В первое время он помогал Бюлову, и не­сколько недель совместной работы оказались для него отличной школой. Он впервые постиг «дух и строение» классических симфоний, особенно бетховенских, услы­шав их в трактовке Бюлова. Старший коллега смело выдвигал молодого друга. Незадолго до того Штраус закончил Симфонию фа минор; это произведение 20-лет­него автора исполнялось в Германии и Америке. Бюлов поручил ему продирижировать Симфонией в Саксен-Мейнингене. Талантливая музыка, правда, еще лишен­ная неповторимых черт зрелого Штрауса, многим по­нравилась. Скупой на похвалы Брамс промолвил: «От­лично, молодой человек», добавив, что следует избегать перегруженной полифонии и отдавать преимущество яс­но расчлененным мелодиям - совет, надолго запомнив­шийся Рихарду. Вскоре он стал единолично руководить оркестром, и Бюлову оставалось только удивляться «ошеломляющей уверенности» юного дирижера. Не ме­нее удивительной казалась его пианистическая ода­ренность, хотя он не готовился стать виртуозом. «Если бы вы не были пригодны к чему-то лучшему, - говорил Бюлов, - вы могли бы стать пианистом».
В городе царил культ Брамса, и Штраус имел воз­можность познакомиться с его музыкой. Влияние лю­бимого композитора явно ощущалось в сочинениях Штрауса, написанных в те годы. Из них наиболее из­вестна Бурлеска - одночастное виртуозное произведе­ние для фортепиано с оркестром. В ее жизнерадостной музыке появляются уже характерно штраусовские инто­нации задора и смелого вызова. Но еще долго автор не показывал нового произведения даже близким друзьям. Лишь через 4 года Бурлеска впервые прозвучала в блестящем исполнении знаменитого пианиста Э. д'Альбера.
В Мейниигене создались благоприятные условия для развития молодого музыканта. Но его кипящая энергия не находила выхода в тесных рамках провинции. Не прошло и полугода, как он .покинул гостеприимный го­родок, соблазнившись должностью 3-го капельмейстера в Мюнхенской придворной опере. Еще в Мейнингене он подружился со скрипачом оркестра А. Риттером, вос­торженным поклонником Вагнера. Летом 1886 года Штраус побывал в Байрейте на постановках «Триста­на» и «Парсифаля». Интересы его явно склонялись к байрейтскому реформатору. Но пока что его привлекали другие перспективы.
Летом того же года он задумал поехать в Италию. Поездка оказалась недолгой, всего месяц, но очень на­сыщенной впечатлениями. В Риме он осмотрел Вати­кан, Капитолий, собор Св. Петра и поднялся на Лате-ранский холм, чтобы полюбоваться видом на Кампанью и горные цепи. Его привлекали не только руины древно­сти, среди которых он бродил часами, но и современный Рим, восхищавший шумной уличной жизнью, изящест­вом нарядов, красотой женских лиц. Совсем ошеломил и даже утомил яркостью красок и бурным кипением юг Италии - Неаполь, Капри, Везувий. В дороге он начал новое произведение, о чем не замедлил сообщить: «До­рогая мама! Я много сочиняю в До, Ля и Соль мажо­ре». Так рождалась четырехчастная симфоническая фан­тазия «Из Италии», в которой отразились впечатления, поразившие юного северянина.
Музыкальные путешествия, особенно зарисовки Ита­лии, давно уже занимали воображение композиторов романтического направления. Достаточно вспомнить Итальянскую симфонию Мендельсона, симфонию «Га­рольд в Италии» Берлиоза, фортепианный цикл «Годы странствований» (II и III тетради) Листа. Сюда же от­носится Итальянское каприччио Чайковского. Для ху­дожников-северян это был выход в иной, своеобразный мир, пленявший южной яркостью красок, совершенством искусства, величавыми реликвиями древности. Юный Штраус явно присоединялся к этой традиции. Но он вно­сил в нее и нечто новое, оттенок вызывающей смелости, вскоре ставший отличительным признаком его творчест­ва; в его музыке сильнее, чем прежде, проявилась бур­лящая кровь молодого автора. Можно думать, что благодаря поездке в страну Россини были устранены тор­мозы, сдерживавшие воображение композитора; твор­чество его стало развиваться привольно, нарушая неко­торые традиционные эстетические нормы.
Премьера нового произведения, состоявшаяся в 1887 году в Мюнхене под управлением автора, вызвала, по его словам, «много шуму, всеобщую ярость и возму­щение тем, что я пытаюсь пойти своим собственным пу­тем, создаю новые формы и заставляю лентяев ломать себе головы». Первые 3 части - мечтательно-задумчи­вая «Кампанья» (впечатления захода солнца на равни­не), воспоминания о блеске и величии прошлого, наве­янные древними руинами (с воинственной темой труб), и мягкая нега морского пейзажа еще имели некоторый успех. Зато, как сообщал композитор, по окончании последней, «довольно-таки бешеной» части, наряду с оживленным одобрением, раздался также и изрядный свист, что, разумеется, меня очень развеселило». Мож­но думать, что респектабельную публику шокировал плакатно-яркий демократизм стремительной народно-музыкальной сцены («Неаполь»).
Молодой, подающий надежды и не лишенный честолю­бия автор мог быть доволен - разыгравшийся скандал заставил заговорить о нем. Как часто бывало с поздней­шими произведениями Штрауса, фантазия вскоре завое­вала признание, и противники ее умолкли. Через полто­ра года после премьеры Штраус дирижировал в Берли­не. Здесь картина была иная: «Мой успех оказался пря­мо-таки великолепным, я вынужден был после каждой части... кланяться, а по окончании был дважды вызван; в Берлине для новинки, к тому же такой смелой, - это колоссальный успех... Бюлов был в полном восторге, ему, как и другим... больше всего понравился финал: вот вам разница между северно-немецкой интеллигент­ностью и южно-немецким филистерством».
В Мюнхенском театре Штраусу пришлось доволь­ствоваться скромными ролями - дирижировать при по­становке опер «второго плана» или вести подготовку «первоклассных» опер для главного дирижера Г. Ле-ви. Но молодой музыкант сознавал свои возможности, и подчиненная роль не устраивала его. Вытерпев 3 года, он покинул Мюнхенскую оперу. Тем временем произошло большое событие в его личной жизни. Летом 1887 года, во время отдыха в окрестностях Мюнхена, приятель по­просил Штрауса помочь в занятиях с одной из учениц. Способная певица отличалась капризным характером, и проходить с ней репертуар было довольно сложной задачей. Звали ее Паулина де Ана; отец ее, генерал, за­нимал солидный пост в военном министерстве. Это был человек просвещенный, свободный от предрассудков во­енной касты. Он не препятствовал сценической карьере дочери, что было необычно для его среды, и любезно принимал Штрауса, чьи произведения знал и ценил. Не ставил он преград и зародившемуся чувству молодых людей, хотя с сословной точки зрения начинавший му­зыкант был незавидной партией для генеральской до­чери.
Оставив Мюнхен, Штраус перешел, снова по реко­мендации Бюлова, в Веймар вторым дирижером при­дворного театра, и Паулина последовала за ним. Через несколько лет они поженились, и свыше полувека эта властная, решительная женщина оставалась верной, лю­бящей подругой своего прославленного спутника жизни. Как не раз бывало в истории музыки (вспомним Шу­мана и его песенные циклы, обращенные к Кларе, или романсы Вагнера на слова Матильды Везендонк), Штраус рассказал о своей любви в серии романсов, создававшихся на протяжении нескольких лет. Эти ли­рические страницы не выходили за рамки немецкого романтизма, отличаясь разве большей патетикой и пыш­ностью звучания. Среди них - знаменитая Серенада, один из популярных романсов Штрауса - страстное и бурное, хотя довольно традиционное признание, неиз­бежные картины природы, одинокие раздумья. Завер­шая эту длинную цепь (28 романсов), он написал ко дню свадьбы 4 романса (в том числе «Цецилии» - об­ращение к легендарной покровительнице музыки), по-святив их «моей любимой Паулине».
Маленький городок Веймар много лет пользовался репутацией центра немецкой культуры. Здесь жили и творили Гердер, Виланд, Шиллер, Гёте. Автор «Фауста» прожил здесь около 60 лет, и влияние его могучей лич­ности еще чувствовалось в укладе местной жизни. Потом Веймар стал резиденцией Ф. Листа; здесь создава­лись его величайшие произведения - симфонии «Дан­те», «Фауст», симфонические поэмы; здесь он впервые продирижировал неизвестными миру операми Вагнера и Берлиоза, сюда стекались из разных стран его уче­ники и почитатели; здесь прошли последние годы жизни великого музыканта. Следы его титанической деятель­ности были еще живы, когда приехал Штраус. Это было всего через 3 года после смерти Листа. Снова, может быть, еще в большей степени, чем в Мейнингене, моло­дой дирижер оказался в обстановке, насыщенной вели­кими художественными традициями.
Во главе оперного оркестра стоял Э. Лассен, дири­жер и композитор, пользовавшийся почетом и уважени­ем. По мере сил он старался поддерживать славу горо­да муз. Стареющий Лассен приветливо встретил моло­дого коллегу. Перед 25-летним Штраусом открылось широкое поле деятельности. Найдя поддержку, его разносторонее дарование впервые проявилось во всем блеске. Веймар снова оправдал репутацию гостеприим­ного убежища дарований, а молодой дирижер вдохнул но­вые силы в несколько остывавшую музыкальную жизнь города. Почувствовав опору, он стал смело осуществ­лять свои замыслы: «Лоэнгрин» прошел вчера превосход­но... Нарушая всякие приличия, я провел свои темпы, и все были в восторге от нового капельмейстера». Его сразу же поглотила оживленная, многосторонняя рабо­та: оперные спектакли, симфонические концерты, подго­товка партий с опертыми певцами, борьба с плохими актерскими навыками, ожесточенные столкновения с поклонниками традиционной рутины. Штраус был в своей стихии. Сценическую карьеру сделала и его жена Паулина. В течение 4 лет она регулярно выступала, ис­полняя ответственные партии в операх Моцарта, Вебера, Вагнера. Под аккомпанемент мужа она пела его романсы на камерных вечерах.
В волнующей и радостной обстановке, среди шумных артистических успехов Штраус создавал произведение, выдвинувшее его на видное место в мировом искусст­ве. Это была симфоническая поэма «Дон-Жуан». Ее первое исполнение (в Веймаре 11 ноября 1889 г, под управлением автора) стало событием в немецкой музы­кальной жизни. К чести веймарских слушателей, они восторженно приняли новое произведение, что даже несколько удивило композитора. «Меня все еще поража­ет, - писал он родным, - невероятный успех у всей пуб­лики; такого единогласного приема не встречало ни одно из моих сочинений». Бюлов подтверждал: «Дон-Жуан... имел совершенно,., неслыханный успех». Последующие исполнения симфонической поэмы, вскоре завоевавшей концертные залы всего мира, подтвердили верность пер­вых впечатлений.
Увлеченный стихами австрийского поэта Н. Ленау, композитор поднялся до таких высот вдохновения и ма­стерства, каких он редко достигал даже в годы творче­ской зрелости. Как любое значительное произведение искусства, поэма Штрауса - явление многостороннее. Прежде всего, это - великолепная музыка, полная жиз­ненных сил, сверкающая красками, мелодически на­столько яркая и щедрая, что буквально врезывается в сознание слушателя. За этой пленительной внешно­стью вырисовывается сложный фон, уходящий в далекое прошлое.
Герой Штрауса - прямой наследник смелых роман­тических персонажей, на протяжении многих лет боров­шихся с тяжеловесным немецким филистерством. Штраусу открывали дорогу и Дон-Жуан в истолковании Э. Гоф­мана, и шумановский Флорестан, в союзе с Давидсбюндлерами громивший филистимлян, и вагнеровский минне­зингер Вальтер, побеждавший тупоумного Бекмессера («Нюрнбергские мейстерзингеры»). Вообще эта тема, од­на из сквозных проблем немецкой литературы и искусст­ва, имела глубокие корни в укладе всей жизни страны. Но Штраус внес нечто новое в «вечный образ» романтиче­ского обольстителя. В тематической характеристике Дон-Жуана прозвучала такая отвага, такая дерзостная сила вызова, какая редко встречалась в искусстве Запада. Да­же знаменитая вагнеровская тема Зигфрида казалась строгой и сдержанной по сравнению с безудержной устремленностью штраусовского героя.
Интонации, рождавшиеся в юношеских сочинениях композитора - виолончельной сонате, Симфонии фа минор, фантазии «Из Италии», вспыхнули в «Дон-Жуане» с неслыханной яркостью, ослепив слушателей своей сме­лостью. Это могло быть воспринято как декларация «сильной личности», как манифест воинствующего ин­дивидуализма, что вводило поэму Штрауса в круг влия­тельных и модных веяний модерна. Триумфальное шест­вие героя, казалось, органически окружала атмосфера полотен Штука, скульптур Клингера и помпезных со­оружений столицы. В известном смысле это было несом­ненно «своевременное» искусство. Но такова уж при­рода музыки - в зовущих увлекающих интонациях Дон-Жуана можно услышать не только веления гордой властности; в них с огромной силой звучит романтический призыв к красоте и счастью. В поэме открывались раз­ные грани, возможности разнообразного восприятия и толкования, что привлекало слушателей и критиков раз­личных слоев, взглядов, вкусов.
Людям, знавшим автора «Дон-Жуана», была видна еще одна сторона поэмы: в ее буйном жизнерадостном герое они узнавали автопортрет самого Штрауса, нахо­дившегося в зените «бури и натиска». А в финале, в сце­не смерти Жуана, приподымалась завеса над той сторо­ной творчества, которая казалась неожиданной у этого кипевшего силой жизни художника. В отличие от муже­ственной борьбы героев Мольера, Моцарта, Пушкина, Жуан Штрауса погибал от угасания душевных сил, в тоске и разочаровании. Закат героя воплощен в музыке с удивительной проникновенностью, обнаруживая в мо­лодом композиторе большое трагедийное дарование. На­конец, в «Дон-Жуане» впервые в полную мощь зазвучал великолепный, могучий, переливающийся чувственной роскошью рубенсовских красок оркестр Штрауса. В по­эме нашли отражение все стороны его творческого об­лика, в ближайшие годы раскрывшиеся еще шире.
II. НА ВЕРШИНАХ
После «Дон-Жуана» Штраус стал знаме­нит. Он уже не был Рихардом II, начи­нающим последователем признанных авторитетов. В гла­зах публики он стал одной из центральных фигур немец­кого искусства, так сказать, Штраусом I. В обстановке общественного признания присущие ему боевой пыл и уверенность в своих силах необычайно возросли. Окрыленный успехом, он развил интенсивную деятель­ность. В течение нескольких лет, с 1889 по 1898, он со­здал наиболее замечательные симфонические поэмы. Появилась галерея грандиозных симфонических «авто­портретов», в которых во весь рост подымалась боль­шая, своеобразная индивидуальность музыканта-нова­тора.
Одно из самых ярких его творений - поэма «Весе­лые проделки Тиля Эйленшпигеля» (1895). В ее основе - средневековое немецкое сказание о дерзком проказни­ке и насмешнике, возмущавшем почтенных бюргеров. Штраус нарисовал острый гротеск, придав своему ге­рою черты мятежника. Персонаж старинных легенд при­обрел облик современного художника, выступающего против консервативно настроенной аудитории. В образе Тиля сочетались романтическая смелость Флорестана и издевательская насмешливость Арлекина, черты, при­сущие самому автору поэмы. В этом вызывающем му­зыкальном памфлете была и трагическая нота - корот­кая, но выразительная сцена гибели Тиля на виселице по приговору мрачного судилища. И все-таки даже по­сле его смерти весело и дерзко звучит насмешливая те­ма героя, как символ непобедимой мятежной юности, как «апофеоз бессмертного юмора», по меткому слову Ф. Бузони.
Поэма Штрауса, впервые исполненная в 1895 году под управлением известного дирижера Ф. Вюльнера, прошла с не меньшим успехам, чем «Дон-Жуан». Про­слушав ее в Вене, маститый А. Брукнер, автор гранди­озных, философски-углубленных симфоний, проявил та­кой восторг, что решил прийти вторично. Со стороны старого композитора это было трогательным признани­ем художественных заслуг молодого коллеги. К вели­кому сожалению Штрауса, свидетелем нового триумфа не мог быть его давний покровитель - Бюлов. Еще в начале 1894 года прославленный музыкант скончался в Египте, где надеялся найти спасение от мучившей его длительной болезни. «Веселые проделки Тиля» до на­шего времени остаются, наряду с «Дон-Жуаном», са­мым популярным произведением Штрауса. Обе поэмы часто звучат в. концертах, по радио, в грамзаписях.
Один из величайших дирижеров нашего века В. Фуртвенглер назвал «Тиля» «шуткой гения, достойной Бет­ховена».
Через год после «Тиля» прозвучала под управлением автора новая симфоническая поэма «Так говорил Заратустра» - интересная страница философских исканий композитора. Знаменитая книга Фр. Ницше была свое­образно истолкована Штраусом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12