.. и только двое-трое, так называ­емые хозяева, пользуются выгодами, хотя совсем не рабо­тают и презирают плохой ситец...» Писатель, очень строго подбиравший слова для выражения своей мысли, выбрасы­вавший из фразы каждое лишнее слово, здесь пишет не просто «хозяева», к «так называемые», подчеркивая тем самым, что хозяевами-то они являются не по праву, а по ка­кому-то недоразумению.
В записной книжке Чехова имеется набросок с кратким содержанием темы этого рассказа, из которого виден совер­шенно ясный план писателя противопоставить труд и ка­питал:
«Фабрика. 1000 рабочих. Ночь. Сторож бьет в доску. Масса труда, масса страданий - и все это для ничтожества, владеющего фабрикой. Глупая мать, гувернантка, дочь... Дочь заболела, звали из Москвы профессора, но он не по­ехал, послал ординатора. Ординатор ночью слушает стук сторожа и думает. Приходят на ум свайные постройки. «Не­ужели всю свою жизнь должен работать, как и эта фабри­ка, только для этих ничтожеств, сытых, толстых, праздных, глупых?»
Как и в других своих произведениях, Чехов не говорит в данном рассказе о том, каким же путем можно было бы по­кончить с этой социальной несправедливостью. Он воздер­живается от этого и с присущей ему творческой манерой только показывает людям уродливые явления общественно­го устройства, предоставляя право им самим думать и ре­шать, как можно было бы изменить жизнь к лучшему. По свидетельству А. Сереброва (Тихонова), Чехов однажды говорил: «Я хотел только честно сказать людям: «Посмо­трите на себя, посмотрите, как вы все плохо и скучно жи­вете!...» Самое главное, чтобы люди это поняли, а когда они это поймут, они непременно создадут себе другую, луч­шую жизнь...»
Чехов был уверен, что рано или поздно изменения жизни в лучшую сторону обязательно произойдут. «Хорошая будет жизнь лет через пятьдесят, жаль только, что мы не дотянем. Интересно было бы взглянуть», - говорит он устами доктора Королева в «Случае из практики». В написанной двумя годами позже пьесе «Три сестры», говоря о надвигающейся «здоровой сильной буре, которая идет, уже близка», Чехов сокращает этот срок и утверждает, что «через какие-нибудь двадцать пять-тридцать лет работать уже будет каждый человек. Каждый!»
В 1898 году Чехов снова вернулся к циклу крестьян­ских повестей, к теме жизни народа. Он пишет рассказ «По делам службы» с его стариком-«цоцким», тридцать лет бес­смысленно исполняющим свою «административную» долж­ность деревенского сотского. «Каждый день хожу... - рас­сказывает он приехавшему из города молодому чиновни­ку. - В казначейство, на почту, к становому на квартиру, к земскому, к податному, в управу, к господам, к мужи­кам, ко всем православным христианам. Ношу пакеты, по­вестки, окладные листы, письма, бланки разные, ведомос­ти... и всякий барин, или батька, или богатый мужик бес­пременно записать должен раз десять в год, сколько у него посеяно и убрано, сколько у него четвертей или пудов ржи, сколько овса, сена и какая, значит, погода и разные там насекомые. Конечно, пиши что хочешь, тут одна форма, а ты ходи, раздавай листки, а потом опять ходи и собирай... Тридцать лет хожу по форме. Летом оно ничего, тепло, су­хо, а зимой или осенью оно неудобно. Случалось, и утопал, и замерзал, - всего бывало. И в лесу сумку отнимали не­добрые люди, и в шею били, и под судом был...»
В одной из записных книжек Чехова есть такая запись: «Пока строился мост, инженер нанял усадьбу и жил с се­мьей, как на даче. Он и жена помогали крестьянам, а они воровали, производили потравы... Он явился на сход.
- Я сделал для вас то-то и то-то, а вы платите мне за добро злом. Если бы вы были справедливы, то за добро
платили бы добром.
Повернулся и ушел. Сход почесался и говорит:
- Платить ему надо. Да... А сколько платить, неиз­вестно...
- Спросим у земского.
Итого: слух о вымогательстве инженера».
Эта запись находится среди других записей и отрывков, относящихся к чеховскому рассказу «Мужики». Но там она не была писателем использована, а составила содержание написанного в 1898 году в Ялте самостоятельного рассказа «Новая дача», основной мыслью которого явился классо­вый антагонизм между крестьянами и богатыми господами. Глухая вражда крестьян к семье инженера Кучерова - это неизбежное следствие существовавшего веками неравенства между темным, забитым мужиком и образованным богатым барином. И как бы искренно ни желали богачи-господа крестьянам добра и ни стремились жить с ними в мире и дружбе, они все равно оставались для них теми чужими людьми, которым «все счастье досталось».
Редактор-издатель газеты «Русские ведомости» В. М. Соболевский, подучив рукопись, написал Чехову: «Рас­сказ помещаю в воскресном (3 января) № газеты. Наде­юсь, что он не будет тронут цензорской рукой, хотя за од­но местечко (о богатых и сытых) не ручаюсь: это b?te noire (страшилище) нашего цензора...»
И, наконец, в повести «В овраге», написанной в 1899 году, - самом сильном (и последнем) чеховском произве­дении на крестьянскую тему - писателем затрагиваются острые социальные противоречия в жизни деревни, вопро­сы роста капитализма в деревне и расслоения крестьянства на мелкую буржуазию и деревенский пролетариат. Писа­тель выступил здесь, вольно или невольно, против народ­нических иллюзий единства деревни, против народнической идеализации общины. Примечательно, что за несколько месяцев до начала работы над повестью Чехов в письме к Суворину так излагал свои взгляды на крестьянские об­щины:
«Я сам против общин. Община имеет смысл, когда при­ходится иметь дело с внешними неприятелями, делающими частые набеги, и с дикими зверями, теперь же это - толпа, искусственно связанная, как толпа арестантов. Говорят, Россия - сельскохозяйственная страна. Это так, но община тут ни при чем, по крайней мере, в настоящее время. Об­щина живет земледелием, но раз земледелие начинает пе­реходить в сельскохозяйственную культуру, то община уже трещит по всем швам, так как община и культура - понятия несовместимые. Кстати сказать, наше всенародное пьянст­во и глубокое невежество - это общинные грехи».
Типы кулаков, постепенное закабаление ими деревен­ской бедноты показаны Чеховым в повести с исключитель­ной силой. Именно о таком типе эксплуататоров, как Цибукин и Хрюмины, писал В. И. Ленин в своем труде «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-де­мократов?»
«Эта масса мелких деревенских эксплуататоров представляет страшною силу, страшную особенно тем, что они давят на трудящегося враздробь, поодиночке, что они при­ковывают его к себе и отнимают всякую надежду на избав­ление...»
Чехов противопоставляет кулацкое гнездо Цибукина и фабрикантов-эксплуататоров Хрюминых и Костюкова ми­ру тружеников, крестьян-бедняков - Липе, Костылю, ста­рику Вавиле. В уста Костыля, играющего в повести боль­шую роль, Чехов вкладывает слова глубокого смысла: «Кто трудится, кто терпит, тот и старше!» Эта мысль Чехова, что истинные хозяева жизни - это люди труда, а не капи­талисты типа цибукиных и хрюминых, является выраже­нием того социально-философского миропонимания, кото­рое все больше овладевало Чеховым к концу его творчества.
Закончил Чехов повесть в светлом, оптимистическом тоне. «Матушка Россия», родина, народ стоят у Чехова на первом плане в финале повести. Встретившийся Липе пос­ле похорон ребенка деревенский мужик, старик Вавила го­ворит: «Твое горе с полгоря. Жизнь долгая, - будет еще и хорошего, и дурного, всего будет. Велика матушка Рос­сия! Я во всей России был и все в ней видел, и ты моему слову верь, милая. Будет и хорошее. Будет и дурное... Вот и помирать не хочется, милая, еще бы годочков двадцать пожил; значит, хорошего было больше. А велика матуш­ка Россия!»
«Это - одно из глубочайших произведений русской литературы», - сказал о повести «В овраге» современник Чехова А. Ф. Кони.
Интересно свидетельство А. М. Горького о том, как са­ми крестьяне воспринимали эту повесть в те времена. Ле­том 1900 года Горький жил в селе Мануйловка Полтавской губернии. В августе он писал оттуда Чехову в Ялту:
...«Читал я мужикам «В овраге». Если бы Вы видели, как это хорошо вышло! Заплакали хохлы, и я заплакал с ними. Костыль понравился им - черт знает до чего! Так что один мужик, Петро Дерид, даже выразил сожаление, что мало про того Костыля написано. Липа понравилась, старик, который говорит: «велика матушка Россия». Всех простили мужики, и старого Цибукина и Аксинью, всех! Чудесный Вы человек, Антон Павлович, и огромный Вы талантище».
В большой критической статье, с которой Горький первым из литераторов выступил в печати по поводу че­ховской повести «В овраге», он писал: «Каждый новый рассказ Чехова все усиливает одну глубоко ценную и нужную для нас ноту - ноту бодрости и любви к жизни».
Повесть была опубликована в январской книжке жур­нала «Жизнь» за 1900 год. Любопытно письмо Чехова из Ялты к Меньшикову от 26 декабря 1899 года: «...Послед­нее время я много писал. Послал повесть в «Жизнь». В этой повести я живописую фабричную жизнь и трактую о том, какая она печальная, - и только вчера случайно уз­нал, что «Жизнь» - орган марксистский, фабричный. Как же теперь быть?»
Писатель Б. Лазаревский пишет в своих воспомина­ниях по поводу повести «В овраге», что Чехов ему тоже говорил:
- А рассказ-то совсем не в духе марксистов. Пожа­луй, и не напечатают.
Чехов ошибся - повесть была напечатана именно в «Жизни», и сам Горький, принимавший деятельное уча­стие в этом журнале, оценил повесть как глубоко нуж­ную и ценную, усиливающую «ноту бодрости и любви к жизни».
В январском номере журнала «Семья» за 1899 год по­явился известный рассказ Чехова «Душечка», написанный в Ялте в конце 1898 года.
Любвеобильная душечка любила когда-то своего гим­назического учителя французского языка. Потом полюби­ла театрального антрепренера, вышла за него замуж и была счастлива с ним. После его смерти она так же горячо полюбила управляющего лесным складом и вновь была счастлива, и ей казалось, что она торгует лесом уже дав­но-давно, что в жизни самое важное и нужное - это лес... Но умер и этот муж. Тогда она полюбила ветеринара и убеждала окружающих: «У нас в городе нет правильного ветеринарного надзора, и от этого много болезней...»
Но и тут настал конец: ветеринар уехал со своим пол­ком, и она осталась одна. Но судьба снова сжалилась над ней и послала ей маленького мальчика-гимназиста Сашу. И вновь она была счастлива, а на базаре рассказывала знакомым, как «трудно теперь стало в гимназии учиться...»
Рассказ «Душечка», являющийся одним из замечательнейших произведений Чехова, был высоко оценен его со­временниками. Так, например, И. И. Горбунов-Посадов со­общал Чехову в письме, что Лев Николаевич Толстой «...про­чел мне (и еще собравшимся людям), чудесно, с увлечением прочел два ваши новые рассказа «По делам службы» и «Душечка». Оба очень хороши, особенно даже «Душеч­ка». Это гоголевская совершенно вещь. «Душечка» оста­нется так же в нашей литературе, как гоголевские типы, ставшие нарицательными. Лев Н. в восторге от нее. Он все говорит, что это перл, что Чехов это большой-большой писатель. Он читал ее уже чуть ли не 4 раза вслух и каж­дый раз с новым увлечением». Об этом же написала Че­хову и дочь Толстого Татьяна Львовна: «Ваша «Душечка» прелесть! Отец ее читал четыре раза подряд вслух и гово­рит, что поумнел от этой вещи».
Образ чеховской «душечки» был с большой силой ис­пользован Владимиром Ильичем Лениным в его заметке «Социал-демократическая душечка», разоблачающей рене­гатство А. Н. Потресова (Старовера). В этой заметке в октябре 1905 года В. И. Ленин писал: «Приветствуемый «Освобождением», тов. Старовер продолжает в новой «Искре» каяться в грехах, содеянных им (по неразумию) участием в старой «Искре». Тов. Старовер очень похож на героиню Чеховского рассказа «Душечка». Душечка жи­ла сначала с антрепренером и говорила: мы с Ваничкой ставим серьезные пьесы. Потом жила она с торговцем ле­сом и говорила: мы с Васичкой возмущены высоким тари­фом на лес. Наконец, жила с ветеринаром и говорила: мы с Количкой лечим лошадей. Так и тов. Старовер. «Мы с Лениным» ругали Мартынова. «Мы с Мартыновым» ру­гаем Ленина. Милая социал-демократическая душечка! в чьих-то объятиях очутишься ты завтра?»
В 1900 году Чехов написал только одно произведение - пьесу «Три сестры». Как видно из писем Чехова, мысль о новой пьесе и о сюжете для нее у него зародилась еще в 1899 году, но к работе над ней он приступил лишь после
ялтинской встречи с Художественным театром. В октябре 1900 года Чехов сообщал в письме к Горькому: «Можете
себе представить, написал пьесу... Ужасно трудно было писать «Трех сестер». Ведь три героини, каждая должна быть на свой образец, и все три генеральские дочки! Действие происходит в провинциальном городе, вроде Перми, среда - военные, артиллерия».
Интересно, что если провинциальность описанной в пьесе жизни у него ассоциировалась с городом «вроде Пер­ми», то «среда - военные, артиллерия» были взяты им из жизни подмосковного города Воскресенска 1883-1884 го­дов. В эти годы Чеховы жили там в летнее время на даче и часто бывали в гостях у полковника Маевского. Мария Павловна Чехова пишет в своих воспоминаниях:
«Среди наших знакомых в Воскресенске была семья полковника Б. И. Маевского, командира артиллерийской батареи, расквартированной в городе. Это была очень ми­лая семья, вокруг которой, помимо офицеров батареи, груп­пировалось интеллигентное общество тех мест. Почти двадцать лет спустя, читая пьесу Антона Павловича «Три сестры», я вспомнила Воскресенск, батарею, офице­ров-артиллеристов, всю атмосферу дома Маевских. Так на­долго в памяти брата сохранились впечатления, вынесен­ные им из Воскресенской жизни, и помогли ему в создании пьесы».
В «Трех сестрах» нашли свое отражение усиливающиеся предреволюционные настроения в стране, пробуждение об­щественного самосознания народа во всех его классах. Че­хов не мог не чувствовать этих сдвигов и в какой-то сте­пени отразил их в тревожной атмосфере пьесы. Герои пьесы - и живущие в провинции три сестры Прозоровы, и Тузенбах, и Вершинин - мечтают и красиво говорят о будущем, стремятся к лучшей, полезной жизни. Они пред­чувствуют грядущие изменения, говорят о приближаю­щейся революционной буре, которая «сдует с нашего общества лень, равнодушие и предубеждение к труду, гни­лую скуку», но они не знают путей к этому лучшему буду­щему, не знают путей борьбы за новую жизнь. Они нена­видят пошлость жизни, но не в состоянии бороться с пош­лостью, свившей гнездо в их собственном доме. Все их стремления так и остаются красивой мечтой.
Говоря о приближении очистительной бури, Чехов в то же время не знал и не мог показать тех сил, которые могут создать ее, могут преобразовать существовавшие условия жизни и общественные отношения. Поэтому-то так неопределенны мечты героев его пьесы, поэтому-то так они бездейственны.
Но Чехов сознавал, что все лучшее, связанное с будущей жизнью, заключается в труде. Мотив труда прохо­дит красной нитью через всю его пьесу. «Надо жить... На­до работать!» - утверждают в финале сестры.
Премьеру своей пьесы в Художественном театре Чехов опять не видел: на этот раз он находился на курорте в Ницце. К. С Станиславский рассказывает в своих воспо­минаниях, что во время репетиций «Трех сестер» Чехов Присылал из Ниццы то изменения, то добавления к тексту пьесы: «Оттуда мы получали записочки: в сцене такой-то после слов таких-то добавьте такую-то фразу. Например, «Бальзак венчался в Бердичеве» - было прислано оттуда. Другой раз вдруг пришлет маленькую сценку. И эти бриллиантики, которые он присылал, просмотренные на репетициях, необыкновенно оживляли действие и подтал­кивали актеров к искренности переживания».
Сам Чехов увидел «Трех сестер» на сцене Художе­ственного театра лишь в следующий театральный сезон во время своего приезда из Ялты в Москву.
В. И. Ленин проявил живой интерес к новой пьесе Че­хова. Премьера прошла в Москве 31 января 1901 года; опубликована пьеса была в журнале «Русская мысль», в февральской книжке того же года, а уже 7/20 февраля 1901 года В. И. Ленин писал из Мюнхена в Москву сво­ей матери Марии Александровне: «Бываете-ли в театре? Что это за новая пьеса Чехова Три сестры? Видели-ли ее и как нашли? Я читал отзыв, в газетах».
В январе 1902 года Обществом драматических писате­лей и оперных композиторов Чехову за пьесу «Три се­стры» была присуждена Грибоедовская премия.
В начале девятисотых годов в настроении и творчестве Чехова уже более конкретно отразилась близость первой русской революции. Он уже по-иному стал подходить к оценке общественных явлений в жизни страны. Револю­ционное брожение, затронувшее все слои населения, вызы­вало у Чехова отклик. И если по-прежнему, никак не свя­занный с рабочим движением, он был далек от понимания исторической революционной воли рабочего класса в даль­нейших судьбах своей родины и не видел революционно­го пути преобразования общественных отношений, то все же отчетливо понимал, что приближается новая эра в жизни народа, что старое вот-вот должно полететь «вверх дном».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14