Извините за опоздание, дорогие, – проворковала она, дефилируя по комнате, – меня задержал отвратительный клиент. Хотел вернуться в детство, но я сказала ему, что больше не переодеваюсь в малышку мисс Маффет, и пусть не пялится на мои пуфики. Уговаривала его, уговаривала, но в конце концов он ушел. Здравствуйте, мои милые, – протянула она, обратив к нам выразительные синие глаза. – Тереза говорила, что вы к нам переезжаете, и вы не представляете, как я рада. Гетеросексуалы, да еще англичане. Такая редкость в нашем доме – вокруг одни иностранцы и педики. – Она закатила глаза, и ее друзья рассмеялись. – И у вас будет ребенок! – просияла она, глядя на мой живот. – Рай.
Я изумленно смотрела на эту очень красивую девушку: блондинка, загорелая, с головы до ног закутанная в шелка и замшу. Она театрально накинула палантин на плечи и опять закатила глаза. – Знали бы вы, как я люблю детей. Когда срок?
– В мае.
– Чудесно. Весенний малыш – будем все по очереди катать его по площади, чтобы полюбовался на нарциссы. Зашли в нарды поиграть, ребята?
– Нет, нам уже пора, – хором проговорили мы, и наконец, наконец, после многочисленных прощаний, благодарностей, обещаний вернуться и в следующий раз обязательно выпить по маленькой, мы ретировались.
И с шумом побежали вниз.
– Хитрец, – прошипела я.
– Что? – рассмеялся Нед.
– Ты меня подставил!
– Ничего подобного! Просто хотел, чтобы ты почувствовала местный колорит. Признай, здесь намного веселее, чем на Крэнборо-роуд в Клэпхеме.
Намного веселее – это точно, и куда разнообразнее. Но больше всего меня подкупила теплота этих людей.
Сомневаюсь, что биржевые брокеры с Южного берега оказались бы такими же добряками: знаю только, что, когда через шесть месяцев произошел этот кошмар, я оказалась здесь, на Ройял-авеню, с новорожденным ребенком на руках и без мужа, и эти люди не просто проявили доброту – они стали моей семьей. Поэтому мне и казалось, что Нед смотрит на меня с небес.
В те мрачные дни после смерти Неда я часами сидела на диване в просторной светлой комнате, малыш спал у меня на животе, а передо мной лежала груда скомканных салфеток. Мне было некуда деваться, и я бы так и приросла к этому дивану. Я бы сидела так целыми днями, пока Бен не приходил из школы. Но, как оказалось, это было невозможно. Утром раздавался тихий стук в дверь, приходила Тереза и спрашивала, не хочу ли я посмотреть ее новую коллекцию шарфов, или Тео говорил, что не будет меня заставлять, но им нужен четвертый игрок для партии в вист. Они были добры, никогда не надоедали и вели себя очень непосредственно. Мне не надо было договариваться или обещать, что я приду позже; я просто выдавливала из себя улыбку, отрывалась от дивана и плелась вниз. Потом, через час или около того, поднималась наверх. И этого было достаточно.
В квартиру Розанны никогда никого не приглашали, и этому я была только рада. Бен и Пьетро, которые стали неразлучны, как-то раз, хихикая, постучали ей в дверь, но она их выпроводила, осторожно загораживая от посторонних глаз члена совета министров в халате. «Сюда нельзя, мальчики, – тихо промурлыкала она, разворачивая их на лестнице. – В будуаре любви Розанны вам делать нечего».
Верная своему слову, она регулярно гуляла с малышом в парке.
– Конечно, это мой ребенок, – огрызалась она на каждого, кто осмеливался спросить. – Вы только посмотрите на его глаза!
Когда она возвращалась, я сонно, иногда пошатываясь, поднималась с дивана, и она сидела со мной, заботливо готовила бесчисленные чашки чая, весело щебетала и ждала, чтобы убедиться, что я снова готова следить за малышом.
Спустя какое-то время, когда я окрепла, мы с Терезой стали вместе отводить мальчиков в школу, а потом я шла с ней в магазин. Макс сидел у меня за спиной в рюкзачке. Я проводила в магазине час или около того, пристроившись на табуретке, помогала ей раскладывать шарфы по пакетам и вешала кардиганы на «плечики». Я смотрела, как приходят и уходят посетители, а потом плелась обратно в квартиру, чувствуя, что хоть немного глотнула жизни.
Так я и жила, ощущая себя как никогда уязвимой, окруженная самыми заботливыми людьми: у меня были мои родители и Джесс в одной части Лондона и мои новые друзья из Челси – в другой. И все они были бесподобны, и все делали все возможное, чтобы облегчить мое горе. И еще были родственники Неда, Феллоузы, которые, как мне казалось, лезли из кожи вон, чтобы усилить его.
С семьей Неда я познакомилась лишь летом девяносто третьего года, незадолго до того, как мы поженились, и через год после того, как мы начали встречаться – тогда мы еще учились в Оксфорде. Слишком уж много времени прошло, решила я одним ясным апрельским утром, когда мы ехали на лекции на велосипедах. Черт возьми, думала я, ведь Нед тысячу раз встречался с Мэйзи и Лукасом и даже жил у Ди во Флоренции (мой брат, живущий в Индии, оказался менее благосклонен): он уже почти стал членом семьи. Так почему я ни разу не виделась ни с кем из его родственников? В чем проблема, в самом деле? Неужели он их стыдится? Или стыдится меня?
– Их, – решительно заверил меня он, когда я зажала его переднюю шину на велосипедной стоянке и отказалась пропускать его, прежде чем он не признается.
– Они не похожи на меня, Люси, и не похожи на тебя. И на Мэйзи и Лукаса. Они ненормальные.
Я рассмеялась:
– Это еще почему? Это как? У них волосы на ладонях растут? Глаза посреди лба? Если это так, я не против! Нед, в каком смысле – ненормальные?
Он криво улыбнулся:
– Поверь мне. У тебя будет жуткий шок.
– Еще чего, – взбунтовалась я. – Отвезешь меня к ним в эти же выходные. Поедем и повидаемся с ними, Нед. Я надену платье и куплю твоей маме цветы, а ты отвезешь грязное белье домой, как все нормальные студенты. Ну что с тобой, мне же хочется растормошить всех скелетов у тебя в шкафу!
– Это большая ошибка, – проговорил он, печально качая головой. – Я серьезно: большая ошибка. – Но я уперлась, и мы все же поехали.
Через два дня я вернулась в Лондон с выпученными глазами, потрясенная до глубины души. Уж лучше бы у них были волосатые ладони. Уж лучше бы они оказались циклопами! Вместо этого выяснилось, что я встречаюсь не с обычным представителем рабочего класса, а, как я поняла, с самим принцем Чарлзом! Отец Неда был лордом Феллоузом, и это благородное звание ему пожаловали за службу правительству Тэтчер; мать Неда звалась леди Феллоуз и леди Роуз: как дочери графа, ей и самой было чем похвалиться. Но это только цветочки. Кроме того, их «дом» находился в Незерби-Холле, величественном особняке эпохи короля Георга, окруженном двумя тысячами акров лучших оксфордширских фермерских угодий, включая две фермы, шесть коттеджей, три гостиницы и половину несчастной деревни. Там они и жили. Весь клан Феллоузов, за исключением Неда, обитал под одной крышей. Такую организацию я раньше встречала только в популярном телесериале восьмидесятых годов, рассказывающем о жизни нефтяного барона.
Отец Неда, Арчи (Итон, Оксфорд, Гренадерский гвардейский полк), был пучеглаз, но очень мил и немногословен. У леди Роуз, напротив, были глазенки-буравчики, улыбка, от которой замерзал костный мозг, и голос, в точности повторяющий интонации нашей первой женщины-премьер-министра. Она меня напугала до смерти. У Гектора, старшего брата и потому, видимо, принца короны и наследника, были соломенно-желтые волосы и розовое лицо, и он был очень застенчив; его сестра Лавиния была крупной грубоватой девицей и любила выпить. Пинки, избалованная младшая сестренка, сексуально озабоченная пустышка, судя по всему, не жила в этом доме, в отличие от своего брата и сестры, и очень сомневаюсь, что она, как и Нед, училась в Оксфорде, – скорее гуляла сама по себе. И наконец, были еще две незамужние тетушки, которые время от времени появлялись в поле зрения, а потом исчезали, и обе были не в своем уме. Уф, пожалуй, все.
– Теперь я понимаю, – еле слышно промямлила я Неду после долгого молчания в машине по дороге домой.
Он усмехнулся:
– Ты все еще меня любишь?
– Лучше спроси меня завтра, – бросила я, откинув гудящую голову на спинку и закрывая выпученные от потрясения глаза.
Назавтра он так и сделал, а еще предложил мне выйти за него, и я с радостью согласилась, после чего он обвинил меня в корысти: ведь я видела его дом.
– Ты так обрадовалась из-за семейного состояния, ведь правда? Признавайся, маленькая охотница за мужьями, – прошипел он, когда мы с хохотом катались по кровати в его крошечной квартирке в Оксфорде. – Ждешь не дождешься, чтобы наложить руки на мои фамильные ценности.
– О да, – взвизгнула я. – Хочу спичечные коробки с коронами и салфетки с монограммами! И меня интересует не только твоя древняя родословная. Хочу кольцо с огромным бриллиантом!
Вместо бриллианта мой палец украсило чудесное маленькое колечко с гранатом, которое мы вместе купили в следующие выходные. До сих пор помню, как не могла перестать улыбаться, крутя колечко на пальце и любуясь им со всех сторон. Потом мы сели на автобус и поехали навестить Мэйзи и Лукаса и поговорить о наших планах.
Мы решили венчаться поскорее, летом, в церкви рядом с домом моих родителей. Потом устроим маленький обед в саду. Пара общих друзей из Оксфорда, Джесс, разумеется, вся моя семья, естественно. Одно было очевидно и совершенно неестественно: никого из своих родственников Нед приглашать не хотел.
– Нед, ты с ума сошел! – воскликнула я, ударив кулаком по столу в родительской кухне. Мэйзи и Лукас тактично удалились. – Ради бога, напиши им! Пригласи их на свадьбу. Они всегда могут отказаться.
– В том-то и дело, что они откажутся. Откажутся прийти на такую свадьбу. Что это такое – скромная церемония в местной церкви и обед в садике твоих родителей? Это же не Гвардейский собор и не прием в Палате лордов, а им нужно это и только это, моя дорогая Люси. Или не менее грандиозное торжество с громадным тентом на территории Незерби-Холла, а я этого тоже не хочу. Просто не хочу, Люси: это не в моем вкусе.
И не в моем, но мне все время казалось, как будто мы делаем что-то тайком, и поэтому мне было неуютно. Пару дней я крепилась, потом собралась с духом и субботним утром, когда Нед был на семинаре, написала Феллоузам, мучаясь от страха и вины. Я сообщила, где и когда будет свадьба, пригласила их, если им захочется, конечно, и бросила письмо в почтовый ящик. Из-за этого и разгорелась наша первая ссора. До сих пор помню, как я рассказала ему об этом, и он навис надо мной, когда я сидела на краю кровати: бледный, напряженный, жутковато-спокойный.
– Никогда больше не вмешивайся в дела моей семьи, – процедил он. – Ты ничего не знаешь, Люси, ничего. Если я сказал, что не хочу рассказывать им об этой чертовой свадьбе, значит, так оно и есть! Они и так испортили мне полжизни, но в этот раз у них ничего не выйдет, ясно?
Его голос дрожал от возбуждения. Никогда не видела его таким сердитым. Я вообще раньше не видела, как он злился.
– Ясно, ясно, – прошептала я. – Извини.
Тем не менее, вместо того чтобы запретить мне сочетаться браком с ее сыном и оградить от меня семейные сокровища через суд, Роуз сразу же ответила на письмо. Она явно была тронута.
«Как мило, что ты нам сообщила. Разумеется, мы были потрясены, но знаешь, мы всегда подозревали, что Нед именно так и женится. Тихо, тайком от всех, и на такой умной, сообразительной девушке, как ты. Большое спасибо, что написала нам, дорогая…»
Когда Нед проснулся, я показала ему письмо, ликующе помахав им у него перед носом.
– Вот видишь? Она очень мила. Очень дружелюбна. И я ей понравилась!
– Я знал, что с этим проблем не будет, – сонно пробормотал он, не потрудившись поднять голову с подушки.
– Это еще почему? Лукаса с Мэйзи вряд ли назовешь благородными землевладельцами.
– Это так, – он приоткрыл один глаз, – но они интеллектуалы, а здесь, в Оксфорде, где живут мои родители, это очень ценится. Столетняя родословная уважаемых предков – это очень хорошо, Люси, но когда твое родовое имение находится рядом со знаменитым университетом, надо идти на уступки. Немного серого вещества при скрещивании пород не помешает. Это даже облагораживает.
– Но… – Я была сбита с толку.
– Забудь, Люси, – вздохнул он. – Это очень сложно. Но гениальные люди свободны, и, следовательно, относятся к высшей касте. И поверь, моя мать не преминет подвинуться на высшую ступень социальной лестницы. – Он отвернулся и закрыл глаза. – Заметь, прийти на свадьбу они все-таки отказались, – пробормотал он.
Я оторопела и еще раз перечитала письмо. О да. Действительно отказались.
Свадьба состоялась: простое и тихое торжество, как мы и планировали, с обедом в садике у дома моих родителей. Высокие столы ломились от еды, в горшках и вазах стояли цветы, друзья набились в крошечный садик, визжа от смеха, и, кроме очаровательного кузена Неда по имени Джек, никого из Феллоузов мы не видели. Что там говорить – мы не видели их еще пару лет после этого.
Время шло, и порой меня мучили угрызения совести. Особенно когда родился Бен. Проявив редкое мужество, я настояла на том, чтобы мы хотя бы иногда ездили к Феллоузам – показать внука. Эти вылазки никогда не имели успеха. Нед молчал как рыба и сохранял каменное лицо, пока мы обедали в большом, обитом панелями обеденном зале Незерби-Холла: подвесной канделябр, море полированного красного дерева и россыпь сверкающего серебра. Я до смерти боялась, что Бен, который сидел рядом со мной на высоком стульчике, будет вести себя плохо. На одном конце стола сидел Арчи, на другом – Роуз, но они часто приглашали других родственников, так как Роуз, будучи невероятно общительной, могла сидеть за столом в окружении не менее двадцати гостей. Может, ей казалось, что присутствие чужих людей разряжает потенциально сложную ситуацию: ведь Нед то и дело поглядывал на часы, ему не терпелось уйти. Как бы то ни было, домой мы ехали выжатыми как лимон; Нед сжимал руль так, что костяшки белели, и клялся: «Чтобы я еще хоть раз… да никогда в жизни».
Забавно, но после того самого напряженного раза мы так до них и не доехали, потому что через полгода он умер. И так как раньше они всегда держались с нами отстраненно, мне было их совсем не жалко. Роуз, разумеется, была сама не своя – ее сын, ее любимый мальчик. На похоронах она так рыдала, что Арчи пришлось одернуть ее у могилы. А я никак не могла понять, почему она не проявляла никаких эмоций раньше, когда он был жив. После его смерти ее понесло, и через пару недель она устроила пышную заупокойную службу в Гвардейском соборе: Нед пришел бы в бешенство, увидев это. Я же онемела от горя, мне было на все наплевать. Я пошла на службу и тихо высидела церемонию в первом ряду рядом с Беном, моля Бога, чтобы все это скорее кончилось.
– Так и должно быть, – успокоила меня Мэйзи, сжав мою руку. – Это богатая семья, Люси. В их кругах так полагается.
Я тупо кивнула в ответ. Он не просто мой муж, он еще и их сын, и я не должна забывать об этом. Не должна в одиночестве предаваться горю. Должна быть учтивой и горевать вместе с ними.
Так я и сделала, и тут вдруг Роуз в меня вцепилась. Она звонила мне постоянно, днем и вечером – в основном вечером и, конечно, всегда в самое неподходящее время, когда я укладывала детей и позволяла себе порыдать вволю. Тут звонил телефон, и я слышала ее голос: дрожащий, надрывный. «Привет, Люси». И потом – одно и то же: как я справляюсь, откуда у меня силы жить, не правда ли, мне его безумно не хватает. Она знала, что мне его не хватает. И одному Богу известно, как я пережила эти звонки.
Наконец я поняла, что от нее мне только хуже. Я изо всех сил пыталась быть сильной, но регулярно три раза в неделю она сводила на ноль все мои старания. Я поехала с ней повидаться, взяв с собой Джесс для моральной поддержки. Я надеялась, что личная встреча исправит ситуацию, но звонки продолжались. И постепенно, чувствуя себя виноватой, я прекратила общение. Включала автоответчик и почти никогда не перезванивала. Жестоко? Возможно, но мне так было лучше.
Сначала она сопротивлялась, но вскоре звонить перестала. Молчание затянулось на несколько месяцев, и положение было безвыходное. Я не осмелилась бы позвонить вот так, ни с того ни с сего, а ей, как мне кажется, не позволяла гордыня. Я хотела ей написать, но так и не собралась. Мы посылали друг другу открытки на Рождество, мальчиков на день рождения ждали на почте посылки, но контакт был отрезан. Ни одного слова. Прошло четыре года, и тут я получила ее письмо.
«Моя дорогая Люси,
Прости, что пишу после столь долгого молчания, но это письмо я писала и переписывала много раз. Я многое должна объяснить и не знаю, с чего начать. Прежде всего, мое несуразное поведение после смерти Неда наверняка тебя расстроило, и думаю, я должна объяснить, почему мое горе было столь безудержным. В нашей семье проявление скорби не поощряется;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Я изумленно смотрела на эту очень красивую девушку: блондинка, загорелая, с головы до ног закутанная в шелка и замшу. Она театрально накинула палантин на плечи и опять закатила глаза. – Знали бы вы, как я люблю детей. Когда срок?
– В мае.
– Чудесно. Весенний малыш – будем все по очереди катать его по площади, чтобы полюбовался на нарциссы. Зашли в нарды поиграть, ребята?
– Нет, нам уже пора, – хором проговорили мы, и наконец, наконец, после многочисленных прощаний, благодарностей, обещаний вернуться и в следующий раз обязательно выпить по маленькой, мы ретировались.
И с шумом побежали вниз.
– Хитрец, – прошипела я.
– Что? – рассмеялся Нед.
– Ты меня подставил!
– Ничего подобного! Просто хотел, чтобы ты почувствовала местный колорит. Признай, здесь намного веселее, чем на Крэнборо-роуд в Клэпхеме.
Намного веселее – это точно, и куда разнообразнее. Но больше всего меня подкупила теплота этих людей.
Сомневаюсь, что биржевые брокеры с Южного берега оказались бы такими же добряками: знаю только, что, когда через шесть месяцев произошел этот кошмар, я оказалась здесь, на Ройял-авеню, с новорожденным ребенком на руках и без мужа, и эти люди не просто проявили доброту – они стали моей семьей. Поэтому мне и казалось, что Нед смотрит на меня с небес.
В те мрачные дни после смерти Неда я часами сидела на диване в просторной светлой комнате, малыш спал у меня на животе, а передо мной лежала груда скомканных салфеток. Мне было некуда деваться, и я бы так и приросла к этому дивану. Я бы сидела так целыми днями, пока Бен не приходил из школы. Но, как оказалось, это было невозможно. Утром раздавался тихий стук в дверь, приходила Тереза и спрашивала, не хочу ли я посмотреть ее новую коллекцию шарфов, или Тео говорил, что не будет меня заставлять, но им нужен четвертый игрок для партии в вист. Они были добры, никогда не надоедали и вели себя очень непосредственно. Мне не надо было договариваться или обещать, что я приду позже; я просто выдавливала из себя улыбку, отрывалась от дивана и плелась вниз. Потом, через час или около того, поднималась наверх. И этого было достаточно.
В квартиру Розанны никогда никого не приглашали, и этому я была только рада. Бен и Пьетро, которые стали неразлучны, как-то раз, хихикая, постучали ей в дверь, но она их выпроводила, осторожно загораживая от посторонних глаз члена совета министров в халате. «Сюда нельзя, мальчики, – тихо промурлыкала она, разворачивая их на лестнице. – В будуаре любви Розанны вам делать нечего».
Верная своему слову, она регулярно гуляла с малышом в парке.
– Конечно, это мой ребенок, – огрызалась она на каждого, кто осмеливался спросить. – Вы только посмотрите на его глаза!
Когда она возвращалась, я сонно, иногда пошатываясь, поднималась с дивана, и она сидела со мной, заботливо готовила бесчисленные чашки чая, весело щебетала и ждала, чтобы убедиться, что я снова готова следить за малышом.
Спустя какое-то время, когда я окрепла, мы с Терезой стали вместе отводить мальчиков в школу, а потом я шла с ней в магазин. Макс сидел у меня за спиной в рюкзачке. Я проводила в магазине час или около того, пристроившись на табуретке, помогала ей раскладывать шарфы по пакетам и вешала кардиганы на «плечики». Я смотрела, как приходят и уходят посетители, а потом плелась обратно в квартиру, чувствуя, что хоть немного глотнула жизни.
Так я и жила, ощущая себя как никогда уязвимой, окруженная самыми заботливыми людьми: у меня были мои родители и Джесс в одной части Лондона и мои новые друзья из Челси – в другой. И все они были бесподобны, и все делали все возможное, чтобы облегчить мое горе. И еще были родственники Неда, Феллоузы, которые, как мне казалось, лезли из кожи вон, чтобы усилить его.
С семьей Неда я познакомилась лишь летом девяносто третьего года, незадолго до того, как мы поженились, и через год после того, как мы начали встречаться – тогда мы еще учились в Оксфорде. Слишком уж много времени прошло, решила я одним ясным апрельским утром, когда мы ехали на лекции на велосипедах. Черт возьми, думала я, ведь Нед тысячу раз встречался с Мэйзи и Лукасом и даже жил у Ди во Флоренции (мой брат, живущий в Индии, оказался менее благосклонен): он уже почти стал членом семьи. Так почему я ни разу не виделась ни с кем из его родственников? В чем проблема, в самом деле? Неужели он их стыдится? Или стыдится меня?
– Их, – решительно заверил меня он, когда я зажала его переднюю шину на велосипедной стоянке и отказалась пропускать его, прежде чем он не признается.
– Они не похожи на меня, Люси, и не похожи на тебя. И на Мэйзи и Лукаса. Они ненормальные.
Я рассмеялась:
– Это еще почему? Это как? У них волосы на ладонях растут? Глаза посреди лба? Если это так, я не против! Нед, в каком смысле – ненормальные?
Он криво улыбнулся:
– Поверь мне. У тебя будет жуткий шок.
– Еще чего, – взбунтовалась я. – Отвезешь меня к ним в эти же выходные. Поедем и повидаемся с ними, Нед. Я надену платье и куплю твоей маме цветы, а ты отвезешь грязное белье домой, как все нормальные студенты. Ну что с тобой, мне же хочется растормошить всех скелетов у тебя в шкафу!
– Это большая ошибка, – проговорил он, печально качая головой. – Я серьезно: большая ошибка. – Но я уперлась, и мы все же поехали.
Через два дня я вернулась в Лондон с выпученными глазами, потрясенная до глубины души. Уж лучше бы у них были волосатые ладони. Уж лучше бы они оказались циклопами! Вместо этого выяснилось, что я встречаюсь не с обычным представителем рабочего класса, а, как я поняла, с самим принцем Чарлзом! Отец Неда был лордом Феллоузом, и это благородное звание ему пожаловали за службу правительству Тэтчер; мать Неда звалась леди Феллоуз и леди Роуз: как дочери графа, ей и самой было чем похвалиться. Но это только цветочки. Кроме того, их «дом» находился в Незерби-Холле, величественном особняке эпохи короля Георга, окруженном двумя тысячами акров лучших оксфордширских фермерских угодий, включая две фермы, шесть коттеджей, три гостиницы и половину несчастной деревни. Там они и жили. Весь клан Феллоузов, за исключением Неда, обитал под одной крышей. Такую организацию я раньше встречала только в популярном телесериале восьмидесятых годов, рассказывающем о жизни нефтяного барона.
Отец Неда, Арчи (Итон, Оксфорд, Гренадерский гвардейский полк), был пучеглаз, но очень мил и немногословен. У леди Роуз, напротив, были глазенки-буравчики, улыбка, от которой замерзал костный мозг, и голос, в точности повторяющий интонации нашей первой женщины-премьер-министра. Она меня напугала до смерти. У Гектора, старшего брата и потому, видимо, принца короны и наследника, были соломенно-желтые волосы и розовое лицо, и он был очень застенчив; его сестра Лавиния была крупной грубоватой девицей и любила выпить. Пинки, избалованная младшая сестренка, сексуально озабоченная пустышка, судя по всему, не жила в этом доме, в отличие от своего брата и сестры, и очень сомневаюсь, что она, как и Нед, училась в Оксфорде, – скорее гуляла сама по себе. И наконец, были еще две незамужние тетушки, которые время от времени появлялись в поле зрения, а потом исчезали, и обе были не в своем уме. Уф, пожалуй, все.
– Теперь я понимаю, – еле слышно промямлила я Неду после долгого молчания в машине по дороге домой.
Он усмехнулся:
– Ты все еще меня любишь?
– Лучше спроси меня завтра, – бросила я, откинув гудящую голову на спинку и закрывая выпученные от потрясения глаза.
Назавтра он так и сделал, а еще предложил мне выйти за него, и я с радостью согласилась, после чего он обвинил меня в корысти: ведь я видела его дом.
– Ты так обрадовалась из-за семейного состояния, ведь правда? Признавайся, маленькая охотница за мужьями, – прошипел он, когда мы с хохотом катались по кровати в его крошечной квартирке в Оксфорде. – Ждешь не дождешься, чтобы наложить руки на мои фамильные ценности.
– О да, – взвизгнула я. – Хочу спичечные коробки с коронами и салфетки с монограммами! И меня интересует не только твоя древняя родословная. Хочу кольцо с огромным бриллиантом!
Вместо бриллианта мой палец украсило чудесное маленькое колечко с гранатом, которое мы вместе купили в следующие выходные. До сих пор помню, как не могла перестать улыбаться, крутя колечко на пальце и любуясь им со всех сторон. Потом мы сели на автобус и поехали навестить Мэйзи и Лукаса и поговорить о наших планах.
Мы решили венчаться поскорее, летом, в церкви рядом с домом моих родителей. Потом устроим маленький обед в саду. Пара общих друзей из Оксфорда, Джесс, разумеется, вся моя семья, естественно. Одно было очевидно и совершенно неестественно: никого из своих родственников Нед приглашать не хотел.
– Нед, ты с ума сошел! – воскликнула я, ударив кулаком по столу в родительской кухне. Мэйзи и Лукас тактично удалились. – Ради бога, напиши им! Пригласи их на свадьбу. Они всегда могут отказаться.
– В том-то и дело, что они откажутся. Откажутся прийти на такую свадьбу. Что это такое – скромная церемония в местной церкви и обед в садике твоих родителей? Это же не Гвардейский собор и не прием в Палате лордов, а им нужно это и только это, моя дорогая Люси. Или не менее грандиозное торжество с громадным тентом на территории Незерби-Холла, а я этого тоже не хочу. Просто не хочу, Люси: это не в моем вкусе.
И не в моем, но мне все время казалось, как будто мы делаем что-то тайком, и поэтому мне было неуютно. Пару дней я крепилась, потом собралась с духом и субботним утром, когда Нед был на семинаре, написала Феллоузам, мучаясь от страха и вины. Я сообщила, где и когда будет свадьба, пригласила их, если им захочется, конечно, и бросила письмо в почтовый ящик. Из-за этого и разгорелась наша первая ссора. До сих пор помню, как я рассказала ему об этом, и он навис надо мной, когда я сидела на краю кровати: бледный, напряженный, жутковато-спокойный.
– Никогда больше не вмешивайся в дела моей семьи, – процедил он. – Ты ничего не знаешь, Люси, ничего. Если я сказал, что не хочу рассказывать им об этой чертовой свадьбе, значит, так оно и есть! Они и так испортили мне полжизни, но в этот раз у них ничего не выйдет, ясно?
Его голос дрожал от возбуждения. Никогда не видела его таким сердитым. Я вообще раньше не видела, как он злился.
– Ясно, ясно, – прошептала я. – Извини.
Тем не менее, вместо того чтобы запретить мне сочетаться браком с ее сыном и оградить от меня семейные сокровища через суд, Роуз сразу же ответила на письмо. Она явно была тронута.
«Как мило, что ты нам сообщила. Разумеется, мы были потрясены, но знаешь, мы всегда подозревали, что Нед именно так и женится. Тихо, тайком от всех, и на такой умной, сообразительной девушке, как ты. Большое спасибо, что написала нам, дорогая…»
Когда Нед проснулся, я показала ему письмо, ликующе помахав им у него перед носом.
– Вот видишь? Она очень мила. Очень дружелюбна. И я ей понравилась!
– Я знал, что с этим проблем не будет, – сонно пробормотал он, не потрудившись поднять голову с подушки.
– Это еще почему? Лукаса с Мэйзи вряд ли назовешь благородными землевладельцами.
– Это так, – он приоткрыл один глаз, – но они интеллектуалы, а здесь, в Оксфорде, где живут мои родители, это очень ценится. Столетняя родословная уважаемых предков – это очень хорошо, Люси, но когда твое родовое имение находится рядом со знаменитым университетом, надо идти на уступки. Немного серого вещества при скрещивании пород не помешает. Это даже облагораживает.
– Но… – Я была сбита с толку.
– Забудь, Люси, – вздохнул он. – Это очень сложно. Но гениальные люди свободны, и, следовательно, относятся к высшей касте. И поверь, моя мать не преминет подвинуться на высшую ступень социальной лестницы. – Он отвернулся и закрыл глаза. – Заметь, прийти на свадьбу они все-таки отказались, – пробормотал он.
Я оторопела и еще раз перечитала письмо. О да. Действительно отказались.
Свадьба состоялась: простое и тихое торжество, как мы и планировали, с обедом в садике у дома моих родителей. Высокие столы ломились от еды, в горшках и вазах стояли цветы, друзья набились в крошечный садик, визжа от смеха, и, кроме очаровательного кузена Неда по имени Джек, никого из Феллоузов мы не видели. Что там говорить – мы не видели их еще пару лет после этого.
Время шло, и порой меня мучили угрызения совести. Особенно когда родился Бен. Проявив редкое мужество, я настояла на том, чтобы мы хотя бы иногда ездили к Феллоузам – показать внука. Эти вылазки никогда не имели успеха. Нед молчал как рыба и сохранял каменное лицо, пока мы обедали в большом, обитом панелями обеденном зале Незерби-Холла: подвесной канделябр, море полированного красного дерева и россыпь сверкающего серебра. Я до смерти боялась, что Бен, который сидел рядом со мной на высоком стульчике, будет вести себя плохо. На одном конце стола сидел Арчи, на другом – Роуз, но они часто приглашали других родственников, так как Роуз, будучи невероятно общительной, могла сидеть за столом в окружении не менее двадцати гостей. Может, ей казалось, что присутствие чужих людей разряжает потенциально сложную ситуацию: ведь Нед то и дело поглядывал на часы, ему не терпелось уйти. Как бы то ни было, домой мы ехали выжатыми как лимон; Нед сжимал руль так, что костяшки белели, и клялся: «Чтобы я еще хоть раз… да никогда в жизни».
Забавно, но после того самого напряженного раза мы так до них и не доехали, потому что через полгода он умер. И так как раньше они всегда держались с нами отстраненно, мне было их совсем не жалко. Роуз, разумеется, была сама не своя – ее сын, ее любимый мальчик. На похоронах она так рыдала, что Арчи пришлось одернуть ее у могилы. А я никак не могла понять, почему она не проявляла никаких эмоций раньше, когда он был жив. После его смерти ее понесло, и через пару недель она устроила пышную заупокойную службу в Гвардейском соборе: Нед пришел бы в бешенство, увидев это. Я же онемела от горя, мне было на все наплевать. Я пошла на службу и тихо высидела церемонию в первом ряду рядом с Беном, моля Бога, чтобы все это скорее кончилось.
– Так и должно быть, – успокоила меня Мэйзи, сжав мою руку. – Это богатая семья, Люси. В их кругах так полагается.
Я тупо кивнула в ответ. Он не просто мой муж, он еще и их сын, и я не должна забывать об этом. Не должна в одиночестве предаваться горю. Должна быть учтивой и горевать вместе с ними.
Так я и сделала, и тут вдруг Роуз в меня вцепилась. Она звонила мне постоянно, днем и вечером – в основном вечером и, конечно, всегда в самое неподходящее время, когда я укладывала детей и позволяла себе порыдать вволю. Тут звонил телефон, и я слышала ее голос: дрожащий, надрывный. «Привет, Люси». И потом – одно и то же: как я справляюсь, откуда у меня силы жить, не правда ли, мне его безумно не хватает. Она знала, что мне его не хватает. И одному Богу известно, как я пережила эти звонки.
Наконец я поняла, что от нее мне только хуже. Я изо всех сил пыталась быть сильной, но регулярно три раза в неделю она сводила на ноль все мои старания. Я поехала с ней повидаться, взяв с собой Джесс для моральной поддержки. Я надеялась, что личная встреча исправит ситуацию, но звонки продолжались. И постепенно, чувствуя себя виноватой, я прекратила общение. Включала автоответчик и почти никогда не перезванивала. Жестоко? Возможно, но мне так было лучше.
Сначала она сопротивлялась, но вскоре звонить перестала. Молчание затянулось на несколько месяцев, и положение было безвыходное. Я не осмелилась бы позвонить вот так, ни с того ни с сего, а ей, как мне кажется, не позволяла гордыня. Я хотела ей написать, но так и не собралась. Мы посылали друг другу открытки на Рождество, мальчиков на день рождения ждали на почте посылки, но контакт был отрезан. Ни одного слова. Прошло четыре года, и тут я получила ее письмо.
«Моя дорогая Люси,
Прости, что пишу после столь долгого молчания, но это письмо я писала и переписывала много раз. Я многое должна объяснить и не знаю, с чего начать. Прежде всего, мое несуразное поведение после смерти Неда наверняка тебя расстроило, и думаю, я должна объяснить, почему мое горе было столь безудержным. В нашей семье проявление скорби не поощряется;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44