– Скоро вынырнет, мэм-саиб. Ему пришлось глубоко опуститься, чтобы проверить руль. Не бойтесь, он плавает, как рыба.– Что вы болтаете? – Эмма металась от одного борта к другому, стараясь увидеть в мутной воде голову ныряльщика. – Вдруг его схватил крокодил-людоед?Она представила себе, как огромная рептилия разевает свою чудовищную пасть и вонзает зубы в голую ногу Кингстона. Эту страшную картину сменили новые, еще страшнее.– Ладно, пусть не крокодил… Вдруг он ударился головой о днище и тонет? Где же он, Сакарам?!– Не… Не знаю, мэм-саиб. Действительно, он уже слишком долго находится в воде…Сакарам и все остальные уже вглядывались в воду. Эмма была близка к истерике. Она не сомневалась, что произошло ужасное: Кингстон либо ударился головой, либо запутался в водорослях, либо угодил в пасть к прожорливому крокодилу. Медлить было нельзя. Подобрав юбки, Эмма забралась на мостик, откуда прыгнул в воду Кингстон.– Мэм-саиб! Куда вы? Подождите! Я его вижу! – закричал испуганный Сакарам.Но было поздно. Эмму уже ничто не могло остановить.– Иди ты в одно место, Сакарам!Это было худшее из известных ей ругательств. Леди не пристало осквернять свой рот такими словами, но сейчас они придали ей куражу, и Эмма прыгнула вниз, чувствуя, как широко раздулись в воздухе ее пышные юбки. Но уже в следующий момент река сомкнулась у нее над головой, заключив в мокрые тяжелые объятия.Эмме всего лишь раз в жизни удалось поплавать. Это было в детстве, когда она, скинув жарким днем одежду, принялась плескаться в пруду посреди парка имения Уайтфилд. Не успела она толком насладиться купанием, как отец, застав ее за таким неслыханным занятием, выволок за волосы из воды и стал так кричать, что с ним едва не случился апоплексический удар.Ее отправили в постель без ужина. Все ее дальнейшее общение с открытой водой ограничивалось прогулками по краешку берега босиком, но даже за это ее ждало наказание. Леди не полагается задирать юбки до пояса, оголяя для всеобщего обозрения ноги.Сейчас Эмма отчаянно барахталась, пытаясь вынырнуть на поверхность. Намокшая одежда тянула ее ко дну.«Мне нельзя тонуть! Я должна спасти Кингстона!» – это было последнее, что пронеслось в ее затухающем сознании.– Очнитесь, мисс Уайтфилд! Черт возьми, очнитесь же!Алекс стоял на палубе на коленях перед неподвижно лежавшей перед ним Эммой. Он хлестал ее по щекам и растирал ей запястья, однако она так и не приходила в чувство. Сакарам переминался с ноги на ногу поблизости, но, конечно, ни за что не прикоснулся бы к мисс Уайтфилд. К ней никто не прикоснулся бы, кроме парии из парий, уборщика, но тому не дал бы этого сделать сам Алекс.– Проклятие! Что же случилось, Сакарам? Я вынырнул с криком, что у меня свело ногу, и она должна была бросить мне веревку. Я бы стянул ее за борт, а потом вытащил из воды. Таков был наш план. Как ее угораздило кинуться за мной в реку, пока я торчал под днищем?Алекс обращался к Сакараму по-английски, чтобы их никто не понял; Сакарам отвечал ему на том же языке, сознавая необходимость соблюдать секретность.– Она волновалась, Сикандер. Мы все волновались. Вы слишком долго пробыли под водой. Мы уже решили, что с вами случилась неприятность. Даже я напутался.– Чепуха! Ведь я вырос, дразня крокодилов в Нармаде! Ты же знаешь, как я рисковал, однако оставался цел и невредим.Алекс перевернул мисс Уайтфилд на бок и стал осторожно, но при этом довольно сильно шлепать ее по спине. Эмма оставалась неподвижной.– Вот дурочка! Ведь она не умеет плавать! А если бы даже и умела, то в таком наряде все равно утонула бы. Надеюсь, что этот ее мешочек с документом побывал в воде вместе с ней. Если нет, то мы совершили бессмысленное убийство.– Я не считаю ее смерть большой потерей, – фыркнул Сакарам. – Хотя, конечно, она очень отважно прыгнула в реку, чтобы вас спасти. Но ведь вы без колебаний пристрелили бы вора, покусившегося на главную вашу ценность; так зачем же тогда сокрушаться о смерти мисс Уайтфилд? Теперь вам больше не о чем будет беспокоиться. Она уже не сможет навредить вам и вашим детям, требуя отдать ей часть Парадайз-Вью.Зачем же сокрушаться о смерти мисс Уайтфилд?! Хороший вопрос! Алекс решил поразмыслить об этом, когда выдастся время. Мать-Индия воспитывала в своих сынах безжалостность. Он хорошо усвоил ее уроки. Закон джунглей гласит: убить или быть убитым. Человеческий закон – тот, что не зафиксирован на бумаге, – требует того же. Под британским владычеством здесь как будто установились законность и благопристойность, но на самом деле человек сохранил прежнюю безжалостность, пусть даже в менее кровожадной форме: теперь к убийству прибегают только в крайних случаях.Алекс надеялся избежать насилия. От этой упрямицы требовалось единственное – бросить ему веревку. Тогда его план блестяще сработал бы. Пока ей не взбрело в голову прыгнуть в реку, чтобы его спасать, план действовал безотказно. Эту женщину ничего не стоило обвести вокруг пальца, как неразумное дитя.«Боже всемогущий, великий Шива, милостивый Будда, благословенный Иегова, Иисус-Спаситель, могущественная Кали! Не дайте ей умереть!»Алекс молился сразу всем богам, каких знал. Вознося к небесам молитвы, он мучился от жгучего стыда. Он хотел всего-то опрокинуть бедную мисс Уайтфилд в воду и вымочить ее одежду, а вместо этого убил. Кто мог предположить, что она проявит столько отваги, безрассудства, так легко забудет о собственной безопасности? Алекс тоже рисковал жизнью, спасая людей в пылающем составе, но тщательно просчитывал риск, чтобы выжить благодаря своей осторожности.Мисс Уайтфилд сделала иначе: она не позаботилась не только о себе, но, кажется, и о документе. Она явила бескорыстную, беззаветную отвагу, и Алексу хотелось теперь провалиться сквозь землю от раскаяния. Сам он никогда не ценил чужую жизнь дороже собственной. Он бы рискнул головой ради Виктории и Майкла, своей плоти и крови, но ради чужого человека? Нет, на это он был неспособен.– Очнитесь, мисс Уайтфилд! – Он опять сильно шлепнул ее между лопатками. – Я не могу позволить вам умереть. И не позволю! Моя жизнь не стоит того, чтобы вы ради нее жертвовали своей. Если бы вы по-настоящему меня знали, вы бы так не поступили. Вы бы сказали: «Он заслуживает умереть молодым. Сколько зла он сделал! Господи, как же он низок!»Внезапно мисс Уайтфилд издала булькающий звук. Еще мгновение – и у нее хлынула из носа и рта вода. Алекс от восторга шлепнул ее еще сильнее, исторгнув из нее возмущенный стон. Она долго кашляла, затем наконец перевернулась на спину, открыла глаза и глубоко вздохнула.– Вы живы, мисс Уайтфилд! – У Алекса встал в горле ком, к глазам подступили слезы. – Просто не верится! Вы живы!– Какое?.. – Эмма запнулась, собралась с силами и с трудом договорила: – Какое зло вы сделали, мистер Кингстон?Алекс не удержался и расхохотался. Не успев ожить, она тут же принялась задавать вопросы.– Это вас совершенно не касается, мисс Уайтфилд! Я принял вас за утопленницу, а вы, оказывается, подслушивали! Если вы опять позволите себе такое, я устрою вам порку, как собственным детям.– Вы же не бьете своих детей! – поправил его Сакарам, приняв его слова всерьез. – Во всяком случае, я бы вам этого не позволил.– Хватит с меня порки на сегодня! – Мисс Уайтфилд попыталась сесть. Схватившись за горло, она поморщилась: – Господи, я проглотила половину реки!– Как бы теперь крокодилам не умереть от жажды!Алекс жестами разогнал лодочников, носильщиков, уборщика и прочих слуг, столпившихся вокруг: не понимая ни слова, они завороженно наблюдали за разыгравшейся на их глазах драмой. Возвращение мисс Уайтфилд к жизни было встречено ими радостными возгласами. Дело было не в сочувствии, а в том, что смерть на борту считали плохой приметой. Речники были суеверны; они бы не ровен час настояли на том, чтобы предать барку огню в надежде умилостивить разгневанных богов и богинь.– Вы можете стоять? – Алекс предложил ей опереться на его руку. – Сейчас мы высушим вашу одежду и позаботимся о вашем здоровье!– Я уже пришла в себя. Но что произошло с вами? – На ее бледном лице зеленые глаза казались огромными. Мокрые волосы, прилипшие к шее и плечам, делали ее больше похожей на крысу-утопленницу, чем на женщину. Алекс, впрочем, никогда еще не видел подобных красавиц. – С вами-то что стряслось? – спросила она с искренней тревогой. – Я решила, что вы застряли под днищем. Вы так долго не выныривали!– Я умею задерживать дыхание и, найдя поломку, решил ее устранить.– И теперь вам больше не придется нырять? – Она так сильно схватила его за руку, что он был готов провалиться сквозь палубу от раскаяния.– Нет, теперь все в порядке. Барка благополучно проделает остаток пути.– Я так рада! Я чуть с ума не сошла от волнения, решив, что вы утонули.Ни слова о том, что сама только что чуть не пошла ко дну! Она вообще не думала о себе. Предметом ее заботы был только он. Что за поразительная, самоотверженная женщина!– Это вы почти что утонули! Если документ на Уайлдвуд был при вас, то речная вода, наверное, причинила ему непоправимый вред. Даже если вы найдете это место, вам уже не доказать, что оно когда-то принадлежало вашей матери.Ему не пришлось стараться, чтобы его голос не звучал торжествующе, потому что никакого торжества он не испытывал. Он чувствовал только вину за свой неблаговидный поступок и восхищался ее отвагой и силой воли.Мисс Уайтфилд задержалась перед парусиновой ширмой. С ее волос и мокрой одежды все еще катилась градом вода, но лицо озарила радость, мигом прогнавшая недавнюю мертвенную бледность.– Я проверю, в порядке ли бумага, хотя волноваться, кажется, нет причины. Я знала, что нам предстоит путешествие по реке, поэтому отрезала лоскут от плаща и сшила из него непромокаемый чехол. Ну не умница ли я?Алекс предпочел бы, чтобы его лягнул мул, только бы ее ожидания не оправдались.– Да, весьма разумно… Вы очень предусмотрительны, мисс Уайтфилд!– Стараюсь. Ох, как я стараюсь! Но, признаться, прыгая за вами в реку, я забыла обо всем на свете. Мной руководили инстинкт, безумная паника. Теперь мне совестно, что вы стали свидетелем такого глупого поступка.– Учитесь обуздывать свои инстинкты. Держу пари, они подводят вас не впервые.– Еще бы! – Судя по ее голосу и смеху, она уже вполне оправилась после случившегося. – Даю вам слово, что теперь я буду благоразумнее. Ведь не всегда же рядом со мной будет такой, как вы, мой спаситель!Он действительно спас ей жизнь, но он же подверг ее жизнь угрозе. Никогда еще он не был настолько отвратителен сам себе. Эмма скрылась за ширмой, чтобы переодеться в сухое платье.– Я прослежу, чтобы никто не побеспокоил вас, – сказал Кингстон. – Когда вы будете готовы, Сакарам напоит нас чаем.– Это то, что нужно: чай снимет першение в горле.– Мы сейчас же продолжим путь. Я скажу старшему на барке, что поломка устранена.В действительности никакой поломки не было и в помине. Алекс понимал, насколько ему повезло, что мисс Уайтфилд не смыслит в механике. Иначе она бы ив это дело сунула нос и разоблачила его козни. И ведь все оказалось напрасно! Чертов документ остался невредим. Придумать же такое: непромокаемый чехол! Что же теперь делать, чтобы избавиться от бумаги? Какой новый план изобрести, чтобы при этом не подвергнуть опасности ее жизнь?Первое, что сделала Эмма, очутившись за ширмой, с помощью которой Кингстон создал для нее кабинку, – это подняла мокрые юбки и проверила свой чехол. Он как будто выдержал испытание, но она все равно вспорола ножницами Швы. Верхний край бумаги все-таки вымок и свернулся; хуже того, от влаги расплылись кое-где чернила, но это, к счастью, не сделало текст нечитаемым.К тому же пострадал не самый важный абзац. Что касается карты на обороте, то она осталась в полном порядке, как и все подписи и описание имения. Эмма все же решила отрезать от плаща еще один лоскут и защитить документ вторым непромокаемым чехлом. Она уже дважды попадала в переделки – сначала крушение поезда, потом прыжок в воду, чуть не кончившийся трагедией, – поэтому лишние предосторожности не помешают.Вспоминая, как была на волосок от смерти, Эмма не могла унять дрожь в руках. Положив бумагу и драгоценности обратно в чехол, она переоделась и причесалась и сразу почувствовала себя лучше; дрожь прошла, и Эмма подумала с улыбкой, что теперь будет, о чем рассказать внукам, если они у нее, конечно, появятся! Внезапно ей захотелось иметь детей и внуков, захотелось так отчаянно, как еще никогда в жизни не хотелось. Сегодня она могла погибнуть; если бы это произошло, то у нее не осталось бы наследников, некому было бы провожать ее в последний путь, некому оплакивать.Рози, положим, всплакнула бы по ней, но вот брат ясно дал ей понять, что будет только счастлив вычеркнуть ее из своей жизни. На целом свете не было никого, кто бы оплакивал и вспоминал ее так, как она оплакивала и вспоминала собственную мать. Мисс Эмма Уайтфилд незаметно покинула бы этот мир, и ничто не изменилось бы в нем с ее уходом.Опустив расческу, Эмма села на табурет и уставилась на лужу, посреди которой лежала ее мокрая одежда. Если как следует разобраться, в чьей жизни она оставила след? Она боролась с несправедливостью, но несправедливость как существовала, так и продолжает существовать; она пыталась помогать бедным, но бедность как была, так и осталась. Ей доводилось переживать приключения, но в ее жизни не было таких значительных событий, как брак и рождение детей… Если бы она испытала подлинную любовь, как ее мать, умирать было бы не так страшно. Но она еще никогда не любила мужчину, даже не чаяла полюбить. Возможно, сама она не заслуживает любви… Но разве сегодня она не испытала на одно восхитительное мгновение настоящую любовь?Решив, что Кингстон тонет, она совершила глупый, непонятный, попросту безумный поступок: кинулась в реку, чтобы его спасти, хотя не умеет плавать! Если это не любовь, то что же? Поступила бы она так же ради Персиваля Гриффина, Сакарама, какого-нибудь безымянного лодочника или слуги? Нет, наверное: их спасал бы Кингстон. Скорее всего она придумала бы иной способ прийти им на помощь, не рискуя собой. Однако из-за Кингстона она рискнула жизнью.«Я его люблю! Видимо, это так, иначе я не совершила бы такой глупости». Неужели это и есть любовь – готовность кинуться в реку с крокодилами ради спасения любимого? От всех этих мучивших ее вопросов у нее раскалывалась голова. Она чувствовала себя безнадежно сбитой с толку.– Мисс Уайтфилд, вы переоделись? Чай готов.От этого проникновенного мужского голоса Эмму охватила дрожь. Ей нельзя любить Кингстона! Нельзя, потому что он ее никогда не полюбит. Это было бы немыслимо! Мужчина с такой внешностью, отважный, богатый, волевой, найдет себе молодую, красивую и состоятельную женщину, благодаря которой он укрепит свое общественное положение. Такая очарует твердокаменных британских матрон и вскружит головы чиновникам, в ее обществе он будет уверенно себя чувствовать на балах и в гостиных, где вершатся важные дела.Увы, она не причисляет себя к числу таких женщин!– Мисс Уайтфилд?Она вздрогнула.– Да, я готова, мистер Кингстон. Уже иду.Эмма поспешно смахнула набежавшие на глаза слезы. «Улыбаться! – приказала она себе. – Улыбаться и изображать счастье. Выжила – вот и радуйся».Но, выходя из-за ширмы, она не чувствовала себя счастливой. Совсем не чувствовала. Глава 10 Остальная часть пути обошлась без приключений. Кингстон ни на шаг не отходил от Эммы. Он, как и прежде, рассказывал ей, что за виды предстают ее взору, а также постоянно заботился об ее удобстве, а когда заняться было нечем, играл с ней в вист. Поскольку в вист положено играть вчетвером, каждый играл за двоих. Иногда они просто читали вместе, сидя рядом на палубе. Хорошо, что Эмма захватила с собой книги, хотя Кингстон требовал, чтобы она взяла с собой только самое необходимое. Книги тоже оказались нужны, и Эмма была рада открытию, что он придерживается такого же мнения и не сердится, что она нагрузила лодку целой дюжиной книг.Спустя неделю они достигли каменных причалов Варанаси, выходивших прямо на узкие людные улицы города, кишевшего паломниками и истовыми приверженцами индуистской веры. Пока Сакарам пополнял запасы перед последним броском к Аллахабаду, Эмма знакомилась с городом.Варанаси оказался, подобно Риму, вечным городом, пережившим века благодаря заступничеству Шивы, главного божества в городском пантеоне. Здесь верили, что люди, умирающие в этом городе, попадают сразу в рай, что и объясняло огромное количество престарелых верующих, превращавших Варанаси в город стариков.Древний Варанаси вел свою историю с середины первого тысячелетия до нашей эры. В городе высились бесчисленные храмы, среди которых наиболее выделялась историческая мечеть Аурангзеб, построенная в восемнадцатом веке. Однако на Эмму произвел большее впечатление городской базар с пестрыми шелками, шалями, парчой и вышивками, а также медными фигурками индуистских богов и детскими игрушками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40