Дворчане вскочили на ноги, замерли по стойке «смирно».
— Благородно, — оценил моё решение Люцин. — Хотя и глупо, и жестоко. Когда кто-то дарит вам свою жизнь, Нина, её не отвергают. Нехорошо. Оскорбительно. Тем более, что и дар, и отказ бесполезны. Верховный трибунал по этой статье замену не допускает.
— Но… — начала было Беркутова.
— Даже если трибунал даст разрешение на замену, отказ уже прозвучал, — сказал Люцин.
— Подтверждаю отказ, — выкрикнула я. Что я делаю, идиотка?!
Вероника смотрела на меня с яростью и ненавистью. Крылья дрожали.
— Дура беспросветная, — прошептала она. — Какая же ты дура, Нинка.
— Но расстрела не будет, — сказал Люцин. — Трибунал вынес иное решение.
— Без меня? — тут же полезла я в разборку.
— В данном случае это допустимо. Лопатин позже всё вам объяснит. Ваши речи, Хорса, транслировались прямо на экстренное заседание трибунала, так что с приговором они определились ещё до того, как вы завершили своё эффектное выступление. Поскольку вы ещё не закончили обучение и полноправной ранговичкой, несмотря на лейтенантское звание, считаться не можете, то заслуживаете снисхождения. По мнению трибунала, преступление вы совершили потому, что не до конца понимаете, в каком мире живёте, для чего и зачем существуют дворы и во имя чего ведётся Величайшая битва. Для недоучки это естественно. Чтобы вы как можно быстрее разобрались в происходящем, для дальнейшего несения службы из отдела языковых переводов вы направляетесь в четвёртую бригаду наказательного подразделения коррекционного отдела. К новым обязанностям приступаете немедленно. Увести! — приказал он сопровождающим.
Ответить я не успела — конвоир заломил мне руку за спину и зажал рот, его напарник ткнул под рёбра пистолетным стволом. Меня грубо и брезгливо, будто что-то до блевоты мерзостное, поволокли к выходу. Я успела заметить, как отвращение исказило лица всех свидетелей. Гаже, презренней и ненавистней наказателей в Троедворье нет никого и ничего. Люцин верно всё рассчитал — слова казнённой вольнодумицы обязательно запомнились бы, а речи наказательницы все постараются забыть как можно скорее.
* * *
Фургон трясся по скверной дороге, я сидела на жёстком продавленном кресле и слушала радио через плеерную флешку.
Со дня нового назначения прошло два месяца. Служба моя презренна и позорна, но я не застрелилась. Маловато оказалось у меня офицерской чести. Да и людского достоинства не больше.
Но самое подлое и гнусное в этой истории то, что наказатели Троедворью жизненно необходимы. Без них точно так же нельзя обойтись, как нельзя обойтись без аварийщиков.
Коррекционный отдел занят тем, что исправляет негативные последствия всех троедворских битв. Грубо говоря, подчищает за дворчанами всё их дерьмо так, чтобы ни малейшего следа не осталось.
В битвах дворы часто забывают обо всём, кроме своей драки, и легко могут уничтожить не только населённый пункт, где идёт сражение, но и поставить на грань смерти целую область. О раскрытии тайны я вообще молчу, это ерунда. Страшно другое, когда озверелые дворчане могут, сами того не заметив, пробить межпростанственные перегородки между Хаосом и основицей. Поэтому во время хнотических бурь объявляются инфернальные перемирия, все боевые действия запрещены, а дворовые бойцы, отложив свои нескончаемые распри, слаженно работают во вспомогательных группах у равновесной аварийки на подхвате. Во время крупных прорывов вспомогательные группы дворчан усиливают равновесниками.
Но угар войны для рассудка места не оставляет, схватки за магические источники продолжаются и во время перемирий.
В зависимости от того, при помощи какой первоосновы обрабатывать сырую магию, волшба будет тёмной, светлой или сумеречной. В Троедворье считается, что если все магические источники перевести на одну основу, то она и станет абсолютной и единственной. Звучит неглупо, но проверить, так это или нет, невозможно потому, что Совет Равновесия такого перехода не допустит до тех пор, пока дворчане на все сто десять процентов не докажут, что мир от этого не опрокинется.
Не знаю, как на территории Лиги и Альянса, но у нас источник появляется, а месяца через два иссякает и тут же где-нибудь неподалёку открывается новый родничок магии. Бесхозный. И дворы тут же начинают за него драку как собаки за кусок мяса. Кто победит, тот и хозяин. А Совет Равновесия следит, чтобы количество энергоресурсов у дворов было равным. Нередко случается, что одному двору вообще запрещают вступать в бой, и родничок делят только двое.
У Совета источников на десять процентов больше, чем у любого из трёх дворов, иначе главенство не удержать.
На тот случай, если дворчане забудут или не захотят выполнить приказы Совета, есть наказатели. Если, по мнению наших соединников, схватка переходит предел безопасности, мы приезжаем на точку и решаем проблему быстро и однозначно: уничтожаем всех нарушителей подряд, не разбираясь, кто и что начал первым, а кто вторым. Сокрытость волшебного мира и равновесие сил прежде всего. Ура всемогущему Совету.
Но иначе нельзя. Прорыв инферно — это конец всему живому.
Перемирие было объявлено вчера. Интенсивность бури — восьмёрка по десятибалльной шкале. Аварийный сектор — вся Камнедельская область, одиннадцать точек потенциального прорыва.
А в посёлке в сорока километрах к северу от Камнедельска идёт бой за новый источник. Если что, прорывом сметёт всю середину России, Монголию и половину Китая. Останется ровная и гладкая, как стол, поверхность спёкшейся до твёрдости асфальта почвы — ни гор, ни рек, ни людей. Остальная часть земного шара вкусит все прелести жизни в мире, перенёсшего ядерную катастрофу.
Бой надо остановить немедленно. Преступники, поставившие мир на грань такого риска, ничего, кроме смерти не заслуживают.
Но я не хочу убивать, не могу стрелять по живым мишеням! Убив, я сама тоже перестану людей, стану таким же зверем, как и все в Троедворье.
Тут Люцин тоже рассчитал верно — замазанная в крови, я уже не смогу называть эту войну бессмысленной. И отказаться от службы в наказателях я тоже не могу, ведь речь идёт о жизнях миллиардов людей, а это несоизмеримо дороже моего душевного спокойствия. Мне только и остаётся, что надеяться — и сегодня всё обойдётся без крови. Наказателей дворовики боятся до полуобморока, и, как правило, одного появления любой из наших бригад достаточно, чтобы схватка прекратилась, а боевики покорно полезли в автозаки. Ну иногда нужно сделать один-два предупредительных выстрела.
По радио начал болтать ди-джей, и такую чушь нёс, что тошнить начинало. Удивительное дело, существуют десятки радиоканалов самых различных стилей и направлений, а ди-джеи на любом из них тупы настолько, словно их всех в студии привели из интерната для умственно неполноценных. Или они разыгрывают из себя идиотов, считая, что слушать их радиостанцию могут одни лишь дебилы?
Я переключила флешку на плеер. Пел Сашка.
Оценщики смерти,
Всем — правым, неправым,
Путь в небо отмерьте
Маршрутом кровавым.
Надгробий брикеты
И ямы нарыты,
А мёртвых анкеты
По папкам подшиты.
Работа привычна:
И битвы, и трупы,
А жизнь безразлична,
И чувства так скупы.
Оценщики смерти —
Безликие тени
В слепой круговерти
Напрасных свершений.
Своевременная песенка, ничего не скажешь.
* * *
В наказательских бригадах тоже по двадцать одному людю. У нас в командирах маг, первый зам человек, второй — оборотень.
Начальство лениво беседует, привалившись к борту фургона. Семнадцать бойцов, в том числе и я, стоят в оцеплении, а Ленка Агеева, симпатично остроносенькая, черноглазая и чернокудрая русалка, добивает раненых дворчан. Не получилось сегодня мирного урегулирования конфликта.
У меня звенит в ушах, окружающий мир видится каким-то пронзительно-ярким. Хочется кричать, но нет голоса. Я сжимаю АКС так, что от напряжения сводит руки. Кажется, если слегка разожму пальцы, то исчезну, растворюсь в небытии.
Сгущаются сумерки, загораются фонари, и маленький пятачок между задворками свинофермы, шоссейной дорогой и длинной коробкой какого-то склада виден до рези чётко. Трупы на асфальте. Трупы на земле. Кровь. Так много крови.
Сегодня я стала убийцей. Человечицы Нины Хорсы больше нет, ей на смену пришла палачка.
Ленка пинками проверяет, кто из дворовиков уже труп, а кто ещё нет. Один отзывается стоном. Агеева направляет пистолет ему в голову.
— Не-ет!!! — кричу я так, что даже начальство подскакивает.
— Нинка, ты чего? — бормочет оглушённая моим воплем Агеева.
— Не в голову, — говорю я. — В сердце. Тогда можно вызвать некромансеров и сделать зомбаков.
— Кого?! — бригадир смотрит на меня с таким изумлением, что я на несколько мгновений теряюсь. Зомбак в Троедворье — дело совершенно обычное, здесь их четверть населения. В нашей бригаде тоже есть семеро зомбаков разных рас.
Ничего общего с героями соответствующих ужастиков реальные зомбаки не имеют. Люди как люди, точно так же едят, пьют, занимаются сексом и ходят в туалет. Единственное отличие — зомбаки бесплодны, и аура у них серебристого цвета. Но это мелочи, на которые никто и внимания не обращает.
— Озомбачка возможна, — объясняю я бригадиру общеизвестную истину, — только если головной мозг сохранен или повреждён не более, чем на десять процентов. Иначе никакого возрождения не получится. Ведь стопроцентно регенерировать способно только тело, а мозг слишком сложный для этого орган.
Агеева испуганно охает и опускает пистолет.
— Я не подумала, — виновато говорит она.
— Да на кой чёрт их вообще зомбачить? — отвечает бригадир. — Они все подлежат ликвидации как нарушители инфернального перемирия.
— Нет, — отрезаю я. — Их драку надо было остановить. Нарушителей наказать. Это мы сделали. Но теперь всех тех, кого можно вернуть к жизни, необходимо спасти. Свою кару за преступление они уже получили. Смертью исправить ничего нельзя. Исправлять ошибки могут только живые. И только живые могут убедить живых, что нарушать инфернальное перемирие нельзя. Мертвецы бесполезны. Казнь замечают лишь в мирное время, а на войне она не видна. Ведь у смерти в бою и казни результат один и тот же — труп. Идёт война, и трупов очень много. Поэтому на смерть от казни никто не обратит ни малейшего внимания. Никто ничего не поймёт, и нарушения инфернальных перемирий будут продолжаться. Но зомбаки смогут объяснить, что так делать нельзя, потому что будет больно и страшно как сами нарушителям, так и другим людям.
Бригадир смеётся.
— Придёт же в голову такая чушь, — презрительно говорит ему первый зам.
— Да ладно тебе, — с добродушным снисхождением отвечает бригадир, — у девчонки это ведь первые трупы в жизни. Вот и заистерила. После первого раза у всех людей истерики бывают: кто орёт, кто блюёт, кто в небо палить начинает. Ничего, сейчас мы ей стопаря нальём, в хороший ночной клуб на мужской стриптиз сводим, — очувствуется. Привыкнет. — И цыкает на Ленку: — Чего застыла, Агеева? Добивай эту падаль и вызови чистильщиков, пусть жмуров уберут. А некромансеры тут и на хрен не нужны.
У меня в груди как будто граната взрывается, такая захлёстывает ярость. Осколки тупого, сковывавшего тело напряжения разлетаются во все стороны, безнадёжное оцепенение исчезает без следа, сразу всё становится легко и понятно. Я всаживаю короткую очередь бригадиру в живот. Броники у нас хорошие, но с двух метров АКС прошивает его как бумажный лист. Ещё по очереди в брюхо замам.
— Вам и теперь некромансеры не нужны? — спрашиваю я.
Бригадир смотрит на меня с ужасом и неверием в происходящее. А я впервые со дня службы в наказательном подразделении вижу его самого, — раньше он был лишь безликой фигурой в камуфляжке. Симпатичный башкир лет тридцати с весёлыми глазами цвета гречишного мёда. Но сейчас в них только страх и боль обречённого на напрасную смерть людя. Рядом корчатся его замы, светловолосый голубоглазый оборотень лет двадцати восьми и сорокалетний тёмно-рыжий человек с карими глазами. На их лицах та же смертная мука, что и у дворовиков.
— Агеева, — негромко, но твёрдо приказываю я, — вызывай некромансеров. И наших, и дворовых. Работы сегодня хватит им всем. Чистильщиков тоже вызывай. Логинов, Суюркулов, аккуратно добейте всех раненых. Начальство тоже, нечего им зря мучиться. Остальным наладить автотранспортный портал с четырьмя входами.
Придавленные невероятностью происходящего, бойцы подчиняются.
Через десять минут появляются некромансеры. Одеты они в форму по образцу врачей «скорой помощи». Шустро погрузили пригодных к возрождению мертвецов по реанимационным спецмашинам и понеслись в город. Уже не через портал, такой расход магии Троедворье позволить себе не может, а по шоссейке. Прочими трупами, равно как и ликвидацией других последствий боя, занялись чистильщики.
Мне в затылок упирается пистолетный ствол.
— Оружие на землю, — приказывает Логинов. Агеева и Суюркулов держат меня под прицелами АКС. Одно лишнее движение, и я стану куском мяса, которому никакая озомбачка не поможет. Я бросаю автомат на асфальт, вслед за ним — ножи, пистолет, талисманы и прочие убивальные приспособления. Логинов сковывает мне запястья наручниками. Тычком пистолета направляет к нашему фургону. Там есть загородка для перевозки особо важных преступников, которых не доверяют обычному трибунальному конвою.
* * *
Маленькая арестантская комната при Судебном зале Совета Равновесия обставлена предельно скупо: литая тёмно-зелёная кушетка из прочного пластика — ножки вцементированы в пол, и плоский белый плафон на высоченном потолке. Больше ничего нет, одни голые бетонные стены.
Через полчаса начнётся трибунал. Страшно мне так, что ломит кости и мутится в глазах. Приговор возможен только один — пуля в затылок. Я скрючиваюсь в клубочек на кушетке и тихо вою от безнадёжности. Я не хочу умирать! Жить, как же я хочу жить!
А придётся умереть. Просить о снисхождении я не буду.
Не смогу.
Щёлкает замок, я в страхе соскакиваю с кушетки — это за мной.
В камеру входят Вероника и Беркутова. Под ручку. Да они ведь подружиться успели! Не хилая компания. Объединить тёмного и светлого может только инферно — тогда сразу становится не до идеологических распрей. Но во всём волшебном мире нет ничего такого, что могло бы объединить старшего ранговика и вампира. И, тем не менее, они подружились.
— Хорса, у нас мало времени, — говорит Беркутова. — Сейчас начнётся заседание. Я подала заявление о замене. И прошу тебя — не отказывай мне в этом праве. Люцин правду сказал: если тебе отдают жизнь, отвергать её нельзя. Это слишком жестоко.
— Людмила Николаевна, вы в курсе, что я наказательница?
— А я — убийца собственных детей, — говорит магиня.
Ответить мне нечего, потому что это правда. Но и принять её жертву тоже не могу. Неправильно это.
— Ты должна согласиться, — сказала Вероника. — Я тоже подала заявку. У трибунала будет выбор.
— Ты? Но почему? — только и могу выговорить я.
— Должок за мной, начертательница, — объясняет вампирка. — За путь Света.
— Была начертательница, а стала палачка.
— Чакра у тебя по-прежнему начертательская, — ответила Вероника. — А что касается твоей службы в наказательном подразделении, то не вампирам этим брезговать. Мы ведь были созданы именно для них, потому что Великим Решателям, которые правили одним из сильнейших государств того времени и творили всех стихийников, нужна была сила, которая позволила бы держать их под контролем. Да и волшебников мелкого и среднего калибра тоже. Так и появились вампиры — самая совершенная из волшебных рас, и естественных, и искусственных. И самая послушная. Великие Решатели, создавая нас, надёжно подстраховались.
— Жажда? — поняла я.
— Да. Если умело за неё потянуть, с вампиром можно сделать очень многое.
— Хорса, — сказала Беркутова, — клянусь Тьмой (на ладони у неё сверкнула «роза»), что если ты откажешься от замены, я всё равно убью себя в час твоей казни.
— Клянусь в том же Всеобщей Кровью, — сказала Вероника, и глаза у неё полыхнули багровым светом: «алое слово» было дано и принято к исполнению.
— Но почему? — не понимала я.
— К твоим ногам, начертательница пути, — ответила Беркутова, — многие будут бросать жизни — и свои, и чужие. Ты ведь знаешь обычай волшебного мира и закон Генерального кодекса: «Дом вассала принадлежит его сюзерену». То есть и родственники, и вассалы вассала. Так что, Хорса, пока ещё есть время, подумай, куда ты поведёшь людей, какой путь начертишь.
Меня пробрала дрожь.
Не бывать такому!
— От природы никуда не денешься, — усмехнулась Вероника. — Кто-то рожается вождём, кто-то в него мутирует, но результат один и тот же.
— Нет, — сказала я. — Не хочу.
— А тебя и спрашивать никто не будет, — ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Благородно, — оценил моё решение Люцин. — Хотя и глупо, и жестоко. Когда кто-то дарит вам свою жизнь, Нина, её не отвергают. Нехорошо. Оскорбительно. Тем более, что и дар, и отказ бесполезны. Верховный трибунал по этой статье замену не допускает.
— Но… — начала было Беркутова.
— Даже если трибунал даст разрешение на замену, отказ уже прозвучал, — сказал Люцин.
— Подтверждаю отказ, — выкрикнула я. Что я делаю, идиотка?!
Вероника смотрела на меня с яростью и ненавистью. Крылья дрожали.
— Дура беспросветная, — прошептала она. — Какая же ты дура, Нинка.
— Но расстрела не будет, — сказал Люцин. — Трибунал вынес иное решение.
— Без меня? — тут же полезла я в разборку.
— В данном случае это допустимо. Лопатин позже всё вам объяснит. Ваши речи, Хорса, транслировались прямо на экстренное заседание трибунала, так что с приговором они определились ещё до того, как вы завершили своё эффектное выступление. Поскольку вы ещё не закончили обучение и полноправной ранговичкой, несмотря на лейтенантское звание, считаться не можете, то заслуживаете снисхождения. По мнению трибунала, преступление вы совершили потому, что не до конца понимаете, в каком мире живёте, для чего и зачем существуют дворы и во имя чего ведётся Величайшая битва. Для недоучки это естественно. Чтобы вы как можно быстрее разобрались в происходящем, для дальнейшего несения службы из отдела языковых переводов вы направляетесь в четвёртую бригаду наказательного подразделения коррекционного отдела. К новым обязанностям приступаете немедленно. Увести! — приказал он сопровождающим.
Ответить я не успела — конвоир заломил мне руку за спину и зажал рот, его напарник ткнул под рёбра пистолетным стволом. Меня грубо и брезгливо, будто что-то до блевоты мерзостное, поволокли к выходу. Я успела заметить, как отвращение исказило лица всех свидетелей. Гаже, презренней и ненавистней наказателей в Троедворье нет никого и ничего. Люцин верно всё рассчитал — слова казнённой вольнодумицы обязательно запомнились бы, а речи наказательницы все постараются забыть как можно скорее.
* * *
Фургон трясся по скверной дороге, я сидела на жёстком продавленном кресле и слушала радио через плеерную флешку.
Со дня нового назначения прошло два месяца. Служба моя презренна и позорна, но я не застрелилась. Маловато оказалось у меня офицерской чести. Да и людского достоинства не больше.
Но самое подлое и гнусное в этой истории то, что наказатели Троедворью жизненно необходимы. Без них точно так же нельзя обойтись, как нельзя обойтись без аварийщиков.
Коррекционный отдел занят тем, что исправляет негативные последствия всех троедворских битв. Грубо говоря, подчищает за дворчанами всё их дерьмо так, чтобы ни малейшего следа не осталось.
В битвах дворы часто забывают обо всём, кроме своей драки, и легко могут уничтожить не только населённый пункт, где идёт сражение, но и поставить на грань смерти целую область. О раскрытии тайны я вообще молчу, это ерунда. Страшно другое, когда озверелые дворчане могут, сами того не заметив, пробить межпростанственные перегородки между Хаосом и основицей. Поэтому во время хнотических бурь объявляются инфернальные перемирия, все боевые действия запрещены, а дворовые бойцы, отложив свои нескончаемые распри, слаженно работают во вспомогательных группах у равновесной аварийки на подхвате. Во время крупных прорывов вспомогательные группы дворчан усиливают равновесниками.
Но угар войны для рассудка места не оставляет, схватки за магические источники продолжаются и во время перемирий.
В зависимости от того, при помощи какой первоосновы обрабатывать сырую магию, волшба будет тёмной, светлой или сумеречной. В Троедворье считается, что если все магические источники перевести на одну основу, то она и станет абсолютной и единственной. Звучит неглупо, но проверить, так это или нет, невозможно потому, что Совет Равновесия такого перехода не допустит до тех пор, пока дворчане на все сто десять процентов не докажут, что мир от этого не опрокинется.
Не знаю, как на территории Лиги и Альянса, но у нас источник появляется, а месяца через два иссякает и тут же где-нибудь неподалёку открывается новый родничок магии. Бесхозный. И дворы тут же начинают за него драку как собаки за кусок мяса. Кто победит, тот и хозяин. А Совет Равновесия следит, чтобы количество энергоресурсов у дворов было равным. Нередко случается, что одному двору вообще запрещают вступать в бой, и родничок делят только двое.
У Совета источников на десять процентов больше, чем у любого из трёх дворов, иначе главенство не удержать.
На тот случай, если дворчане забудут или не захотят выполнить приказы Совета, есть наказатели. Если, по мнению наших соединников, схватка переходит предел безопасности, мы приезжаем на точку и решаем проблему быстро и однозначно: уничтожаем всех нарушителей подряд, не разбираясь, кто и что начал первым, а кто вторым. Сокрытость волшебного мира и равновесие сил прежде всего. Ура всемогущему Совету.
Но иначе нельзя. Прорыв инферно — это конец всему живому.
Перемирие было объявлено вчера. Интенсивность бури — восьмёрка по десятибалльной шкале. Аварийный сектор — вся Камнедельская область, одиннадцать точек потенциального прорыва.
А в посёлке в сорока километрах к северу от Камнедельска идёт бой за новый источник. Если что, прорывом сметёт всю середину России, Монголию и половину Китая. Останется ровная и гладкая, как стол, поверхность спёкшейся до твёрдости асфальта почвы — ни гор, ни рек, ни людей. Остальная часть земного шара вкусит все прелести жизни в мире, перенёсшего ядерную катастрофу.
Бой надо остановить немедленно. Преступники, поставившие мир на грань такого риска, ничего, кроме смерти не заслуживают.
Но я не хочу убивать, не могу стрелять по живым мишеням! Убив, я сама тоже перестану людей, стану таким же зверем, как и все в Троедворье.
Тут Люцин тоже рассчитал верно — замазанная в крови, я уже не смогу называть эту войну бессмысленной. И отказаться от службы в наказателях я тоже не могу, ведь речь идёт о жизнях миллиардов людей, а это несоизмеримо дороже моего душевного спокойствия. Мне только и остаётся, что надеяться — и сегодня всё обойдётся без крови. Наказателей дворовики боятся до полуобморока, и, как правило, одного появления любой из наших бригад достаточно, чтобы схватка прекратилась, а боевики покорно полезли в автозаки. Ну иногда нужно сделать один-два предупредительных выстрела.
По радио начал болтать ди-джей, и такую чушь нёс, что тошнить начинало. Удивительное дело, существуют десятки радиоканалов самых различных стилей и направлений, а ди-джеи на любом из них тупы настолько, словно их всех в студии привели из интерната для умственно неполноценных. Или они разыгрывают из себя идиотов, считая, что слушать их радиостанцию могут одни лишь дебилы?
Я переключила флешку на плеер. Пел Сашка.
Оценщики смерти,
Всем — правым, неправым,
Путь в небо отмерьте
Маршрутом кровавым.
Надгробий брикеты
И ямы нарыты,
А мёртвых анкеты
По папкам подшиты.
Работа привычна:
И битвы, и трупы,
А жизнь безразлична,
И чувства так скупы.
Оценщики смерти —
Безликие тени
В слепой круговерти
Напрасных свершений.
Своевременная песенка, ничего не скажешь.
* * *
В наказательских бригадах тоже по двадцать одному людю. У нас в командирах маг, первый зам человек, второй — оборотень.
Начальство лениво беседует, привалившись к борту фургона. Семнадцать бойцов, в том числе и я, стоят в оцеплении, а Ленка Агеева, симпатично остроносенькая, черноглазая и чернокудрая русалка, добивает раненых дворчан. Не получилось сегодня мирного урегулирования конфликта.
У меня звенит в ушах, окружающий мир видится каким-то пронзительно-ярким. Хочется кричать, но нет голоса. Я сжимаю АКС так, что от напряжения сводит руки. Кажется, если слегка разожму пальцы, то исчезну, растворюсь в небытии.
Сгущаются сумерки, загораются фонари, и маленький пятачок между задворками свинофермы, шоссейной дорогой и длинной коробкой какого-то склада виден до рези чётко. Трупы на асфальте. Трупы на земле. Кровь. Так много крови.
Сегодня я стала убийцей. Человечицы Нины Хорсы больше нет, ей на смену пришла палачка.
Ленка пинками проверяет, кто из дворовиков уже труп, а кто ещё нет. Один отзывается стоном. Агеева направляет пистолет ему в голову.
— Не-ет!!! — кричу я так, что даже начальство подскакивает.
— Нинка, ты чего? — бормочет оглушённая моим воплем Агеева.
— Не в голову, — говорю я. — В сердце. Тогда можно вызвать некромансеров и сделать зомбаков.
— Кого?! — бригадир смотрит на меня с таким изумлением, что я на несколько мгновений теряюсь. Зомбак в Троедворье — дело совершенно обычное, здесь их четверть населения. В нашей бригаде тоже есть семеро зомбаков разных рас.
Ничего общего с героями соответствующих ужастиков реальные зомбаки не имеют. Люди как люди, точно так же едят, пьют, занимаются сексом и ходят в туалет. Единственное отличие — зомбаки бесплодны, и аура у них серебристого цвета. Но это мелочи, на которые никто и внимания не обращает.
— Озомбачка возможна, — объясняю я бригадиру общеизвестную истину, — только если головной мозг сохранен или повреждён не более, чем на десять процентов. Иначе никакого возрождения не получится. Ведь стопроцентно регенерировать способно только тело, а мозг слишком сложный для этого орган.
Агеева испуганно охает и опускает пистолет.
— Я не подумала, — виновато говорит она.
— Да на кой чёрт их вообще зомбачить? — отвечает бригадир. — Они все подлежат ликвидации как нарушители инфернального перемирия.
— Нет, — отрезаю я. — Их драку надо было остановить. Нарушителей наказать. Это мы сделали. Но теперь всех тех, кого можно вернуть к жизни, необходимо спасти. Свою кару за преступление они уже получили. Смертью исправить ничего нельзя. Исправлять ошибки могут только живые. И только живые могут убедить живых, что нарушать инфернальное перемирие нельзя. Мертвецы бесполезны. Казнь замечают лишь в мирное время, а на войне она не видна. Ведь у смерти в бою и казни результат один и тот же — труп. Идёт война, и трупов очень много. Поэтому на смерть от казни никто не обратит ни малейшего внимания. Никто ничего не поймёт, и нарушения инфернальных перемирий будут продолжаться. Но зомбаки смогут объяснить, что так делать нельзя, потому что будет больно и страшно как сами нарушителям, так и другим людям.
Бригадир смеётся.
— Придёт же в голову такая чушь, — презрительно говорит ему первый зам.
— Да ладно тебе, — с добродушным снисхождением отвечает бригадир, — у девчонки это ведь первые трупы в жизни. Вот и заистерила. После первого раза у всех людей истерики бывают: кто орёт, кто блюёт, кто в небо палить начинает. Ничего, сейчас мы ей стопаря нальём, в хороший ночной клуб на мужской стриптиз сводим, — очувствуется. Привыкнет. — И цыкает на Ленку: — Чего застыла, Агеева? Добивай эту падаль и вызови чистильщиков, пусть жмуров уберут. А некромансеры тут и на хрен не нужны.
У меня в груди как будто граната взрывается, такая захлёстывает ярость. Осколки тупого, сковывавшего тело напряжения разлетаются во все стороны, безнадёжное оцепенение исчезает без следа, сразу всё становится легко и понятно. Я всаживаю короткую очередь бригадиру в живот. Броники у нас хорошие, но с двух метров АКС прошивает его как бумажный лист. Ещё по очереди в брюхо замам.
— Вам и теперь некромансеры не нужны? — спрашиваю я.
Бригадир смотрит на меня с ужасом и неверием в происходящее. А я впервые со дня службы в наказательном подразделении вижу его самого, — раньше он был лишь безликой фигурой в камуфляжке. Симпатичный башкир лет тридцати с весёлыми глазами цвета гречишного мёда. Но сейчас в них только страх и боль обречённого на напрасную смерть людя. Рядом корчатся его замы, светловолосый голубоглазый оборотень лет двадцати восьми и сорокалетний тёмно-рыжий человек с карими глазами. На их лицах та же смертная мука, что и у дворовиков.
— Агеева, — негромко, но твёрдо приказываю я, — вызывай некромансеров. И наших, и дворовых. Работы сегодня хватит им всем. Чистильщиков тоже вызывай. Логинов, Суюркулов, аккуратно добейте всех раненых. Начальство тоже, нечего им зря мучиться. Остальным наладить автотранспортный портал с четырьмя входами.
Придавленные невероятностью происходящего, бойцы подчиняются.
Через десять минут появляются некромансеры. Одеты они в форму по образцу врачей «скорой помощи». Шустро погрузили пригодных к возрождению мертвецов по реанимационным спецмашинам и понеслись в город. Уже не через портал, такой расход магии Троедворье позволить себе не может, а по шоссейке. Прочими трупами, равно как и ликвидацией других последствий боя, занялись чистильщики.
Мне в затылок упирается пистолетный ствол.
— Оружие на землю, — приказывает Логинов. Агеева и Суюркулов держат меня под прицелами АКС. Одно лишнее движение, и я стану куском мяса, которому никакая озомбачка не поможет. Я бросаю автомат на асфальт, вслед за ним — ножи, пистолет, талисманы и прочие убивальные приспособления. Логинов сковывает мне запястья наручниками. Тычком пистолета направляет к нашему фургону. Там есть загородка для перевозки особо важных преступников, которых не доверяют обычному трибунальному конвою.
* * *
Маленькая арестантская комната при Судебном зале Совета Равновесия обставлена предельно скупо: литая тёмно-зелёная кушетка из прочного пластика — ножки вцементированы в пол, и плоский белый плафон на высоченном потолке. Больше ничего нет, одни голые бетонные стены.
Через полчаса начнётся трибунал. Страшно мне так, что ломит кости и мутится в глазах. Приговор возможен только один — пуля в затылок. Я скрючиваюсь в клубочек на кушетке и тихо вою от безнадёжности. Я не хочу умирать! Жить, как же я хочу жить!
А придётся умереть. Просить о снисхождении я не буду.
Не смогу.
Щёлкает замок, я в страхе соскакиваю с кушетки — это за мной.
В камеру входят Вероника и Беркутова. Под ручку. Да они ведь подружиться успели! Не хилая компания. Объединить тёмного и светлого может только инферно — тогда сразу становится не до идеологических распрей. Но во всём волшебном мире нет ничего такого, что могло бы объединить старшего ранговика и вампира. И, тем не менее, они подружились.
— Хорса, у нас мало времени, — говорит Беркутова. — Сейчас начнётся заседание. Я подала заявление о замене. И прошу тебя — не отказывай мне в этом праве. Люцин правду сказал: если тебе отдают жизнь, отвергать её нельзя. Это слишком жестоко.
— Людмила Николаевна, вы в курсе, что я наказательница?
— А я — убийца собственных детей, — говорит магиня.
Ответить мне нечего, потому что это правда. Но и принять её жертву тоже не могу. Неправильно это.
— Ты должна согласиться, — сказала Вероника. — Я тоже подала заявку. У трибунала будет выбор.
— Ты? Но почему? — только и могу выговорить я.
— Должок за мной, начертательница, — объясняет вампирка. — За путь Света.
— Была начертательница, а стала палачка.
— Чакра у тебя по-прежнему начертательская, — ответила Вероника. — А что касается твоей службы в наказательном подразделении, то не вампирам этим брезговать. Мы ведь были созданы именно для них, потому что Великим Решателям, которые правили одним из сильнейших государств того времени и творили всех стихийников, нужна была сила, которая позволила бы держать их под контролем. Да и волшебников мелкого и среднего калибра тоже. Так и появились вампиры — самая совершенная из волшебных рас, и естественных, и искусственных. И самая послушная. Великие Решатели, создавая нас, надёжно подстраховались.
— Жажда? — поняла я.
— Да. Если умело за неё потянуть, с вампиром можно сделать очень многое.
— Хорса, — сказала Беркутова, — клянусь Тьмой (на ладони у неё сверкнула «роза»), что если ты откажешься от замены, я всё равно убью себя в час твоей казни.
— Клянусь в том же Всеобщей Кровью, — сказала Вероника, и глаза у неё полыхнули багровым светом: «алое слово» было дано и принято к исполнению.
— Но почему? — не понимала я.
— К твоим ногам, начертательница пути, — ответила Беркутова, — многие будут бросать жизни — и свои, и чужие. Ты ведь знаешь обычай волшебного мира и закон Генерального кодекса: «Дом вассала принадлежит его сюзерену». То есть и родственники, и вассалы вассала. Так что, Хорса, пока ещё есть время, подумай, куда ты поведёшь людей, какой путь начертишь.
Меня пробрала дрожь.
Не бывать такому!
— От природы никуда не денешься, — усмехнулась Вероника. — Кто-то рожается вождём, кто-то в него мутирует, но результат один и тот же.
— Нет, — сказала я. — Не хочу.
— А тебя и спрашивать никто не будет, — ответила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54