у себя за спиной, – у орудия всего четыре человека, никакой охраны… Пошли!..
Тетка Шина вытащила из сундука три ружья и дала им. Потом, стоя в дверях, перекрестилась, когда они, перепрыгивая через изгороди, устремились вниз по холму.
Двигаясь напрямик, они вскоре добрались до каменного укрепления, где находилось орудие. Дверь была открыта. В свете горящих факелов было видно, как возле орудия суетится прислуга. Офицер вычислял координаты, затем отошел, чтобы вложили снаряд. Стрельба возле Джумаи становилась все ожесточеннее.
– Внимание! – прошептал Грозев, заряжая ружье.
Он скользнул к двери, Рабухин и Доцов последовали за ним. Толкнув дверь ногой и выстрелив в воздух, Грозев крикнул по-турецки:
– Ни с места!
Рабухин и Доцов вместе с ним кинулись вниз по лестнице с ружьями наперевес.
Офицер протянул было руку к кобуре, но, увидев перед собой дула ружей, поднял руки и глухо произнес:
– Сдаюсь…
Рабухин и Доцов бросились на него, обезоружили и, сорвав с орудия тяговый канат, связали всех пленных и заставили лечь на землю.
Вдруг совсем рядом раздался ружейный выстрел. Что-то крикнули по-турецки. Матей бросился к двери и задвинул изнутри железным засовом.
Послышались еще выстрелы. Связанные пленные беспокойно зашевелились. Раздалось несколько взрывов гранат. Мимо укрепления галопом проскакали всадники. Одна группа, потом другая. Кто-то с силой ударил в дверь. Рабухин, Грозев и Доцов, заняв позицию возле орудия, зарядили ружья.
– Сложи оружие! – громко крикнули по-турецки.
Затем наступила тишина.
И в этой тишине совсем ясно послышался голос, произнесший тихо по-русски:
– Друзин, зайди с другой стороны! Если не откроют, бросишь гранату!
Трое переглянулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44