мол, чего ты тянешь? Я сказал «да» уже не помню, сколько раз! Я и так уже готов собственноручно перестрелять хоть всю базу, ты что, не понимаешь?! Не надо никаких игр, только отдай их мне!
— Я фделаю фcе.
— Конечно, сделаешь. За такое бабло, сдается, ты роту армян обслужишь и от счастья разрыдаешься, — непонятно выразился русский, весело щурясь на Райерсона. — Да на, держи, не косись. Это я так, посмотреть хотел. «Загадочни рюсски душа», знаешь ли… На пиво тебе. Любишь пиво, Джонни?
— Да, — ответил Райерсон, пиво недолюбливающий.
— Молодец. Слышь, Джонни.
— Фто?
— Я не буду ставить тебе конкретной задачи. Что мне надо, ты понимаешь. Понимаешь?
— Да.
— Ну-ка, скажи мне. Раз понимаешь.
— Ты хочеф унифтофить бейф… бафу?
— Точно, Джонни. И ты мне нужен. Consulting.
Ты будешь стараться, чтоб у меня не было потерь. Стараться — знаешь слово? Тебе ведь осталось только уйти. Да, Джонни?
— Да, — уже привычно вытянулся Марк. — Я буду ф-фт…
— Не шипи, я понял. Если я не потеряю людей, ты уйдешь. Я покажу тебе куда и как. Я дам тебе то, с чем ты дойдешь. Ты понимаешь, что я тебе говорю, Джонни?
— Да.
— Ты веришь мне?
— Верю.
— Тогда ты мне поможешь перебить всех. И не потерять ни одного.
— Это… Это невофмофно. Фыкф хандрид… Фыффот ин бэйф… на бафе…
— Знаю, Джонни. Поэтому старайся, думай, как дело сделать, — выдержав длинную паузу, Ахмет добился, чтоб Райерсон проникся фактом — он в трубе, из которой есть только один выход.
— Я понял, — кивнул Райерсон.
— Ну все, — поднялся русский, — пошли. Готовь приветствие, ща к народу выйдешь. Которому ты, бля, свободу принес…
— Интересно, приведет хоть такого же?
— Тут вернется, и уже хорошо.
— Да, че-то он больно уж круто подписался.
— Серег, а ты че думаешь? Че молчишь?
— Он всегда делает то, что сказал. Сказал — приведет, значит, приведет.
— Ну…
— Да. Солнце-то уж, вон, показалось.
— И главное — как? На блоке че, думаешь, начальство часто бывает? Хы, щас. Начальство, оно в штабах все больше.
— Да я и говорю, что просто одного оттель привести — уже хоть к Герою представляй. Просто сходить-вернуться уже реальное дело, а взять ихнего начальника, хоть самого завалященького, да вернуться… Не.
Как же тяжело. Это, наверное, тяжелее всего — подписаться за другого. И сидеть ждать. Сережик едва сохранял мрачно-решительный вид, но в животе было пусто и холодно, а руки крупно дрожали. Сроки прошли… Да чтоб я, да хоть раз… — скрипел зубами молодой Хозяин, зарекаясь на будущее выпускать из своих рук инициативу. — …Сука, Старый, развел, блядь, как дурачка… «Ждите там, крассвету приду…» Вон, блядь, солнце уже все вылезло… «К рассвету…»
Едва раскрывая рот, чтоб что-то отвечать мужикам, Серега лихорадочно считал варианты — как быть, когда солнце станет желтым и надо будет отвести людей обратно. Ведь это все. Конец. Из-за Старого он автоматически становится никем, теперь его сможет послать любой. Или вообще замочить, если начать строить…
— Э, але, гараж! — на крыше захрустели мерзлым железом шаги караульного. — Идут!
Толпа, устроившаяся в целой половине домика кладбищенского сторожа, зашевелилась.
— Губа, эй! Че «идут»?
— Ведет, что ли?
— Ну ни хуя себе…
— Так, на месте! — звонко осадил дернувшихся Сережик, не веря своему счастью. — Куда, бля!
Выскочил на улицу, автоматически беря на карандаш буркнувшего вслед что-то неодобрительное… Старый, сука! Идет! Где ж тебя, гада, носит! Я тут чуть не ебнулся, гад ты!… Дернувшись сперва побежать навстречу, Серега осекся и спокойно встал у березы, привалясь к ней плечом: похоже, помощи Старому не требовалось… А хозяйка-то… Ишь ты, не как эти, тоже старый. Может, твпрямь какой начальник… И главное, не шугается Старого. Странно…
— Старый! Че так долго! — не зная, что сказать, выпалил Серега приблизившемуся Ахмету, косясь на пыхтящего Райерсона.
— Нормально, — отдуваясь, буркнул Старый, толкая пленного к разбросанному близким взрывом углу домика. — Заходи, Марк. Встреча с трудовым коллективом.
Мужики угрожающе загудели, пропуская Райерсона внутрь своего кольца. С разлохмаченных балок на крыше спрыгнул Лесхоз, засуетившись у свободной стены, где Ахмет с ночи приказал прикрутить лямки для растяжки языка.
— Вот, готово все, э, Ахмет, ноги сюда вот, руки сюда…
— Э, ты че, родной?! Ну-ка наверх! Сечь! Ты че! — шуганул повеселевший Сережик забывшегося караульного. — Сами тут разберемся… Э, это кто там?!
— Обожди, — тихонько шепнул Старый, придерживая Серегу, рванувшегося к мужикам, — там кто-то уже начал долбить пленного.
Немного выждав, Старый обернулся и выдернул Райерсона из толпы:
— Не, ребят. Обожжите его пиздить. На стенку вешать его тоже не будем. Он наша жизнь. А мы — его. Мы теперь с ним роднее братьев. Да, Марк?
— Да, — глядя в пол, выдавил Райерсон.
— Ни хуясь-с-се… Он че, по-русски базарит?! - изумленно протянул кто-то из мужиков.
— А как же. Он у нас пацан не простой, он у нас начальник ихнего первого отдела. Мы его щас посадим…
— Че?! В натуре, особист?! - не выдержал Евтей. — Ну… Ну ты это, электровеник!
— Че сказал? Кто он там?
— Это, как его… О, это, ФСБ — помнишь было?
Сначала КГБ, а потом ФСБ? Это фээсбэшник ихний, понял?!
— Да ну на хуй!
— Спроси!
— Так, а ну заткнулись все. Слышь, парни, времени у нас немного. Щас я ему вопросы задам, какие хотите, только быстро. Вот бумажка его, смотрите, кто интересуется. И отпускаем его обратно, ему еще до снегоходов на посту топать…
Развороченная с одного края избушка, только что скрипевшая на разные голоса от десятка перетаптывающихся внутри людей, вдруг затихла, и стало слышно, как далеко на кладбище пересвистываются клесты, усыпавшие рябины вдоль центральной аллеи.
— Ну и че морды сделали? Работает он теперь у нас. По специальности, хе-хе… Серег, только не заплачь, — попытался пошутить Ахмет, но никто даже не улыбнулся. — Будет тебе сегодня хозяйка, и не одна. Будет тебе сегодня столько, что надоест. Так надоест, что будешь блевать дальше, чем видишь… Видя, что ступор не отпускает, Ахмет сменил тон и начал инструктировать:
— Сами выдвигаемся к блоку ихнему, я его зачистил уже, но бегом бежать надо будет. Дальше не ссыте, машины по снегу тащить не придется, прокатимся мальца. На снегоходе приходилось кому?
Когда народ отошел, вопросов, которые хотелось задать языку, как-то не оказалось. Не вспоминались вопросы. Сама идея, которую они все поддержали, — «а пусть сходит приведет», казалась теперь людям одним из самых темных пятен в том месте, где до Всего Этого была совесть, и на Токаря, затеявшего все эти «пойди-приведи», смотрели исподлобья.
Проинструктировав и отпустив Райерсона, Ахмет по молчанию мужиков, провожающих угрюмыми взглядами хозяйку, сразу почувствовал, что вот теперь — все. Общий косяк сделал из Сереги и его семейников не кодло чужих, временно согнанных судьбою людей, а именно что семейку, с этой минуты имеющую позади и общую победу, и общий позор. За этот косяк они теперь будут отвечать всю жизнь. Потому что это косяк особый, его никто никогда не предъявит… Сами себе только… — безразлично думал Ахмет. — …А, я че, я не в претензии. Будете теперь Сережке по жизни отдавать…
Мужики быстро и зло собрались, и в движениях этого многорукого существа, которым стали семейники, явно проступало жажда скорейшего боя — бой заглушит и смягчит стыд, размазанный по душе. Ахмета так никто ни о чем не спросил. Народ старался показать движухой: «Да. Обосрались. Так уж вышло… Ниче. Искупим. Ща только до этих доберемся — и искупим. Так искупим, что мало не покажется…»
Стараясь не мешаться при сборах, Ахмет отошел и присел на завалину домика и сидел, прикрыв глаз, пока его не окликнул молодой Хозяин. Пропустив тащивших пулеметы мужиков, он пристроился в хвост возглавляемой Сережиком колонны, тяжко пыхтящей по прямому следу ушедшего налегке Райерсона.
Поднимающуюся к себе Анну окружила испуганная толпа. Каждый орал что-то свое, лица людей были перекошены, но в целом обстановка пока что оставалась нормальной. Да, на грани — но еще по эту сторону грани между хаосом и порядком. Однако Анна видела, чувствовала всей кожей — это ненадолго, в глазах людей слишком много страха, и очень скоро они не смогут удерживать его. Скоро они сорвутся с нарезки — сначала кто-то один, а за ним уже все. И тогда будет то, о чем говорил Грин.
Эффект от выбитой из-под ног почвы, накрывший потерявших деньги людей, наложился на стойкое чувство брошенности. От такого люди обычно слетают с катушек, это правда. Долго ли, коротко, но конец всегда один — хаос. Если на руках у людей в такие моменты оказывается оружие, то хаос быстро перестает быть простым и становится кровавым.
…Слава богу, что на свете есть Грин… Ну вот что, что бы я сейчас делала?! - передернулась Анна, представив, как пыталась бы удержать стремительно расползающуюся ситуацию. — Металась бы, как кошка на пожаре, вот что…
Умудряясь с уверенным видом выкрикивать что-то, как ей казалось, успокаивающее, Аня пробралась к дверям кабинета и скользнула в его тихую прохладу, упираясь в дверь спиной, но кто-то все равно проталкивался в щель, корчась и шипя от натуги. Когда дверь захлопнулась, срезав остроту шума, Аня с облегчением обнаружила, что втиснуться вслед за ней смог только начальник военной полиции, как-то прорвавшийся сквозь галдящую за дверями толпу.
Шлепнувшись в кресло, тучный ирландец сразу потянулся за салфеткой и принялся обтирать жалобную гримасу. Аня попыталась вдолбить ему необходимость собрать весь личный состав в кучу, но Ширc почти не слушал ее — ему наконец-то стало поспокойней, ведь нашелся начальник постарше, которому можно вывалить все свои горести.
— …смотрите, Ширс, люди сейчас напуганы. Им надо дать понять, что контроль не потерян, что надо держаться вместе и не паниковать.
— И как вы этого добьетесь, хотел бы я знать? Да тут все словно с цепи сорвались! Пока вы ездили, вы знаете, что тут устроили охранники Pipeline Watch? Пытались влезть в вертолет, пришедший за этими фрогами из Framatom! — причитал Шире, словно не ничего слыша.
— И что? — повелась на ненужное Аня, сломленная слезливым напором.
— Как «что»! Фрогз, ублюдки, начали стрелять — представляете?!
— По людям? — машинально удивилась Аня, прислушиваясь к удаляющемуся от ее дверей галдежу: видимо, людской кисель нашел себе новую точку кристаллизации.
— Слава богу, нет, поверх голов. Но сам факт — вы можете себе это представить? Кто они такие, в конце концов, эти фроги, чтоб стрелять в американских граждан?!
— А чем занимались вы с вашими эмпи? И где Райерсон, почему он не обеспечивает порядок?
— Мои парни едва обеспечивают бары и административное здание! В смысле, этажи! А эти разъевшиеся морды, наши хваленые марине, только и знают, что сидят в своей fucking караулке и твердят, что все вопросы к их Грину, a fucking Грин уехал с вами! И fucking Райерсон где-то шляется, совсем забил на службу, черт бы его побра…
— Отлишно. Поподробнее в этом меште, миштер Ширс, — холодно процедил Райерсон, без стука входя в кабинет Ани и останавливаясь рядом с креслом начальника МР, начавшего растерянно подыматься.
Аня заметила, до чего же толстяк боится мрачного аэнбэшника.
— Райерсон, что с вами? — охнула Аня, заметив состояние его физиономии… Господи, кто ж его так? Ни одного переднего зуба… И руку где-то повредить успел…
— Я… — открыл было трясущийся рот МР, но Райерсон каким-то хитрым движением ткнул его в район пухлой талии, и толстяк мокрой тряпкой стек обратно в кресло, задыхаясь и выпучив глаза.
— Так, Райерсон! Давайте обойдемся без насилия, О'кей?
— Не обойдемша, миш Соассеп. Угроза yellow, если не orange. Пусть шкажет шпашибо, что я не швернул ему шею. «Обешпечивают», смотри-ка… Шидят в баре и корчат из шебя Джонов Уэйнов! В каналижашию, Ширш, вы поняли? Все до капли! Ижвините, мишш, минутку… Так, Шире, вас ожнакамливали с инштрукшией по порядку дейштвий в угрожаемом шоштоянии?
— Да, сэр, я все помню. Вы босс.
— Ш этого момента вы — старший группы на шолдатском баре. Идите и принимайте команду у Мартинеша. Прибыв, берете лишт бумаги, маркер и пишете: «Употребление шпиртного на базе запрещено. Попытки проникнуть в бар будут прешечены с помощью оружия. Ошнование: прикаж Управляющего». Уничтожаете шпиртное и перебираетешь в офицершкий. Там то же шамое. На ишполнение чаш. Жапомнили?
— Да, сэр. Но я считаю…
— Шчитаю я, вы ишполняете. Вы поняли? Шире, не шлышу.
— Да, сэр.
— Далее. Положите на штол ключи от вашей оружейки. Так. Вы, чашом, не додумалиш выдать швоим парням Хеклеры? Хеклер — пистолет-пулемет МР-5, производства «Хеклер и Кох».
— Я хотел, но…
— Хоть на это ума хватило. Все. Мартинеша сюда, а шами — ишполнять обяфанности. Чего ждете, Ширс?
Оставшись вдвоем с решительно настроенным Райерсоном, Аня быстро пришла в норму и легко достигла нужных ей договоренностей о дальнейших действиях с персоналом.
Райерсон был, по своему обыкновению, сух и деловит, но на удивление конструктивен, не смотрел на Аню как на домохозяйку, случайно угодившую в начальственное кресло. Его будто подменили — никаких особистских подковырок, никакого высокомерия, всегда отчетливо угадывающегося за безупречной вежливостью, принятой у работников спецслужб в общении с простыми смертными.
То, что предлагал Райерсон, не слишком-то лезло в привычные рамки представлений Ани об отношениях у американцев, где каждый рассматривает каждого как расходник, который нужно суметь использовать для собственного карьерного роста. Оказалось, что в глубине души американцы все-таки такие же люди, способные думать о других, защищать других от опасности.
…Просто это слишком глубоко упрятано. А жаль. В какую, однако, жопу надо забраться, чтоб это вылезло наружу… — Аня даже ощутила то легкое неудобство, какое бывает, когда плохо подумаешь о хорошем человеке — казалось бы, давно забытое на бывшей родине вместе с языком, одноклассниками и родителями. — …Елки-палки, а ведь считала его хладнокровным надутым ублюдком. А он ничего, вон, на самом деле хочет продлить существование этого стада хоть ненадолго, искренне хочет… А я? А что «я», в конце концов… Это же вы, мужики, заварили эту глупую кашу, а я теперь должна ее расхлебывать?! Ну уж нет. Да, Ник прав, полностью прав — уехать и не вспомнить больше ни разу. Вообще, вычеркнуть, будто и не было. Только бы выбраться. Потерпеть недельку-другую, и все. На море, где тепло и никто не пытается перегрызть друг другу глотку… А эти пусть остаются, сами сюда рвались за жирными контрактами. Эх, майор, майор, знал бы ты, с кем сейчас говоришь…
— Ну что, миш Шоашеп, пойдемте выштроим этот бардак?
— О'кей, майор. Пойдемте займемся делом. —
Аня встала вслед за Райерсоном, внутренне ликуя и гордясь собой: то, насчет чего так сомневался и нервничал Николас, начало исполняться без особых проблем; главное, удалось привлечь на свою сторону Райерсона, выстроить остальных боссов с ним на пару будет неизмеримо легче.
Провести Райерсона и заставить его отрабатывать на план Ника оказалось легко. Впрочем, ей отчего-то казалось, что это «легко» — немножко слишком легко; но эти полуосознанные сомнения легко заглушала даже такая совесть-light, которую она могла себе позволить в сложившихся обстоятельствах.
Столовая гудела. Яркое утреннее солнце вовсю лупило в огромные окна столовского модуля, нарезая пыльный воздух на сочные розоватые ломти.
В такое ясное утро не может произойти ничего плохого, ведь для плохого еще рановато. В такое утро вспоминаешь детство, когда холодный утренний воздух вкуснее мороженого, и ты радостно пьешь его, крутя педали велика, — а впереди встреча с друзьями, целый день еще не распробованных приключений, и вся огромная жизнь тоже еще впереди, далеко-далеко…
Тем, кто начал кучковаться здесь раньше, было еще туда-сюда; а вот прибывающим приходилось туго: в двери пытались пролезть все новые и новые сотрудники, и никто не хотел скидывать пухлые анораки. В центре начали переворачивать и класть на пол столы, чтоб хоть немного ослабить давку. Когда в конце зала на линию раздачи поднялась эта новая Директорша, никто, кроме первых рядов, толком ее не расслышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Я фделаю фcе.
— Конечно, сделаешь. За такое бабло, сдается, ты роту армян обслужишь и от счастья разрыдаешься, — непонятно выразился русский, весело щурясь на Райерсона. — Да на, держи, не косись. Это я так, посмотреть хотел. «Загадочни рюсски душа», знаешь ли… На пиво тебе. Любишь пиво, Джонни?
— Да, — ответил Райерсон, пиво недолюбливающий.
— Молодец. Слышь, Джонни.
— Фто?
— Я не буду ставить тебе конкретной задачи. Что мне надо, ты понимаешь. Понимаешь?
— Да.
— Ну-ка, скажи мне. Раз понимаешь.
— Ты хочеф унифтофить бейф… бафу?
— Точно, Джонни. И ты мне нужен. Consulting.
Ты будешь стараться, чтоб у меня не было потерь. Стараться — знаешь слово? Тебе ведь осталось только уйти. Да, Джонни?
— Да, — уже привычно вытянулся Марк. — Я буду ф-фт…
— Не шипи, я понял. Если я не потеряю людей, ты уйдешь. Я покажу тебе куда и как. Я дам тебе то, с чем ты дойдешь. Ты понимаешь, что я тебе говорю, Джонни?
— Да.
— Ты веришь мне?
— Верю.
— Тогда ты мне поможешь перебить всех. И не потерять ни одного.
— Это… Это невофмофно. Фыкф хандрид… Фыффот ин бэйф… на бафе…
— Знаю, Джонни. Поэтому старайся, думай, как дело сделать, — выдержав длинную паузу, Ахмет добился, чтоб Райерсон проникся фактом — он в трубе, из которой есть только один выход.
— Я понял, — кивнул Райерсон.
— Ну все, — поднялся русский, — пошли. Готовь приветствие, ща к народу выйдешь. Которому ты, бля, свободу принес…
— Интересно, приведет хоть такого же?
— Тут вернется, и уже хорошо.
— Да, че-то он больно уж круто подписался.
— Серег, а ты че думаешь? Че молчишь?
— Он всегда делает то, что сказал. Сказал — приведет, значит, приведет.
— Ну…
— Да. Солнце-то уж, вон, показалось.
— И главное — как? На блоке че, думаешь, начальство часто бывает? Хы, щас. Начальство, оно в штабах все больше.
— Да я и говорю, что просто одного оттель привести — уже хоть к Герою представляй. Просто сходить-вернуться уже реальное дело, а взять ихнего начальника, хоть самого завалященького, да вернуться… Не.
Как же тяжело. Это, наверное, тяжелее всего — подписаться за другого. И сидеть ждать. Сережик едва сохранял мрачно-решительный вид, но в животе было пусто и холодно, а руки крупно дрожали. Сроки прошли… Да чтоб я, да хоть раз… — скрипел зубами молодой Хозяин, зарекаясь на будущее выпускать из своих рук инициативу. — …Сука, Старый, развел, блядь, как дурачка… «Ждите там, крассвету приду…» Вон, блядь, солнце уже все вылезло… «К рассвету…»
Едва раскрывая рот, чтоб что-то отвечать мужикам, Серега лихорадочно считал варианты — как быть, когда солнце станет желтым и надо будет отвести людей обратно. Ведь это все. Конец. Из-за Старого он автоматически становится никем, теперь его сможет послать любой. Или вообще замочить, если начать строить…
— Э, але, гараж! — на крыше захрустели мерзлым железом шаги караульного. — Идут!
Толпа, устроившаяся в целой половине домика кладбищенского сторожа, зашевелилась.
— Губа, эй! Че «идут»?
— Ведет, что ли?
— Ну ни хуя себе…
— Так, на месте! — звонко осадил дернувшихся Сережик, не веря своему счастью. — Куда, бля!
Выскочил на улицу, автоматически беря на карандаш буркнувшего вслед что-то неодобрительное… Старый, сука! Идет! Где ж тебя, гада, носит! Я тут чуть не ебнулся, гад ты!… Дернувшись сперва побежать навстречу, Серега осекся и спокойно встал у березы, привалясь к ней плечом: похоже, помощи Старому не требовалось… А хозяйка-то… Ишь ты, не как эти, тоже старый. Может, твпрямь какой начальник… И главное, не шугается Старого. Странно…
— Старый! Че так долго! — не зная, что сказать, выпалил Серега приблизившемуся Ахмету, косясь на пыхтящего Райерсона.
— Нормально, — отдуваясь, буркнул Старый, толкая пленного к разбросанному близким взрывом углу домика. — Заходи, Марк. Встреча с трудовым коллективом.
Мужики угрожающе загудели, пропуская Райерсона внутрь своего кольца. С разлохмаченных балок на крыше спрыгнул Лесхоз, засуетившись у свободной стены, где Ахмет с ночи приказал прикрутить лямки для растяжки языка.
— Вот, готово все, э, Ахмет, ноги сюда вот, руки сюда…
— Э, ты че, родной?! Ну-ка наверх! Сечь! Ты че! — шуганул повеселевший Сережик забывшегося караульного. — Сами тут разберемся… Э, это кто там?!
— Обожди, — тихонько шепнул Старый, придерживая Серегу, рванувшегося к мужикам, — там кто-то уже начал долбить пленного.
Немного выждав, Старый обернулся и выдернул Райерсона из толпы:
— Не, ребят. Обожжите его пиздить. На стенку вешать его тоже не будем. Он наша жизнь. А мы — его. Мы теперь с ним роднее братьев. Да, Марк?
— Да, — глядя в пол, выдавил Райерсон.
— Ни хуясь-с-се… Он че, по-русски базарит?! - изумленно протянул кто-то из мужиков.
— А как же. Он у нас пацан не простой, он у нас начальник ихнего первого отдела. Мы его щас посадим…
— Че?! В натуре, особист?! - не выдержал Евтей. — Ну… Ну ты это, электровеник!
— Че сказал? Кто он там?
— Это, как его… О, это, ФСБ — помнишь было?
Сначала КГБ, а потом ФСБ? Это фээсбэшник ихний, понял?!
— Да ну на хуй!
— Спроси!
— Так, а ну заткнулись все. Слышь, парни, времени у нас немного. Щас я ему вопросы задам, какие хотите, только быстро. Вот бумажка его, смотрите, кто интересуется. И отпускаем его обратно, ему еще до снегоходов на посту топать…
Развороченная с одного края избушка, только что скрипевшая на разные голоса от десятка перетаптывающихся внутри людей, вдруг затихла, и стало слышно, как далеко на кладбище пересвистываются клесты, усыпавшие рябины вдоль центральной аллеи.
— Ну и че морды сделали? Работает он теперь у нас. По специальности, хе-хе… Серег, только не заплачь, — попытался пошутить Ахмет, но никто даже не улыбнулся. — Будет тебе сегодня хозяйка, и не одна. Будет тебе сегодня столько, что надоест. Так надоест, что будешь блевать дальше, чем видишь… Видя, что ступор не отпускает, Ахмет сменил тон и начал инструктировать:
— Сами выдвигаемся к блоку ихнему, я его зачистил уже, но бегом бежать надо будет. Дальше не ссыте, машины по снегу тащить не придется, прокатимся мальца. На снегоходе приходилось кому?
Когда народ отошел, вопросов, которые хотелось задать языку, как-то не оказалось. Не вспоминались вопросы. Сама идея, которую они все поддержали, — «а пусть сходит приведет», казалась теперь людям одним из самых темных пятен в том месте, где до Всего Этого была совесть, и на Токаря, затеявшего все эти «пойди-приведи», смотрели исподлобья.
Проинструктировав и отпустив Райерсона, Ахмет по молчанию мужиков, провожающих угрюмыми взглядами хозяйку, сразу почувствовал, что вот теперь — все. Общий косяк сделал из Сереги и его семейников не кодло чужих, временно согнанных судьбою людей, а именно что семейку, с этой минуты имеющую позади и общую победу, и общий позор. За этот косяк они теперь будут отвечать всю жизнь. Потому что это косяк особый, его никто никогда не предъявит… Сами себе только… — безразлично думал Ахмет. — …А, я че, я не в претензии. Будете теперь Сережке по жизни отдавать…
Мужики быстро и зло собрались, и в движениях этого многорукого существа, которым стали семейники, явно проступало жажда скорейшего боя — бой заглушит и смягчит стыд, размазанный по душе. Ахмета так никто ни о чем не спросил. Народ старался показать движухой: «Да. Обосрались. Так уж вышло… Ниче. Искупим. Ща только до этих доберемся — и искупим. Так искупим, что мало не покажется…»
Стараясь не мешаться при сборах, Ахмет отошел и присел на завалину домика и сидел, прикрыв глаз, пока его не окликнул молодой Хозяин. Пропустив тащивших пулеметы мужиков, он пристроился в хвост возглавляемой Сережиком колонны, тяжко пыхтящей по прямому следу ушедшего налегке Райерсона.
Поднимающуюся к себе Анну окружила испуганная толпа. Каждый орал что-то свое, лица людей были перекошены, но в целом обстановка пока что оставалась нормальной. Да, на грани — но еще по эту сторону грани между хаосом и порядком. Однако Анна видела, чувствовала всей кожей — это ненадолго, в глазах людей слишком много страха, и очень скоро они не смогут удерживать его. Скоро они сорвутся с нарезки — сначала кто-то один, а за ним уже все. И тогда будет то, о чем говорил Грин.
Эффект от выбитой из-под ног почвы, накрывший потерявших деньги людей, наложился на стойкое чувство брошенности. От такого люди обычно слетают с катушек, это правда. Долго ли, коротко, но конец всегда один — хаос. Если на руках у людей в такие моменты оказывается оружие, то хаос быстро перестает быть простым и становится кровавым.
…Слава богу, что на свете есть Грин… Ну вот что, что бы я сейчас делала?! - передернулась Анна, представив, как пыталась бы удержать стремительно расползающуюся ситуацию. — Металась бы, как кошка на пожаре, вот что…
Умудряясь с уверенным видом выкрикивать что-то, как ей казалось, успокаивающее, Аня пробралась к дверям кабинета и скользнула в его тихую прохладу, упираясь в дверь спиной, но кто-то все равно проталкивался в щель, корчась и шипя от натуги. Когда дверь захлопнулась, срезав остроту шума, Аня с облегчением обнаружила, что втиснуться вслед за ней смог только начальник военной полиции, как-то прорвавшийся сквозь галдящую за дверями толпу.
Шлепнувшись в кресло, тучный ирландец сразу потянулся за салфеткой и принялся обтирать жалобную гримасу. Аня попыталась вдолбить ему необходимость собрать весь личный состав в кучу, но Ширc почти не слушал ее — ему наконец-то стало поспокойней, ведь нашелся начальник постарше, которому можно вывалить все свои горести.
— …смотрите, Ширс, люди сейчас напуганы. Им надо дать понять, что контроль не потерян, что надо держаться вместе и не паниковать.
— И как вы этого добьетесь, хотел бы я знать? Да тут все словно с цепи сорвались! Пока вы ездили, вы знаете, что тут устроили охранники Pipeline Watch? Пытались влезть в вертолет, пришедший за этими фрогами из Framatom! — причитал Шире, словно не ничего слыша.
— И что? — повелась на ненужное Аня, сломленная слезливым напором.
— Как «что»! Фрогз, ублюдки, начали стрелять — представляете?!
— По людям? — машинально удивилась Аня, прислушиваясь к удаляющемуся от ее дверей галдежу: видимо, людской кисель нашел себе новую точку кристаллизации.
— Слава богу, нет, поверх голов. Но сам факт — вы можете себе это представить? Кто они такие, в конце концов, эти фроги, чтоб стрелять в американских граждан?!
— А чем занимались вы с вашими эмпи? И где Райерсон, почему он не обеспечивает порядок?
— Мои парни едва обеспечивают бары и административное здание! В смысле, этажи! А эти разъевшиеся морды, наши хваленые марине, только и знают, что сидят в своей fucking караулке и твердят, что все вопросы к их Грину, a fucking Грин уехал с вами! И fucking Райерсон где-то шляется, совсем забил на службу, черт бы его побра…
— Отлишно. Поподробнее в этом меште, миштер Ширс, — холодно процедил Райерсон, без стука входя в кабинет Ани и останавливаясь рядом с креслом начальника МР, начавшего растерянно подыматься.
Аня заметила, до чего же толстяк боится мрачного аэнбэшника.
— Райерсон, что с вами? — охнула Аня, заметив состояние его физиономии… Господи, кто ж его так? Ни одного переднего зуба… И руку где-то повредить успел…
— Я… — открыл было трясущийся рот МР, но Райерсон каким-то хитрым движением ткнул его в район пухлой талии, и толстяк мокрой тряпкой стек обратно в кресло, задыхаясь и выпучив глаза.
— Так, Райерсон! Давайте обойдемся без насилия, О'кей?
— Не обойдемша, миш Соассеп. Угроза yellow, если не orange. Пусть шкажет шпашибо, что я не швернул ему шею. «Обешпечивают», смотри-ка… Шидят в баре и корчат из шебя Джонов Уэйнов! В каналижашию, Ширш, вы поняли? Все до капли! Ижвините, мишш, минутку… Так, Шире, вас ожнакамливали с инштрукшией по порядку дейштвий в угрожаемом шоштоянии?
— Да, сэр, я все помню. Вы босс.
— Ш этого момента вы — старший группы на шолдатском баре. Идите и принимайте команду у Мартинеша. Прибыв, берете лишт бумаги, маркер и пишете: «Употребление шпиртного на базе запрещено. Попытки проникнуть в бар будут прешечены с помощью оружия. Ошнование: прикаж Управляющего». Уничтожаете шпиртное и перебираетешь в офицершкий. Там то же шамое. На ишполнение чаш. Жапомнили?
— Да, сэр. Но я считаю…
— Шчитаю я, вы ишполняете. Вы поняли? Шире, не шлышу.
— Да, сэр.
— Далее. Положите на штол ключи от вашей оружейки. Так. Вы, чашом, не додумалиш выдать швоим парням Хеклеры? Хеклер — пистолет-пулемет МР-5, производства «Хеклер и Кох».
— Я хотел, но…
— Хоть на это ума хватило. Все. Мартинеша сюда, а шами — ишполнять обяфанности. Чего ждете, Ширс?
Оставшись вдвоем с решительно настроенным Райерсоном, Аня быстро пришла в норму и легко достигла нужных ей договоренностей о дальнейших действиях с персоналом.
Райерсон был, по своему обыкновению, сух и деловит, но на удивление конструктивен, не смотрел на Аню как на домохозяйку, случайно угодившую в начальственное кресло. Его будто подменили — никаких особистских подковырок, никакого высокомерия, всегда отчетливо угадывающегося за безупречной вежливостью, принятой у работников спецслужб в общении с простыми смертными.
То, что предлагал Райерсон, не слишком-то лезло в привычные рамки представлений Ани об отношениях у американцев, где каждый рассматривает каждого как расходник, который нужно суметь использовать для собственного карьерного роста. Оказалось, что в глубине души американцы все-таки такие же люди, способные думать о других, защищать других от опасности.
…Просто это слишком глубоко упрятано. А жаль. В какую, однако, жопу надо забраться, чтоб это вылезло наружу… — Аня даже ощутила то легкое неудобство, какое бывает, когда плохо подумаешь о хорошем человеке — казалось бы, давно забытое на бывшей родине вместе с языком, одноклассниками и родителями. — …Елки-палки, а ведь считала его хладнокровным надутым ублюдком. А он ничего, вон, на самом деле хочет продлить существование этого стада хоть ненадолго, искренне хочет… А я? А что «я», в конце концов… Это же вы, мужики, заварили эту глупую кашу, а я теперь должна ее расхлебывать?! Ну уж нет. Да, Ник прав, полностью прав — уехать и не вспомнить больше ни разу. Вообще, вычеркнуть, будто и не было. Только бы выбраться. Потерпеть недельку-другую, и все. На море, где тепло и никто не пытается перегрызть друг другу глотку… А эти пусть остаются, сами сюда рвались за жирными контрактами. Эх, майор, майор, знал бы ты, с кем сейчас говоришь…
— Ну что, миш Шоашеп, пойдемте выштроим этот бардак?
— О'кей, майор. Пойдемте займемся делом. —
Аня встала вслед за Райерсоном, внутренне ликуя и гордясь собой: то, насчет чего так сомневался и нервничал Николас, начало исполняться без особых проблем; главное, удалось привлечь на свою сторону Райерсона, выстроить остальных боссов с ним на пару будет неизмеримо легче.
Провести Райерсона и заставить его отрабатывать на план Ника оказалось легко. Впрочем, ей отчего-то казалось, что это «легко» — немножко слишком легко; но эти полуосознанные сомнения легко заглушала даже такая совесть-light, которую она могла себе позволить в сложившихся обстоятельствах.
Столовая гудела. Яркое утреннее солнце вовсю лупило в огромные окна столовского модуля, нарезая пыльный воздух на сочные розоватые ломти.
В такое ясное утро не может произойти ничего плохого, ведь для плохого еще рановато. В такое утро вспоминаешь детство, когда холодный утренний воздух вкуснее мороженого, и ты радостно пьешь его, крутя педали велика, — а впереди встреча с друзьями, целый день еще не распробованных приключений, и вся огромная жизнь тоже еще впереди, далеко-далеко…
Тем, кто начал кучковаться здесь раньше, было еще туда-сюда; а вот прибывающим приходилось туго: в двери пытались пролезть все новые и новые сотрудники, и никто не хотел скидывать пухлые анораки. В центре начали переворачивать и класть на пол столы, чтоб хоть немного ослабить давку. Когда в конце зала на линию раздачи поднялась эта новая Директорша, никто, кроме первых рядов, толком ее не расслышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34