В-третьих, грубоватый тон, излишества в изо­бражении пьяных».
Живя в Ялте, Чехов продолжал помогать делу народ­ного образования. Так, при его материальной помощи и участии в далекой от Ялты деревне Мухалатке было вы­строено здание школы, и позднее писатель не раз давал деньги на его содержание. Был он избран и членом попе­чительского совета ялтинской женской гимназии, в делах и жизни которой он активно участвовал. Между прочим, не­безынтересно напомнить, что широкая деятельность Чехо­ва по строительству сельских школ, попечительству их в мелиховский период его жизни была отмечена даже прави­тельственными учреждениями и Чехову 6 декабря 1899 го­да был пожалован орден св. Станислава третьей степени «за отличное усердие в делах народного просвещения». Чехов никогда его не носил, и многие окружающие даже и не знали о его существовании.
Когда в 1899 году общественность готовилась отмечать столетие со дня рождения А. С. Пушкина, Чехов был из­бран членом ялтинской юбилейной комиссии. Вместе с ака­демиком Н. П. Кондаковым он принимал участие в подго­товке праздничных торжеств, в частности они собирались осуществить любительскую постановку пушкинской траге­дии «Борис Годунов», в которой в роли Пимена должен был выступить Кондаков. Но в Ялте не было подходящих актеров-любителей для ролей Марины и Самозванца, и Чехов дважды писал в Москву сестре, чтобы она уговори­ла знакомых артистов супругов Дарских приехать в Ялту и сыграть эти роли.
Сам Антон Павлович ставил живую картину «Опять на родине», выполнение которой он в одном из писем ри­совал так: «На сцене забытая усадьба, пейзаж, сосенки... входит фигура, загримированная Пушкиным, и читает стихи «Опять на родине». Юбилейная комиссия решила также организовать в Ялте Пушкинские чтения для народа с раздачей дешевых изданий произведений великого поэта. И Чехов снова беспокоится, как лучше провести их, пишет брату-учителю Ивану Павловичу: «Здешняя ко­миссия по устройству пушкинского праздника решила, между прочим, устроить 26 мая чтение для народа с вол­шебным фонарем. Так как, вероятно, в Москве имеются в виду подобные чтения (на пушкинские темы), то напиши, что именно готовится, какие именно картины... можно ли добыть напрокат картины для волшебного фонаря, какие можно получить дешевые издания для раздачи во время чтения...»
Во всем этом чувствуется желание Чехова провести пушкинский праздник не ради самого праздника, а ради просвещения широких народных масс, повышения культу­ры народа.
Общественная деятельность Чехова в Ялте, так же как и раньше в Мелихове, утверждает мысль, что стремление приносить пользу народу в какой бы то ни было области, постоянно проявлять заботу о людях - это неотъемлемая черта гражданского облика Чехова-гуманиста. И харак­терно, что свое завещательное письмо на имя сестры Ма­рии Павловны, после перечисления всех распоряжений, он закончил словами: «Помогай бедным...»
ЯЛТИНСКИЙ БЫТ И ВСТРЕЧИ ЧЕХОВА
Изумительный, покоряющий талант Чехова-писателя, обаятельный светлый облик Чехова-человека привлекали к нему в Ялте множество всяких людей. Часть из них в ка­кой-то степени скрашивала его ялтинское одиночество, дру­гая часть ничего не давала, только мешала работать и раз­дражала его. Он и сам в письмах делил своих гостей на «приятных» и «неприятных». У него было много искрен­них друзей среди широкого круга деятелей русской куль­туры. И где бы он ни жил - в Москве, Мелихове, Ялте,- его всегда окружали писатели, артисты, художники, му­зыканты, общественные деятели.
В Ялте у Чехова образовался новый круг близких лю­дей, встречам и общению с которыми он был рад. Среди них был А. М. Горький.
Взаимоотношения этих великих русских писателей охва­тывают период немногим более пяти лет, причем большинство их встреч состоялось в Крыму. В 1898 году Горький первый написал Чехову в Ялту: «Я хотел бы объясниться Вам в искреннейшей горячей любви... я хотел бы выразить мой восторг перед удивительным талантом Вашим... Сколь­ко дивных минут прожил я над Вашими книгами, сколько раз плакал над ними и злился, как волк в капкане, и гру­стно смеялся подолгу».
В свою очередь Чехов, вскоре так написал о творчестве Горького в одном из писем к нему: «Какого я мнения о Ваших рассказах... Талант несомненный и при том насто­ящий, большой талант. Например, в рассказе «В степи» он выразился с необыкновенной силой, и меня даже зависть взяла, что это не я написал. Вы художник, умный человек. Вы чувствуете превосходно. Вы пластичны, т. е. когда изо­бражаете вещь, то видите ее и ощупываете руками. Это на­стоящее искусство. Вот Вам мое мнение, и я очень рад, что могу высказать Вам его. Я, повторяю, очень рад, и если бы мы познакомились и поговорили час-другой, то Вы убе­дились бы, как я высоко Вас ценю и какие надежды возла­гаю на Ваше дарование».
В марте 1899 года Горький приезжал в Ялту для того, чтобы познакомиться с Чеховым. В течение трех недель они часто встречались и хорошо узнали друг друга. Горь­кий писал в те дни из Ялты жене: «Чехов - человек на редкость. Добрый, мягкий, вдумчивый. Публика страшно любит его и надоедает ему... Говорить с ним в высокой степени приятно, и давно уже я не говорил с таким удо­вольствием, с каким говорю с ним». С тех пор между пи­сателями установились теплые дружеские отношения.
Сразу же по возвращении из Ялты в Нижний Новго­род Горький писал Чехову: «Рад я, что встретился с Вами, страшно рад! Вы, кажется, первый свободный и ничему не поклоняющийся человек, которого я видел... Я очень про­шу Вас не забывать обо мне. Будем говорить прямо - мне хочется, чтобы порой Вы указали мне мои недостатки, да­ли совет, вообще - отнеслись бы ко мне, как к товарищу, которого надо учить». Чехов откликнулся на этот призыв Горького и много помогал ему. Он не раз писал ему о сти­листических композиционных недостатках некоторых его рассказов, давал много ценных дружеских литературных со­ветов, за которые Алексей Максимович всегда был благода­рен Чехову.
Чехов сыграл большую роль в творческом пути Горького и тем, что приобщил его к драматургии. Это он уго­ворил его приехать в Ялту в апреле 1900 года, в дни пре­бывания у Чехова Художественного театра, имея в виду заинтересованность Горького сценой и пробудить у него желание написать пьесу. И когда Горький, увлекшись в те дни театром, приступил к работе над пьесой, Чехов всяче­ски подбадривал его и настаивал на окончании трудно дававшейся Горькому его первой пьесы. Так появились горьковские «Мещане», а потом и «На дне».
Когда бы ни приезжал Горький в Крым, он всегда был желанным гостем в доме Чехова. До сего времени в саду ялтинского Дома-музея сохранилась так называемая «горьковская скамейка», где писатели любили посидеть и поговорить.
В 1901 году Горький был арестован в Н.-Новгороде по ряду обвинений политического характера. После освобож­дения из тюрьмы за ним был установлен полицейский над­зор, и министерством внутренних дел было вынесено по­становление о высылке Горького в Арзамас. Но он подал прошение о разрешении ему по состоянию здоровья вы­ехать в Крым. В конце октября 1901 года он писал Чехову в Ялту: «Мне разрешили жить в Крыму - кроме Ялты. Выезжаю отсюда около 10 числа и поселюсь где-нибудь в Алупке или между ею и Ялтой. Буду, потихоньку от на­чальства, приезжать к Вам, буду - так рад видеть Вас! Я, знаете, устал очень за это время и рад отдохнуть».
В ноябре 1901 года Горький приехал в Ялту. Так как в городе согласно полицейскому распоряжению, он не имел права проживать, то Чехов пригласил его к себе и прописал в своем доме, считавшемся расположенным за чертой города, в деревне Аутке. Но, как видно из писем Чехова, полиция и здесь не оставляет Горького без «вни­мания». Так, в письме к жене Чехов писал: «А. М. здесь, здоров. Ночует у меня и у меня прописан. Сегодня был становой...» А через два дня вновь сообщал ей: «...Сейчас становой спрашивал в телефон, где Горький».
После переезда Горького в Олеиз (нижний Мисхор), где он снял дачу Токмаковой «Нюра», писатели продол­жали часто видеться. Не раз Чехов приезжал в Олеиз к Горькому, а чаще последний бывал у Чехова в Ялте, хотя это иногда было и нелегко. В январе 1902 года Горький, например, писал Чехову: «Очень хочется поехать к Вам, но пока не могу. Нужно предварительно выяснить мотивы, по которым ялтинский исправник вздумал взять с меня расписку о невыезде из Олеиза».
31 декабря 1901 года Алексей Максимович устраивал у себя на даче встречу Нового года. Собирались общие зна­комые Горького и Чехова: редактор-издатель «Журнала для всех» В. С. Миролюбов (он же бывший артист, певец Московского Большого театра Миров), пианист А. Б. Гольденвейзер (впоследствии профессор Московской Го­сударственной консерватории имени Чайковского), ялтин­ские врачи Л. В. Средин и А. Н. Алексин, художник Г. Ф. Ярцев и др. Горький очень звал Чехова приехать к нему на этот вечер. Помимо приглашения самому Чехову, он на­писал письмо также и Марии Павловне с просьбой привез­ти Антона Павловича. Подлинник этого письма сейчас на­ходится в экспозиции ялтинского Дома-музея Чехова.
«Хорошая Мария Павловна! Не приедете ли Вы к нам встречать новый год? И нельзя ли привезти Антона Пав­ловича? Со всяческой осторожностью, конечно? Ночует он здесь. Подумайте! А если уж окажется, что нельзя ему, -одна? Будет, думаю, весело. Пожалуйста. А. Пешков».
Но Чехов был тогда нездоров и не мог поехать в Олеиз.
Через всю свою жизнь А. М. Горький пронес большую любовь к Антону Павловичу. В своих критических статьях о творчестве Чехова он первый вскрыл настоящее идейное содержание его произведений и отмел пристегнутые Чехо­ву дореволюционной буржуазной критикой эпитеты «пев­ца сумеречных настроений», «пессимиста» и другие подоб­ные измышления. Горьковские воспоминания о Чехове являются одними из самых лучших во всей мемуарной ли­тературе о нем.
Знаменательно, что свой первый роман «Фома Горде­ев» Горький посвятил именно Чехову.
* * *
В осенне-зимний сезон 1901 -1902 годов на Южном бе­регу Крыма одновременно жили три великих русских пи­сателя, привлекавшие к себе внимание всего мира: в Ял­те - Чехов, в Олеизе - Горький, а выше Олеиза, в Гасп­pe, в имении Паниной жил Лев Николаевич Толстой, приезжавший в Крым лечиться.
Чехов преклонялся перед могучим талантом Толстого. Еще в 1890 году в письме к брату великого русского ком­позитора П. И. Чайковского Чехов писал, что Толстой в русском искусстве стоит на первом месте (на второе место он ставил Чайковского и на третье Репина). В письмах Че­хова можно встретить много названий толстовских произ­ведений, нравящихся ему, - «Холстомер», «Казаки», «Поликушка», «Власть тьмы», «Анна Каренина», «Воскресе­ние». О «Войне и мире» Чехов писал в 1891 году: «Каждую ночь просыпаюсь и читаю «Войну и мир». Читаешь с таким любопытством и с таким наивным удивлением, как будто раньше не читал. Замечательно хорошо».
Личное знакомство Чехова с Толстым произошло в 1895 году, когда он съездил к нему в Ясную Поляну. Про­быв у него больше суток, он после писал об этой встрече: «Впечатление чудесное. Я чувствовал себя легко, как дома, и разговоры наши были легки». Чехов очень любил Тол­стого. Когда в конце 1899 года Лев Николаевич был серь­езно болен, Чехов писал в одном из ялтинских писем: «Я боюсь смерти Толстого. Если бы он умер, то у меня в жиз­ни образовалось бы большое пустое место. Во-первых, я ни одного человека не любил так, как его... Во-вторых, когда в литературе есть Толстой, то легко и приятно быть литера­тором; даже сознавать, что ничего не сделал и не дела­ешь, - не так страшно, так как Толстой делает за всех... В-третьих, Толстой стоит крепко, авторитет у него громад­ный, и, пока он жив, дурные вкусы в литературе, всякое пошлячество, наглое и слезливое, всякие шершавые, озлоблен­ные самолюбия будут далеко в тени...»
Но как относился Чехов к другому Толстому - созда­телю глубоко реакционного философского учения? Ко всем противоречиям во взглядах писателя, во всем созданном им «толстовстве»? Ведь, с одной стороны, Толстой - великий художник, отразивший в своих произведениях изу­мительные картины русской жизни, Толстой - обличи­тель лжи, фальши, правительственного насилия, капитали­стической эксплуатации, Толстой - разоблачитель лице­мерия казенной церкви и, с другой стороны, - «помещик, юродствующий во Христе... юродивая проповедь «непро­тивления злу» насилием... проповедь одной из самых гнус­ных вещей, какие только есть на свете, именно: религии...»
Еще в 1894 году Чехов писал Суворину: «Толстовская мораль перестала меня трогать, в глубине души я отно­шусь к ней недружелюбно... Во мне течет мужицкая кровь, и меня не удивишь мужицкими добродетелями... Толстов­ская философия сильно трогала меня, владела мною 6-7 лет, и действовали на меня не основные положения, кото­рые были известны мне и раньше, а толстовская манера выражаться, рассудительность и, вероятно, гипнотизм сво­его рода. Теперь же во мне что-то протестует; расчетли­вость и справедливость говорят мне, что в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и в воздержании от мяса... для меня Толстой уже уплыл, его в душе моей нет, и он вышел из меня, сказав: се оставляю дом ваш пуст. Я свободен от постоя». Критикуя в другом письме послесловие Толстого к «Крейцеровой сонате», Че­хов так сказал: «Я третьего дня читал его «Послесловие». Убейте меня, но это глупее и душнее, чем «Письма к губер­наторше», которые я презираю. Черт бы побрал филосо­фию великих мира сего... Она вся, со всеми юродивыми послесловиями и письмами к губернаторше, не стоит одной кобылки из «Холстомера».
Толстой, со своей стороны, также любил Чехова как пи­сателя и как человека. Скромный, сдержанный, обаятель­ный - Антон Павлович вызывал у него большие симпа­тии. Толстой понимал и глубоко национальный характер творчества Чехова. Горький, наблюдая в Гаспре за отно­шениями писателей, позднее в своих воспоминаниях расска­зывал о Толстом:
«Вот вы, - обратился он к Чехову, - вы русский! Да, очень, очень русский.
И, ласково улыбаясь, обнял Антона Павловича за пле­чо, а тот сконфузился и начал баском говорить что-то о своей даче, о татарах.
Чехова он любил и всегда, глядя на него, точно гладил лицо Антона Павловича взглядом своим, почти нежным в эту минуту. Однажды Антон Павлович шел по дорожке пар­ка с Александрой Львовной, а Толстой, еще больной в ту пору, сидя в кресле на террасе, весь как-то потянулся вслед им, говоря вполголоса:
- Ах, какой милый, прекрасный человек: скромный, тихий, точно барышня! И ходит, как барышня. Просто - чудесный!»
Толстой дал обобщающую оценку творчества Чехова, сказав, что «Чехов - это Пушкин в прозе», а у себя в дневнике записал: «Чехов, как Пушкин, двинул вперед форму. И это большая заслуга».
Лев Николаевич читал и перечитывал нравившиеся ему произведения Чехова. «Читаю Чехова 2-ой день и восхи­щаюсь», - писал он в дневнике в марте 1907 года. Любо­пытно при этом, что нравившиеся ему чеховские рассказы он разделял на два «сорта» - первый и второй. К «пер­вому сорту» он причислял такие рассказы, как «Детвора», «Драма», «Хористка», «Тоска», «Ванька», «Дома», «Зло­умышленник», «Беглец», «Мальчики», «Спать хочется», «Супруга», «Душечка» и др. Ко «второму сорту» он отно­сил: «Беззаконие», «Горе», «Ведьма», «На чужбине», «Ка­нитель», «Маска», «Женское счастье», «Свадьба», «Бабы» и др. По свидетельству современников любил Толстой и такие крупные произведения Чехова, как «Степь», «Скуч­ная история», «Попрыгунья», «Черный монах», «В овраге».
Вместе с тем Толстому не нравились чеховские пьесы, он не признавал в нем драматурга. Антон Павлович сам однажды говорил Бунину, что Толстой как-то сказал ему в Гаспре: «А все-таки пьес ваших я терпеть не могу! Шекспир скверно писал, а вы еще хуже!» Любопытно вспом­нить, что драматургия Шекспира Толстому не нравилась из-за отсутствия в ней, по его мнению, религиозно-нравст­венного начала. С таких же религиозно-эстетических пози­ций, возможно, подходил Толстой и к драматургии Чехо­ва. Атеистическое мировоззрение Чехова для Толстого бы­ло бесспорно. В одном из крымских писем он писал В. Г. Черткову: «Видаю здесь Чехова - совершенного безбож­ника, но доброго...»
Об этом же свидетельствует сын Толстого Сергей Львович, рассказывая в воспоминаниях о встречах своего отца с Чеховым в Гаспре: «Мне кажется, что моему отцу хотелось ближе сойтись с ним и подчинить его своему вли­янию, но он чувствовал в нем молчаливый отпор, и какая-то грань мешала их дальнейшему сближению.
- Чехов не религиозный человек, - говорил отец».
* * *
В конце января 1902 года Л. Н. Толстой, находясь в Гаспре, тяжело заболел. Чехов принял близко к сердцу его болезнь. Письма Антона Павловича этого периода за­полнены постоянным беспокойством за жизнь писателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14