К 15 августа, храмовому празднику Киево-Печерской лавры, по древнему благочестивому обычаю собралось в Киев бесчисленное множество православных, духовных и мирян, панов и простонародия, со всех сторон Литвы и Польши, и все просили патриарха Феофана, чтобы он поставил для них православного митрополита и епископов. Феофан сначала не соглашался, потому что боялся короля и ляхов. Но потом "святейшаго патриарху взяша на рамена и опеку свою благочестивое войско (козаки) и гетман, глаголемый Петр Сагайдачный", и патриарх согласился. Он дал совет, чтобы православные сами избрали и представили ему кандидатов для занятия архиерейских кафедр в Киевской митрополии. А между тем пока происходило это избрание, Феофан не переставал раздавать свои благословенные грамоты городам и братствам. Так, 7 сентября он послал из города Белой Церкви, где, следовательно, тогда находился, благословенную грамоту жителям Львова, в которой восхвалял их ревность по вере, их школу и типографию и подтверждал все права Львовского братства как патриаршей ставропигии. Разослал потом грамоты жителям города Минска (в сентябре) и города Рогатина, благословляя в особенности и утверждая существовавшие там братства, также гражданам Перемышля (от 18 октября), убеждая их стоять твердо и непоколебимо в православной вере; подтвердил устав виленского Свято-Духовского братства и пр.
Когда лица для занятия архиерейских кафедр были избраны, Феофан решился совершить посвящение их с возможною осторожностию и тайною, так как не было испрошено на то дозволения от короля. Первым рукоположен был во епископа на кафедру Перемышльскую межигорский игумен Исаия Копинский. Это происходило 6 октября в Богоявленской церкви Киево-братского монастыря ночью, окна церкви были закрыты и завешены, богослужение совершалось тихо, при пении одного патриаршего певца Гавриила. В рукоположении Исаии вместе с патриархом принимали участие Болгарский митрополит из Софии Неофит, издавна уже пребывавший в Западнорусском крае, и Стагонский епископ Авраамий, как и сказано в настольной грамоте, данной тогда Исаии. Спустя три дня, 9 октября, в той же братской Богоявленской церкви и таким же точно образом посвящен был на митрополию Киевскую и Галицкую игумен Златоверхого Михайловского монастыря Иов Борецкий, бывший прежде ректором львовского училища и потом киево-братского. В числе кандидатов, избранных на архиерейские места, находился и знаменитый архимандрит виленского Свято-Духовского монастыря Леонтий Карпович и считался номинатом, или нареченным, именно на епископство Владимирское и Брестское. Но Леонтий лежал тогда в тяжкой болезни и не мог сам ехать в Киев, а послал только от себя на поклон патриарху в качестве послушника своего славного ученостию Мелетия Смотрицкого, не имевшего еще и пресвитерского сана. Несмотря, однако ж, на это, когда Мелетий приехал в Киев, то послы, прибывшие с ним из Вильны от тамошних православных панов и других обитателей с великими дарами к патриарху, упросили последнего посвятить и Мелетия в архиереи, и Феофан посвятил его на архиепископию Полоцкую при участии митрополита Иова и епископов - Исаии Перемышльского и Авраамия Стагонского. Само собою разумеется, что сначала Мелетий был рукоположен в диакона, потом во пресвитера и наконец во епископа, - это совершилось в продолжение семи недель, и следовательно, епископский сан получил Мелетий около половины октября, если допустить, что он прибыл в Киев к 15 августа или вскоре за тем. По крайней мере несомненно, что к ноябрю Мелетий возвратился уже в Вильну с именем архиепископа Полоцкого.
Здесь Мелетий уже не застал в живых своего "старшего", архимандрита Леонтия Карповича. Прошло шесть недель, как Леонтий скончался, но тело его еще не было предано земле. Мелетий, уже избранный наместо скончавшегося в сан архимандрита виленского Свято-Духова монастыря, при первом же своем священнослужении в СвятоДуховской церкви 2 ноября совершил отпевание и погребение своего бывшего наставника и отца и произнес над ним Слово, которое вслед за тем было напечатано под заглавием: "Казанье на честный погреб пречестного и превелебнаго мужа, господина и отца, господина отца Леонтия Карповича, номината епископа Володимерского и Берестенского, архимандрита виленского през Мелетия Смотриского, см. (т. е. смиренного) архиепископа Полоцкого, владыку Витепского и Мстиславского, електа архимандрита виленского, отправованное в Вилни року от Воплощения Бога Слова 1620, ноября 2 дня". В приступе к этому "Казанью" Мелетий объяснял своим слушателям, что первой его духовной Беседе, которую он обязан по обычаю сказать им с церковной кафедры как их новый архипастырь, суждено быть Беседою сетования и скорби по случаю кончины их общего господина и отца. И, обращаясь к самому покойнику, говорил: "Ты, верно, дивишься, велебный и ныне уже блаженный господин мой и отец, что я, твой сын и слуга, принял на себя вести речь с этого для меня необычного, а твоего властного места... С этого места ты исполнял свое посольство к этим благочестивым людям, вверенное тебе Богом и Церковию. С этого места и я начинаю исполнять посольство к тем же людям, вверенное мне Богом и высшею церковною властию... Отсюда я приветствую тебя, господина моего и отца по духу, отсюда творю тебе и мой обычный сыновний поклон. Отсюда готов бы отдать тебе и отчет, как я исполнил данное мне тобою поручение, но верую, что теперь ты вместе со святыми все видишь в Боге, Которого созерцаешь лицом к лицу, и не нуждаешься в моем отчете... Лучше я приступлю, сколько достанет моего мелкого разума, к изображению твоих достоинств, отличавших тебя в жизни, вполне надеясь, что по твоей любви ко мне ты простишь слабости моего Слова..." В самом "Казанье" оратор сначала раскрывает мысль, что есть пять видов жизни и смерти, и именно: жизнь естественная - соединение души с телом и смерть естественная - разлучение души с телом; жизнь благодатная единение человека с Богом, начинающаяся чрез таинство крещения, и смерть греховная - разлучение человека от Бога, совершающаяся чрез грех; жизнь чувственная, когда человек, отступив от Бога, живет для себя и для света, и смерть благочестивая, когда человек, умирая для греха, живет для добра и для Бога и делается ему жертвою духовною, благоприятною; жизнь житейская мирская, которую составляют, по апостолу, похоть плотская, похоть очес и гордость житейская (Ин. 2. 16), и смерть уединения - удаление от всех мирских попечений и суеты и пребывание в Боге; наконец, жизнь славная, или живот вечный, и смерть геенская, или мука вечная. Разъяснивши довольно подробно все эти пять видов жизни и смерти, Мелетий сделал замечание, что из них угодны Богу только три вида жизни: жизнь естественная, благодатная и славная - и три вида смерти: смерть естественная, смерть благочестивая и смерть уединения, и затем начал прилагать по порядку каждый из этих видов жизни и смерти к жизни Леонтия Карповича. Такие искусственные рамки, видимо, стесняли проповедника, и он не избег натяжек и повторений в своем Слове. Леонтий, как видно из этого Слова, был сын священника и происходил из шляхетской фамилии; предки его и современные родичи жили в Пинском повете в своих поместьях. Когда ему не было еще и тридцати лет, он за свою приверженность к православию по проискам униатов взят был из обители в темницу и целые два года терпел всякого рода лишения, поношения, оковы, был влачим по судилищам, переводим из одного заключения в другое и явился непоколебимым исповедником и мучеником. "Свидетельством терпеливости этого святого исповедника и мученика, - говорил Мелетий, указывая на его гроб, служат самые язвы, натертые оковами на этом честном теле, которое хотя уже шесть недель пребывает мертвым, но благодатию живущего в нем Пресвятого и Животворящего Духа остается неповрежденным и не издающим запаха". Изображая затем добродетели Леонтия как инока, как пресвитера, как архимандрита, Мелетий говорил, между прочим: "Вообще он был словом и делом инок-подвижник, хотя от природы был сложения очень слабого, здоровья очень плохого и надломлен во всех телесных силах двухгодичным заключением в оковах... Знают его высокие достоинства братия, которые с ним жили и которым он был вождем; знаете и вы, православные, которые близко видели его и которым он был учителем; знает, наконец, и вся Вильна, которая полна его добродетелями и в которой провел он все лета своей жизни... Учительскую свою обязанность он проходил ревностно и неусыпно как устно, так и писаниями, это известно не только вам, православным, постоянным слушателям его поучений, но и самим иноверцам... Ничто не удерживало его от Божественной службы и ежедневного приношения Бескровной Жертвы, как и от частого проповедания спасительного евангельского учения: ни слабость здоровья, ни поветрие, ни лютая непогода..." и пр. В заключение оратор приглашал своих слушателей благодарить Бога, даровавшего им и теперь взявшего от них такого настоятеля, отца, пастыря и учителя, и молить Господина жатвы, да пошлет на ниву Свою нового подобного делателя, и действительно излил пред Богом самую о том молитву. Это "Казанье" свое Мелетий посвятил Иову Борецкому, "митрополиту Киевскому, и Галицкому, и всея России", и в посвящении, подписанном 8 ноября, называл Леонтия Карповича другом и братом Иова, а самого Иова - оком и головою Русской Церкви и выражал благожелание, да сохранит его Бог для этой Церкви на многие лета, "во всякое богомерзской, скотско поныне в ней юродевшей, апостасии попрание и испразнение". Вместе с надгробным Словом Мелетия в Вильне тогда же было напечатано и другое небольшое сочинение, выражавшее скорбь православных об их великой потере, под заглавием: "Лямент (Плач) у света убоих на жалостное преставление... отца Леонтия Карповича". Не в одной Вильне так высоко ценили этого замечательного деятеля: не менее ценили его и в Киеве. Захария Копыстенский, архимандрит Киевской лавры, в сочинении своем, писанном в 1621 г., оставил о Леонтии следующий отзыв: "Блаженный Леонтий Карповичь, архимандрит виленский, муж богодухновенный, в языке греческом и латинском знаменито беглый, оборонца благочестия". А строгости монашеской его жизни отдавали справедливость даже ярые униаты.
Надобно признать, что православные сумели воспользоваться благоприятными обстоятельствами для поставления своих архипастырей. Польша была тогда крайне озабочена войною с Турциею. Гетман Станислав Жолкевский, перешедши с войском Днестр (2 сентября), устремился навстречу турецким и татарским полчищам, но не в силах был выдержать их натиска и, постепенно отступая, разбит был ими и сам погиб под Цецорою 7 октября. Татары вторглись в Подолию, разорили край и увели с собою множество пленных. Поляки пришли в ужас пред угрожавшею опасностию и облеклись в траур. В это-то время и начались в Киеве рукоположения православных архиереев. Король разослал послов к иностранным дворам с просьбою о помощи, но не получил ее ни от кого. Он поспешил созвать в Варшаве сейм в начале ноября, чтобы принять меры для спасения отечества. На этом сейме один из православных депутатов, чашник земли Волынской Лаврентий Древинский, сказал свою знаменитую речь, в которой, изобразив самыми яркими красками притеснения и бедствия, какие терпели православные в Литве и Польше за свою веру, смело говорил королю: "Теперь, конечно, в виду страшной опасности для республики, ваше величество едва ли не большую часть ратников потребуете от народа греко-русского исповедания. Но как же этот народ подставит свою грудь на защиту вашей державы, если останется неудовлетворенным в своих нуждах и просьбах? Как может он употреблять свои усилия, чтобы добыть вам вечный мир, не имея внутреннего мира и покоя в своем доме? Станет ли он искренно, с мужеством и ревностию гасить своею кровию горящие стены отечества, когда видит, что не хотят угасить пламени, от которого пылают его домашние стены?" В заключение Древинский просил короля именем всей своей братии сжалиться над православными, которые уже более двадцати лет на каждом сейме и сеймике напрасно умоляют о сохранении своих прав и вольностей; просил, чтобы по крайней мере митрополит и владыки униатские были в послушании Константинопольского патриарха, а церковные имения их если не вдруг, то по смерти их непременно были переданы законным владельцам, т. е. православным владыкам". В ответ на эту речь Древинского король вместе с сеймом вновь утвердил для успокоения православных сеймовую конституцию 1607 г. и обещался впредь раздавать церковные бенефиции согласно с нею. А в конституции 1607 г., как мы знаем, король запрещал всякое преследование и притеснение православным за их веру, предоставлял им полную свободу в отправлении богослужения, подтверждал все права и привилегии, дарованные им его предками, равно как и права православных братств, и удостоверял, что впредь будет давать православным православных владык, архимандритов и игуменов и им только раздавать церковные имения, назначенные для них издавна. Замечательно, что Древинский вовсе не упомянул в своей речи о новых православных владыках, уже тогда поставленных в Киеве, хотя, как писало впоследствии Свято-Духовское братство, православные намеренно известили об этих владыках своих послов, отправлявшихся на сейм, особою бумагою, которая и была прочитана в посольском коле, и поручили им довести до сведения короля и просить его, чтобы он утвердил православных владык своею инвеститурою. Вероятно, поступить так послы сочли неблаговременным. Король и сейм были озабочены тогда исключительно одним изысканием средств к отражению врагов. Сейм утвердил все, что предложено было с этой целию королем, и, между прочим, постановил призвать на помощь и казацкое войско. А король еще с сейма поспешил отправить своего посла и письмо (от 10 ноября) к патриарху Феофану, прося его, чтобы он склонил запорожцев быть послушными королевской воле и двинуться на борьбу с врагами Речи Посполитой, о чем просил потом Феофана, конечно по соизволению короля, и епископ Краковский письмом из Варшавы (от 1 декабря).
Но если допустить, что в начале ноября, когда открылся сейм, посвящение православных иерархов в Киеве оставалось еще тайною для короля и других латинских и униатских властей, то вскоре за тем оно не могло не огласиться, потому что новый Полоцкий архиепископ Мелетий Смотрицкий, как только возвратился в Вильну из Киева, тотчас будто бы разослал универсалы о своем назначении в Полоцк, Витебск, Мстислав и по всей Полоцкой епархии чрез своих чернецов. А сам, поселившись в Свято-Духовском монастыре, как свидетельствовали впоследствии его враги, начал совершать службы будто бы в саккосе - что считалось в Киевской митрополии принадлежностию одних митрополитов - со всею торжественностию, к общей радости православных и изумлению униатов и латинян; ставил попов и диаконов не только для епархии Полоцкой, но и для Виленской, или митрополитской, считавшейся под властию униатского митрополита. В Вильне пронеслись слухи, быстро распространившиеся и по всей Литве и Белоруссии, что дело православных на сейме восторжествовало и уния уничтожена, что униатским митрополиту и епископам дано будет вознаграждение в Римской Церкви, а их места и имения король предоставляет православным митрополиту и владыкам, что митрополит Иов Борецкий будет в Вильну к празднику Богоявления (6 января) и находится уже недалеко от нее, в имениях князя Огинского, с несколькими сотнями казацкой конницы, намереваясь овладеть митрополиею, а Мелетий Смотрицкий тогда же будет в Полоцке. Многие униаты в Вильне до того были поражены, что хотели будто бы бросить унию и перейти в латинство. Все это происходило во время отсутствия униатского митрополита Велямина Рутского из Вильны и униатского архиепископа Полоцкого Иоасафа Кунцевича из Полоцка: оба они находились на сейме в Варшаве. Но лишь только возвратились они с сейма, то немедленно донесли обо всем королю. Весьма вероятно, что многое в означенных слухах было преувеличено, искажено или вымышлено самими доносчиками, как и утверждало впоследствии Свято-Духовское братство, но, повторяем, в таком виде дело было представлено королю, ревностному покровителю унии, и православным естественно было ожидать для себя горьких последствий.
Может быть, потому-то патриарх Феофан и счел за лучшее ускорить свой отъезд. В самом начале 1621 г., именно 5 января, он подписал настольную грамоту одному из поставленных им архиереев, доселе сохранившуюся в отрывке, может быть, самому митрополиту Иову Борецкому, а 7-го совсем распрощался с Киевом, прожив в нем девять с половиною месяцев, ровно столько же, сколько прежде пробыл в Москве. На прощание патриарх дал киевлянам еще одну, и последнюю, грамоту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96