И пока вы не скажете мне, кто вы, я не отвечу больше ни на один ваш вопрос.
Тэйра казалась совершенно серьезной.
— Я не шучу, — сказала она, предвосхищая очередной мой вопрос. — Я измучена, я нервничаю, я злюсь. Но мне очень интересно будет знать, кто вы. Пока вы мне не скажете, я на ваши вопросы отвечать не буду. Неужели это так трудно? Ведь мы, может быть, умрем через несколько дней!
Я попытался представить, как поступил бы в подобной ситуации раньше. Все, что я удержу внутри моего эмоционального «горизонта событий», не сможет повлиять ни на что и ни на кого вне этого горизонта. Я твердо решил ничего больше не говорить, но вдруг с удивлением услышал собственный голос, почти шепот:
— Я вырос на Редуолле.
Редуолл сделал меня тем, кем я был. Я много раз клялся себе никогда не упоминать о нем. Она молчала, но было ясно, что она не поняла меня. Как было бы хорошо, если бы не пришлось объяснять, что такое Редуолл.
— Продолжайте, — сказала она наконец.
— Первое, что я могу вспомнить, — «дортуар». Ужасно, длинная постройка казарменного типа с проходом между двумя рядами двух ярусных кроватей, развернутых головами к стене. Под каждой из нижних кроватей стояли два сундука с пожитками тех, кто спал на верхней и на нижней. Мой был вот такого размера. — Я развел руки на ширину плеч. Я смотрел на свои руки и словно не видел их. Перед глазами была исцарапанная поверхность возле замка, которым запирался сундук — следы бесчисленных попыток перераспределить скудное богатство, которое в нем хранилось.
— Я…. я никогда раньше, не говорил об этом ни с кем, — у меня невыносимо пересохло в горле. — Мне удалось оттуда вырваться, и я никогда больше не оглядывался. Я… я…
Тэйра положила свою руку на мою. Сквозь ткань она казалась раскаленной. Я глубоко вдохнул:
— Я знал код замка на своем сундуке. И стражники тоже его знали. Они могли брать все, что им захочется. А другие дети не могли, и то слава Богу.
Я прервался, и Тэйра спросила, очень тихо:
— Что такое Редуолл? Детская колония?
— Хорошо бы! — воскликнул я с горечью, от которой так старался избавиться навсегда, оставить ее в прошлом, как моих родителей, как Редуолл. — Редуолл — не детская колония. Редуолл был… и остался… планетой удовольствий. Вот только я никогда не испытывал там ничего хорошего.
— Боже мой! — Голос Тэйры пресекся, я слышал, как она быстро втянула воздух, но я не смотрел на нее. Я смотрел прямо перед собой. И продолжал:
— На Редуолле не бывает слишком маленьких. Какое-то время ты еще мал для платных посетителей, но для своих собратьев, таких же несчастных, — никогда. Шестилетние помыкали четырехлетними, восьмилетние — шестилетками, и так далее по цепочке. К десяти годам ты уже достаточно, взрослый для платных визитеров. — Я дышал неровно, говорил неразборчиво, хотел остановиться, но не мог.
— Впервые я убил человека, когда мне было четырнадцать. Парень, на год старше меня, который жил на три койки дальше от входа, стал вымещать свое раздражение на девятилетней девочке, которая жила на десять коек ближе ко входу. Но я не успел… вмешаться вовремя. Рисса через два дня умерла. Парень умер у меня на глазах. Я убил его голыми руками. А в глазах этой маленькой девочки, жалкой, беззащитной маленькой девочки была такая благодарность, и я понял, что поступил правильно.
Я стиснул зубы, с силой вдыхая и выдыхая через нос, изо всех сил стараясь не сорваться в истерику. Я давно уже не вспоминал об этом парне, но сейчас у меня перед глазами с жуткой ясностью встало его лицо, на котором злоба сменилась сначала удивлением, потом легким беспокойством, а потом на нем навеки застыло безразличие. В подсознании, наверно, я частенько возвращался к этой сцене, облик парня был таким же четким, как фотография моего отца.
— Джейсон, — сказала Тэйра. — Я не думала, что…
— Ничего, ничего. Может быть, даже лучше, если я расскажу. Я так долго хранил это в себе, и мне казалось, что внутри что-то вот-вот оборвется. Никто и никогда не мог вызвать меня на такой разговор.
— Да. Я понимаю. Я очень рада, что смогла.
Я пустил свои мысли на самотек, не зная, о чем говорить дальше.
— У меня такое впечатление, что именно после этого случая с девочкой вы почувствовали потребность защищать женщин, — заметила Тэйра.
— Может быть. Но думаю, не одних только женщин. Всех, кого унижают, кто страдает от насилия. — Я потер руки, чтобы немного их согреть. — Она умерла, так и не сказав им, кто убил того парня. Этим она нарушила одно из главных правил на Редуолле. С детьми, которые портили товар, поступали сурово, потому что из-за них падали доходы. Поэтому воровство и издевательство были распространены гораздо больше, чем прямое физическое насилие. Но большинство детей знало, что, если они выдадут того, кто их преследует, им придется гораздо хуже, чем ему. Однако эта девочка могла бы и рассказать, — ведь тот, кто на нее напал, уже не смог отомстить.
Чувствуя, что говорить на эту тему становится невыносимо мучительно, я несколько сменил ее:
— Стражники давали нам часть того, что платили клиенты. Примерно десятую долю процента от суммы которую получали сами. Ровно столько, чтобы создать иллюзию, что если мы будем слушаться, то когда-нибудь сможем выкупить себя отсюда. — Мой голос стал, жестким. — Нас даже спрашивали, какую работу мы предпочитаем выполнять. Большинство клиентов, мужчин и женщин, заказывали секс в различных формах. Некоторые наиболее откровенные визитеры даже не пытались делать вид, что их интересует что-нибудь, кроме простою насилия. Стоимость услуг определялась доставленным удовольствием, а также тем, на какой срок клиенты выводили нас из строя. Мне приходилось заниматься сексом с людьми, которые могли быть моими дедами и бабками, и получать побои от тех, кто у себя дома представлял, наверно, образец добропорядочного гражданина. Изучив оба эти «удовольствия», я выбрал побои.
Мой голос опять сорвался:
— Понимаете, после избиений полагался более длительный период восстановления, прежде чем нас снова предлагали клиентам. Получалось, что тебе еще делают одолжение, что ли… — Дальше говорить я не мог. Мне пришлось собрать все силы, чтобы втянуть воздух в сдавленное спазмом горло.
— Джейсон, а как вы… — Тэйра быстро покачала головой, сжала губы, потом отвернулась.
— Как я — что?
— Ничего. Я и так слишком много спрашиваю.
— Как я — что?
Тэйра повернулась ко мне. В уголках ее глаз блестели слезы:
— Как вы попали туда? На Редуолл. Как вы там оказались?
У меня мелькнула мысль соврать, но я почувствовал, что ей врать я не могу.
— Меня туда продали. Родители.
Глава 9
ПУНКТ НАЗНАЧЕНИЯ: ЗАНАГАЛЛА
— Родители… продали вас этим людям на Редуолл? — Тэйра на миг утратила дар речи. Она поморщилась, словно от боли, и на ее лбу появились крошечные вертикальные складки. — Но ведь это невозможно. Существуют законы…
— Любой закон можно обойти, — сказал я. — Воспитательное заведение на Редуолле официально именуется школой-интернатом. Ученики в свободное время приносят достаточный доход, чтобы администрация могла выплачивать родителям неплохие комиссионные.
— Это бесчеловечно.
— Однако же происходит. Особенно в тех частях Конфедерации, где чиновников легче всего подкупить.
— А откуда вы узнали все это? Дирекция школы вряд ли делилась с учениками такой информацией.
— О да. Они считали самым разумным внушить нам, что мы родились на Редуолле и другой жизни для нас просто не может быть. Кое о чем мы начинали догадываться из случайных реплик, оброненных клиентами, и шепотом передавали друг другу свои догадки. Однако всей правды мы не знали. Когда мне исполнилось шестнадцать, я понял, что больше не выдержу: оставалось либо бежать, либо покончить с собой.
Мне удалось бежать. Для этого пришлось убить троих охранников и тяжело ранить клиента, но я не испытывал ни малейшего сожаления. Попутно я обзавелся копиями некоторых тамошних документов.
— А зачем вам были нужны эти документы?.. А, понимаю, вы хотели узнать, откуда вас привезли на Редуолл. — При этих словах Тэйра вдруг побледнела от неожиданно осенившей ее мысли. — Боже мой, Джейсон, что вы сделали со своими родителями?
— В документах были их имена. Когда я несколько освоился с реальным миром, то решил разыскать их. Но у меня не было денег на путешествие в гиперпространстве, и я поступил в бригаду техобслуживания гиперкосмического корабля. В конечном счете это и определило мою нынешнюю профессию.
Однако прошло целых три года, прежде чем я попал на нужную мне планету, на Трэнсом V. Еще несколько недель понадобилось, чтобы выяснить точный адрес. И вот однажды, ближе к вечеру, я подошел к дому, где жили мои родители. Дом этот выглядел даже ужаснее, чем наш «пансион». Стены были исписаны и изрисованы от самой земли до высоты, на которую можно дотянуться, встав другому на плечи. Кроме того, они были испещрены царапинами и выбоинами, кое-как заделанными грязью и пучками травы, — казалось, здесь недавно шли уличные бои. На лестнице не хватало по меньшей мере трети ступенек.
Поначалу я нервничал от того, что у меня в кармане пистолет, но скоро стало ясно, что в таком районе без оружия просто нельзя появляться. Подростки, игравшие во дворе, глядели так же враждебно, как когда-то на Редуолле мы смотрели на часовых. Я постучал, мне долго не открывали, и я уже решил, что никого нет дома, когда дверь распахнулась и на пороге появился мой отец.
Я сразу узнал его, хотя его лицо было изуродовано, будто он находился в последней стадии лучевой болезни. Волосы выпадали клочьями, зубы пожелтели, щеки были покрыты оспинами, а один глаз заплыл так, что не открывался… — Тут мое горло снова сжали спазмы, и я смог говорить, только когда немного отдышался:
— За ним, в комнате, я увидел женщину. Наверно, это была моя мать. Она сидела в покореженном кресле с изодранной в клочья обивкой, что почти не скрывала остов, и смотрела черно-белый телевизор объемного изображения с чудовищно искаженной перспективой. Она не отрывала взгляд от экрана, оцепенев, словно в коме.
Отец сказал: «Ну?» Он не имел понятия, кто я такой, а его интеллект был не в лучшем состоянии, чем тело. Мои пальцы в кармане сжимали пистолет, но рука словно онемела. Я не мог этого сделать. Я сумел лишь пробормотать: «Простите, ошибся квартирой», лотом повернулся и ушел.
На следующее утро я пришел опять и целый день ждал, пока он выйдет. Он так и не появился. На другой день мне удалось сфотографировать его, когда он возвращался из ближайшего бара…
Я долго молчал, стараясь успокоиться. Потом Тэйра спросила:
— А зачем?
— Зачем сфотографировал? Сам не знаю. Может быть, чтобы лелеять свою ненависть. А может, наоборот, чтобы убедить себя, что у них не было выбора. Или чтобы видеть, во что я могу превратиться, если потеряю осторожность. А еще, может, потому, что эта фотография теперь помогает мне чувствовать себя порядочным человеком — мог отомстить, но не отомстил, не убил. Пусть даже и убивал других… В общем, не знаю. Не знаю.
Мое сознание наконец вернулось из того далекого пасмурного дня, и я почувствовал, что мои слова звучат как-то по-детски. Глубоко вздохнув, я расправил плечи и нервно потер руки.
Тэйра сказала:
— Если бы я знала, как мучительно вам будет рассказывать это, то никогда не стала бы расспрашивать. Но я рада, что теперь все знаю.
— Почему? Я же вам совершенно чужой человек. — Я бросил взгляд на руку Тэйры по-прежнему лежавшую на моей руке, потом посмотрел ей в глаза. В них отражалась моя собственная боль, которая так и не умерла за все прошедшие годы.
Тэйра убрала руку:
— А разве та маленькая девочка не была вам чужой?
— Просто ей было очень плохо.
— Вам тоже сейчас плохо.
— Понимаю. Честно говоря, я не думал, что моя боль так заметна для других.
— Вы очень стараетесь казаться безучастным, но это вам плохо удается. Вы чуткий, ранимый человек…
Я заставил себя улыбнуться:
— Ничего, справимся и с этим.
Тэйра медленно кивнула и чуть криво улыбнулась мне в ответ:
— Да, конечно. Но если вы будете носить все это в себе, ваша душа постепенно выгорит дотла и превратится в… черную дыру.
— Со мной все в порядке. Честно! — Я постарался придать своему лицу уверенное, бодрое выражение. Но в действительности чувствовал себя очень одиноким. И только теперь понял, что именно одиночество больше всего мучило меня все эти годы.
— Да я уж вижу… Знаете, если вам вдруг захочется кому-то довериться, вспомните обо мне.
Я знал, что умею сдерживать слезы, но вдруг запоздало испугался, осознав, насколько близок к тому, чтобы разрыдаться прямо у нее на глазах. Странное дело — впервые я не думал о слезах, как о непростительной слабости. Слезы лишь следствие переживаемого страдания, не более того…
— Спасибо. Я вспомню. И еще…
— Что?
— Нет, ничего.
— Что вы хотели сказать?
— Да ничего, просто Уэйд, наверно, большой дурак!
Она мгновенно проследила цепочку моих мыслей:
— Так или нет, это его личное дело, правда?
— Может быть, это, наоборот, вам нужно поплакать у кого-то на плече?
Она покачала головой, волосы скользнули по ее плечам:
— Если с вами все в порядке, то и со мной тоже.
В ее глазах, в изгибе ее бровей я увидел боль. Неужели и мои переживания так же легко прочитать на моем лице? А ведь она, кажется, всерьез хочет убедить меня, что нисколько не переживает…
— Могу поспорить, — сказала Тэйра, как бы желая сменить тему, — что вы считаете себя строго рациональным человеком, все поступки которого подчинены логике и расчету.
— Думаю, что так оно и есть, — ответил я, не понимая, к чему она клонит.
— Но я также могу поспорить, что на самом деле вы почти всегда действуете под влиянием эмоций. А логическое обоснование своим поступкам подбираете потом.
— Какая чепу… — начал я и осекся. Поразительно, насколько точны некоторые ее замечания. Вот и сейчас я сидел и молчал, интуитивно чувствуя, что она опять оказалась права. — Может быть… Может быть, в какой-то степени… — пробормотал я, понимая, что не могу с ней не согласиться.
— Джейсон, — продолжала Тэйра, — я не знаю, почему…
Ее прервал звук отодвигаемой двери.
— Не знаете, почему что? — спросил Дэниел. Он явно выспался, но был чем-то озабочен.
— Она не знает, — почему считается, что люди произошли от обезьян, — сказал я. — Ведь некоторые из нас явно произошли от змей.
После сна Дэниел стал более миролюбивым, и он сказал только:
— Пора на мостик.
«Слава Богу, хоть не на камбуз», — подумал я.
— Передачи прекратились, — сказал Уэйд.
По его тону казалось, что он опасается, не случилось ли чего с передатчиком. Из рассказов Тэйры я заключил, что дело скорее всего в том, что корабль с Мардж Ленделсон на борту транслировался в десятый слой, чтобы подольше покататься там, сбивая со следа потенциальных преследователей.
— Ну, это обычное дело, — сказал я. — Когда очень ждешь звонка, телефон, как нарочно, молчит. Мы можем быть свободны?
— Боюсь, что нет. Я хочу, чтобы вы доставили нас в ту точку гиперпространства, откуда была послана последняя передача. Вероятно, их корабль вошел в гиперпространство, и когда он выйдет оттуда, первая же передача даст нам точное направление на Занагаллу.
Я подошел к пульту и взялся за ручки управления.
— Не так быстро, — сказал Уэйд, подходя ко мне. — Я хочу, чтобы вы предварительно объясняли каждый свой шаг.
— А почему вы не попробуете все сделать сами? Я вас не убеждаю так поступить, нет, просто любопытно.
Прежде чем ответить, Уэйд некоторое время изучал звездную карту:
— Вы и Рацци сумели убедить меня в том, что очень легко сделать роковую ошибку. Так что я не собираюсь биться головой о стену. Но это не дает вам права уклоняться от моих указаний. Рацци сделала для меня подробное описание всех этапов предстоящего маневра.
Дай Бог, чтобы ваши действия точно совпали с этим описанием.
Очень осторожно я перевел «Красное смещение» в точку, откуда в последний раз была принята передача от Мардж Ленделсон. Перед тем как нажать какую-либо кнопку, я подробно рассказывал Уэйду, зачем я это делаю. Кроме того, я описывал распространенные ошибки, совершаемые новичками, и объяснял, к чему они могут привести. Хоть он и обещал отказаться от идеи самому управлять «Красным смещением», нелишне было еще больше укрепить его в этом мнении.
Через несколько минут перелет был окончен. Уэйд казался довольным. Демонстративно любезным жестом он предложил мне сесть. Подвинув кресло, он сам развалился в нем и сказал:
— Теперь будем ждать.
Я сел рядом с Тэйрой, которая держалась подчеркнуто спокойно. В присутствии Уэйда говорить нам с ней было не о чем, можно было на время расслабиться, и я вдруг ощутил страшную усталость. Закрыл глаза и мгновенно уснул.
Мне снилось, что я живу в той квартире на Трэнсоме V, где я когда-то разыскал моих родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Тэйра казалась совершенно серьезной.
— Я не шучу, — сказала она, предвосхищая очередной мой вопрос. — Я измучена, я нервничаю, я злюсь. Но мне очень интересно будет знать, кто вы. Пока вы мне не скажете, я на ваши вопросы отвечать не буду. Неужели это так трудно? Ведь мы, может быть, умрем через несколько дней!
Я попытался представить, как поступил бы в подобной ситуации раньше. Все, что я удержу внутри моего эмоционального «горизонта событий», не сможет повлиять ни на что и ни на кого вне этого горизонта. Я твердо решил ничего больше не говорить, но вдруг с удивлением услышал собственный голос, почти шепот:
— Я вырос на Редуолле.
Редуолл сделал меня тем, кем я был. Я много раз клялся себе никогда не упоминать о нем. Она молчала, но было ясно, что она не поняла меня. Как было бы хорошо, если бы не пришлось объяснять, что такое Редуолл.
— Продолжайте, — сказала она наконец.
— Первое, что я могу вспомнить, — «дортуар». Ужасно, длинная постройка казарменного типа с проходом между двумя рядами двух ярусных кроватей, развернутых головами к стене. Под каждой из нижних кроватей стояли два сундука с пожитками тех, кто спал на верхней и на нижней. Мой был вот такого размера. — Я развел руки на ширину плеч. Я смотрел на свои руки и словно не видел их. Перед глазами была исцарапанная поверхность возле замка, которым запирался сундук — следы бесчисленных попыток перераспределить скудное богатство, которое в нем хранилось.
— Я…. я никогда раньше, не говорил об этом ни с кем, — у меня невыносимо пересохло в горле. — Мне удалось оттуда вырваться, и я никогда больше не оглядывался. Я… я…
Тэйра положила свою руку на мою. Сквозь ткань она казалась раскаленной. Я глубоко вдохнул:
— Я знал код замка на своем сундуке. И стражники тоже его знали. Они могли брать все, что им захочется. А другие дети не могли, и то слава Богу.
Я прервался, и Тэйра спросила, очень тихо:
— Что такое Редуолл? Детская колония?
— Хорошо бы! — воскликнул я с горечью, от которой так старался избавиться навсегда, оставить ее в прошлом, как моих родителей, как Редуолл. — Редуолл — не детская колония. Редуолл был… и остался… планетой удовольствий. Вот только я никогда не испытывал там ничего хорошего.
— Боже мой! — Голос Тэйры пресекся, я слышал, как она быстро втянула воздух, но я не смотрел на нее. Я смотрел прямо перед собой. И продолжал:
— На Редуолле не бывает слишком маленьких. Какое-то время ты еще мал для платных посетителей, но для своих собратьев, таких же несчастных, — никогда. Шестилетние помыкали четырехлетними, восьмилетние — шестилетками, и так далее по цепочке. К десяти годам ты уже достаточно, взрослый для платных визитеров. — Я дышал неровно, говорил неразборчиво, хотел остановиться, но не мог.
— Впервые я убил человека, когда мне было четырнадцать. Парень, на год старше меня, который жил на три койки дальше от входа, стал вымещать свое раздражение на девятилетней девочке, которая жила на десять коек ближе ко входу. Но я не успел… вмешаться вовремя. Рисса через два дня умерла. Парень умер у меня на глазах. Я убил его голыми руками. А в глазах этой маленькой девочки, жалкой, беззащитной маленькой девочки была такая благодарность, и я понял, что поступил правильно.
Я стиснул зубы, с силой вдыхая и выдыхая через нос, изо всех сил стараясь не сорваться в истерику. Я давно уже не вспоминал об этом парне, но сейчас у меня перед глазами с жуткой ясностью встало его лицо, на котором злоба сменилась сначала удивлением, потом легким беспокойством, а потом на нем навеки застыло безразличие. В подсознании, наверно, я частенько возвращался к этой сцене, облик парня был таким же четким, как фотография моего отца.
— Джейсон, — сказала Тэйра. — Я не думала, что…
— Ничего, ничего. Может быть, даже лучше, если я расскажу. Я так долго хранил это в себе, и мне казалось, что внутри что-то вот-вот оборвется. Никто и никогда не мог вызвать меня на такой разговор.
— Да. Я понимаю. Я очень рада, что смогла.
Я пустил свои мысли на самотек, не зная, о чем говорить дальше.
— У меня такое впечатление, что именно после этого случая с девочкой вы почувствовали потребность защищать женщин, — заметила Тэйра.
— Может быть. Но думаю, не одних только женщин. Всех, кого унижают, кто страдает от насилия. — Я потер руки, чтобы немного их согреть. — Она умерла, так и не сказав им, кто убил того парня. Этим она нарушила одно из главных правил на Редуолле. С детьми, которые портили товар, поступали сурово, потому что из-за них падали доходы. Поэтому воровство и издевательство были распространены гораздо больше, чем прямое физическое насилие. Но большинство детей знало, что, если они выдадут того, кто их преследует, им придется гораздо хуже, чем ему. Однако эта девочка могла бы и рассказать, — ведь тот, кто на нее напал, уже не смог отомстить.
Чувствуя, что говорить на эту тему становится невыносимо мучительно, я несколько сменил ее:
— Стражники давали нам часть того, что платили клиенты. Примерно десятую долю процента от суммы которую получали сами. Ровно столько, чтобы создать иллюзию, что если мы будем слушаться, то когда-нибудь сможем выкупить себя отсюда. — Мой голос стал, жестким. — Нас даже спрашивали, какую работу мы предпочитаем выполнять. Большинство клиентов, мужчин и женщин, заказывали секс в различных формах. Некоторые наиболее откровенные визитеры даже не пытались делать вид, что их интересует что-нибудь, кроме простою насилия. Стоимость услуг определялась доставленным удовольствием, а также тем, на какой срок клиенты выводили нас из строя. Мне приходилось заниматься сексом с людьми, которые могли быть моими дедами и бабками, и получать побои от тех, кто у себя дома представлял, наверно, образец добропорядочного гражданина. Изучив оба эти «удовольствия», я выбрал побои.
Мой голос опять сорвался:
— Понимаете, после избиений полагался более длительный период восстановления, прежде чем нас снова предлагали клиентам. Получалось, что тебе еще делают одолжение, что ли… — Дальше говорить я не мог. Мне пришлось собрать все силы, чтобы втянуть воздух в сдавленное спазмом горло.
— Джейсон, а как вы… — Тэйра быстро покачала головой, сжала губы, потом отвернулась.
— Как я — что?
— Ничего. Я и так слишком много спрашиваю.
— Как я — что?
Тэйра повернулась ко мне. В уголках ее глаз блестели слезы:
— Как вы попали туда? На Редуолл. Как вы там оказались?
У меня мелькнула мысль соврать, но я почувствовал, что ей врать я не могу.
— Меня туда продали. Родители.
Глава 9
ПУНКТ НАЗНАЧЕНИЯ: ЗАНАГАЛЛА
— Родители… продали вас этим людям на Редуолл? — Тэйра на миг утратила дар речи. Она поморщилась, словно от боли, и на ее лбу появились крошечные вертикальные складки. — Но ведь это невозможно. Существуют законы…
— Любой закон можно обойти, — сказал я. — Воспитательное заведение на Редуолле официально именуется школой-интернатом. Ученики в свободное время приносят достаточный доход, чтобы администрация могла выплачивать родителям неплохие комиссионные.
— Это бесчеловечно.
— Однако же происходит. Особенно в тех частях Конфедерации, где чиновников легче всего подкупить.
— А откуда вы узнали все это? Дирекция школы вряд ли делилась с учениками такой информацией.
— О да. Они считали самым разумным внушить нам, что мы родились на Редуолле и другой жизни для нас просто не может быть. Кое о чем мы начинали догадываться из случайных реплик, оброненных клиентами, и шепотом передавали друг другу свои догадки. Однако всей правды мы не знали. Когда мне исполнилось шестнадцать, я понял, что больше не выдержу: оставалось либо бежать, либо покончить с собой.
Мне удалось бежать. Для этого пришлось убить троих охранников и тяжело ранить клиента, но я не испытывал ни малейшего сожаления. Попутно я обзавелся копиями некоторых тамошних документов.
— А зачем вам были нужны эти документы?.. А, понимаю, вы хотели узнать, откуда вас привезли на Редуолл. — При этих словах Тэйра вдруг побледнела от неожиданно осенившей ее мысли. — Боже мой, Джейсон, что вы сделали со своими родителями?
— В документах были их имена. Когда я несколько освоился с реальным миром, то решил разыскать их. Но у меня не было денег на путешествие в гиперпространстве, и я поступил в бригаду техобслуживания гиперкосмического корабля. В конечном счете это и определило мою нынешнюю профессию.
Однако прошло целых три года, прежде чем я попал на нужную мне планету, на Трэнсом V. Еще несколько недель понадобилось, чтобы выяснить точный адрес. И вот однажды, ближе к вечеру, я подошел к дому, где жили мои родители. Дом этот выглядел даже ужаснее, чем наш «пансион». Стены были исписаны и изрисованы от самой земли до высоты, на которую можно дотянуться, встав другому на плечи. Кроме того, они были испещрены царапинами и выбоинами, кое-как заделанными грязью и пучками травы, — казалось, здесь недавно шли уличные бои. На лестнице не хватало по меньшей мере трети ступенек.
Поначалу я нервничал от того, что у меня в кармане пистолет, но скоро стало ясно, что в таком районе без оружия просто нельзя появляться. Подростки, игравшие во дворе, глядели так же враждебно, как когда-то на Редуолле мы смотрели на часовых. Я постучал, мне долго не открывали, и я уже решил, что никого нет дома, когда дверь распахнулась и на пороге появился мой отец.
Я сразу узнал его, хотя его лицо было изуродовано, будто он находился в последней стадии лучевой болезни. Волосы выпадали клочьями, зубы пожелтели, щеки были покрыты оспинами, а один глаз заплыл так, что не открывался… — Тут мое горло снова сжали спазмы, и я смог говорить, только когда немного отдышался:
— За ним, в комнате, я увидел женщину. Наверно, это была моя мать. Она сидела в покореженном кресле с изодранной в клочья обивкой, что почти не скрывала остов, и смотрела черно-белый телевизор объемного изображения с чудовищно искаженной перспективой. Она не отрывала взгляд от экрана, оцепенев, словно в коме.
Отец сказал: «Ну?» Он не имел понятия, кто я такой, а его интеллект был не в лучшем состоянии, чем тело. Мои пальцы в кармане сжимали пистолет, но рука словно онемела. Я не мог этого сделать. Я сумел лишь пробормотать: «Простите, ошибся квартирой», лотом повернулся и ушел.
На следующее утро я пришел опять и целый день ждал, пока он выйдет. Он так и не появился. На другой день мне удалось сфотографировать его, когда он возвращался из ближайшего бара…
Я долго молчал, стараясь успокоиться. Потом Тэйра спросила:
— А зачем?
— Зачем сфотографировал? Сам не знаю. Может быть, чтобы лелеять свою ненависть. А может, наоборот, чтобы убедить себя, что у них не было выбора. Или чтобы видеть, во что я могу превратиться, если потеряю осторожность. А еще, может, потому, что эта фотография теперь помогает мне чувствовать себя порядочным человеком — мог отомстить, но не отомстил, не убил. Пусть даже и убивал других… В общем, не знаю. Не знаю.
Мое сознание наконец вернулось из того далекого пасмурного дня, и я почувствовал, что мои слова звучат как-то по-детски. Глубоко вздохнув, я расправил плечи и нервно потер руки.
Тэйра сказала:
— Если бы я знала, как мучительно вам будет рассказывать это, то никогда не стала бы расспрашивать. Но я рада, что теперь все знаю.
— Почему? Я же вам совершенно чужой человек. — Я бросил взгляд на руку Тэйры по-прежнему лежавшую на моей руке, потом посмотрел ей в глаза. В них отражалась моя собственная боль, которая так и не умерла за все прошедшие годы.
Тэйра убрала руку:
— А разве та маленькая девочка не была вам чужой?
— Просто ей было очень плохо.
— Вам тоже сейчас плохо.
— Понимаю. Честно говоря, я не думал, что моя боль так заметна для других.
— Вы очень стараетесь казаться безучастным, но это вам плохо удается. Вы чуткий, ранимый человек…
Я заставил себя улыбнуться:
— Ничего, справимся и с этим.
Тэйра медленно кивнула и чуть криво улыбнулась мне в ответ:
— Да, конечно. Но если вы будете носить все это в себе, ваша душа постепенно выгорит дотла и превратится в… черную дыру.
— Со мной все в порядке. Честно! — Я постарался придать своему лицу уверенное, бодрое выражение. Но в действительности чувствовал себя очень одиноким. И только теперь понял, что именно одиночество больше всего мучило меня все эти годы.
— Да я уж вижу… Знаете, если вам вдруг захочется кому-то довериться, вспомните обо мне.
Я знал, что умею сдерживать слезы, но вдруг запоздало испугался, осознав, насколько близок к тому, чтобы разрыдаться прямо у нее на глазах. Странное дело — впервые я не думал о слезах, как о непростительной слабости. Слезы лишь следствие переживаемого страдания, не более того…
— Спасибо. Я вспомню. И еще…
— Что?
— Нет, ничего.
— Что вы хотели сказать?
— Да ничего, просто Уэйд, наверно, большой дурак!
Она мгновенно проследила цепочку моих мыслей:
— Так или нет, это его личное дело, правда?
— Может быть, это, наоборот, вам нужно поплакать у кого-то на плече?
Она покачала головой, волосы скользнули по ее плечам:
— Если с вами все в порядке, то и со мной тоже.
В ее глазах, в изгибе ее бровей я увидел боль. Неужели и мои переживания так же легко прочитать на моем лице? А ведь она, кажется, всерьез хочет убедить меня, что нисколько не переживает…
— Могу поспорить, — сказала Тэйра, как бы желая сменить тему, — что вы считаете себя строго рациональным человеком, все поступки которого подчинены логике и расчету.
— Думаю, что так оно и есть, — ответил я, не понимая, к чему она клонит.
— Но я также могу поспорить, что на самом деле вы почти всегда действуете под влиянием эмоций. А логическое обоснование своим поступкам подбираете потом.
— Какая чепу… — начал я и осекся. Поразительно, насколько точны некоторые ее замечания. Вот и сейчас я сидел и молчал, интуитивно чувствуя, что она опять оказалась права. — Может быть… Может быть, в какой-то степени… — пробормотал я, понимая, что не могу с ней не согласиться.
— Джейсон, — продолжала Тэйра, — я не знаю, почему…
Ее прервал звук отодвигаемой двери.
— Не знаете, почему что? — спросил Дэниел. Он явно выспался, но был чем-то озабочен.
— Она не знает, — почему считается, что люди произошли от обезьян, — сказал я. — Ведь некоторые из нас явно произошли от змей.
После сна Дэниел стал более миролюбивым, и он сказал только:
— Пора на мостик.
«Слава Богу, хоть не на камбуз», — подумал я.
— Передачи прекратились, — сказал Уэйд.
По его тону казалось, что он опасается, не случилось ли чего с передатчиком. Из рассказов Тэйры я заключил, что дело скорее всего в том, что корабль с Мардж Ленделсон на борту транслировался в десятый слой, чтобы подольше покататься там, сбивая со следа потенциальных преследователей.
— Ну, это обычное дело, — сказал я. — Когда очень ждешь звонка, телефон, как нарочно, молчит. Мы можем быть свободны?
— Боюсь, что нет. Я хочу, чтобы вы доставили нас в ту точку гиперпространства, откуда была послана последняя передача. Вероятно, их корабль вошел в гиперпространство, и когда он выйдет оттуда, первая же передача даст нам точное направление на Занагаллу.
Я подошел к пульту и взялся за ручки управления.
— Не так быстро, — сказал Уэйд, подходя ко мне. — Я хочу, чтобы вы предварительно объясняли каждый свой шаг.
— А почему вы не попробуете все сделать сами? Я вас не убеждаю так поступить, нет, просто любопытно.
Прежде чем ответить, Уэйд некоторое время изучал звездную карту:
— Вы и Рацци сумели убедить меня в том, что очень легко сделать роковую ошибку. Так что я не собираюсь биться головой о стену. Но это не дает вам права уклоняться от моих указаний. Рацци сделала для меня подробное описание всех этапов предстоящего маневра.
Дай Бог, чтобы ваши действия точно совпали с этим описанием.
Очень осторожно я перевел «Красное смещение» в точку, откуда в последний раз была принята передача от Мардж Ленделсон. Перед тем как нажать какую-либо кнопку, я подробно рассказывал Уэйду, зачем я это делаю. Кроме того, я описывал распространенные ошибки, совершаемые новичками, и объяснял, к чему они могут привести. Хоть он и обещал отказаться от идеи самому управлять «Красным смещением», нелишне было еще больше укрепить его в этом мнении.
Через несколько минут перелет был окончен. Уэйд казался довольным. Демонстративно любезным жестом он предложил мне сесть. Подвинув кресло, он сам развалился в нем и сказал:
— Теперь будем ждать.
Я сел рядом с Тэйрой, которая держалась подчеркнуто спокойно. В присутствии Уэйда говорить нам с ней было не о чем, можно было на время расслабиться, и я вдруг ощутил страшную усталость. Закрыл глаза и мгновенно уснул.
Мне снилось, что я живу в той квартире на Трэнсоме V, где я когда-то разыскал моих родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31