— Вероника, ты была моим телохранителем и не выполнила своих обязательств. По законам Троедворья и праву крови я требую виру.
Вампирка метнула на меня злобный взгляд и сказала:
— Ты в своём праве, а я в твоей власти. Что ты хочешь?
— До тех пор, пока ты в этой квартире, ты должна хранить в тайне всё, что здесь говорилось и делалось. Покинуть квартиру ты можешь только с моего разрешения.
— Я принимаю виру и повинуюсь её власти, — ответила просиявшая Вероника. И тут же погрустнела: — «Алое слово» это не отменит, а всего лишь отсрочит минут на тридцать, не больше. А сознательное нарушение закона крови убьёт длинной смертью.
— Отменим твою клятву, — заверила я. — А не отменим, так обойдём. Полтора часа — бездна времени, успеем что-нибудь придумать. Сергей Иванович, позвоните Павлу Лопатину из юридического отдела и попросите его срочно приехать. Вероничка, напиши точный текст клятвы, постарайся вспомнить каждое слово, каждую запятую.
— Я и так помню, — ответила она. — Вампиры клятв не забывают.
Вероника достала из сумочки ручку, взяла с дивана ксерокопию и начала писать на обратной стороне. Кудесник глянул на меня и достал телефон.
Я села рядом с ним, взяла листы, перечитала.
— Сергей Иванович…
— Моё истинное имя Ильдан, — сказал он.
— Истинное имя дают волшебнику при посвящении, — пояснила я Олегу. — А вслух произносят только в исключительных случаях.
— Я догадался, — ответил Олег.
— Ильдан, — вернулась я к бумагам, — а что если немного изменить тексты заклинаний и ритуалы обряда? Тогда это уже не будет отрешённым волшебством.
— Как изменить? — устало спросил он. — Нина, переделкой отрешённого волшебства занимается научный отдел. Я не могу в одиночку выполнить работу десяти учёных.
— Полная переделка и не нужна! Надо лишь поменять какие-нибудь мелочи так, чтобы трибунал не мог с уверенностью назвать это отрешённым волшебством. Чтобы обвинителю не хватило доказательств. Чтобы Лопатин сумел вас, да и нас отмазать, если дело дойдёт до суда.
— Вы уже что-то придумали? — глянул на меня кудесник.
— По истинному имени на «вы» не обращаются, — напомнила троедворские обычаи Вероника.
— Не то чтобы придумала, — ответила я, — но предположение есть. Для оси можно взять волшебство «моста истины». Так делают, я сама переводила тексты. Только надо поменять вот это заклинание на что-нибудь вроде… — Я достала из сумки ручку и начала писать. Слова рифмовались легко, и спустя несколько минут я показала Ильдану текст. Он прочитал вслух:
— Мост над миром, над жизнью и смертью,
Стало время устойчивой твердью
И замкнулось в сплошное кольцо.
Путь проложен. Дорога прямая.
И на ней, пусть и не замечая,
Ты своё обретаешь лицо.
Да, тут можно свернуть, отказаться,
Прямоты так легко испугаться —
Лабиринтов уютнее тишь.
В паутине дверей, коридоров,
В мешанине пустых разговоров
Проживёшь ты, как сладко проспишь.
Есть уход, только нету возврата,
То за трусость обычная плата —
Навсегда потерять высоту.
Бесполезно на дебри сердиться,
Путь открытый уже не годится
Для того, кто отринул мечту.
— Это несомненно волшебство, и очень действенное, — сказал кудесник. — Не знаю, что принесёт его исполнение, но результат будет ошеломительным. Только к обряду «жизнепития» оно совершенно не подходит.
— Тоже беда, — фыркнула я, — скажи как надо, и зарифмую тебе любой текст.
— Прежде я всё продумаю, — сказал Ильдан. — Тут спешить нельзя.
Приехал Лопатин, выслушал показания всех четверых, прочитал текст «алого слова».
— Паша, придумывай быстрее, до Вероничкиной клятвы всего двадцать минут осталось, — сказала я.
— А что означают подчёркивания? — спросил он.
— Слабинки в смысловой и грамматической структуре предложения, — пояснила я. — Думала, поможет тебе.
— Поможет, — согласился Павел. — Мне что ли, филологию подучить? Полезная штука. А теперь, Вероника, слушай меня очень внимательно, и если что-то непонятно, сразу спрашивай.
Он принялся объяснять ей как правильно выполнять клятву, что входит в обязательства, а что — нет.
— Не нравится мне всё это, — сказала я. — Мы не решаем проблему, а только отодвигаем кризис на год.
— Да хоть на месяц, — ответил Павел. — Если Вероника поклянётся, что я коньки не двину, тоже в доноры пойду. А ты? — спросил он у меня.
— Пойду, но дело не в донорстве. Ильдан, что будет, если соединить усилия волшебных целителей и человеческих врачей? Плюс донорство.
— Не знаю, — ответил кудесник. — Это могут сказать только сами лекари. Целителя я найду, а где брать простеньского хирурга? Человеческих врачей в Троедворье нет. На незнанника оморочку накладывать нельзя, с ней человек станет безвольной куклой, и врач из него будет никакой. Правду говорить тем более нельзя. Черт бы с ним, с Генеральным кодексом, но из простеней лишь единицы способны спокойно воспринять существование волшебного мира. Я даже не представляю, где искать такого человека и как.
— Мой парень, — сказала я, — хирург-травматолог в четвёртой горбольнице. И знает о Троедворье.
— Ты всё ему рассказала? — воскликнул Павел. — Но как?! У тебя «спящее солнце».
— Я ведь говорила, что обмануть его задача сложная, но решаемая.
— Ну ты… — не то от возмущения, не от восхищения Павлу перехватило голос. — Ну ты даёшь!
— В Троедворье по-другому не выжить.
Ещё десять минут мы потратили на обсуждение организационных вопросов и стали собираться по домам.
Ильдан должен был отвезти Павла, Олег — меня и Веронику.
По дороге нам встретилась какая-то небольшая церквушка. Там шла дневная служба, и Вероника попросила остановиться.
— Я хочу помолиться за Сашу, — сказала она. — Не ждите меня.
Вампирка вышла из машины, достала из сумки платок, у входа на церковный двор взяла на прокат длинную юбку и вошла в церковь. Олег обалдело смотрел ей вслед.
— В большинстве своём вампиры глубоко религиозны, — пояснила я. — И верят всерьёз, без всякой показухи. Они вообще народ серьёзный, выпендрёжа не любят. И категорически не признают деления церквей по конфессиям. В Италии пойдут молиться в католический собор, в России — в православный храм, в Израиле — в синагогу, а в мусульманской стране — в мечеть. Они считают, что бог один, и поклоняться ему можно в любом действующем святилище. Поскольку ты теперь имеешь с ними дело, такую точку зрения придётся уважать.
— Да… — выдавил Олег. — Я не о том… Пусть молятся где хотят и как хотят, но…
— Но ты насмотрелся «вампирских» видиков, где клыкастые кровососы превращаются в пепел от креста и святой воды.
— Да, — смутился Олег.
— Фильмы редко соответствую реальности, — ответила я.
Олег кивнул и включил зажигание.
* * *
В Троедворье опять объявили перемирие. Теперь пятидневное, в честь весеннего равноденствия, самого главного праздника. Балов три, и устраивает их Совет Равновесия. Ещё больше помпы, золота и спеси. Поскольку празднуем в «Чаше», обереги вовлеченцам не положены.
Время от времени ломит виски, я выставляю «зеркалку», излишне любопытный ранговик получает отражённым ментозондом по лбу и успокаивается. При желании этот чахленький барьер легко сломает любой, даже самый бездарный колдун, но без крайней необходимости никто и никогда такого не сделает, — неприкосновенность гарантирует сам факт сопротивления. Единственное, что мне нравится в Троедворье — здесь право на ответный удар признают за любым и каждым. Получивший сдачу не обижается, будь он хоть чаротворцем. В стране вечной гражданской войны силу уважают.
Я замечаю Веронику и подхожу.
— Привет, — здоровается она. — Жаль, что из простеней на праздник допускаются только вовлеченцы.
— Твой Олег всё равно не танцует. А Егор на дежурстве.
— Как Сашка? — спросила она.
— Нормально.
Прооперировали его три недели назад, и, по словам Егора, всё прошло на редкость удачно. Ходить Сашка не сможет, но от болей избавится.
— Обидно, что мы никогда не узнаем, — сказала Вероника, — имя пацана, которого Сашка тогда спас. В той суматохе не спросили, а теперь никаких следов не найти, даже точно неизвестно, в какой именно деревушке это было.
— Да, Сашка рад был бы услышать, что у него всё хорошо.
Мы немного помолчали. Мимо прошли трое вовлеченцев Светлого двора. К одежде прицеплены круглые брошки с изображением белого терема. Вероника проводила их завистливым взглядом, притронулась к своей брошке с серой совой.
— Тебе ещё не разонравился Свет? — спросила я.
— Свет не может разонравиться.
Я пожала плечом. До сих пор не понимаю, чем Свет лучше Тьмы или Сумрака. Сила она и есть сила, безвольная и бездумная. Инструмент, доступный любому волшебнику пусть даже с нулевыми способностями.
Пробую в очередной раз объяснить это Веронике.
— Брошка с домиком ничем не отличается от брошки с совой. И порядки на Белодворье ничем не лучше сумеречных. Это я тебе как равновесница говорю, была возможность сравнивать.
— Плевать на порядки, — отвечает вампирка. — Там есть Свет. Ради него я вытерплю и ленту покорности, и ограничитель силы.
— Как будто ты их сейчас не терпишь, — хмыкнула я.
К нам подошёл Роберт.
— О чём спор?
— О Сумраке и Свете, — сказала Вероника.
— О расцветке рабских ошейников, — уточнила я.
Роберт плеснул крыльями. Ограничителя силы у равновесных вампиров нет, зато лента покорности осталась. А золотистый цвет не сделал рабский ошейник приятнее чёрного или серого.
Вероника что-то сказала Роберту на торойзэне, вампирьем языке. На лицах волшебников, которые слушали наш разговор, промелькнула досада. Смысловое проникновение возможно только с человеческими языками, а торойзэн — язык волшебной расы и его надо учить, зазубривать слова и правила. В учёбе, если она напрямую не касается магии, волшебники ленивы до невозможности, и торойзэн в Камнедельске знали только пять-шесть равновесников.
— Генеральный кодекс, — напомнила я, — гарантирует право выбирать первоосновную силу любому троедворцу. Расовая принадлежность там не оговаривается.
— Вампиров это не касается, — ответил Роберт. — Справедливости для нас не было никогда. Это судьба.
— Судьба?! — взъярилась я. — Жить рабами «судьба»? Столетиями сопли на кулак мотать «судьба»? Роберт, вы все как безмозглая баба, которую лупит муж, а она, вместо того, чтобы развестись и зажить по-людски, на каждом перекрёстке жалуется на свою нелёгкую долю. Потому что похвастаться ей больше нечем — она никто и ничто, пустое место, ничего не может и ни на что не годится. Для таких и битая морда — событие.
Волшебники испуганно ахнули. Роберт побледнел до мертвенной стылости.
— Вы называете вампиров ничтожествами? — проговорил он.
— Да, — уверенно ответила я. — На людей вы не тянете. Вы — рабы. А раз нравится ходить в ошейнике и получать по морде — наслаждайтесь.
— Нет, — тихо сказал Роберт. — Вы не можете так думать…
— А вы проверьте, воспользуйтесь ментозондом. Разрешаю.
Виски заломило резко и сильно.
— Ну, убедились?
Боль отпустила.
— Да, — кивнул Роберт и ушёл в глубину зала.
— Зря ты с ним так, — сказала Вероника. — Это жестоко.
— Это правда! — отрезала я.
— Возможно, — не стала она спорить. — Но не каждую правду нужно говорить вслух. Во всяком случае, не так прямолинейно. Это приносит слишком много боли.
— Но не больше, чем ежедневные намёки на неполноценность. И, похоже, вполне обоснованные.
— Да, — согласилась вампирка. Лицо у неё закаменело. — Это можно назвать неполноценностью. Нам доступны не все пути.
— Ложь, — уверенно ответила я.
— Ты хочешь сказать, — зло прищурилась Вероника, — что вампирам открыт путь Света?
— Да. Как и любой другой. Точнее — ни один путь невозможно закрыть от тех, кто действительно захочет по нему пройти, так что от запретов толку нет. Если ты хочешь обрести Свет, то обретёшь. Ты ведунья и зажигать «розу серого огня» вроде бы умеешь?
— Да, — сказала она. — Мы редко пользуемся первоосновной магией, предпочитаем волшебство крови, но «розу» сумеет зажечь и нулевик.
— Замечательно, — ответила я. — Тогда зажигай. Но обратись не к Сумраку, а к столь любезному тебе Свету.
Вероника озадаченно хлопала глазами.
— Тебе Свет разонравился? — повторила я. — Не хочешь его? Надоел?
Вампирка отрицательно качнула головой.
— А раз нужен — иди к нему! Зажги «белую розу», докажи, что действительно стремишься к Свету. Или твоя преданность ему пустые слова, ложь и предательство?
От ярости у Вероники засверкали глаза, растопырились крылья.
— Чокнулась девка, — долетел до меня шёпот волшебников. — Кровохлёба предателем называть. За такие слова они высшим ранговикам печень вырывают, и трибунал их оправдывает.
— Предательница, — чётко повторила я. — Как трепаться о своей любви к Свету, так ты первая, а как до «белой розы» дошло, так сразу струсила. Ты предала свой путь.
— Нет!!! — крикнула разъярённая Вероника. — Я верна своему пути!!!
На ладони у неё засияла белая огненная роза.
— Что и требовалось доказать, — сказала я. — Любой путь открыт тем, кто действительно хочет по нему пройти.
У Вероники задрожали крылья. Она погасила «розу», посмотрела на меня, обвела растерянным взглядом зал, и на ладони у неё опять засиял белый огонь.
— Свет, — тихо сказала вампирка. — Он не отверг меня. Свет меня принял.
В зале повисла мутная, полуобморочная тишина. Замерли эльфы и домовые, оцепенели волшебники, застыли вовлеченцы.
— … … …! … …!! …!!! — прозвучал у меня за спиной каскад матюгов. — Вляпались вы, девоньки, по самые уши, — сказал Люцин. — Это Верховный трибунал и смертная казнь.
— Пусть, — ответила Вероника. — За прикосновение к Свету можно и умереть. Цена как цена. Невысокая.
Меня трясло будто в лихорадке, кожа на груди болела словно от ожога. Я зло глянула на блаженно улыбающуюся вампирку. Цена ей невысокая… А мне-то за что подыхать?! За Свет её сраный? Да пошёл он вместе с Сумраком и Тьмой на ишачью пасху!
К нам протолкался Павел.
— Никакого трибунала быть не может! — заявил он. — Всё сделано в соответствии с Генеральным кодексом.
Я сжала кисть так, что ногти до крови вонзились в ладонь. Лопатин — лучший юрист Серодворья. Он найдёт способ…
Грудную чакру пекло всё сильнее, я кусала губы, чтобы не закричать от боли.
— Это происшествие вне статей Генерального кодекса, — ответил Люцин. — Его будет разбирать Верховный трибунал.
— Сначала вам ещё надо доказать, — разъяснил закон Павел, — что это происшествие выходит за рамки Генерального кодекса, затем — что деяние Лемке и Дробышевой является опасным для Троедворья, и лишь тогда вы получите право говорить о трибунале.
— Я не собираюсь препираться с простенями, — ответил Люцин и жестом подозвал охрану. — В камеры их.
— Директор Люцин, — сказал Лопатин, — я обвиняю вас нарушении равновесной присяги. Правомочность моих слов и ваших действий оценит «мост истины».
По залу пробежал шепоток. У Люцина слишком мала возможность удержаться над Бездной. И слишком серьёзное обвинение предъявлено, чтобы отделаться болевым шоком. Приговор здесь может быть только один — смерть.
— Открывай «мост», — сказал Люцин. — Ты знаешь новый закон об изначальном суде. Открывать «мост истины» обязан истец, а не ответчик. Если истец по любой причине откажется от открытия, это означает признание вины. — Люцин улыбнулся: — Со всеми должными последствиями.
У меня тоскливо сжалось сердце. Люцин всегда славился предусмотрительностью. Мы проиграли. Теперь расстреляют всех троих. И какой чёрт меня за язык дёргал?
К нам подошёл Ильдан.
Грудь мне запекло ещё сильнее. Я тихо застонала и опять прикусила губу.
— Я беру право открывателя, — произнёс ритуальную фразу Ильдан. — И согласен разделить судьбу взывающего к изначалию полностью и до конца.
Люцин полузадушено охнул, такого он не ожидал. В зале загалдели, задвигались — дело приобретало новый оборот, для директора весьма опасный.
Ильдан движением пальцев сбросил заклинание и открыл «мост».
Выглядит он неказисто — два желтоватых плоских камня высотой около тридцати сантиметров, на них положена полутораметровая доска шириной сантиметров двадцать, вот и вся конструкция.
Павел глянул на нас с Вероникой, на Ильдана, улыбнулся и прошёл по доске. Та даже не шелохнулась. Люцин шумно сглотнул.
— Я… — с трудом выговорил он, горло перехватило спазмой, — …я признаю свою вину и прошу тебя о выкупе.
Возможно и такое. Если Люцин выплатит выкуп, поединок будет признан ничейным, а правыми станут считаться оба.
Павел молчал.
— Ты обязан назвать выкуп, — сказал Ильдан. — Это правило «моста истины».
— И какой может быть выкуп? — спросил Павел.
— Любой. За исключением чьей-либо боли, смерти и рабства. В том числе и Люциновых. Потребовать его отставки ты тоже не можешь.
— Чушь какая, отставка, — фыркнул Павел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54