Он был прав. Не было никаких доказательств того, что ее отца столкнули с лестницы. Ничего, что связывало бы его смерть с каким-либо «проклятием Янтарной комнаты», как говорилось в некоторых статьях. Ну и что, что ее отец интересовался этим? Он любил искусство. Ну и что, что он читал статьи у себя в кабинете, даже сунул некоторые из них в морозильник, развернул карту Германии в своей гостиной, очень интересовался человеком, направляющимся в Германию, чтобы копаться в заброшенных пещерах? Между всем этим и убийством – большая пропасть. Возможно, Пол был прав. Она решила ничего не говорить этому полицейскому.
– Ничего, лейтенант. Вы абсолютно правы. Просто несчастный случай. Спасибо, что приехали.
Рейчел сидела в своем офисе и вспоминала о том, как ей было шестнадцать и отец впервые объяснял ей про Маутхаузен, про то, как русские и голландцы работали на каменоломне, перенося тонны валунов вверх по узким ступеням в лагерь, где другие узники рубили их на блоки.
Евреям повезло меньше. Каждый день их сбрасывали с края карьера просто ради забавы, их крики отражались эхом, когда их тела падали вниз, а охранники делали ставки на то, сколько раз их тела подпрыгнут, прежде чем они замолчат. В конце концов, объяснил ее отец, СС вынуждены были прекратить эти сбрасывания, так как это мешало работе.
«Не потому, что они убивали людей, как он рассказывал, а только потому, что это отрицательно влияло на работу».
Ее отец плакал в тот день, один раз из тех немногих дней, когда он вообще плакал, и она тоже. Ее мать рассказала ей о его военном пути и о том, чем он занимался после войны, но отец редко вспоминал это время. Рейчел всегда обращала внимание на смазанную татуировку на его левом предплечье, все думая о том, когда он ей расскажет.
«Они вынуждали нас кидаться на электрическую проволоку. Некоторые делали это добровольно, устав от мучений. Другие были застрелены, повешены или им делали смертельный укол в сердце. Газ появился позже».
Она спросила, сколько людей погибло в Маутхаузене. И отец сказал не раздумывая, что шестьдесят процентов из двухсот тысяч не вышли из лагеря. Его привезли в апреле 1944 года. Венгерских евреев привезли вскоре после него, их забили как скот. Он помогал переносить тела из газовой камеры в печи, ежедневный ритуал, привычный, как вынос мусора, как говорили охранники. Она вспоминала, как он рассказывал об одной ночи, ближе к концу войны, когда в лагерь пришел Герман Геринг в жемчужно-серой форме.
«Двуногое зло» – так он назвал его.
Геринг приказал убить четырех немцев, ее отец был в отряде, который обливал водой обнаженные тела, пока они не замерзли насмерть. Геринг бесстрастно стоял рядом, теребя в руке кусок янтаря, желая узнать что-то о Янтарной комнате.
«Из всего ужаса, происходившего в Маутхаузене, та ночь с Герингом, – сказал ее отец, – осталась со мной навсегда».
И определила его дальнейшую жизнь. После войны его послали допрашивать Геринга в тюрьме во время Нюрнбергского процесса.
«Он вспомнил тебя?» – спросила она.
«Мое лицо в Маутхаузене ничего не значило для него».
Но Геринг помнил об этой пытке, сказав, что он был восхищен тем, как держались солдаты. «Немецкое превосходство, порода», – сказал он. Ее любовь к отцу возросла в десять раз после того, как она услышала про Маутхаузен. То, что он вынес, было невозможно представить, и одно то, что он выжил, было достижением. Но то, что он выжил и сохранил рассудок, было просто чудом.
Сидя в тишине своего офиса, Рейчел плакала. Этот дорогой ей человек умер. Его голос замолк навсегда, его любовь теперь была только воспоминанием. Впервые в жизни она оказалась одна. Часть родственников отца погибла во время войны, часть была затеряна где-то в Белоруссии, но все равно они были чужими людьми, связанными только генами. Остались лишь двое ее детей. Она вспомнила, как закончился тот разговор о Маутхаузене двадцать четыре года назад.
«Папа, ты нашел Янтарную комнату?»
Он посмотрел на нее горестным взглядом. Она гадала тогда и теперь, было ли что-нибудь такое, о чем он хотел ей сказать. Что-то, что ей надо было знать.
«Нет, моя дорогая».
Но его голос был таким, как в детстве, когда он объяснял ей, что Санта-Клаус, Пасхальный Кролик и Зубная Фея существовали на самом деле. Пустые слова, которые просто надо было произнести. Теперь, читая письма отца и Семена Макарова и записку, написанную его рукой, она была убеждена, что у этой истории есть продолжение. Ее отец хранил тайну и, очевидно, делал это в течение многих лет.
Но он умер.
Остался только один человек. Семен Макаров. И Рейчел знала, что надо делать.
Рейчел вышла из лифта на двадцать третьем этаже и прошла через двери с вывеской «Приджен и Вудворт». Юридическая фирма занимала двадцать третий и двадцать четвертый этажи небоскреба в деловой части города, отдел по наследственным делам располагался на двадцать третьем этаже.
Пол начал работать в этой фирме сразу после юридической школы. Она вначале работала в офисе окружного прокурора, затем в другой фирме Атланты. Они познакомились и поженились спустя два года. В таком затянувшемся ухаживании проявился характер Пола, он вообще не торопился ни при каких обстоятельствах. Был осмотрителен, был нетороплив. Боится рискнуть, все поставить на карту. Это она первая предложила ему пожениться, и он с готовностью согласился.
Он был красивым мужчиной, всегда был. Не грубой и вызывающей красотой, нет – просто симпатичный и привлекательный. И он был честным. Вместе с тем он обладал фанатической привязанностью. Но его несгибаемое следование традициям постепенно стало утомительным. Почему бы иногда не разнообразить воскресный ужин? Жаркое, картофель, кукуруза, горошек, булочки и чай со льдом. Каждое воскресенье в течение многих лет. Не то чтобы Пол требовал этого, просто его всегда удовлетворяли одни и те же вещи. Вначале ей нравилась такая предсказуемость. Это было удобно. Известные вещи, которые привнесли стабильность в ее мир. Ближе к концу их брака это стало ужасной головной болью. Но почему? Была ли ежедневная рутина так уж плоха? Пол был хорошим, порядочным, успешным человеком. Рейчел гордилась им, хотя и редко говорила об этом. Он был следующим в очереди на должность главы отдела по наследственным делам. Не так уж плохо для сорокалетнего человека, который поступил в юридическую школу со второй попытки. Но Пол хорошо знал законы, касающиеся наследования. Он больше ничего не изучал, концентрируя внимание только на всех нюансах этого дела, даже работал в законодательном комитете. Он был признанным экспертом по делам наследования, и «Приджен и Вудворт» платили ему достаточно денег, чтобы не дать другой фирме переманить его. Фирма управляла тысячами объектов недвижимости, многие из которых были довольно существенными частично благодаря широко известной репутации Пола Катлера.
Рейчел толкнула двери и прошла по лабиринтам коридоров в офис Пола. Она звонила ему перед тем, как поехать, так что он ждал ее. Она прошла прямо в офис, закрыла дверь и объявила:
– Я еду в Германию.
Пол посмотрел на нее:
– Ты что?
– Я не оговорилась. Я еду в Германию.
– Чтобы найти Макарова? Он, возможно, умер. Он даже не ответил на последнее письмо твоего отца.
– Я должна сделать хоть что-то.
Пол встал из-за стола.
– Почему тебе всегда надо что-то сделать?
– Папа знал о Янтарной комнате. Это мой долг перед ним – все проверить.
– Твой долг перед ним? – спросил он, повышая голос. – Твой долг перед ним – это уважать его последнюю волю, то есть держаться подальше от всего этого. Если это все вообще существует, кстати говоря. Черт, Рейчел, тебе сорок лет. Когда ты повзрослеешь?
Она оставалась на удивление спокойной, думая о том, как ей относиться к этим его нотациям.
– Я не хочу ссориться, Пол. Мне надо, чтобы ты присмотрел за детьми. Ты сделаешь это?
– Как это похоже на тебя, Рейчел. Ты теряешь контроль над собой. Делаешь первое, что взбредет тебе в голову. Не думая. Просто делаешь.
– Ты присмотришь за детьми?
– Если я скажу нет, ты останешься?
– Я позвоню твоему брату.
Пол сел. По его лицу было видно, что он капитулировал.
– Ты можешь остаться в нашем доме, – сказала она. – Так будет удобнее детям. Они все еще очень расстроены из-за папы.
– Они были бы еще больше расстроены, если бы знали, что делает их мать. А ты не забыла о выборах? Они меньше чем через восемь недель, и у тебя два конкурента, которые из кожи вон лезут, чтобы сместить тебя, теперь еще и с помощью денег Маркуса Неттлса.
– Наплевать на выборы. Неттлс может подавиться этим судейством. Это более важно.
– Что более важно? Мы даже не знаем, что это. А что с твоей работой? Как ты можешь просто встать и уехать?
Рейчел отметила про себя, что последние два пункта были хорошей попыткой, но это не могло остановить ее.
– Главный судья понял меня. Я сказала ему, что мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя после утраты. Я не брала отпуск уже два года.
Пол покачал головой:
– Ты едешь охотиться на диких гусей в Баварию в поисках старика, который, возможно, уже умер, в поисках чего-то, что, возможно, потеряно навсегда. Ты не первая ищешь Янтарную комнату. Многие посвятили свою жизнь поискам и ничего не нашли.
Она не дрогнула.
– Папа знал что-то важное. Я чувствую это. Этот Макаров может тоже знать.
– Ты мечтательница.
– А ты жалкий трус. – Она немедленно пожалела о своих словах.
– Я проигнорирую это высказывание, поскольку я знаю, что ты расстроена, – сказал он медленно.
– Я улетаю завтра вечером рейсом в Мюнхен. Мне нужны копии папиных писем и статей из его папок.
– Я завезу их тебе по дороге домой. – Его голос был полон смирения.
– Я позвоню из Германии и дам знать, где я остановилась. – Она направилась к двери. – Забери завтра детей из детского сада.
– Рейчел.
Она остановилась, но не обернулась.
– Будь осторожна.
Она открыла дверь и вышла.
Часть II
Поединок эквизиторов
ГЛАВА XXI
Атланта, Джорджия
Четверг, 15 мая, 10.15
Кнолль вышел из отеля и вошел в метро, чтобы доехать до здания суда округа Фултон. В листке КГБ, который он стащил из архива в Санкт-Петербурге, была информация о том, что Рейчел Катлер была юристом, и там был адрес ее офиса. Но во время посещения юридической фирмы вчера он обнаружил, что она оставила работу в фирме четыре года назад, после того как ее выбрали судьей Верховного суда. Секретарь была более чем любезна, предоставив новый телефонный номер и адрес суда. Он решил, что по телефону беседа не получится. Лучше всего – это неназначенная заранее встреча лицом к лицу.
Пять дней прошло с тех пор, как он убил Петра Борисова. Ему необходимо было установить, что его дочь знала о Янтарной комнате, если она вообще что-то знала. Вероятно, ее отец упоминал что-нибудь за эти годы. Может, она знала о Макарове. Это был длинный путь, но у него заканчивались зацепки и он должен был использовать все возможности. След, который казался таким многообещающим, потихоньку остывал.
Кнолль вошел в лифт и поднялся на шестой этаж здания суда. По краям коридора располагались переполненные залы суда и оживленные офисы. На нем был светло-серый деловой костюм, рубашка в полоску и бледно-желтый шелковый галстук, купленный вчера в мужском магазине на окраине. Он намеренно подобрал мягкие и консервативные цвета.
Он толкнул стеклянные двери с табличкой «КОМНАТА ДОСТОПОЧТЕННОЙ РЕЙЧЕЛ КАТЛЕР» и вошел в приемную. За столом сидела молодая темнокожая женщина. Табличка с именем гласила: «СЭМИ ЛЮФФТМАН». На своем самом лучшем английском он сказал:
– Доброе утро.
Женщина улыбнулась и поздоровалась в ответ.
– Меня зовут Кристиан Кнолль. – Он протянул ей карточку, похожую на ту, что он показывал Пьетро Капрони, за исключением того, что на этой было написано только «КОЛЛЕКЦИОНЕР», а не академик и не было адреса. – Я мог бы поговорить с ее честью?
Женщина приняла карточку.
– Я сожалею, но судьи Катлер сегодня не будет.
– Мне очень важно поговорить с ней.
– Могу ли я спросить, касается ли это дела, ожидающего решения в нашем суде?
Он покачал головой, сердечно и искренне.
– Вовсе нет. Это личный вопрос.
– Отец судьи умер в прошлые выходные, и…
– О, мне очень жаль, – сказал Кнолль, притворяясь взволнованным. – Как это ужасно.
– О да. Она была очень расстроена и решила взять небольшой выходной.
– Это так неудачно… Я буду в городе только до завтра и надеялся поговорить с судьей Катлер до отъезда. Может быть, вы могли бы передать ей сообщение, чтобы она позвонила мне в отель?
Секретарь, казалось, обдумывала эту просьбу, и Кнолль воспользовался моментом, чтобы изучить фотографию в рамке, висящую за ней на стене. Женщина стоит перед мужчиной, ее правая рука поднята, как под присягой. У нее темные волосы до плеч, вздернутый нос и выразительные глаза. Одета в черный балахон, поэтому трудно сказать, какая у нее фигура. Ее гладкие щеки слегка окрашены румянами, а легкая улыбка выглядит уместной при этих торжественных обстоятельствах.
Он показал на фотографию:
– Судья Катлер?
– Когда ее приводили к присяге, четыре года назад.
Это было то же лицо, которое он видел на похоронах Петра Борисова во вторник, она стояла впереди собравшихся, обнимая двоих маленьких детей – мальчика и девочку.
– Я могу передать судье Катлер ваше сообщение, но я не знаю, позвонит ли она вам.
– Почему?
– Она уезжает сегодня.
– Куда-то далеко?
– Она едет в Германию.
– Такое прекрасное место… – Ему нужно было узнать куда, поэтому он попробовал назвать три основных возможных пункта. – Берлин прекрасен в это время года. А также Франкфурт и Мюнхен.
– Она едет в Мюнхен.
– А! Волшебный город. Возможно, это поможет ей оправиться от горя.
– Надеюсь.
Кнолль узнал достаточно.
– Благодарю вас, госпожа Люффтман. Вы мне очень помогли. Вот информация о моем отеле. – Он придумал название и номер комнаты, ему уже не нужен был этот звонок. – Пожалуйста, сообщите судье Катлер, что я приходил.
– Постараюсь, – сказала она.
Кнолль повернулся, чтобы выйти, но бросил последний взгляд на фотографию на стене, как следует запоминая образ Рейчел Катлер.
С шестого этажа он спустился на первый. Линия платных телефонов вытянулась вдоль стены. Кнолль подошел и набрал номер частной линии в кабинете Франца Фелльнера. В Германии было уже почти пять часов вечера. Он не знал, кто возьмет трубку и перед кем вообще он теперь должен отчитываться. Власть явно переходила в другие руки – Фелльнер отходил от дел, а Моника присваивала себе право контроля. Но старик был не из тех, кто легко сдавался, особенно когда на карту было поставлено что-то вроде Янтарной комнаты.
– Guten Tag, – ответила Моника после двух звонков.
– Ты сегодня дежурный секретарь? – спросил он по-немецки.
– Пора бы уже тебе позвонить. Неделя прошла. Все удачно?
– Давай-ка проясним ситуацию. Я не привык отчитываться как школьник. Дай мне задание и оставь в покое. Я позвоню, когда надо будет.
– Какие мы обидчивые!
– Мне не нужна нянька.
– Я напомню тебе об этом в следующий раз, когда ты будешь у меня между ног.
Он улыбнулся. Ей трудно было не уступить.
– Я нашел Борисова. Он сказал, что ничего не знает.
– И ты поверил ему?
– Я разве так сказал?
– Он мертв, да?
– Неудачное падение с лестницы.
– Отцу это не понравится.
– Я думал, командуешь ты.
– Я. И откровенно говоря, это не имеет значения. Но отец прав – ты слишком сильно рискуешь.
– Я не рискую без необходимости.
На самом деле он был очень осмотрителен. Осторожен во время первого визита, чтобы ничего не трогать, кроме стакана с чаем, который он забрал во время следующего прихода. А когда он явился во второй раз, он был в перчатках.
– Скажем, я счел такой ход событий необходимым при сложившихся обстоятельствах.
– Что он сделал, оскорбил твою гордость?
Удивительно, как Моника могла читать его мысли, находясь за четыре тысячи миль. Кнолль никогда не думал, что он так предсказуем.
– Это не важно.
– Однажды удача оставит тебя, Кристиан.
– Звучит так, как будто ты ждешь этого дня.
– Нет. Тебя будет трудно заменить.
– В чем?
– Во всем, ты, ублюдок.
Кристиан улыбнулся. Приятно знать, что он тоже ей не безразличен.
– Я узнал, что дочь Борисова на пути в Мюнхен. Возможно, она едет, чтобы встретиться с Макаровым.
– Почему ты так думаешь?
– Борисов что-то недоговаривал, увиливал от ответа, и еще одна его фраза о панелях. «Возможно, им лучше оставаться потерянными».
– Дочь, может, просто поехала в отпуск.
– Сомневаюсь. Слишком много совпадений.
– Ты поедешь за ней?
– Попозже. Я должен сначала еще кое-что сделать.
ГЛАВА XXII
Атланта, Джорджия
Четверг, 15 мая, 11.15
Сюзанна наблюдала за Кристианом Кноллем из мезонина. Она сидела в переполненной комнате для ожидания, на наружной стеклянной двери была табличка «СУДЕБНЫЙ КЛЕРК, ДОРОЖНЫЕ ШТРАФЫ».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Ничего, лейтенант. Вы абсолютно правы. Просто несчастный случай. Спасибо, что приехали.
Рейчел сидела в своем офисе и вспоминала о том, как ей было шестнадцать и отец впервые объяснял ей про Маутхаузен, про то, как русские и голландцы работали на каменоломне, перенося тонны валунов вверх по узким ступеням в лагерь, где другие узники рубили их на блоки.
Евреям повезло меньше. Каждый день их сбрасывали с края карьера просто ради забавы, их крики отражались эхом, когда их тела падали вниз, а охранники делали ставки на то, сколько раз их тела подпрыгнут, прежде чем они замолчат. В конце концов, объяснил ее отец, СС вынуждены были прекратить эти сбрасывания, так как это мешало работе.
«Не потому, что они убивали людей, как он рассказывал, а только потому, что это отрицательно влияло на работу».
Ее отец плакал в тот день, один раз из тех немногих дней, когда он вообще плакал, и она тоже. Ее мать рассказала ей о его военном пути и о том, чем он занимался после войны, но отец редко вспоминал это время. Рейчел всегда обращала внимание на смазанную татуировку на его левом предплечье, все думая о том, когда он ей расскажет.
«Они вынуждали нас кидаться на электрическую проволоку. Некоторые делали это добровольно, устав от мучений. Другие были застрелены, повешены или им делали смертельный укол в сердце. Газ появился позже».
Она спросила, сколько людей погибло в Маутхаузене. И отец сказал не раздумывая, что шестьдесят процентов из двухсот тысяч не вышли из лагеря. Его привезли в апреле 1944 года. Венгерских евреев привезли вскоре после него, их забили как скот. Он помогал переносить тела из газовой камеры в печи, ежедневный ритуал, привычный, как вынос мусора, как говорили охранники. Она вспоминала, как он рассказывал об одной ночи, ближе к концу войны, когда в лагерь пришел Герман Геринг в жемчужно-серой форме.
«Двуногое зло» – так он назвал его.
Геринг приказал убить четырех немцев, ее отец был в отряде, который обливал водой обнаженные тела, пока они не замерзли насмерть. Геринг бесстрастно стоял рядом, теребя в руке кусок янтаря, желая узнать что-то о Янтарной комнате.
«Из всего ужаса, происходившего в Маутхаузене, та ночь с Герингом, – сказал ее отец, – осталась со мной навсегда».
И определила его дальнейшую жизнь. После войны его послали допрашивать Геринга в тюрьме во время Нюрнбергского процесса.
«Он вспомнил тебя?» – спросила она.
«Мое лицо в Маутхаузене ничего не значило для него».
Но Геринг помнил об этой пытке, сказав, что он был восхищен тем, как держались солдаты. «Немецкое превосходство, порода», – сказал он. Ее любовь к отцу возросла в десять раз после того, как она услышала про Маутхаузен. То, что он вынес, было невозможно представить, и одно то, что он выжил, было достижением. Но то, что он выжил и сохранил рассудок, было просто чудом.
Сидя в тишине своего офиса, Рейчел плакала. Этот дорогой ей человек умер. Его голос замолк навсегда, его любовь теперь была только воспоминанием. Впервые в жизни она оказалась одна. Часть родственников отца погибла во время войны, часть была затеряна где-то в Белоруссии, но все равно они были чужими людьми, связанными только генами. Остались лишь двое ее детей. Она вспомнила, как закончился тот разговор о Маутхаузене двадцать четыре года назад.
«Папа, ты нашел Янтарную комнату?»
Он посмотрел на нее горестным взглядом. Она гадала тогда и теперь, было ли что-нибудь такое, о чем он хотел ей сказать. Что-то, что ей надо было знать.
«Нет, моя дорогая».
Но его голос был таким, как в детстве, когда он объяснял ей, что Санта-Клаус, Пасхальный Кролик и Зубная Фея существовали на самом деле. Пустые слова, которые просто надо было произнести. Теперь, читая письма отца и Семена Макарова и записку, написанную его рукой, она была убеждена, что у этой истории есть продолжение. Ее отец хранил тайну и, очевидно, делал это в течение многих лет.
Но он умер.
Остался только один человек. Семен Макаров. И Рейчел знала, что надо делать.
Рейчел вышла из лифта на двадцать третьем этаже и прошла через двери с вывеской «Приджен и Вудворт». Юридическая фирма занимала двадцать третий и двадцать четвертый этажи небоскреба в деловой части города, отдел по наследственным делам располагался на двадцать третьем этаже.
Пол начал работать в этой фирме сразу после юридической школы. Она вначале работала в офисе окружного прокурора, затем в другой фирме Атланты. Они познакомились и поженились спустя два года. В таком затянувшемся ухаживании проявился характер Пола, он вообще не торопился ни при каких обстоятельствах. Был осмотрителен, был нетороплив. Боится рискнуть, все поставить на карту. Это она первая предложила ему пожениться, и он с готовностью согласился.
Он был красивым мужчиной, всегда был. Не грубой и вызывающей красотой, нет – просто симпатичный и привлекательный. И он был честным. Вместе с тем он обладал фанатической привязанностью. Но его несгибаемое следование традициям постепенно стало утомительным. Почему бы иногда не разнообразить воскресный ужин? Жаркое, картофель, кукуруза, горошек, булочки и чай со льдом. Каждое воскресенье в течение многих лет. Не то чтобы Пол требовал этого, просто его всегда удовлетворяли одни и те же вещи. Вначале ей нравилась такая предсказуемость. Это было удобно. Известные вещи, которые привнесли стабильность в ее мир. Ближе к концу их брака это стало ужасной головной болью. Но почему? Была ли ежедневная рутина так уж плоха? Пол был хорошим, порядочным, успешным человеком. Рейчел гордилась им, хотя и редко говорила об этом. Он был следующим в очереди на должность главы отдела по наследственным делам. Не так уж плохо для сорокалетнего человека, который поступил в юридическую школу со второй попытки. Но Пол хорошо знал законы, касающиеся наследования. Он больше ничего не изучал, концентрируя внимание только на всех нюансах этого дела, даже работал в законодательном комитете. Он был признанным экспертом по делам наследования, и «Приджен и Вудворт» платили ему достаточно денег, чтобы не дать другой фирме переманить его. Фирма управляла тысячами объектов недвижимости, многие из которых были довольно существенными частично благодаря широко известной репутации Пола Катлера.
Рейчел толкнула двери и прошла по лабиринтам коридоров в офис Пола. Она звонила ему перед тем, как поехать, так что он ждал ее. Она прошла прямо в офис, закрыла дверь и объявила:
– Я еду в Германию.
Пол посмотрел на нее:
– Ты что?
– Я не оговорилась. Я еду в Германию.
– Чтобы найти Макарова? Он, возможно, умер. Он даже не ответил на последнее письмо твоего отца.
– Я должна сделать хоть что-то.
Пол встал из-за стола.
– Почему тебе всегда надо что-то сделать?
– Папа знал о Янтарной комнате. Это мой долг перед ним – все проверить.
– Твой долг перед ним? – спросил он, повышая голос. – Твой долг перед ним – это уважать его последнюю волю, то есть держаться подальше от всего этого. Если это все вообще существует, кстати говоря. Черт, Рейчел, тебе сорок лет. Когда ты повзрослеешь?
Она оставалась на удивление спокойной, думая о том, как ей относиться к этим его нотациям.
– Я не хочу ссориться, Пол. Мне надо, чтобы ты присмотрел за детьми. Ты сделаешь это?
– Как это похоже на тебя, Рейчел. Ты теряешь контроль над собой. Делаешь первое, что взбредет тебе в голову. Не думая. Просто делаешь.
– Ты присмотришь за детьми?
– Если я скажу нет, ты останешься?
– Я позвоню твоему брату.
Пол сел. По его лицу было видно, что он капитулировал.
– Ты можешь остаться в нашем доме, – сказала она. – Так будет удобнее детям. Они все еще очень расстроены из-за папы.
– Они были бы еще больше расстроены, если бы знали, что делает их мать. А ты не забыла о выборах? Они меньше чем через восемь недель, и у тебя два конкурента, которые из кожи вон лезут, чтобы сместить тебя, теперь еще и с помощью денег Маркуса Неттлса.
– Наплевать на выборы. Неттлс может подавиться этим судейством. Это более важно.
– Что более важно? Мы даже не знаем, что это. А что с твоей работой? Как ты можешь просто встать и уехать?
Рейчел отметила про себя, что последние два пункта были хорошей попыткой, но это не могло остановить ее.
– Главный судья понял меня. Я сказала ему, что мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя после утраты. Я не брала отпуск уже два года.
Пол покачал головой:
– Ты едешь охотиться на диких гусей в Баварию в поисках старика, который, возможно, уже умер, в поисках чего-то, что, возможно, потеряно навсегда. Ты не первая ищешь Янтарную комнату. Многие посвятили свою жизнь поискам и ничего не нашли.
Она не дрогнула.
– Папа знал что-то важное. Я чувствую это. Этот Макаров может тоже знать.
– Ты мечтательница.
– А ты жалкий трус. – Она немедленно пожалела о своих словах.
– Я проигнорирую это высказывание, поскольку я знаю, что ты расстроена, – сказал он медленно.
– Я улетаю завтра вечером рейсом в Мюнхен. Мне нужны копии папиных писем и статей из его папок.
– Я завезу их тебе по дороге домой. – Его голос был полон смирения.
– Я позвоню из Германии и дам знать, где я остановилась. – Она направилась к двери. – Забери завтра детей из детского сада.
– Рейчел.
Она остановилась, но не обернулась.
– Будь осторожна.
Она открыла дверь и вышла.
Часть II
Поединок эквизиторов
ГЛАВА XXI
Атланта, Джорджия
Четверг, 15 мая, 10.15
Кнолль вышел из отеля и вошел в метро, чтобы доехать до здания суда округа Фултон. В листке КГБ, который он стащил из архива в Санкт-Петербурге, была информация о том, что Рейчел Катлер была юристом, и там был адрес ее офиса. Но во время посещения юридической фирмы вчера он обнаружил, что она оставила работу в фирме четыре года назад, после того как ее выбрали судьей Верховного суда. Секретарь была более чем любезна, предоставив новый телефонный номер и адрес суда. Он решил, что по телефону беседа не получится. Лучше всего – это неназначенная заранее встреча лицом к лицу.
Пять дней прошло с тех пор, как он убил Петра Борисова. Ему необходимо было установить, что его дочь знала о Янтарной комнате, если она вообще что-то знала. Вероятно, ее отец упоминал что-нибудь за эти годы. Может, она знала о Макарове. Это был длинный путь, но у него заканчивались зацепки и он должен был использовать все возможности. След, который казался таким многообещающим, потихоньку остывал.
Кнолль вошел в лифт и поднялся на шестой этаж здания суда. По краям коридора располагались переполненные залы суда и оживленные офисы. На нем был светло-серый деловой костюм, рубашка в полоску и бледно-желтый шелковый галстук, купленный вчера в мужском магазине на окраине. Он намеренно подобрал мягкие и консервативные цвета.
Он толкнул стеклянные двери с табличкой «КОМНАТА ДОСТОПОЧТЕННОЙ РЕЙЧЕЛ КАТЛЕР» и вошел в приемную. За столом сидела молодая темнокожая женщина. Табличка с именем гласила: «СЭМИ ЛЮФФТМАН». На своем самом лучшем английском он сказал:
– Доброе утро.
Женщина улыбнулась и поздоровалась в ответ.
– Меня зовут Кристиан Кнолль. – Он протянул ей карточку, похожую на ту, что он показывал Пьетро Капрони, за исключением того, что на этой было написано только «КОЛЛЕКЦИОНЕР», а не академик и не было адреса. – Я мог бы поговорить с ее честью?
Женщина приняла карточку.
– Я сожалею, но судьи Катлер сегодня не будет.
– Мне очень важно поговорить с ней.
– Могу ли я спросить, касается ли это дела, ожидающего решения в нашем суде?
Он покачал головой, сердечно и искренне.
– Вовсе нет. Это личный вопрос.
– Отец судьи умер в прошлые выходные, и…
– О, мне очень жаль, – сказал Кнолль, притворяясь взволнованным. – Как это ужасно.
– О да. Она была очень расстроена и решила взять небольшой выходной.
– Это так неудачно… Я буду в городе только до завтра и надеялся поговорить с судьей Катлер до отъезда. Может быть, вы могли бы передать ей сообщение, чтобы она позвонила мне в отель?
Секретарь, казалось, обдумывала эту просьбу, и Кнолль воспользовался моментом, чтобы изучить фотографию в рамке, висящую за ней на стене. Женщина стоит перед мужчиной, ее правая рука поднята, как под присягой. У нее темные волосы до плеч, вздернутый нос и выразительные глаза. Одета в черный балахон, поэтому трудно сказать, какая у нее фигура. Ее гладкие щеки слегка окрашены румянами, а легкая улыбка выглядит уместной при этих торжественных обстоятельствах.
Он показал на фотографию:
– Судья Катлер?
– Когда ее приводили к присяге, четыре года назад.
Это было то же лицо, которое он видел на похоронах Петра Борисова во вторник, она стояла впереди собравшихся, обнимая двоих маленьких детей – мальчика и девочку.
– Я могу передать судье Катлер ваше сообщение, но я не знаю, позвонит ли она вам.
– Почему?
– Она уезжает сегодня.
– Куда-то далеко?
– Она едет в Германию.
– Такое прекрасное место… – Ему нужно было узнать куда, поэтому он попробовал назвать три основных возможных пункта. – Берлин прекрасен в это время года. А также Франкфурт и Мюнхен.
– Она едет в Мюнхен.
– А! Волшебный город. Возможно, это поможет ей оправиться от горя.
– Надеюсь.
Кнолль узнал достаточно.
– Благодарю вас, госпожа Люффтман. Вы мне очень помогли. Вот информация о моем отеле. – Он придумал название и номер комнаты, ему уже не нужен был этот звонок. – Пожалуйста, сообщите судье Катлер, что я приходил.
– Постараюсь, – сказала она.
Кнолль повернулся, чтобы выйти, но бросил последний взгляд на фотографию на стене, как следует запоминая образ Рейчел Катлер.
С шестого этажа он спустился на первый. Линия платных телефонов вытянулась вдоль стены. Кнолль подошел и набрал номер частной линии в кабинете Франца Фелльнера. В Германии было уже почти пять часов вечера. Он не знал, кто возьмет трубку и перед кем вообще он теперь должен отчитываться. Власть явно переходила в другие руки – Фелльнер отходил от дел, а Моника присваивала себе право контроля. Но старик был не из тех, кто легко сдавался, особенно когда на карту было поставлено что-то вроде Янтарной комнаты.
– Guten Tag, – ответила Моника после двух звонков.
– Ты сегодня дежурный секретарь? – спросил он по-немецки.
– Пора бы уже тебе позвонить. Неделя прошла. Все удачно?
– Давай-ка проясним ситуацию. Я не привык отчитываться как школьник. Дай мне задание и оставь в покое. Я позвоню, когда надо будет.
– Какие мы обидчивые!
– Мне не нужна нянька.
– Я напомню тебе об этом в следующий раз, когда ты будешь у меня между ног.
Он улыбнулся. Ей трудно было не уступить.
– Я нашел Борисова. Он сказал, что ничего не знает.
– И ты поверил ему?
– Я разве так сказал?
– Он мертв, да?
– Неудачное падение с лестницы.
– Отцу это не понравится.
– Я думал, командуешь ты.
– Я. И откровенно говоря, это не имеет значения. Но отец прав – ты слишком сильно рискуешь.
– Я не рискую без необходимости.
На самом деле он был очень осмотрителен. Осторожен во время первого визита, чтобы ничего не трогать, кроме стакана с чаем, который он забрал во время следующего прихода. А когда он явился во второй раз, он был в перчатках.
– Скажем, я счел такой ход событий необходимым при сложившихся обстоятельствах.
– Что он сделал, оскорбил твою гордость?
Удивительно, как Моника могла читать его мысли, находясь за четыре тысячи миль. Кнолль никогда не думал, что он так предсказуем.
– Это не важно.
– Однажды удача оставит тебя, Кристиан.
– Звучит так, как будто ты ждешь этого дня.
– Нет. Тебя будет трудно заменить.
– В чем?
– Во всем, ты, ублюдок.
Кристиан улыбнулся. Приятно знать, что он тоже ей не безразличен.
– Я узнал, что дочь Борисова на пути в Мюнхен. Возможно, она едет, чтобы встретиться с Макаровым.
– Почему ты так думаешь?
– Борисов что-то недоговаривал, увиливал от ответа, и еще одна его фраза о панелях. «Возможно, им лучше оставаться потерянными».
– Дочь, может, просто поехала в отпуск.
– Сомневаюсь. Слишком много совпадений.
– Ты поедешь за ней?
– Попозже. Я должен сначала еще кое-что сделать.
ГЛАВА XXII
Атланта, Джорджия
Четверг, 15 мая, 11.15
Сюзанна наблюдала за Кристианом Кноллем из мезонина. Она сидела в переполненной комнате для ожидания, на наружной стеклянной двери была табличка «СУДЕБНЫЙ КЛЕРК, ДОРОЖНЫЕ ШТРАФЫ».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41