Он никогда не остепенится, и точка. Я не говорю, что он мерзавец, но я лично никогда не видела его с одной девушкой дольше пяти минут, это факт. Я же с самого начала тебя предупреждала, разве нет? – Она укоряюще кивнула Трише, прежде чем опрокинуть на дуршлаг картошку и исчезнуть в клубах пара.
Я взяла руку Триши и крепко ее сжала.
– Ох, Триша. К сожалению, Джоан права, – вздохнула я. – Джек слишком непостоянный. Черт, жаль, что я тебя тоже не предупредила, но я не думала, что у тебя все серьезно!
Это вызвало новый поток слез, голова Триши камнем упала на руки.
– Да, серьезно, очень серьезно, и я ничего не могу поделать – я его так люблю! – сдавленно простонала она, уткнувшись в начищенный сосновый стол. – И знаешь, Люси, – она посмотрела на меня заплаканными глазами, – он же понятия не имел! Не подозревал даже! Думал, что со мной можно поразвлечься, что со мной весело гулять, пока вчера я не заговорила о том, что было бы здорово выбраться из дому, потому что у меня намечаются выходные – всего два дня. И мы могли бы куда-нибудь съездить, например, в какой-нибудь симпатичный отель. И тут он как завопит: «Серьезные отношения, о боже, нет!» Клянусь, никогда не видела, чтобы парень так быстро делал ноги.
Я поморщилась.
– Могу себе представить. Его небось не было видно, такая пыль поднялась. Как же он меня иногда бесит! Типичное поведение для Джека, правда, Джоан?
– Как я уже сказала, он вовсе не мерзавец, – осмотрительно проговорила Джоан, сосредоточенно встряхивая дуршлаг с картошкой. – Но постоянство не для него, вот в чем проблема.
– И знаешь, в чем еще дело? – Триша шмыгнула носом. – Я уверена, у него есть другая. На днях он ездил в Лондон – с тобой, Люси. А когда вернулся, знаешь, стал какой-то холодный. Рассеянный. Со мной почти не разговаривал. Уверена, он там был с какой-то шлюхой, – с ненавистью прошипела она.
Я нервно сглотнула, вспомнив томную прекрасную Паскаль, с которой Джек обнимался и любезничал в окне спальни и которая совсем не была похожа на шлюху.
– Хм-м, да, наверное, – проговорила я: мне не хотелось делать ей еще больнее. – От Джека можно ожидать чего угодно. Хотя, возможно, он просто думал о работе или еще о чем-нибудь, – ободряюще произнесла я. – У него скоро выходит книга стихов, может, он волнуется из-за рецензий или еще чего-нибудь. – Джоан презрительно фыркнула.
– Но даже если у него есть кто-то еще, – поспешно добавила я, – к тебе это не имеет никакого отношения, Триша. Просто такой уж он человек. Не может совладать со своими гормонами, и чем быстрее ты это осознаешь, тем лучше. Таких, как он, обычно называют юбочниками. – Я улыбнулась и потрепала ее по плечу, пытаясь приободрить.
В Ответ она лишь слабо улыбнулась.
– Но он самый милый, добрый, щедрый и веселый человек, которого я только знала в жизни, – тихо проговорила она. – И я не могу его не любить. Не могу, Люси! – Она снова уронила голову на стол и залилась слезами.
Я вздохнула, посмотрела на Джоан и хотела было поднять брови и сделать выражение лица из серии «все-это-мы-уже-видели», но та повернулась к нам спиной и остервенело резала картошку, сверкая лезвием ножа.
– Послушай, Триша, – я предприняла вторую попытку. – Я знаю, сейчас тебе кажется, будто наступил конец света, но обещаю, через пару недель ты посмотришь на него и удивишься, что только…
– Неправда, неправда, неправда! – разрыдалась она. – И что еще хуже – я же должна видеть его каждый день, черт возьми, смотреть на него каждый чертов день и слышать его голос! Не знаю, как я все это вынесу.
Издав еще один сдавленный стон, она подскочила, опрокинула стул и, не видя дороги от слез, вылетела из комнаты. Я слышала, как она прогрохотала по коридору и хлопнула дверью черного хода.
Я медленно наклонилась, подняла стул и поставила его на место. Джоан ничего не сказала. Триша плакала так сильно, что весь стол промок. Я взяла полотенце, чтобы вытереть лужу, и тут почувствовала, как во мне закипает злоба. Я скомкала полотенце и в ярости швырнула его на стол.
– Где он, Джоан?
– В библиотеке, как обычно. Наверняка пишет свои проклятые стишки.
– Ага. Сейчас я ему устрою стишки!
Я вылетела из кухни, промаршировав по выложенному плиткой коридору и резко толкнув обитую зеленым сукном дверь, ворвалась в главную часть дома. Проходя через холл, я почувствовала, что моя злоба стала еще больше; я ускорила шаг и очутилась в коридоре с дубовыми панелями, ведущем в библиотеку. На секунду остановилась и отдышалась. Дверь в библиотеку была закрыта. Я хотела постучать, но потом резко повернула ручку и вошла.
В комнате, вдоль стен которой высились книжные полки, было необычно светло. Но я привыкла заходить туда только вечером, когда у дровяного камина здесь сидел Арчи, а зеленые бархатные шторы были закрыты. Сейчас же сквозь высокие окна проникли солнечные лучи, освещая полки и бросая блики на кожаные корешки книг. Какое-то время глаза привыкали к свету, и я не сразу увидела Джека, который сидел в дальнем углу за огромным столом красного дерева – лицом ко мне и спиной к окну с эркером. Он сосредоточенно склонился над… нет, не над грудой бумаг, а над книгой в бумажной обложке зловещих черно-красных тонов. Услышав, что открылась дверь, он опустил книгу с почти виноватым видом, и на секунду на его лице промелькнуло раздражение. Потом он заулыбался.
– О, Люси, привет. – Он торопливо закрыл книгу и сунул ее в ящик.
– Нечего мне тут приветкать, – огрызнулась я, шагая прямо к нему. – Что ты сделал с бедной девочкой?
Я оперлась о стол и наклонилась к нему, а он оторопело посмотрел на меня и откинулся в кресле.
– С какой еще девочкой?
– С Тришей, разумеется! О боже, ты разбил ей сердце и даже не можешь припомнить, что это за девочка? Да что с тобой такое, Джек? Ты что, эмоциональный насильник, что ли? – Я сверлила его взглядом. Он непонимающе смотрел на меня голубыми глазами. – У тебя что, вообще нет чувства приличия? Ответственности? Нет… ну я не знаю… нет сердца, что ли, будь ты проклят? Неужели ты не можешь понять, что девушка в тебя влюбилась? Неужели не умеешь читать знаки? Или умеешь, но тебе на все наплевать? Ты все равно продолжаешь с ней развлекаться, а потом бросаешь, стоит ей только намекнуть на серьезные отношения?
Он пристально посмотрел на меня через стол, медленно снял колпачок с ручки и сменил стержень.
– Вообще-то, все было совсем иначе, – тихо проговорил он. – Во-первых, я понятия не имел, что она в меня «влюбилась», если использовать твое выражение. До тех пор, пока она не предложила мне отправиться с ней в гостиницу на уикенд. И, во-вторых, я вовсе ее не поощрял, если не считать того времени, которое мы вместе проводили с Беном и Максом. Мне очень жаль, что она расстроилась, искренне жаль, но…
– Только не надо про искренность! Чушь собачья! – взорвалась я. – Да тебе плевать на все! Ты бы даже не заметил, если бы она повесилась или вернулась в Австралию, а если «не поощрять» по твоим понятиям значит заниматься сексом на берегу реки, шептать ей на ушко сладкие слова и уверять ее в том, что она самая прекрасная женщина на свете, то ты ходишь по болоту, Джек. Не забывай, я давно тебя знаю, видела тебя в действии и в курсе твоих хитростей. Триша – не первая девушка, которая рыдает из-за тебя на моем плече, и я уверена, что не последняя. И, если честно, мне это уже малость надоело. Ты же не подросток, в самом деле, ты даже не юный сердцеед… О боже, ты только посмотри на себя! Был бы ты парнем, только что достигшим половой зрелости, который никак не насытится, никак не остепенится, не может выдержать даже минуты серьезных отношений! Но ты не годишься ни под одну из этих категорий, Джек, ты всего лишь жалкий стареющий донжуан, серийный юбочник, который гоняется за девочками-студентками по лекционному залу и даже на десять минут не может совладать с тем, что у него в штанах!
Меня прямо трясло от ярости. И еще я знала, что большая часть этой сдерживаемой злобы направлена на мою свекровь, которая сейчас с самодовольным видом сидит рядом с моими сыновьями в темном зале театра. И все это вылилось на Джека.
– Понятно, – тихо проговорил он. Мои слова его явно не задели. – Тогда кто у нас ты?
– Что?!
– Если я – жалкий стареющий донжуан, то кто у нас ты, Люси?
– Мы не обо мне сейчас говорим, – процедила я сквозь сжатые зубы, – речь о тебе, о твоем безответственном поведении, в результате которого молоденькая девочка только что билась в истерике за кухонным столом! – Я ткнула пальцем в коридор. – Она там, Джек, по крайней мере, была там с Джоан и со мной, но сейчас, наверное, лежит на кровати в своей комнате и заливает слезами подушку! И тебе на это плевать! Плевать!
– Нет, не плевать, но сама подумай, – проговорил он, – она же не замужем.
– Что? – Я ошарашенно вытаращилась на него.
– Я сказал, она не замужем. Это было невероятно.
– О боже, Джек, как же ты жалок, – наконец произнесла я. – Ты жалок и смешон, как ребенок. Дешевая отмазка.
– Неужели? – Он встал и подошел к столу с моей стороны. Вдруг мне показалось, что он очень вырос и встал как-то слишком близко ко мне. Я отпрянула. – Значит, дешевая, да? А почему бы тебе, прежде чем являться сюда и твердить о долге и ответственности, не подумать о собственных поступках? Прежде чем кидать в меня камни, почему бы тебе не подумать о последствиях твоих действий, как следует поразмышлять о том, что исход твоих выходок может быть куда более катастрофическим?
– Какой ты умный, Джек, – огрызнулась я, – сыплешь метафорами из учебника английского языка. Но я знаю, о чем ты говоришь, так что давай будем называть лопату лопатой, раз ты того хочешь. Ну да, он женат. Понятно? Ты счастлив? Но это не мой брак, и сохранить его – не моя проблема.
Даже когда я произносила эту фразу, я знала, что сейчас он разорвет меня в клочья.
– Ты сама в это не веришь, – фыркнул он. – Ты просто малодушная ханжа. Ты сейчас сама на себя не похожа, Люси, как будто вместо тебя говорит какая-то лживая, слабая трусиха, которая ищет, за чью бы спину спрятаться. Это недостойно и совсем на тебя не похоже.
– Да что ты говоришь! – Я покраснела, разозлившись на себя за то, что позволила ему загнать себя в угол. – А какая я на самом деле, Джек? Ты знаешь меня вовсе не так хорошо, как тебе кажется, а вот я тебя знаю. И если ты хочешь сказать, что никогда не влюблялся в замужнюю женщину, я тоже вправе обозвать тебя лицемером и лжецом! Тут он замолк.
– Это было только один раз. И она не ответила мне взаимностью.
– Чушь, – фыркнула я. – Да ты многие годы только и знаешь, что лазать по супружеским кроватям! Небось не раз карабкался вниз по водосточной трубе, когда муж поворачивал ключ в замке! О нет, Джек, тебе это не в новинку, тебе только не нравится, что теперь и я занялась тем же! Ты против того, что я наконец начала встречаться с мужчинами и развлекаться. Ты бы предпочел, чтобы я вечно ходила в трауре!
Я зашагала к двери, обернувшись, увидела, что он побледнел и сжал кулаки.
– Ты говоришь отвратительные вещи, – тихо проговорил он. – И тебе это известно.
– Неужели? – выпалила я, открывая дверь. – Я уже не уверена, что так хорошо знаю тебя, Джек.
Я со всех сил хлопнула дверью и поплелась по коридору. В душе нарастающим потоком поднималась ярость, смешанная с чувством вины. Я задавила эти эмоции, прошла по черно-белому холлу, вышла на террасу через открытые двери, обошла фонтан и направилась через розарий к амбару.
Я знала, что напоследок ударила его ниже пояса. Еще давно, когда мне было очень плохо, Джек как никто другой помогал мне преодолеть горе. Он единственный, не считая Джесс, провел столько вечеров в моей крошечной жалкой квартирке. То было самое худшее время, те самые вечера, когда я укладывала мальчиков спать, а он просто сидел со мной, и я отводила душу, рыдая над старыми фотоальбомами. А он вытирал фотографии насухо полотенцем. Я вспомнила бесконечные тарелки со спагетти карбонара – это было единственное блюдо, которое он умел готовить; как я безразлично ковыряла эти макароны, прежде чем мои глаза снова не застилали слезы, и тогда я опускала вилку и начинала рыдать. Я вспомнила его терпение, доброту, настойчивость; в отличие от прочих навещавших меня посетителей, он никогда не уставал мне сопереживать. Не спорю, он помог мне преодолеть самые черные дни, и мне не следовало… ну что уж там говорить. Я сунула в рот прядь волос и отчаянно ее зажевала.
Но сами посудите, ведь он меня спровоцировал. Во мне всколыхнулся праведный гнев, уравновесив чувство вины на весах моей совести. Я так набросилась на него, потому что – тут я быстро переиграла наш разговор в голове – да потому, что он принялся читать мне лицемерные нотации! Как он посмел снисходительно учить меня морали, как древний глубокомысленный мудрец, когда всем известно, что сам он ведет образ жизни распутного старого кобеля, принюхиваясь к каждой сучке в округе? «Именно это меня и возмутило, – решила я, – именно это меня и подстрекнуло – его ханжество. Как он смеет смотреть на меня свысока?»
Раскрасневшись от негодования, я размышляла над размерами его наглости. Ладно кто другой, но Джек Феллоуз? Вы только подумайте! «Ну и лицемер, – шипела я себе под нос, пересекая мостик через реку. – Мало того, что он чертов лицемер, так он мне еще и завидует. Завидует, потому что кому-то другому весело, потому что теперь не ему одному позволено веселиться! Хотя мне вовсе не весело, – расстроенно подумала я, выплевывая волосы и звонко цокая по деревянному мостику. По крайней мере, не так весело, как он думает. Он небось считает, что моя жизнь – сплошь острые сексуальные ощущения, а на деле моя жизнь – сплошь острое чувство вины. Стыд, обвинения и никакой радости. По-тря-са-ю-ще».
Я поднялась по холму в самое пекло; солнце жгло лоб, и когда я добралась до калитки, то уже еле дышала. Я прошла по узкой вымощенной кирпичом тропинке к амбару и драматично захлопнула за собой дверь. Огромное стекло в раме зловеще зазвенело. «О господи, веду себя, как капризный ребенок, – подумала я, виновато опустив руки. – На такие выходки только Макс способен». Макс… Я уже сто лет его не видела. Я снова прикоснулась к вискам и вдруг с ужасом осознала, что в голове зарождается страшная боль. Я испуганно замерла на коврике. Все эти вопли, хождение на жаре – может, у меня даже начнется мигрень, мигрень, которой не было уже несколько лет!
Я медленно подошла к дивану и села, двигаясь, как индианка с вазой на голове: я знала, что любое резкое движение смертельно. С мигренью нужно быть осторожней. Я подождала. Ну вот, снова: зловещая пульсация у самых глаз, как будто приближается марширующая армия. Три-четыре года назад меня постоянно мучили такие боли, и справиться с ними помогала лишь пригоршня нурофена и темная комната.
Я встала и поплелась к лестнице, а потом наверх, держась за перила. «Чертов Джек», – подумала я, выискивая в ванной в шкафу бутылочку с таблетками. Давно уже мне не приходилось прибегать к этому средству, и все по его вине! Я по стеночке прошла в спальню и села на кровать, вооружившись обезболивающим. Засунула в рот одну таблетку за другой и запила каждую глотком воды, пытаясь не подавиться. И только я сделала последний глоток, как на прикроватном столике зазвонил телефон. Я в страхе схватилась за голову, защищая ее от пронзительного жужжания, но потом поняла, что оно не прекратится, пока я не сниму трубку.
– Алло, – прошептала я и отодвинула трубку подальше от уха.
– Люси? – голос было еле слышно.
Я осторожно приблизила трубку.
– О, Чарли, привет.
– Какой-то у тебя слабый голос, дорогая, ты почему шепотом говоришь? Не можешь разговаривать?
– Нет-нет, могу, мальчиков нет дома, просто… – Я зажмурилась и приложила одну ладонь к глазу. Такое ощущение, будто сейчас он выпрыгнет из глазницы. – У меня сильно болит голова. Просто адски.
– О, бедняжка. Выпей аспирин.
Я поморщилась.
– Тут надо кое-что посильнее. Но я уже выпила таблетку.
– Отлично. Теперь послушай, любовь моя, – торопливо проговорил Чарли. – Буду говорить кратко, она на минутку вышла в магазин, но произошло кое-что замечательное. Дорогая, похоже, наш хитрый план сработает, если ты сможешь вырваться в субботу вечером. К Миранде приезжает школьная подруга, и я знаю, она не хочет, чтобы я болтался под ногами. Так что скажу, что буду работать в Лондоне, а сам поймаю тебя на слове: я уже забронировал чудеснейший отельчик. В маленькой деревеньке, где-то рядом с Бисестером – подальше отсюда, сама понимаешь. Романтическая кровать с балдахином, пылающий дровяной камин – правда, вряд ли он нам в такую жару понадобится, – старинные дубовые балки, медные фигурки лошадей и самый потрясающий вид на Котсуолдские холмы. Что скажешь, милая?
В субботу вечером. Сердце бешено застучало. И в голове тоже. Короче, началась какая-то какофония. Глаза по-прежнему были крепко зажмурены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Я взяла руку Триши и крепко ее сжала.
– Ох, Триша. К сожалению, Джоан права, – вздохнула я. – Джек слишком непостоянный. Черт, жаль, что я тебя тоже не предупредила, но я не думала, что у тебя все серьезно!
Это вызвало новый поток слез, голова Триши камнем упала на руки.
– Да, серьезно, очень серьезно, и я ничего не могу поделать – я его так люблю! – сдавленно простонала она, уткнувшись в начищенный сосновый стол. – И знаешь, Люси, – она посмотрела на меня заплаканными глазами, – он же понятия не имел! Не подозревал даже! Думал, что со мной можно поразвлечься, что со мной весело гулять, пока вчера я не заговорила о том, что было бы здорово выбраться из дому, потому что у меня намечаются выходные – всего два дня. И мы могли бы куда-нибудь съездить, например, в какой-нибудь симпатичный отель. И тут он как завопит: «Серьезные отношения, о боже, нет!» Клянусь, никогда не видела, чтобы парень так быстро делал ноги.
Я поморщилась.
– Могу себе представить. Его небось не было видно, такая пыль поднялась. Как же он меня иногда бесит! Типичное поведение для Джека, правда, Джоан?
– Как я уже сказала, он вовсе не мерзавец, – осмотрительно проговорила Джоан, сосредоточенно встряхивая дуршлаг с картошкой. – Но постоянство не для него, вот в чем проблема.
– И знаешь, в чем еще дело? – Триша шмыгнула носом. – Я уверена, у него есть другая. На днях он ездил в Лондон – с тобой, Люси. А когда вернулся, знаешь, стал какой-то холодный. Рассеянный. Со мной почти не разговаривал. Уверена, он там был с какой-то шлюхой, – с ненавистью прошипела она.
Я нервно сглотнула, вспомнив томную прекрасную Паскаль, с которой Джек обнимался и любезничал в окне спальни и которая совсем не была похожа на шлюху.
– Хм-м, да, наверное, – проговорила я: мне не хотелось делать ей еще больнее. – От Джека можно ожидать чего угодно. Хотя, возможно, он просто думал о работе или еще о чем-нибудь, – ободряюще произнесла я. – У него скоро выходит книга стихов, может, он волнуется из-за рецензий или еще чего-нибудь. – Джоан презрительно фыркнула.
– Но даже если у него есть кто-то еще, – поспешно добавила я, – к тебе это не имеет никакого отношения, Триша. Просто такой уж он человек. Не может совладать со своими гормонами, и чем быстрее ты это осознаешь, тем лучше. Таких, как он, обычно называют юбочниками. – Я улыбнулась и потрепала ее по плечу, пытаясь приободрить.
В Ответ она лишь слабо улыбнулась.
– Но он самый милый, добрый, щедрый и веселый человек, которого я только знала в жизни, – тихо проговорила она. – И я не могу его не любить. Не могу, Люси! – Она снова уронила голову на стол и залилась слезами.
Я вздохнула, посмотрела на Джоан и хотела было поднять брови и сделать выражение лица из серии «все-это-мы-уже-видели», но та повернулась к нам спиной и остервенело резала картошку, сверкая лезвием ножа.
– Послушай, Триша, – я предприняла вторую попытку. – Я знаю, сейчас тебе кажется, будто наступил конец света, но обещаю, через пару недель ты посмотришь на него и удивишься, что только…
– Неправда, неправда, неправда! – разрыдалась она. – И что еще хуже – я же должна видеть его каждый день, черт возьми, смотреть на него каждый чертов день и слышать его голос! Не знаю, как я все это вынесу.
Издав еще один сдавленный стон, она подскочила, опрокинула стул и, не видя дороги от слез, вылетела из комнаты. Я слышала, как она прогрохотала по коридору и хлопнула дверью черного хода.
Я медленно наклонилась, подняла стул и поставила его на место. Джоан ничего не сказала. Триша плакала так сильно, что весь стол промок. Я взяла полотенце, чтобы вытереть лужу, и тут почувствовала, как во мне закипает злоба. Я скомкала полотенце и в ярости швырнула его на стол.
– Где он, Джоан?
– В библиотеке, как обычно. Наверняка пишет свои проклятые стишки.
– Ага. Сейчас я ему устрою стишки!
Я вылетела из кухни, промаршировав по выложенному плиткой коридору и резко толкнув обитую зеленым сукном дверь, ворвалась в главную часть дома. Проходя через холл, я почувствовала, что моя злоба стала еще больше; я ускорила шаг и очутилась в коридоре с дубовыми панелями, ведущем в библиотеку. На секунду остановилась и отдышалась. Дверь в библиотеку была закрыта. Я хотела постучать, но потом резко повернула ручку и вошла.
В комнате, вдоль стен которой высились книжные полки, было необычно светло. Но я привыкла заходить туда только вечером, когда у дровяного камина здесь сидел Арчи, а зеленые бархатные шторы были закрыты. Сейчас же сквозь высокие окна проникли солнечные лучи, освещая полки и бросая блики на кожаные корешки книг. Какое-то время глаза привыкали к свету, и я не сразу увидела Джека, который сидел в дальнем углу за огромным столом красного дерева – лицом ко мне и спиной к окну с эркером. Он сосредоточенно склонился над… нет, не над грудой бумаг, а над книгой в бумажной обложке зловещих черно-красных тонов. Услышав, что открылась дверь, он опустил книгу с почти виноватым видом, и на секунду на его лице промелькнуло раздражение. Потом он заулыбался.
– О, Люси, привет. – Он торопливо закрыл книгу и сунул ее в ящик.
– Нечего мне тут приветкать, – огрызнулась я, шагая прямо к нему. – Что ты сделал с бедной девочкой?
Я оперлась о стол и наклонилась к нему, а он оторопело посмотрел на меня и откинулся в кресле.
– С какой еще девочкой?
– С Тришей, разумеется! О боже, ты разбил ей сердце и даже не можешь припомнить, что это за девочка? Да что с тобой такое, Джек? Ты что, эмоциональный насильник, что ли? – Я сверлила его взглядом. Он непонимающе смотрел на меня голубыми глазами. – У тебя что, вообще нет чувства приличия? Ответственности? Нет… ну я не знаю… нет сердца, что ли, будь ты проклят? Неужели ты не можешь понять, что девушка в тебя влюбилась? Неужели не умеешь читать знаки? Или умеешь, но тебе на все наплевать? Ты все равно продолжаешь с ней развлекаться, а потом бросаешь, стоит ей только намекнуть на серьезные отношения?
Он пристально посмотрел на меня через стол, медленно снял колпачок с ручки и сменил стержень.
– Вообще-то, все было совсем иначе, – тихо проговорил он. – Во-первых, я понятия не имел, что она в меня «влюбилась», если использовать твое выражение. До тех пор, пока она не предложила мне отправиться с ней в гостиницу на уикенд. И, во-вторых, я вовсе ее не поощрял, если не считать того времени, которое мы вместе проводили с Беном и Максом. Мне очень жаль, что она расстроилась, искренне жаль, но…
– Только не надо про искренность! Чушь собачья! – взорвалась я. – Да тебе плевать на все! Ты бы даже не заметил, если бы она повесилась или вернулась в Австралию, а если «не поощрять» по твоим понятиям значит заниматься сексом на берегу реки, шептать ей на ушко сладкие слова и уверять ее в том, что она самая прекрасная женщина на свете, то ты ходишь по болоту, Джек. Не забывай, я давно тебя знаю, видела тебя в действии и в курсе твоих хитростей. Триша – не первая девушка, которая рыдает из-за тебя на моем плече, и я уверена, что не последняя. И, если честно, мне это уже малость надоело. Ты же не подросток, в самом деле, ты даже не юный сердцеед… О боже, ты только посмотри на себя! Был бы ты парнем, только что достигшим половой зрелости, который никак не насытится, никак не остепенится, не может выдержать даже минуты серьезных отношений! Но ты не годишься ни под одну из этих категорий, Джек, ты всего лишь жалкий стареющий донжуан, серийный юбочник, который гоняется за девочками-студентками по лекционному залу и даже на десять минут не может совладать с тем, что у него в штанах!
Меня прямо трясло от ярости. И еще я знала, что большая часть этой сдерживаемой злобы направлена на мою свекровь, которая сейчас с самодовольным видом сидит рядом с моими сыновьями в темном зале театра. И все это вылилось на Джека.
– Понятно, – тихо проговорил он. Мои слова его явно не задели. – Тогда кто у нас ты?
– Что?!
– Если я – жалкий стареющий донжуан, то кто у нас ты, Люси?
– Мы не обо мне сейчас говорим, – процедила я сквозь сжатые зубы, – речь о тебе, о твоем безответственном поведении, в результате которого молоденькая девочка только что билась в истерике за кухонным столом! – Я ткнула пальцем в коридор. – Она там, Джек, по крайней мере, была там с Джоан и со мной, но сейчас, наверное, лежит на кровати в своей комнате и заливает слезами подушку! И тебе на это плевать! Плевать!
– Нет, не плевать, но сама подумай, – проговорил он, – она же не замужем.
– Что? – Я ошарашенно вытаращилась на него.
– Я сказал, она не замужем. Это было невероятно.
– О боже, Джек, как же ты жалок, – наконец произнесла я. – Ты жалок и смешон, как ребенок. Дешевая отмазка.
– Неужели? – Он встал и подошел к столу с моей стороны. Вдруг мне показалось, что он очень вырос и встал как-то слишком близко ко мне. Я отпрянула. – Значит, дешевая, да? А почему бы тебе, прежде чем являться сюда и твердить о долге и ответственности, не подумать о собственных поступках? Прежде чем кидать в меня камни, почему бы тебе не подумать о последствиях твоих действий, как следует поразмышлять о том, что исход твоих выходок может быть куда более катастрофическим?
– Какой ты умный, Джек, – огрызнулась я, – сыплешь метафорами из учебника английского языка. Но я знаю, о чем ты говоришь, так что давай будем называть лопату лопатой, раз ты того хочешь. Ну да, он женат. Понятно? Ты счастлив? Но это не мой брак, и сохранить его – не моя проблема.
Даже когда я произносила эту фразу, я знала, что сейчас он разорвет меня в клочья.
– Ты сама в это не веришь, – фыркнул он. – Ты просто малодушная ханжа. Ты сейчас сама на себя не похожа, Люси, как будто вместо тебя говорит какая-то лживая, слабая трусиха, которая ищет, за чью бы спину спрятаться. Это недостойно и совсем на тебя не похоже.
– Да что ты говоришь! – Я покраснела, разозлившись на себя за то, что позволила ему загнать себя в угол. – А какая я на самом деле, Джек? Ты знаешь меня вовсе не так хорошо, как тебе кажется, а вот я тебя знаю. И если ты хочешь сказать, что никогда не влюблялся в замужнюю женщину, я тоже вправе обозвать тебя лицемером и лжецом! Тут он замолк.
– Это было только один раз. И она не ответила мне взаимностью.
– Чушь, – фыркнула я. – Да ты многие годы только и знаешь, что лазать по супружеским кроватям! Небось не раз карабкался вниз по водосточной трубе, когда муж поворачивал ключ в замке! О нет, Джек, тебе это не в новинку, тебе только не нравится, что теперь и я занялась тем же! Ты против того, что я наконец начала встречаться с мужчинами и развлекаться. Ты бы предпочел, чтобы я вечно ходила в трауре!
Я зашагала к двери, обернувшись, увидела, что он побледнел и сжал кулаки.
– Ты говоришь отвратительные вещи, – тихо проговорил он. – И тебе это известно.
– Неужели? – выпалила я, открывая дверь. – Я уже не уверена, что так хорошо знаю тебя, Джек.
Я со всех сил хлопнула дверью и поплелась по коридору. В душе нарастающим потоком поднималась ярость, смешанная с чувством вины. Я задавила эти эмоции, прошла по черно-белому холлу, вышла на террасу через открытые двери, обошла фонтан и направилась через розарий к амбару.
Я знала, что напоследок ударила его ниже пояса. Еще давно, когда мне было очень плохо, Джек как никто другой помогал мне преодолеть горе. Он единственный, не считая Джесс, провел столько вечеров в моей крошечной жалкой квартирке. То было самое худшее время, те самые вечера, когда я укладывала мальчиков спать, а он просто сидел со мной, и я отводила душу, рыдая над старыми фотоальбомами. А он вытирал фотографии насухо полотенцем. Я вспомнила бесконечные тарелки со спагетти карбонара – это было единственное блюдо, которое он умел готовить; как я безразлично ковыряла эти макароны, прежде чем мои глаза снова не застилали слезы, и тогда я опускала вилку и начинала рыдать. Я вспомнила его терпение, доброту, настойчивость; в отличие от прочих навещавших меня посетителей, он никогда не уставал мне сопереживать. Не спорю, он помог мне преодолеть самые черные дни, и мне не следовало… ну что уж там говорить. Я сунула в рот прядь волос и отчаянно ее зажевала.
Но сами посудите, ведь он меня спровоцировал. Во мне всколыхнулся праведный гнев, уравновесив чувство вины на весах моей совести. Я так набросилась на него, потому что – тут я быстро переиграла наш разговор в голове – да потому, что он принялся читать мне лицемерные нотации! Как он посмел снисходительно учить меня морали, как древний глубокомысленный мудрец, когда всем известно, что сам он ведет образ жизни распутного старого кобеля, принюхиваясь к каждой сучке в округе? «Именно это меня и возмутило, – решила я, – именно это меня и подстрекнуло – его ханжество. Как он смеет смотреть на меня свысока?»
Раскрасневшись от негодования, я размышляла над размерами его наглости. Ладно кто другой, но Джек Феллоуз? Вы только подумайте! «Ну и лицемер, – шипела я себе под нос, пересекая мостик через реку. – Мало того, что он чертов лицемер, так он мне еще и завидует. Завидует, потому что кому-то другому весело, потому что теперь не ему одному позволено веселиться! Хотя мне вовсе не весело, – расстроенно подумала я, выплевывая волосы и звонко цокая по деревянному мостику. По крайней мере, не так весело, как он думает. Он небось считает, что моя жизнь – сплошь острые сексуальные ощущения, а на деле моя жизнь – сплошь острое чувство вины. Стыд, обвинения и никакой радости. По-тря-са-ю-ще».
Я поднялась по холму в самое пекло; солнце жгло лоб, и когда я добралась до калитки, то уже еле дышала. Я прошла по узкой вымощенной кирпичом тропинке к амбару и драматично захлопнула за собой дверь. Огромное стекло в раме зловеще зазвенело. «О господи, веду себя, как капризный ребенок, – подумала я, виновато опустив руки. – На такие выходки только Макс способен». Макс… Я уже сто лет его не видела. Я снова прикоснулась к вискам и вдруг с ужасом осознала, что в голове зарождается страшная боль. Я испуганно замерла на коврике. Все эти вопли, хождение на жаре – может, у меня даже начнется мигрень, мигрень, которой не было уже несколько лет!
Я медленно подошла к дивану и села, двигаясь, как индианка с вазой на голове: я знала, что любое резкое движение смертельно. С мигренью нужно быть осторожней. Я подождала. Ну вот, снова: зловещая пульсация у самых глаз, как будто приближается марширующая армия. Три-четыре года назад меня постоянно мучили такие боли, и справиться с ними помогала лишь пригоршня нурофена и темная комната.
Я встала и поплелась к лестнице, а потом наверх, держась за перила. «Чертов Джек», – подумала я, выискивая в ванной в шкафу бутылочку с таблетками. Давно уже мне не приходилось прибегать к этому средству, и все по его вине! Я по стеночке прошла в спальню и села на кровать, вооружившись обезболивающим. Засунула в рот одну таблетку за другой и запила каждую глотком воды, пытаясь не подавиться. И только я сделала последний глоток, как на прикроватном столике зазвонил телефон. Я в страхе схватилась за голову, защищая ее от пронзительного жужжания, но потом поняла, что оно не прекратится, пока я не сниму трубку.
– Алло, – прошептала я и отодвинула трубку подальше от уха.
– Люси? – голос было еле слышно.
Я осторожно приблизила трубку.
– О, Чарли, привет.
– Какой-то у тебя слабый голос, дорогая, ты почему шепотом говоришь? Не можешь разговаривать?
– Нет-нет, могу, мальчиков нет дома, просто… – Я зажмурилась и приложила одну ладонь к глазу. Такое ощущение, будто сейчас он выпрыгнет из глазницы. – У меня сильно болит голова. Просто адски.
– О, бедняжка. Выпей аспирин.
Я поморщилась.
– Тут надо кое-что посильнее. Но я уже выпила таблетку.
– Отлично. Теперь послушай, любовь моя, – торопливо проговорил Чарли. – Буду говорить кратко, она на минутку вышла в магазин, но произошло кое-что замечательное. Дорогая, похоже, наш хитрый план сработает, если ты сможешь вырваться в субботу вечером. К Миранде приезжает школьная подруга, и я знаю, она не хочет, чтобы я болтался под ногами. Так что скажу, что буду работать в Лондоне, а сам поймаю тебя на слове: я уже забронировал чудеснейший отельчик. В маленькой деревеньке, где-то рядом с Бисестером – подальше отсюда, сама понимаешь. Романтическая кровать с балдахином, пылающий дровяной камин – правда, вряд ли он нам в такую жару понадобится, – старинные дубовые балки, медные фигурки лошадей и самый потрясающий вид на Котсуолдские холмы. Что скажешь, милая?
В субботу вечером. Сердце бешено застучало. И в голове тоже. Короче, началась какая-то какофония. Глаза по-прежнему были крепко зажмурены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44