Ее властный тон привлек внимание всех женщин. Очевидно, у них не было привычки приказывать и ожидать беспрекословного повиновения от мужчин. Зато в Эмме бурлила кровь многих поколений аристократов, ей надоело проявлять смирение и уступать. Если бы рядом была бегума, Эмма бы доверилась ей, но в ее отсутствие она чувствовала себя вправе требовать объяснений, чем так огорчен несчастный ребенок.Кхансама озабоченно покинул комнату и скоро вернулся, сопровождаемый заспанным Сакарамом. При появлении последнего женщины дружно отвернулись, скрывая лица. Они даже притушили несколько ламп. Эмма подозревала, что нарушает сразу кучу суровых табу, но ничто не могло ее остановить. Она должна понять, что происходит.– Прошу вас, Сакарам, спросите девочку, почему она плачет. Что с ней хотят сделать? Куда собираются вести посреди ночи?Сакарам отступил в угол комнаты и стал шептаться с кхансамой. Мужчины склонили увенчанные тюрбанами головы и стали похожи на увлеченно сплетничающих старух. Наконец Сакарам повернулся к Эмме:– Это вас не касается, мэм-саиб. Девочке не причинят вреда. В этом я могу вас заверить.Он важно взирал на нее, нисколько не удивленный, что она теперь одета, как остальные женщины. У Сакарама был природный дар скрывать свои чувства.– Вы не ответили на мой вопрос. Что ее ждет? Чем она огорчена?– Дело в том, мэм-саиб, что она отказывается подчиняться приказу.– Она служанка или… или… – У Эммы не поворачивался язык назвать ребенка наложницей.– Она должна повиноваться хозяину, – уклончиво ответил Сакарам. – Однако она не пожелала подчиниться приказанию.– В чем же состоит приказание?– Я не вправе вам отвечать, мэм-саиб. Могу только предположить, что ее ожидания превосходят ее истинную ценность для хозяина. Но это не означает, что ей грозит дурное обращение. Как я уже сказал, вас это не касается, мэм-саиб. Вам нельзя вмешиваться.Эмме слишком часто доводилось вступаться за обиженных, и сейчас ее не могли отпугнуть туманные речи Сакарама. К тому же она всегда подозревала, что рано или поздно вступит в бой с любимым слугой Кингстона. Она сузила глаза.– Куда бы ни повел ее кхансама, я последую за ней. Будьте добры уведомить его об этом.Сакарам сохранял невозмутимость. Это был достойный противник.– Разумеется, мэм-саиб.Слуга, к которому он обратился, не обладал его выдержкой. Он бросил на Эмму перепуганный взгляд, что-то взволнованно пробормотал, потом ожесточенно затряс головой. Это только укрепило решимость Эммы уберечь девочку от уготованной ей участи, вызывавшей у нее такой страх.Сакарам с непроницаемой физиономией подступил к Эмме:– Кхансама просит вас не заниматься этим, мэм-саиб. Вы не можете покинуть стены зенаны и последовать за девочкой. Вы должны оставаться здесь, пока она исполняет свои обязанности. Потом она будет возвращена назад в целости и сохранности.– Я все равно пойду с ней. Ведь вы не можете меня трогать, как же вы меня остановите? Если же вы посмеете напустить на меня уборщика, я уведомлю о таком бесстыдстве саму королеву Викторию, а заодно мистера Кингстона, британскую Ост-Индскую компанию, вице-короля и командующих британской армии. Я устрою страшный скандал, Сакарам, так что вам лучше смириться или сказать мне, куда ее поведут и почему она так этим расстроена.Угрозы Эммы и ее уверенность в себе как будто произвели на Сакарама впечатление.– Я не могу сказать, чего ей не хочется делать, мэм-саиб. Одно ясно: боится она по глупости. Если вы настаиваете, чтобы ее сопровождать…– Настаиваю.– Тогда мы пойдем вместе. Ничего другого не остается… – Сакарам что-то сказал кхансаме, тот что-то сказал девочке, и она упала на колени перед Эммой, целуя подол ее сари.– Скажите ей, чтобы перестала! Этого еще не хватало! И давайте не будем терять времени. Мне еще хочется этой ночью поспать, если можно, конечно.После того как девочка встала и вытерла глаза, Сакарам и кхансама отвесили Эмме глубокий восточный поклон, гораздо более почтительный, чем ей кто-либо когда-либо отвешивал. Эмма смутилась: подобные знаки подобострастия обычно адресовались очень важным персонам, поэтому она заподозрила, что над ней насмехаются.– После вас, мэм-саиб. – Сакарам церемонно указал на дверь.– Нет, прошу вас, идите первым! Я же не знаю, куда вы собираетесь меня вести! Какой же мне смысл вас вести?– Ваши слова справедливы, мэм-саиб. Вы не знаете, куда идете.Алекса разбудил негромкий возглас, почти крик. Приоткрыв один глаз, он попытался сфокусировать взгляд на источнике беспокойства. Перед ним стояли четверо: поморгав, он узнал кхансаму Сайяджи и Сакарама. Между ними стояли две женщины в сари.– Проклятие! Сакарам, убери от меня этих женщин! Я говорил Сайяджи, что мне не нужна ни одна, так он прислал сразу двух! Немедленно отведи их обратно в зенану. Завтра я пошлю им цукатов в знак извинения. А сейчас пускай меня не беспокоят. У меня гудит голова, как барабан. Если хочешь мне помочь, принеси настой из трав, а женщин убери подальше!– Но, саиб… – запротестовал было Сакарам. Только сейчас Алекс догадался, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Сакарам не назвал бы его саибом, если бы не… Алекс прищурился, присматриваясь к женщинам в сари. Одна была маленькой, совсем еще ребенком – именно такой возраст, рост и размеры предпочитают индусы, когда выбирают себе наложницу или жену. Сам Сайяджи никогда не сделал бы служанку своей женой, ибо женитьба у индусов его ранга предполагала сложную церемонию, включавшую переговоры двух семей. Зато она, с точки зрения Сайяджи, оказалась бы в самый раз для него – кутча-бутча, не придерживающегося столь жестких правил.Другая женщина была рослой, даже слишком для индианки. Несмотря на скудное освещение, он разглядел, что это шатенка, светлокожая, зеленоглазая… Алекс рывком сел.– Мисс Уайтфилд?! Что вы делаете здесь, да еще в таком наряде?Он указал на ее прозрачное зеленое сари. Благодаря фонарю у нее за спиной он увидел то, что было под сари, и лишился дара речи. Он с трудом ее узнал – и неудивительно: она перестала походить на саму себя. Она стала прекрасна, восхитительна, соблазнительна… Она превратилась в женщину, о которой можно только мечтать. Теперь ее волосы выглядели так, как ему всегда хотелось: мягкими, мерцающими, свободно льющимися ей на спину, как вода из родника. Фигура ее была безупречна: тонкая, стройная, грациозная, со сладострастными изгибами во всех местах, которым полагается изгибаться. Он не мог оторвать от нее взгляда. Пожирая ее глазами всю, с головы до пят, он не сразу заметил, что выглядит она далеко не радостной. Вид у нее был отчужденный, за отчужденностью прятался гнев. Да она вне себя!– Я здесь для того, чтобы защитить добродетель этого несчастного дитя. – Эмма кивнула на девушку, стоявшую с ней рядом. – Вы за ней посылали? Если да, то с какой целью? Когда ее вызвали, она разрыдалась. Теперь я начинаю понимать почему.Алекс покосился на Сакарама, но малодушный слуга не торопился ему на выручку.– Она настояла, чтобы прийти вместе с девочкой, саиб. Простите за вторжение, но я не смог ее отговорить. Поэтому мы пришли вместе.«Я прикончу тебя своими руками, Сакарам! Погоди, вот останемся одни – и я тебя выпорю!»– Здесь какое-то недоразумение… – Алексу мешал ясно мыслить туман в голове. – Я неважно себя почувствовал, и Сайяджи, наш хозяин, захотел прислать мне женщину, чтобы… чтобы она улучшила мое самочувствие.– Каким же образом она сделала бы это, мистер Кингстон?Алекс не знал, что в один вопрос можно вложить столько подозрительности и презрения. Он почувствовал себя загнанным в угол.– А таким… Она бы мне спела! Говорят, пение снимает самую страшную головную боль.– Спела?.. Никогда о таком не слыхивала. – Сарказм мисс Уайтфилд не рассеялся, а, наоборот, усилился.– Я ему говорил: мне никто не нужен! Я хотел, чтобы меня оставили в покое. Но таковы традиции, культура… Надеюсь, вы понимаете? Он чувствует ответственность за меня. Я его почетный гость. Вежливость требует, чтобы он постарался излечить меня от боли, вот он и решил прислать мне…– А что это за место? Полумрак, вокруг цветут цветы, уединение… Я уверена, что здесь происходят далеко не невинные вещи.Алексу оставалось уповать, что она не заметит рисунки на стенах, в противном случае ее уверенность только возрастет. Она опять увидит торчащие лингамы, женщин, ублажающих мужчин, мужчин, ублажающих женщин. Это ведь не что-нибудь, а павильон любви! Главное, чтобы она не посмотрела на потолок: красовавшееся там изображение оживало, когда свет падал на него под определенным углом… К счастью, единственная лампа давала не слишком много света. Если он сделает вид, что обижен ее подозрениями, и перейдет в наступление…– Это спальный павильон, – промямлил он. – А вы что вообразили? Неужели у вас, мисс Уайтфилд, настолько извращенное воображение? Как вы могли подумать, что я способен затащить эту… этого ребенка к себе в постель? Ее прислали сюда петь! Могу себе представить, как она напугана! Наверное, она никогда прежде не выступала перед чужими… Сакарам! Да скажи ты ей, что я не кусаюсь! А потом пускай споет – и дело с концом. После этого все пойдут спать. Глядишь, мой сон никто больше не нарушит до самого утра.– Надеетесь, что я поверю, будто это дитя просто должно было спеть вам песенку? – Наверное, гималайские снега и те были теплее ее тона. – Разве она перепугалась бы так сильно, если бы речь шла просто о пении?– А разве кто-нибудь ее предупредил, что ей предстоит только петь? Она вполне могла нафантазировать невесть что, но я ожидал от нее только пения. Увидев вас вдвоем, я испугался, что вы не дадите мне уснуть своими завываниями. Потому и встретил вас так нерадушно.На этот раз он попал в точку. Выражение лица Эммы подсказало, что его слова произвели на нее ожидаемое впечатление. Ведь он действительно встретил женщин негостеприимно. Пока она переваривала услышанное, Сакарам поговорил с девочкой, и та просияла. Выражение страха на ее лице исчезло бесследно.– Да что с ней? – спросил Алекс у кхансамы на урду. – Неужели она действительно так сильно меня боится?– Кто разберет, что на уме у женщины, саиб? Не знаю, боится ли она вас, но она очень расстроилась, когда ее вызвали к вам, а не к моему господину. Она всего лишь служанка одной из господских жен, а мечтала, видно, стать наложницей. Если бы первым у нее стали вы, она бы не смогла потом перейти к хозяину. Прощай, мечты!«Если бы первым у нее стал я, это было бы для нее как зараза; мне пришлось бы забрать ее с собой. Сайяджи – хитрый старый лис, хотя и печется о моем благе. Или делает вид, что печется».– Это правда? – напрямик спросил Алекс у девочки. Она уже достаточно пришла в себя, чтобы робко посмотреть на него из-под длинных черных ресниц. – Ты так любишь своего господина?– Если бы я была его женой или просто наложницей, я бы совершила сатти после его смерти.Ответ произвел сильное впечатление. Так называлось самоубийство индуистских вдов, которые, невзирая на изданный несколько лет назад британцами запрет, кидались в погребальные костры своих мужей, не в силах перенести разлуку с ними. С пафосом, свойственным юности, девушка добавила:– Но я мало чего стою, саиб. Теперь я это поняла. Я – всего лишь служанка. Я не имею для него никакой цены, иначе он не пожелал бы отдать меня вам.– О чем у вас разговор? – вмешалась Эмма. – Я просто обязана выучить несколько диалектов этой страны, иначе так никогда и не пойму, что происходит у меня под самым носом.Алекс улыбнулся с невинным видом:– Мы говорим о моих предпочтениях в музыке. Жаль, девочка не знает ни одной песни из тех, которые я бы хотел послушать, так что я могу смело отправить ее обратно без риска обидеть.– А как же ваша головная боль? Можем мы как-нибудь ее облегчить, раз уж мы здесь?Негодование сменилось у Эммы заботливостью. Алекс решил воспользоваться этим.– Если вы действительно хотите мне помочь, мисс Уайтфилд, то я вам подскажу, как это сделать. Только, боюсь, вам это не понравится.– Нет уж, подскажите. Я сделаю все, что смогу. Главное, чтобы это не заняло слишком много времени. Уже поздно, и бедняжке давно пора спать. Ведь это еще совсем ребенок.«Верно, только этот ребенок обучен доставлять мужчине удовольствие так, как вам и не снилось, уважаемая мисс Уайтфилд. Ребенок, готовый броситься в огонь, следуя своим романтическим представлениям о любви. Ах, мисс Уайтфилд, вы единственное здесь невинное и наивное создание!»– Сакарам! Мисс Уайтфилд права. Девочке давно пора спать. Ты и кхансама отведете бедняжку обратно в зедану. Мисс Уайтфилд скоро последует за вами.– Подождите! – Эмма так резко дернула головой, что тонкая вуаль, накинутая ей на голову, оказалась на мраморном полу. – Может быть, им не надо торопиться? Мне нельзя оставаться с вами наедине в такой поздний час.– Вернешься через час, Сакарам, – приказал Алекс. – К тому времени у меня пройдет головная боль.– Но… – Мисс Уайтфилд сделала недоуменный жест. – Лучше сначала скажите, что вы хотите у меня попросить.Мисс Уайтфилд поразилась бы, если бы он честно признался, о чем хотел ее попросить. Но вместо этого он с самым невинным лицом произнес:– Я лягу на диван, а вы сядете на трехногий табурет, который я вам специально принесу. Вы будете растирать мне виски. Это единственный способ побороть мою головную боль.Эта ложь заставила Сакарама приподнять брови: у Алекса очень редко болела голова, когда же это случалось, он просто ложился спать. О растирании висков никогда не было речи.– Разве этого не смог бы сделать Сакарам? Ах, забыла: кастовые предрассудки! Хорошо, я останусь и разотру вам виски. Но это продлится не больше часа. Договорились?– Это куда лучше, чем пение, мисс Уайтфилд. Как я вам благодарен! Растирая мне виски, вы заодно расскажете, каким образом на вас оказалось это сари. Куда подевалась ваша собственная одежда?– Мне тоже хотелось бы это знать, мистер Кингстон. Пока женщины меня купали, одежда каким-то образом испарилась. Все, что мне удалось сохранить, – это пакет с документом.«Я должен был догадаться, что вы с ним не расстанетесь…»– Расскажите поподробнее! – Алекс взял Эмму за руку и подвел к дивану, сделав у нее за спиной знак Сакараму, чтобы все побыстрее покинули павильон.– Два часа, Сакарам, – тихо сказал он на урду вдогонку индусам. – Ты вернешься за мисс Уайтфилд не раньше чем через два часа. Глава 13 Когда Кингстон избавил Эмму от подозрений относительно девочки из зенаны, она испытала такое облегчение, что отмахнулась от мысли о непозволительности пребывания наедине с ним в павильоне сна в столь позднее время. Кингстон лег на диван, а она села рядом на табурет и спросила, что он сказал Сакараму, когда слуги покидали павильон.– Просто напомнил, чтобы он вернулся не позже чем через час: Не хочу, чтобы женщины в зенане забеспокоились, куда вы подевались.– Девочка – не знаю ее имени – скажет им, где я. – Она уже разминала пальцы, готовясь к массажу.– Не надо опасаться, что у них появятся неправильные мысли… Уверен, Сакарам им объяснит, зачем вы остались. Положите руки вот сюда. – Он прижал кончики ее пальцев к своим вискам. Когда она наклонилась к нему, он со вздохом зажмурился. – Ммм… Как чудесно от вас пахнет, мисс Уайтфилд! Как от целого поля диких цветов! Трудно выделить один конкретный аромат.– Не сомневаюсь. На меня вылили не меньше сотни разных благовоний. – Эмма медленно массировала ему виски круговыми движениями, стараясь действовать по правилам.– Да, купание оказалось совершенно потрясающим, – продолжила она немного погодя. – Никогда не вдыхала столько ароматов. У меня даже голова пошла кругом во время этой процедуры.– Как хорошо! Расскажите мне о купании. Очень хочется услышать мельчайшие подробности.Эта просьба показалась Эмме странной, чересчур интимной. Впрочем, Кингстон всегда ее удивлял. Никогда нельзя было знать заранее, что он скажет или сделает. Радуясь возможности отвлечься от такого несколько смущавшего ее занятия, как массаж его висков, она углубилась в подробности.– Сначала мне намылили волосы какой-то противной зеленой массой. Понятия не имею, как она называется и из чего делается.– Тали. Я знаю, что это: растертые свежие листья.– Ах вот оно что! Потом они сполоснули мне волосы, втерли в них какое-то масло и высушили тонким пористым полотном.– Кокосовое масло. А ткань, которой вас вытирали, зовется торту.– Понятно. Потом они вымыли мне… в общем, всю меня, и посыпали странным порошком…– Это грам. Его делают из нута. Потом они собрали его круглой губкой?Эмма кивнула. Кингстон лежал с закрытыми глазами, но ее не покидало чувство, что он видел происходящее мысленным взором, видел, как она лежала голая, когда с ней проделывали все эти процедуры.– Меня обтерли какой-то мохнатой штуковиной…– Называется инча. Потом они снова вас вымыли теплой кроваво-красной водой – налпамаравеллам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40