К тому же цифры на дисплее, только что отсчитывавшие секунды, сменились безмолвными звездочками.
Тупо глядя на вышедшее из-под контроля устройство, Райерсон ощутил, как у него в самой середине тела беззвучно разорвалась ледяная бомба, мгновенно сдувшая деловитую уверенность, с которой он функционировал еще минуту назад. Тут же, без какого-либо перехода, оказалось, что он со всех ног бежит вдоль поликарбонатовой стены обезьянника, молясь, чтоб калитка в огромных воротах на улицу оказалась незапертой. Выскочив на почти яркие после тьмы предутренние сумерки, Райерсон сперва недоуменно остановился, зачем-то шаря по карманам, но тело вновь взяло управление на себя, и маленькая темная фигурка понеслась по нетронутой снежной целине, явно метясь в занесенный до окон проход между какими-то невысокими вспомогательными строениями.
Прорвавшись через высоченные наметы за угол механички, Райерсон привалился к лишившейся штукатурки кирпичной стене и запаленно сполз, приминая задницей жесткий слежавшийся сугроб. Внутренние часы подсказывали, что до взрыва осталось не больше тридцати секунд… Вроде бы достаточно, не должно зацепить… Если открыть рот, то барабанные перепонки уцелеют… — робко подало реплику дотоле молчавшее сознание, но едва Райерсон начал открывать рот, как там, откуда он успел-таки унести свою задницу, ахнуло.
Именно ахнуло — это был не зубодробительный удар фугаса, а то ли спрессованное в долю секунды шипение, то ли резкий выдох, но мощи в этом выдохе было не меньше, чем в грохоте пуска тяжелого носителя. С таким звуком, который улавливаешь не ушами, а всем телом, лопается в стужу лед на огромных озерах или оседает земля при подземных толчках, так шипела бы газовая горелка, будь ее дырка с железнодорожный тоннель. Этот рассыпчатый звук, в котором преобладал все же не звук, а мягкий толчок во все тело, вызвал бы в воображении более хладнокровного свидетеля ассоциацию с парой тысяч тонн слежавшейся пудры, ухнувшей на землю с небольшой, не более полусотни метров, высоты.
Переведя сбитый ударом дух, Райерсон осторожно выглянул из-за угла. Если бы на месте цеха оказался неровный ковер обломков, раскаленных до малинового свечения, он бы нисколько не удивился — звук был равновелик зданию, и от него, по идее, ничего не должно было остаться. Но цех стоял, только теперь отчего-то казалось, что это просто каким-то чудом уцелевшая бетонная скорлупа, выжженная дотла изнутри.
Не решаясь приближаться к зданию, Райерсон рысцой обогнул его, заходя со стороны главного входа. Рассмотрев исковерканные, вмятые внутрь цеха ворота, он сперва даже счел, что бесполезно идти внутрь и смотреть, что там с его «юконом», но все же решил проверить.
В бывшей главной проходной химзавода самый старый и обжитой блокпост. Его строила еще та «совместная» контора, которую загодя втащила к русским идиотам Rise Management. Это было довольно давно, во времена, когда все было, в общем, уже решено, но с русскими еще чикались — у них тогда даже были как бы свои президенты. Потом блокпост перешел к Dyncorp. После окончания активной фазы операции, принесшей свободу народам Центральной Северной Азии, блокпост достался федералам. Военные, пришедшие на смену динкорповским туркам, албанцам и грекам, истратили немалые деньги, чтоб вернуть изгаженным помещениям блока приличный вид, и в свой черед передали многострадальное зданьице следующим, вместе с кондиционерами и роскошными бабами на стенах. Инженеры Erynis соскребли со стен Hustleroeckhe развороты с расщеперившимися девками, набили домик аппаратурой, протянули какие-то кабели и наставили на крыше антенн. Но все возвращается на круги своя, вернулась и Dyncorp, и теперь антенны стояли покосившись — в компании предпочитали brut-force style, и к методам яйцеголовых иринисов относились с изрядной толикой здорового скепсиса: на войне положено стрелять, а не долбить по клавиатуре.
Хотя стреляют здесь редко, и то лишь по зайцам да по изредка забредающим косулям. Это хороший, спокойный блокпост, здесь отродясь ничего не случалось. Все сектора пристреляны со скуки до полного совершенства, карточки данных для стрельбы вылизаны многими поколениями скучающих на смене бойцов. Правда, суеты здесь немного побольше, чем на боевых: открой ворота, закрой; опять же, начальство первым делом всегда сюда. Суетливо, конечно, зато спокойно — и почти те же деньги, пост считается находящимся хоть и в low intensive, но все ж таки combat area.
Самое приятное, что защищать статус combat area перед высшим начальством здесь очень просто — раз в месяц старший смены отходит по дороге, ведущей в необитаемый русский город, с одолженным у соседей-иринисов русским пулеметом. Выпустив по своему блоку ленту, старшой возвращается и садится заполнять журнал БД. Тем временем с блока «отвечают», и руинам вспомогательных служб русского завода, виднеющимся среди зарослей за минным полем, здорово достается.
Никаких доказательств реальности боестолкновения больше не требуется: всем интересно, чтоб так было и дальше. Каких-то материальных свидетельств никто не трясет, скальпов и трофейного оружия начальству даром не надо — его вполне устраивает доляха, тем паче что бойцам строгонастрого запрещено переступать границы блока: через полсотни метров начинается чужая епархия, интеллектуальное минное заграждение, которым командуют по компьютеру присланные из HALO Trust инженеры-индусы, улыбчивые гиганты с окладистыми смоляными бородами. Вот кому лафа. Воюют прямо из офиса, в двух шагах от бара, а получают куда больше…
— …и выслуга боевая идет.
— И че у них там, Дмитар? День за полтора?
— За два не хочешь?
— Это че, они за пять лет полную медицину имеют? Тут служишь-служишь, а до страховки, как до морковкина заговенья…
— А то. Агим, че ты их с собой-то равняешь? Они во всяких колледжах учились, а ты? Ты что до контракта делал? Ишаков с героином гонял, вот что ты делал. За чек и два бакса в день.
— А че я! Когда учиться пора была, наши Косово же только-только подмяли. Там все разъебанное лежало, там не то что колледжа, там воды в кране не было.
— Эх, зато как дома здорово…
— Да, не то что в этой жопе. Вернусь, а там уже все цветет… Только б разминировать закончили. Я когда уезжал, ходили только по улице, сунешься за город — ноги на хуй поотрывает. Отцу тогда повезло, наглушняк сразу.
— У нас на Крайне та же хуйня была. Лет уж десять, как серботню выпиздили, а все еще подрывались.
Оба бойца замолчали, вспоминая родину — неприветливую и нервную после войны, но отсюда, из самой натуральной вукоебины Вукоебина (серб., хорв.) — место, где ебутся волки. То есть очень-очень далеко. Русские аналоги: «ебеня», «где Макар телят не пас», «у хуя на рогах».
, кажущуюся настоящим раем. Неплохая дурь придавала воспоминаниям телесность и краски, обостряя тоску, но делая ее не злобной, а грустно-сентиментальной. Незаметно пролетело время, свеча укоротилась на треть. Ноги на столе затекли, но двигаться никому не хотелось, хоть тяга потихоньку отпускала.
— Давай еще дунем. Сука, как ногу-то колет…
— А ты оторви жопу да походи.
— Давай дунем, говорю.
— На хуй. Щас уже Туртко встанет. Будет опять пиздежа выше крыши.
— А че. Мы ж до двенадцати можем хоть спать, хоть на голове стоять, — из одного противоречия вяло начал спорить албанец, хотя прекрасно понимал: с этим сраным хорватом и впрямь лучше не зацепляться. Тем более что того с подъема и так ожидает не самая приятная новость — связи как не было, так и нет, да вдобавок еще и свет вырубили.
На этом блоке еще никто не знал о небольших поправках, внесенных Синцзянской группировкой стратегических ракетных сил НОАК в судьбу всех живых существ планеты. Они были мертвы, все до одного, но еще не знали об этом.
Рыжий, с оплавленными по правой стороне молдингами джип не притормаживая пролетел поворот к Базе и ходко ушел в сторону выезда в бывший Город. Райерсон торопился, чувствуя, что машина прет на последнем издыхании — сейчас может случиться все. Разорвется насухо выпаренный вспышкой патрубок, лопнет на выстрел колесо, или где-нибудь осыплется потрескавшаяся изоляция, коротнув проводку, несмотря на то что «юкон» остался в тени и с одного, оставшегося черным бока не пострадал вообще, ждать нужно было всего что угодно.
В салоне немилосердно воняло жженым, но Райерсон не замечал. Его сознание съежилось до точки, упрямо отодвигающейся от раздувающего голову понимания: Служба меня слила. Такого быть не могло, но именно так и было: Служба поставила майоpa Марка Райерсона на одну доску с обычным агентом. Даже хуже — с расходниками типа взрывателя или куска изоленты. Да чего уж там, Служба не увидела разницы между ним, искренне служащим Ей всю жизнь, и… мартышкой.
Все понимая, Райерсон не мог сказать себе — да, так оно и есть, и строить свои дальнейшие действия с учетом этой поправки. Но все-таки ехал к блокпосту — тело, приняв изменения обстановки как данность, уже приняло все необходимые решения и крутило руль, не слишком-то заморачиваясь охающим и причитающим сознанием.
То, что он уцелел, было невероятным везением, но сознание все равно не хотело принимать очевидного: Служба дважды передусмотрела его ликвидацию — на заводе и на взорванных блокпостах. Однако просто уцелеть Райерсону было мало. «Просто уцелеть» означало жить мышью, что для Человека Власти немногим отличается от смерти.
Выходов из сложившейся ситуации было два. Точнее, один, но сознание в упор не желало мириться с фактом, что майора М. Е. Райерсона для Службы больше нет — СУБД СУБД — система управления базами данных.
поставила напротив его личного номера отметку «Истрачено в рамках выполнения программы Wonderland», и если обнаружится, что факты нагло противоречат одобренной картине, то специально обученные люди быстро и эффективно приведут забывшую свое место реальность в надлежащее соответствие.
Весь мир сжался для бывшего отныне солдата Службы к этой коллизии — ничего важнее Службы и отношений с ней для Райерсона не существовало. Непрерывно крутясь вокруг Вопроса Вопросов, сознание напрочь игнорировало весь остальной мир, кажущийся ему каким-то ненужным, бледным и немощным наваждением. Видя, что хозяин упорно отказывается уделять должное внимание куда более важному вопросу — сохранению собственной задницы, Тело приняло полноту власти в собственные руки.
Ум тела здорово отличается от болтливого и самоуверенного слепца в голове человека, играющего в «чет и нечет» важными вопросами и частенько загоняющего своего хозяина в очень невеселые положения.
Ум тела знает все — но молчит, вступая в игру лишь тогда, когда телу грозит серьезный ущерб. И то — если удается отогнать от рычагов дерганое суетливое нечто, которому почему-то так доверяет хозяин. Если это удается, то тело играючи решает практически любые вопросы — не срывает даже идеально выставленные растяжки, вовремя замечает липкий холодок, которым обдает через оптику жадный взгляд снайпера, бросает себя в обход трещины в воздухе, которую уже наметил начавшийся ножевой удар. Случается ему решать и вопросы посложнее.
Бегло пролистав базу с данными памяти, ум тела майора Райерсона поморщился — траекторий, ведущих к более-менее позитивным результатам, негусто. К тому же путей, не прерывающихся участками неопределенности, нет вообще. Плохо. Особенно плохо, что точки ближайшего ветвления алгоритма везде очень близко к точке старта, и если выбрать не ту дорожку, смерть последует в текущие сутки.
Но тело не умеет паниковать, и потому, выбрав один из путей, спокойно приступило к реализации плана. Базировался план на очень старых данных, датирующихся началом активного этапа операции «Свобода народам Северной Азии». Райерсону, принимавшему тогда зону Проекта, попался на глаза ряд документов, сообщавших о потерях в ходе заброса групп топопривязки Ввиду наличия множества форматов координатной сетки объект можно считать артиллерийской целью только и исключительно в случае наличия точных его координат. Вопреки расхожему заблуждению по данным, получаемым от спутников и БПЛА, офицер, управляющий артиллерийской или ракетной батареей, цель не поразит — для гарантированного поражения цели за приемлемое время и со сколько-нибудь вменяемым расходом боеприпасов нужны точные координаты именно в той топографической системе, под которую затачивали систему управления стрельбой. Конвертация же из системы в систему смысла не имеет из-за неприемлемых для военных задач погрешностей. Ввиду вышеизложенного, садящееся на контроль района артсоединение обеспечивает топоразведку и топопривязку наиболее вероятных районов обстрела — без этих данных можно стрелять только «по стволу» и корректировать отклонения визуально. Справедливости ради надо отметить — есть, конечно, и артнаводчики-камикадзе, и управляемые снаряды с ЛГСН по нескольку тысяч долларов, но сие относится и еще долгое время будет относиться к разряду экзотики.
.
Получалось, что множество закладок для обеспечения артразведки остались неиспользованными. Да, часть из них неизбежно обнаружена местными, но все обнаружить невозможно — обратный склон хребта, где аэромобильные группы закопали контейнеры, у местных особой популярностью не пользовался. Для тела это был единственный шанс уцелеть, и тело, не обращая внимания на возню в голове, решительно ломанулось на блокпост за снегоходом — даже на совершенно исправном «юконе» близко к хребту не подобраться.
— О, глянь, кого несет. Слышь, Агим, давай-ка уже Обраиловича подымай. Начальство едет, кажись.
— Кто? Ибра, что ли?
— Не, этот аэнбэшный хмырь с базы…
— Че этот урод тут забыл… — буркнул албанец, шустро сбросив ноги со стола и толкая дверь кубрика.
Из прогретой печью тьмы, храпящей на разные голоса, крепко шибануло горячим металлом, потом, пердежом и едва заметным на этом фоне перегаром.
— Туртко! Э, Туртко, вставай! Там этот щас сюда подъедет, стукачиный Папа!
В темноте заворочалось и зевнуло что-то большое.
— Че там, Агим, сколько уже… Оба, а че, свет вырубили?
— Ну, нет света. Время полвосьмого доходит.
— А связь? Связь восстановилась?
— Не.
— Когда последний раз пробовали?
— Полчаса как, не больше, — привычно соврал албанец.
Из темноты снова раздался протяжный зевок, в кубрике тревожно застонала койка и скрипнули липучки сапог.
— Ебаная жис-сь… — снова потянулся старший блока и вышел в караулку, хватая воздух обеими ноздрями. — Че, опять дурь курили? Дмитар, бля, предупреждал же. Ща схожу поссу, и не обижайтесь — по репе обоим. Бля, хоть говори им, хоть не говори…
— Надо было окно открыть, — без особого энтузиазма заметил хорват, когда его сердитый земляк скрылся в сортире.
— Да насрать. Щас этот зайдет, и ни хуя он не будет руками махать. О, встал.
На стоянке действительно скрипнул снег под обожженными колесами «юкона». По наружной двери несколько раз грохнуло — прибывший Папа сбивал снег. Едва она распахнулась, впуская мороз и вечно набыченного аэнбэшника, как в караулку по лестнице торопливо ссыпались сразу все три бойца рабочей смены, протягивая вывалившемуся из сортира старшему бинокль:
— Туртко! Глянь-ка че!
— Там на миннике какой-то хрен! На местном едет, прикинь!
— Ага, верхом!
— Из иринисов, кажись!
— Где? — Старший схватил бинокль и скомандовал Агиму с Дмитаром откинуть щит от самой большой амбразуры, с раскоряченным на дощатом приступке браунингом.
В караулку ввалилось морозное облако, вытеснив прокуренную вонючую сырость. Места на приступке хватало только для двоих, и бойцы столпились за спинами взобравшегося к амбразуре командования.
— Между Срущим Сербом и просветом, видишь, где Последний Сарай? Направление — отметка двадцать два для минометов. Четыреста-четыреста пятьдесят где-то по дальности.
— Не… А… Вижу. Вот это да, мистер Райерсон. Иринис верхом на пленном! Взгляните.
— Где начинается минное заграждение?
— Они уже на нем. Странно, да? Даже если эти мохнорылые проспали, все равно должны быть сработки…
…Как раз ничего странного… — подумал Райерсон, неплохо знакомый с положением по соляру — танки резервного питания headquater, где располагается серверная HALO-Trust, уже несколько лет соляркой даже не пахли. — …Мины сейчас работаютна штатных элементах питания. Хотя, может, нет и их? Не, вряд ли, экономить на элементах никому не выгодно, скорее даже наоборот…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Тупо глядя на вышедшее из-под контроля устройство, Райерсон ощутил, как у него в самой середине тела беззвучно разорвалась ледяная бомба, мгновенно сдувшая деловитую уверенность, с которой он функционировал еще минуту назад. Тут же, без какого-либо перехода, оказалось, что он со всех ног бежит вдоль поликарбонатовой стены обезьянника, молясь, чтоб калитка в огромных воротах на улицу оказалась незапертой. Выскочив на почти яркие после тьмы предутренние сумерки, Райерсон сперва недоуменно остановился, зачем-то шаря по карманам, но тело вновь взяло управление на себя, и маленькая темная фигурка понеслась по нетронутой снежной целине, явно метясь в занесенный до окон проход между какими-то невысокими вспомогательными строениями.
Прорвавшись через высоченные наметы за угол механички, Райерсон привалился к лишившейся штукатурки кирпичной стене и запаленно сполз, приминая задницей жесткий слежавшийся сугроб. Внутренние часы подсказывали, что до взрыва осталось не больше тридцати секунд… Вроде бы достаточно, не должно зацепить… Если открыть рот, то барабанные перепонки уцелеют… — робко подало реплику дотоле молчавшее сознание, но едва Райерсон начал открывать рот, как там, откуда он успел-таки унести свою задницу, ахнуло.
Именно ахнуло — это был не зубодробительный удар фугаса, а то ли спрессованное в долю секунды шипение, то ли резкий выдох, но мощи в этом выдохе было не меньше, чем в грохоте пуска тяжелого носителя. С таким звуком, который улавливаешь не ушами, а всем телом, лопается в стужу лед на огромных озерах или оседает земля при подземных толчках, так шипела бы газовая горелка, будь ее дырка с железнодорожный тоннель. Этот рассыпчатый звук, в котором преобладал все же не звук, а мягкий толчок во все тело, вызвал бы в воображении более хладнокровного свидетеля ассоциацию с парой тысяч тонн слежавшейся пудры, ухнувшей на землю с небольшой, не более полусотни метров, высоты.
Переведя сбитый ударом дух, Райерсон осторожно выглянул из-за угла. Если бы на месте цеха оказался неровный ковер обломков, раскаленных до малинового свечения, он бы нисколько не удивился — звук был равновелик зданию, и от него, по идее, ничего не должно было остаться. Но цех стоял, только теперь отчего-то казалось, что это просто каким-то чудом уцелевшая бетонная скорлупа, выжженная дотла изнутри.
Не решаясь приближаться к зданию, Райерсон рысцой обогнул его, заходя со стороны главного входа. Рассмотрев исковерканные, вмятые внутрь цеха ворота, он сперва даже счел, что бесполезно идти внутрь и смотреть, что там с его «юконом», но все же решил проверить.
В бывшей главной проходной химзавода самый старый и обжитой блокпост. Его строила еще та «совместная» контора, которую загодя втащила к русским идиотам Rise Management. Это было довольно давно, во времена, когда все было, в общем, уже решено, но с русскими еще чикались — у них тогда даже были как бы свои президенты. Потом блокпост перешел к Dyncorp. После окончания активной фазы операции, принесшей свободу народам Центральной Северной Азии, блокпост достался федералам. Военные, пришедшие на смену динкорповским туркам, албанцам и грекам, истратили немалые деньги, чтоб вернуть изгаженным помещениям блока приличный вид, и в свой черед передали многострадальное зданьице следующим, вместе с кондиционерами и роскошными бабами на стенах. Инженеры Erynis соскребли со стен Hustleroeckhe развороты с расщеперившимися девками, набили домик аппаратурой, протянули какие-то кабели и наставили на крыше антенн. Но все возвращается на круги своя, вернулась и Dyncorp, и теперь антенны стояли покосившись — в компании предпочитали brut-force style, и к методам яйцеголовых иринисов относились с изрядной толикой здорового скепсиса: на войне положено стрелять, а не долбить по клавиатуре.
Хотя стреляют здесь редко, и то лишь по зайцам да по изредка забредающим косулям. Это хороший, спокойный блокпост, здесь отродясь ничего не случалось. Все сектора пристреляны со скуки до полного совершенства, карточки данных для стрельбы вылизаны многими поколениями скучающих на смене бойцов. Правда, суеты здесь немного побольше, чем на боевых: открой ворота, закрой; опять же, начальство первым делом всегда сюда. Суетливо, конечно, зато спокойно — и почти те же деньги, пост считается находящимся хоть и в low intensive, но все ж таки combat area.
Самое приятное, что защищать статус combat area перед высшим начальством здесь очень просто — раз в месяц старший смены отходит по дороге, ведущей в необитаемый русский город, с одолженным у соседей-иринисов русским пулеметом. Выпустив по своему блоку ленту, старшой возвращается и садится заполнять журнал БД. Тем временем с блока «отвечают», и руинам вспомогательных служб русского завода, виднеющимся среди зарослей за минным полем, здорово достается.
Никаких доказательств реальности боестолкновения больше не требуется: всем интересно, чтоб так было и дальше. Каких-то материальных свидетельств никто не трясет, скальпов и трофейного оружия начальству даром не надо — его вполне устраивает доляха, тем паче что бойцам строгонастрого запрещено переступать границы блока: через полсотни метров начинается чужая епархия, интеллектуальное минное заграждение, которым командуют по компьютеру присланные из HALO Trust инженеры-индусы, улыбчивые гиганты с окладистыми смоляными бородами. Вот кому лафа. Воюют прямо из офиса, в двух шагах от бара, а получают куда больше…
— …и выслуга боевая идет.
— И че у них там, Дмитар? День за полтора?
— За два не хочешь?
— Это че, они за пять лет полную медицину имеют? Тут служишь-служишь, а до страховки, как до морковкина заговенья…
— А то. Агим, че ты их с собой-то равняешь? Они во всяких колледжах учились, а ты? Ты что до контракта делал? Ишаков с героином гонял, вот что ты делал. За чек и два бакса в день.
— А че я! Когда учиться пора была, наши Косово же только-только подмяли. Там все разъебанное лежало, там не то что колледжа, там воды в кране не было.
— Эх, зато как дома здорово…
— Да, не то что в этой жопе. Вернусь, а там уже все цветет… Только б разминировать закончили. Я когда уезжал, ходили только по улице, сунешься за город — ноги на хуй поотрывает. Отцу тогда повезло, наглушняк сразу.
— У нас на Крайне та же хуйня была. Лет уж десять, как серботню выпиздили, а все еще подрывались.
Оба бойца замолчали, вспоминая родину — неприветливую и нервную после войны, но отсюда, из самой натуральной вукоебины Вукоебина (серб., хорв.) — место, где ебутся волки. То есть очень-очень далеко. Русские аналоги: «ебеня», «где Макар телят не пас», «у хуя на рогах».
, кажущуюся настоящим раем. Неплохая дурь придавала воспоминаниям телесность и краски, обостряя тоску, но делая ее не злобной, а грустно-сентиментальной. Незаметно пролетело время, свеча укоротилась на треть. Ноги на столе затекли, но двигаться никому не хотелось, хоть тяга потихоньку отпускала.
— Давай еще дунем. Сука, как ногу-то колет…
— А ты оторви жопу да походи.
— Давай дунем, говорю.
— На хуй. Щас уже Туртко встанет. Будет опять пиздежа выше крыши.
— А че. Мы ж до двенадцати можем хоть спать, хоть на голове стоять, — из одного противоречия вяло начал спорить албанец, хотя прекрасно понимал: с этим сраным хорватом и впрямь лучше не зацепляться. Тем более что того с подъема и так ожидает не самая приятная новость — связи как не было, так и нет, да вдобавок еще и свет вырубили.
На этом блоке еще никто не знал о небольших поправках, внесенных Синцзянской группировкой стратегических ракетных сил НОАК в судьбу всех живых существ планеты. Они были мертвы, все до одного, но еще не знали об этом.
Рыжий, с оплавленными по правой стороне молдингами джип не притормаживая пролетел поворот к Базе и ходко ушел в сторону выезда в бывший Город. Райерсон торопился, чувствуя, что машина прет на последнем издыхании — сейчас может случиться все. Разорвется насухо выпаренный вспышкой патрубок, лопнет на выстрел колесо, или где-нибудь осыплется потрескавшаяся изоляция, коротнув проводку, несмотря на то что «юкон» остался в тени и с одного, оставшегося черным бока не пострадал вообще, ждать нужно было всего что угодно.
В салоне немилосердно воняло жженым, но Райерсон не замечал. Его сознание съежилось до точки, упрямо отодвигающейся от раздувающего голову понимания: Служба меня слила. Такого быть не могло, но именно так и было: Служба поставила майоpa Марка Райерсона на одну доску с обычным агентом. Даже хуже — с расходниками типа взрывателя или куска изоленты. Да чего уж там, Служба не увидела разницы между ним, искренне служащим Ей всю жизнь, и… мартышкой.
Все понимая, Райерсон не мог сказать себе — да, так оно и есть, и строить свои дальнейшие действия с учетом этой поправки. Но все-таки ехал к блокпосту — тело, приняв изменения обстановки как данность, уже приняло все необходимые решения и крутило руль, не слишком-то заморачиваясь охающим и причитающим сознанием.
То, что он уцелел, было невероятным везением, но сознание все равно не хотело принимать очевидного: Служба дважды передусмотрела его ликвидацию — на заводе и на взорванных блокпостах. Однако просто уцелеть Райерсону было мало. «Просто уцелеть» означало жить мышью, что для Человека Власти немногим отличается от смерти.
Выходов из сложившейся ситуации было два. Точнее, один, но сознание в упор не желало мириться с фактом, что майора М. Е. Райерсона для Службы больше нет — СУБД СУБД — система управления базами данных.
поставила напротив его личного номера отметку «Истрачено в рамках выполнения программы Wonderland», и если обнаружится, что факты нагло противоречат одобренной картине, то специально обученные люди быстро и эффективно приведут забывшую свое место реальность в надлежащее соответствие.
Весь мир сжался для бывшего отныне солдата Службы к этой коллизии — ничего важнее Службы и отношений с ней для Райерсона не существовало. Непрерывно крутясь вокруг Вопроса Вопросов, сознание напрочь игнорировало весь остальной мир, кажущийся ему каким-то ненужным, бледным и немощным наваждением. Видя, что хозяин упорно отказывается уделять должное внимание куда более важному вопросу — сохранению собственной задницы, Тело приняло полноту власти в собственные руки.
Ум тела здорово отличается от болтливого и самоуверенного слепца в голове человека, играющего в «чет и нечет» важными вопросами и частенько загоняющего своего хозяина в очень невеселые положения.
Ум тела знает все — но молчит, вступая в игру лишь тогда, когда телу грозит серьезный ущерб. И то — если удается отогнать от рычагов дерганое суетливое нечто, которому почему-то так доверяет хозяин. Если это удается, то тело играючи решает практически любые вопросы — не срывает даже идеально выставленные растяжки, вовремя замечает липкий холодок, которым обдает через оптику жадный взгляд снайпера, бросает себя в обход трещины в воздухе, которую уже наметил начавшийся ножевой удар. Случается ему решать и вопросы посложнее.
Бегло пролистав базу с данными памяти, ум тела майора Райерсона поморщился — траекторий, ведущих к более-менее позитивным результатам, негусто. К тому же путей, не прерывающихся участками неопределенности, нет вообще. Плохо. Особенно плохо, что точки ближайшего ветвления алгоритма везде очень близко к точке старта, и если выбрать не ту дорожку, смерть последует в текущие сутки.
Но тело не умеет паниковать, и потому, выбрав один из путей, спокойно приступило к реализации плана. Базировался план на очень старых данных, датирующихся началом активного этапа операции «Свобода народам Северной Азии». Райерсону, принимавшему тогда зону Проекта, попался на глаза ряд документов, сообщавших о потерях в ходе заброса групп топопривязки Ввиду наличия множества форматов координатной сетки объект можно считать артиллерийской целью только и исключительно в случае наличия точных его координат. Вопреки расхожему заблуждению по данным, получаемым от спутников и БПЛА, офицер, управляющий артиллерийской или ракетной батареей, цель не поразит — для гарантированного поражения цели за приемлемое время и со сколько-нибудь вменяемым расходом боеприпасов нужны точные координаты именно в той топографической системе, под которую затачивали систему управления стрельбой. Конвертация же из системы в систему смысла не имеет из-за неприемлемых для военных задач погрешностей. Ввиду вышеизложенного, садящееся на контроль района артсоединение обеспечивает топоразведку и топопривязку наиболее вероятных районов обстрела — без этих данных можно стрелять только «по стволу» и корректировать отклонения визуально. Справедливости ради надо отметить — есть, конечно, и артнаводчики-камикадзе, и управляемые снаряды с ЛГСН по нескольку тысяч долларов, но сие относится и еще долгое время будет относиться к разряду экзотики.
.
Получалось, что множество закладок для обеспечения артразведки остались неиспользованными. Да, часть из них неизбежно обнаружена местными, но все обнаружить невозможно — обратный склон хребта, где аэромобильные группы закопали контейнеры, у местных особой популярностью не пользовался. Для тела это был единственный шанс уцелеть, и тело, не обращая внимания на возню в голове, решительно ломанулось на блокпост за снегоходом — даже на совершенно исправном «юконе» близко к хребту не подобраться.
— О, глянь, кого несет. Слышь, Агим, давай-ка уже Обраиловича подымай. Начальство едет, кажись.
— Кто? Ибра, что ли?
— Не, этот аэнбэшный хмырь с базы…
— Че этот урод тут забыл… — буркнул албанец, шустро сбросив ноги со стола и толкая дверь кубрика.
Из прогретой печью тьмы, храпящей на разные голоса, крепко шибануло горячим металлом, потом, пердежом и едва заметным на этом фоне перегаром.
— Туртко! Э, Туртко, вставай! Там этот щас сюда подъедет, стукачиный Папа!
В темноте заворочалось и зевнуло что-то большое.
— Че там, Агим, сколько уже… Оба, а че, свет вырубили?
— Ну, нет света. Время полвосьмого доходит.
— А связь? Связь восстановилась?
— Не.
— Когда последний раз пробовали?
— Полчаса как, не больше, — привычно соврал албанец.
Из темноты снова раздался протяжный зевок, в кубрике тревожно застонала койка и скрипнули липучки сапог.
— Ебаная жис-сь… — снова потянулся старший блока и вышел в караулку, хватая воздух обеими ноздрями. — Че, опять дурь курили? Дмитар, бля, предупреждал же. Ща схожу поссу, и не обижайтесь — по репе обоим. Бля, хоть говори им, хоть не говори…
— Надо было окно открыть, — без особого энтузиазма заметил хорват, когда его сердитый земляк скрылся в сортире.
— Да насрать. Щас этот зайдет, и ни хуя он не будет руками махать. О, встал.
На стоянке действительно скрипнул снег под обожженными колесами «юкона». По наружной двери несколько раз грохнуло — прибывший Папа сбивал снег. Едва она распахнулась, впуская мороз и вечно набыченного аэнбэшника, как в караулку по лестнице торопливо ссыпались сразу все три бойца рабочей смены, протягивая вывалившемуся из сортира старшему бинокль:
— Туртко! Глянь-ка че!
— Там на миннике какой-то хрен! На местном едет, прикинь!
— Ага, верхом!
— Из иринисов, кажись!
— Где? — Старший схватил бинокль и скомандовал Агиму с Дмитаром откинуть щит от самой большой амбразуры, с раскоряченным на дощатом приступке браунингом.
В караулку ввалилось морозное облако, вытеснив прокуренную вонючую сырость. Места на приступке хватало только для двоих, и бойцы столпились за спинами взобравшегося к амбразуре командования.
— Между Срущим Сербом и просветом, видишь, где Последний Сарай? Направление — отметка двадцать два для минометов. Четыреста-четыреста пятьдесят где-то по дальности.
— Не… А… Вижу. Вот это да, мистер Райерсон. Иринис верхом на пленном! Взгляните.
— Где начинается минное заграждение?
— Они уже на нем. Странно, да? Даже если эти мохнорылые проспали, все равно должны быть сработки…
…Как раз ничего странного… — подумал Райерсон, неплохо знакомый с положением по соляру — танки резервного питания headquater, где располагается серверная HALO-Trust, уже несколько лет соляркой даже не пахли. — …Мины сейчас работаютна штатных элементах питания. Хотя, может, нет и их? Не, вряд ли, экономить на элементах никому не выгодно, скорее даже наоборот…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34