Такую картину Эмме редко приходилось наблюдать у английских детей.Мальчик внезапно отступил и отвесил отцу изысканный поклон; девочка же не отходила от отца. Сикандер поднял ее на руки, и она спрятала лицо у него на груди.– Здравствуйте, мои маленькие! Я так скучал без вас, но теперь мы будем вместе… Хватит кланяться, Майкл, лучше как следует меня обними! – Он поймал сына свободной рукой, но был вынужден повторить сказанное на урду, чтобы ребенок понял.«Настоящие индусы! – думала Эмма с тревогой. – Внешность, одежда, поведение – все стопроцентно индийское! Даже по-английски не говорят…»Она сделала над собой усилие, чтобы не выдать своего замешательства. Сикандер обернулся к ней, не выпуская дочь и сына из объятий. Эмме стало ясно, как день, что в детях не было ничего британского. Темные волосы, смуглая кожа, белозубая улыбка… Голубоглазым был один Сикандер, тогда как у его детей глаза были черные, как смородины. Неудивительно, что он прячет их в джунглях, куда никогда не забираются его знакомые британцы.Его дом, дети, все, что его окружало, красноречиво свидетельствовало о его индийской сущности. Несмотря на одежду и голубые глаза, Сикандер выглядел сейчас в большей степени индийцем, чем Сайяджи Сингх или Сакарам. Не хватало только кастовой метки, чтобы подтвердить его происхождение.Улыбаясь, Эмма стала подниматься по ступенькам.– Значить, это и есть Майкл и Виктория.– Поздоровайтесь с новой няней, дети. – Кингстон подтолкнул детей к Эмме, но они испуганно таращили на нее глаза и не говорили ни слова.– Я мисс Уайтфилд, ваша новая няня, – произнесла Эмма, желая сгладить неловкость. – Вы говорите по-английски? Можете повторить мое имя?Мальчик отрицательно покачал головой, девочка закрыла лкчико краем сари.– Дети немного говорят по-английски, – вступился за них Сикандер. – Просто в мое отсутствие они отвыкли от этого языка. Но с сегодняшнего дня они начнут говорить по-английски.– Не хочу по-английски, – обиженно произнес Майкл и надул губы. – Урду. Хиндустани.Сикандер легонько его встряхнул:– Придется тебе смириться с этим, Майкл. Мы уже это обсуждали, и ты понимаешь, как это важно. К тому же я твой отец, и ты пожалеешь, если меня ослушаешься.– Да, папа, – согласился Майкл. Однако его рот сохранил непокорную складку. Как видно, упрямством он пошел в Кингстона.«Боже, что же я с ними буду делать? – с ужасом подумала Эмма. – Как превратить их в английских детей, когда в них так сильно выражено их индийское начало?»Сикандер бросил на Эмму быстрый взгляд. Казалось, он прочел ее мысли.– Я же этого добился, – сказал он решительно. – Значит, и у них тоже получится. Я вам доверяю. Вам предстоит полностью их переделать.Эмма открыла было рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказала. Сейчас было не время спорить.– Очаровательные дети, – сказала она. – Очень похожи на вас.– Не совсем. У них нет моих голубых глаз, о чем приходится только жалеть: эти голубые глаза во многом бы облегчили их жизнь в будущем.Сикандер отпустил детей, и они подбежали к своей айе, стоявшей на почтительном расстоянии и довольно недружелюбно рассматривавшей новую няню.Это была женщина высокого для индианки роста, стройная и привлекательная, хотя красавицей ее назвать было трудно. Дети схватили ее за руки и прижались к ней. Все говорило об их солидарности с айей.Сикандер отказывался замечать, что все трое – айя, Майкл и Виктория – разглядывают Эмму почти враждебно. Отправив троицу восвояси небрежным жестом, он взял Эмму за руку:– Ты познакомилась с моими детьми, а теперь я покажу тебе дом.Эмма ожидала, что дети и айя будут сопровождать их в экскурсии по дому, но те мгновенно исчезли. И пока Сикандер с наслаждением демонстрировал ей драгоценности своей шкатулки, спрятанной среди джунглей, она гадала, где они могли скрыться. Глава 18 Пышным убранством дом Сикандера походил на жилище Сайяджи Сингха: точно так же он был устлан дорогими коврами, уставлен декоративными ширмами, низкой мебелью, пуфами и табуретами, плетеными ложами с подушками, украшенными кистями; любой британский гость был бы шокирован отсутствием столовой и многих элементарных условий для нормальной жизни. Эмма поняла, что в ближайшем будущем ей придется вступить с Сикандером в конфликт, так как в такой обстановке обучать детей британским манерам было весьма трудно.Дети, по всей видимости, ели, сидя на низких табуретах, обожаемых индийцами, и не имели представления о правилах поведения на традиционных британских банкетах с несколькими переменами блюд. Во всем доме нашлась одна-единственная комнатка, нечто вроде гостиной, которая хоть в какой-то степени отвечала британским вкусам. Обстановка здесь была в точности такой, как в придорожном домике-дак: небольшой диванчик, стол, вентилятор-пунках, однако все украшения были выполнены в индийском стиле. Сикандер объяснил, что здесь он принимает чиновников, прибывающих в Парадайз-Вью, однако это случается редко, поэтому он ничего не собирается менять.– К счастью, мне удается обделывать все дела с твоими соотечественниками, когда я наведываюсь в Калькутту или Дели. Сюда их заносит нечасто.– Действительно, к счастью, – сухо ответила Эмма. Сикандер угадал ее настроение и бросил на нее иронический взгляд, который она проигнорировала.От нее не ускользнуло, как он сказал «твои соотечественники», а не «наши». Здесь, у себя дома, Сикандер, судя по всему, отказывался от всего британского и превращался в индуса. Она сомневалась, что он когда-либо проникнется к ней достаточно сильным доверием, чтобы рассказать все о своем происхождении и воспитании.На втором этаже дома он гордо продемонстрировал отдельные помещения: его собственные комнаты и детские. Каждое помещение имело собственный минарет и балкончик с видом на владения. Комнаты хозяина и детские выходили в парк, окна комнат, предложенных Эмме, – на поле для поло. Эмма увидела с балкона крышу крытой галереи, соединявшей господский дом с еще одной постройкой.– Там расположены кухня и комнаты слуг, – объяснил Сикандер, неопределенно махнув рукой в ту сторону. – Кроме того, там мой кабинет и кое-что еще. В свое время ты все увидишь. Вон там – поле для игры в поло.– Я сразу поняла, что это такое.Он оперся о перила балкона. Его черные волосы искрились на солнце, лишний раз напоминая Эмме, до чего он красив.– Это поле – моя гордость и отрада. Чтобы отвоевать его у джунглей, потребовались долгие месяцы. Не менее сложная задача – не давать ему зарастать и ухаживать за дерном. Стоило бы, наверное, поставить забор, чтобы сюда не проникали дикие звери, но у меня не поднимается рука. Парадайз-Вью – плантация среди джунглей, в этом ее очарование и главный смысл. Единственное место, где ты увидишь стены, – это загоны для лошадей. Я не хочу, чтобы они все время стояли в стойлах; особенно когда я отсутствую, поэтому выстроил несколько загонов, где они могут спокойно бегать. Для их безопасности загоны окружает высокая стена.Эмма перегнулась через перила.– Отсюда видна часть этой стены. Ее строительство – тоже, наверное, подвиг.– Совершенно верно. – Он выпрямился, улыбаясь ей. – На создание всего, что ты видишь, в том числе большого пруда за домом, ушло десять лет. Но Парадайз-Вью еще не закончен. Я постоянно придумываю что-нибудь новое, все усовершенствую. А чего стоит все это содержать! У меня в общей сложности двести пятьдесят слуг.– Двести пятьдесят! Где же они живут? Сикандер указал на джунгли позади поля для поло:– Там прячется деревушка, где у большинства имеются свои домики и огороды. Только самые доверенные слуги живут рядом с главным домом – например, Сакарам и айя.– Айя живет вместе с детьми?– Нет, но иногда она здесь ночует; когда она уходит, с детьми ночует другая надежная служанка. С ними всегда проводит ночь кто-нибудь из слуг. Ты, видимо, уже догадалась, Эмма, что я живу на индийский манер. Этого требует окружающая действительность, близость с джунглями. Здесь Индия, а не Англия, – закончил он с усмешкой.– Понимаю. – Эмма не знала, настало ли время заговорить о необходимости тех изменений, без которых ей не удастся подготовить детей к жизни в Англии и процветанию в британской среде.– Тебе нравится твое новое жилье? – Сикандер обвел рукой часть второго этажа, напоминавшую зенану в доме Сайяджи Сингха.Кстати, где в Парадайз-Вью зенана? Где павильон любви? Раз он живет на индийский манер, значит, у него должно быть и то, и другое. Пока, впрочем, это оставалось загадкой.– Очень красиво! – заверила она его. – Здесь гораздо просторнее, чем это необходимо. Ты уверен, что ни у кого не вызовет подозрений, что мое жилище близко от твоего?Он преодолел разделявшее их небольшое расстояние и дотронулся до ее руки.– Конечно, уверен, Эмма! Чтобы соблюсти приличия, я приставлю к тебе айю, но жить у тебя она не будет. Все эти комнаты – твои.– Все? – Эмма не верила своим глазам. Здесь впору было разместить жену, а не няню: отдельная ванная комната, большая гостиная, комната поменьше – видимо, спальня, гардеробная и еще одно помещение непонятного назначения. Эмма решила, что будет ночевать именно в нем, так как его обдувал ночной ветерок, дующий с балкона.Ее вопрос вызвал у него улыбку.– Да, Эмма, эти комнаты все твои. – Алекс не мог удержаться от улыбки. – Никто не имеет права сюда войти без твоего разрешения. Днем слуги могут приходить и уходить, но на ночь ты закрываешь входную дверь – и сюда никому не дозволено проникать против твоей воли, даже мне… – Последнее было произнесено хриплым шепотом.У Эммы горели щеки и громко колотилось сердце.– Эмма, Эмма! – Он опять взял ее за руку. На этот раз их пальцы переплелись. – Я знаю, как ты поражена всем, что видишь. Дом Сайяджи должен был стать для тебя пробным камнем: недаром я признался, что мы с ним родственники. Ты должна была понять, кто я такой; теперь ты знаешь, что я живу как настоящий индиец. Здесь, посреди непроходимых джунглей, я могу быть самим собой. Здесь отпадает необходимость в притворстве. Поэтому я никого не приглашаю в гости. Стоит в британских кругах поползти слухам – и прощайте, мои деловые связи, прощай, моя империя, которую я создал такими трудами.– Разве ты не смог бы создать такую же империю, оставаясь индийцем? Неужели обязательно было..?!!– Врать? Ты это хотела сказать, Эмма? Ты происходишь из правящего класса и должна знать лучше, чем кто-либо еще, что полукровке, кутча-бутча, закрыты все дороги. Да, о моем происхождении ходит много сплетен, но никто толком не знает, кто я и откуда. Отмахнуться от меня им не позволяет алчность. Если бы я был честен, если бы не скрывал, кто я такой, меня подвергли бы остракизму. Даже сейчас меня не очень-то принимают в свете, разве что просто терпят.– А индийцы? Как они относятся к тебе?– Точно так же, Эмма. Я не гожусь в мужья их дочерям, в жилах которых течет голубая кровь, меня не приглашают в хорошие индийские дома. Одни менее терпимы, другие более, но моя дочь все равно никогда не сможет выйти замуж за выходца из этой среды, точно так же мой сын никогда не получит в жены их дочь. Ради своих детей, ради их будущего я должен соблюдать видимость британской респектабельности. Я хочу, чтобы они создали семьи с британцами. Так ослабеет индийская примесь.– Создали семьи с британцами? Но ведь…– По-твоему, это невозможно? Считаешь их чересчур смуглыми?– Ты уже воспитал из них индийцев. – Она с радостью ухватилась за возможность свалить все на воспитание, а не на цвет кожи.– Вот это ты и поправишь. – Он собрался поцеловать ей руку.– У тебя даже нет нормальной столовой. А ведь ты знаешь, как важно для британца умение вести себя за столом.– Значит, устроим столовую и будем каждый вечер вместе ужинать.– Им придется носить британскую одежду.– Сегодня же пошлю за дурзи.– Они почти не знают английского.– Отныне они будут говорить только по-английски.– Ты хочешь, чтобы я перевернула вверх дном всю их жизнь? Лишила их всего, к чему они привыкли?– Я хочу, чтобы ты добилась поставленной цели. Об этом мы и договаривались, не так ли?Эмма понимала, какая огромная ответственность ложилась на ее плечи.– Не знаю, получится ли у меня…– Тебе, дорогая моя Эмма, все по плечу. Если при первом разговоре с тобой у меня еще были сомнения, то теперь от них не осталось и следа. Ты убедительно доказала, что пригодна для решения этой задачи. Ты превратишь моих детей в британцев, а я в благодарность научу тебя быть индианкой.– В каком же это смысле?.. Он заключил ее в объятия.– Ты овладеешь индийской наукой чувственных радостей, чудесная Эмма. Если ты не будешь возражать, я научу тебя всем восторгам павильона любви.– Значит, он у тебя есть! – прошептала она осуждающе, но он не расслышал. – Там такие же рисунки на стене и потолке? Если да, мне придется их замазать, заботясь о нравственности твоих детей.– Моим детям запрещено туда заглядывать. Но в один прекрасный день я их туда пущу, чтобы они увидели место, где были зачаты.– В таком случае я бы предпочла оставаться здесь.– Здесь? Тоже неплохо. Твоя дверь как раз напротив моей. Никто не узнает, что я тебя навещаю, Эмма. Никто так и не заподозрил, что произошло тогда, в палатке. Как ни трудно мне было, я сдержался и не приходил к тебе во время нашего путешествия, чтобы дать тебе возможность все обдумать. Ты уверена, что приняла верное решение?– О, Сикандер!.. Думаю, да. Именно это мне и нужно. – Эмма прижалась к нему, он стал целовать ее волосы. – Я гадала, почему ты больше не приходишь. Мне хотелось, чтобы ты пришел. А иногда – нет… Мне хотелось сначала увидеть твой дом, твоих детей, получше тебя узнать…Он немного отстранился, но взгляд его сияющих синих глаз остался ласков.– Ты увидела мой дом, познакомилась с детьми. Что скажешь теперь, Эмма? Пока что ты молчишь. Позволишь ли ты мне прикасаться к тебе при свете дня, примешь ли как возлюбленного? Или я для тебя… чужеземец? Нечистая кровь?Горечь его тона была для Эммы невыносимой; она зажала ему рот.– Не надо, Сикандер. Прекрати клеветать на себя. Ведь сам ты так не считаешь. Полукровка – такой же мужчина, как все остальные, а я, будучи британкой, ничего не выигрываю как женщина. Теперь я ясно вижу, что цвет кожи очень мало что значит. Несравненно важнее твоя нежность, щедрость, любовь, доброта, отвага… Ты заставляешь меня смеяться, благодаря тебе я смотрю на многие вещи совсем по-другому. Ты дал мне почувствовать то, чего я раньше никогда не чувствовала.– Но достаточно ли тебе этого, Эмма? – Он стоял неподвижно; синие глаза смотрели на нее в упор, заглядывали в душу.– Да, – прошептала она. – До тебя у меня не было ничего, кроме пустых мечтаний. Теперь, обретя тебя, я не хочу тебя терять. Разве этого не достаточно?Он схватил ее за плечи и притянул к себе.– Я не прошу тебя стать моей женой, Эмма. Это слишком большая жертва с твоей стороны!«А ты попроси! Ты услышишь "да"…»– Ты не хочешь жениться? – пробормотала она, не сумев скрыть разочарование.– Давай будем друг с другом откровенны, Эмма. Я буду с тобой честен. Если мы поженимся, ты подвергнешься бойкоту. Я уже испытал на собственной шкуре, что это такое. Тебя не пригласят ни в один английский дом. Разве это не так?Эмма удрученно покачала головой. Такого замужества ей не простит даже Рози.– А для меня окажутся закрыты дома моих индийских друзей. Даже Сайяджи, наверное, отвернется от меня.– Об этом я не подумала, – согласилась она. – Я не догадывалась, что предрассудки существуют с обеих сторон.– Что поделать! Чтобы преуспеть сразу в двух, да еще таких различных мирах требуется неустанная борьба. Тебе не пришлось такого переживать. Ты не знаешь, насколько это трудно.«Ради тебя я бы это познала!»– Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня тебя бросили друзья, – сказала она вслух.– Сам я готов на этот риск, – великодушно продолжил он. – Но я обязан позаботиться о Майкле и Виктории. Их будущее важнее моего настоящего. Всего, что ты тут видишь, я мог бы лишиться в одно мгновение. Мое богатство – земля и дерево; я должен вывозить древесину и вкладывать прибыль в другое – рис, индиго, чай. Пройдет еще не один год, прежде чем мне перестанет грозить разорение. Пока что я должен соблюдать крайнюю осторожность, никому не показывать своей уязвимости, не раскрывать своих карт. Я никогда ни с кем не говорю на эти темы, кроме Сакарама: никому нельзя доверять! Вот какова доля кутча-бутча, Эмма. Теперь ты понимаешь, почему я не делаю тебе предложение. Прости, но это принесло бы нам одно горе.– Понимаю. Поверь, я все понимаю. Я благодарна тебе за откровенность. Твою честность, Сикандер, я ценю больше, чем что-либо еще. Все прочее перед ней меркнет. Это – главное твое достоинство, за которое я тебя так… я так к тебе отношусь, – Она попробовала рассмеяться, но получился звук, больше похожий на рыдание.– Эмма… – Он обнял ее. – Эмма… – Казалось, он собирается сказать ей еще что-то важное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40