Еще гораздо строже поступил он с церковным Уставом, напечатанным в 1610 г. и употреблявшимся уже более двадцати лет, в том числе более десяти при нем самом, патриархе Филарете. В июле 1633 г. он издал окружную грамоту, которою приказывал отобрать экземпляры этого Устава из всех церквей и монастырей России и прислать в Москву для сожжения по той причине, как объяснялось в грамоте, что "те Уставы печатал вор, бражник, Троицкаго Сергиева монастыря крылошанин чернец Логин без благословения святейшаго Ермогена, патриарха Московскаго и всея Русии, и всего священнаго Собора, и многия в тех Уставех статьи напечатаны не по апостольскому и не по отеческому преданию, своим самовольством". Устав действительно был отобран и сожжен. Но некоторые экземпляры его уцелели доселе. И что же оказывается? В предисловии к книге прямо сказано, что она благословлена и свидетельствована патриархом Гермогеном. Остается предположить одно из двух: или Филарет Никитич не знал об этом, или признал это ложью, считая невероятным, чтобы Гермоген мог пропустить и одобрить такую книгу.
Равным образом Филарет долгое время не запрещал употребления и тех церковных книг, которые печатались в разных литовских типографиях и были приносимы в Россию: такие книги находились даже в его собственной библиотеке. Но с 1627 г., когда привезена была в Москву из Литвы в значительном числе экземпляров книга Кирилла Транквиллиона Ставровецкого "Учительное Евангелие", взгляд Филарета на книги литовской печати изменился. Игумен Никитского монастыря Афанасий, киевлянин, которому поручено было сделать выписки из книги Транквиллиона, донес (1 октября) патриарху, что этой книги "всякому верному христианину и в доме держати, и чести недостоит", так как она уже осуждена в Киеве Собором архипастырей за содержащиеся в ней ереси и читать ее запрещено православным под страхом проклятия. Царь и патриарх велели Афанасию указать самые ереси, и он одни места в книге, которые считал еретическими, подчеркнул, а против других сделал пометки. Тогда царь и патриарх велели еще рассмотреть книгу богоявленскому игумену Илии и соборному ключарю Ивану Наседке. Эти последние нашли в ней, кроме указанных Афанасием, и многие другие погрешности и ереси и (3 ноября) изложили их в 61-й статье. Критики были слишком придирчивы и иное называли ересью по одному лишь недоразумению и непониманию литовского языка. Получив такое свидетельство о книге, царь и патриарх издали (1 декабря) окружную грамоту, в которой, объявляя, что в этой книге "сыскались многия ереси и супротивства древним учительным Евангелиям и иным святых отец Божественным книгам", указывали: "На Москве и во всех городех литовския печати (не только) "Учительныя Евангелья" архимандрита Кирилла Транквиллиона Ставровецкаго, (но) и иныя книги его, Кириллова, слогу (хотя оне вовсе не были рассмотрены) собрата и на пожарех сжечь, чтоб та ересь и смута в мире не была". Этого мало: указывали еще объявить всем людям, чтобы "впредь никто никаких книг литовския печати и письменных литовских не покупали", а кто "учнет литовския книги какия-нибудь покупати", тем быть от царя в великом градском наказании, а от патриарха в проклятии. В Москве 4 декабря действительно сожжены были рукою пристава всенародно 60 книг "Учительного Евангелия" Транквиллионова "за слог еретический и составы, обличившиеся в книге" Подозрение против всех вообще литовских книг не прекращалось, и в феврале следующего 1628 г. царь и патриарх приказали переписать во всем государстве, сколько в каждой церкви книг московской печати и письменных, сколько книг литовских, печатных и письменных, давно ли последние находятся в той или другой церкви и не останутся ли церкви без пенья, если отобрать литовские книги. Приказали также объявить настоятелям монастырей и священникам, что царь и патриарх уже определили разослать по всем церквам взамен литовских книг книги московской печати: Апостолы, Псалтири, Часовники и пр. - и только до тех пор, т. е. до получения московских книг, дозволяется держать при церквах литовские книги, чтобы в церквах без пенья не было. Наконец, приказали отобрать литовские печатные и письменные книги у всех частных лиц, которые держали их в своих домах, отписать об этих книгах и ждать указа, как поступить с ними.
Несколько прежде, чем в государстве Московском постигла такая участь сочинения западнорусского писателя Кирилла Транквиллиона и началось гонение вообще против литовских книг, из Литвы принесена была в Москву книга, какой там еще никогда не бывало, не печатная, а рукописная, не богослужебная, а излагавшая учение веры, под названием Катехизис. Автор книги Лаврентий Зизаний Тустаневский, брат известного Стефана Зизания, столько ратовавшего против унии в Вильне, был сначала вместе с ним дидаскалом во львовском братском училище, откуда в 1592 г. перешел в Брест в тамошнее братское училище, а оттуда в Вильну, где и издал в 1596 г. свои Азбуку и Славянскую грамматику. Потом был педагогом у князя Богдана Соломерецкого (в 1600 г.) и чрез несколько времени у князя Александра Константиновича Острожского, воеводы волынского, в галицком городке Ярославле. Здесь сделался священником и проповедником в местной православной церкви и получил сан протоиерейства. А из Ярославля по смерти этого последнего князя переселился в городок Корец к княгине Анне Ходкевичевне Корецкой, почему и начал называться "протопопою корецким".
В 1626 г. 24-го апреля Лаврентий Зизаний прибыл в Путивль с двумя сынами своими, Иваном и Александром, и объявил воеводам, что идет в Москву бить челом о милостыне, потому что из Ярославля поляки его выгнали, церковь, при которой служил он, разорили и имения его отняли. Из Корца выехал на масленой неделе к Киевскому митрополиту Иову Борецкому, прожил в Киеве семь недель, стараясь собрать сведения, что постановлено королем польским на последнем сейме, и желает сообщить эти сведения в Москве, кому государь укажет. Привез письма от митрополита Иова к царю, патриарху и другим лицам да два письма от епископа Исаии из Прилуцкого монастыря к царю и патриарху. Спустя месяц Лаврентий по приказу государеву отпущен был из Путивля в Москву и здесь принят был с честию царем и патриархом. Царь велел дать Лаврентию квартиру и отпускать пищу и дозволил ему в июле сходить на богомолье в Троице-Сергиеву лавру, где также он был принят с честию. Но не для одной милостыни приходил в Москву Лаврентий, почему и должен был оставаться в ней очень долго. Он принес в Москву, может быть, с ведома и благословения Киевского митрополита Иова свой Катехизис и, представляя рукопись Филарету, "бил челом государю святейшему патриарху, чтоб ее исправити". Филарет приказал исправить ее богоявленскому игумену Илии и книжному справщику Григорию Онисимову, которые и сделали свои исправления с его одобрения. Когда рукопись была, таким образом, исправлена при участии самого патриарха, он приказал тем же доверенным лицам напечатать ее и отдать напечатанную книгу Лаврентию, а о тех статьях, которые исправлены, "поговорити с ним любовным обычаем и смирением нрава". Таких собеседований было три. Иногда они касались только описок или неточных выражений в сочинении Лаврентия, от которых сам же он вскоре отказывался, приписывая их то своему "переводчику", т. е. переписчику, то своему литовскому языку. Но иногда касались истин веры и других предметов и обнаруживали, что как Лаврентий, так и его московские собеседники нечужды были некоторых ложных мнений.
Например, во время первого собеседования, которое происходило 18 февраля 1627 г. по приказанию патриарха на Государевом Казенном дворе в нижней палате пред государевым боярином Иваном Борисовичем Черкасским да пред думным дьяком Федором Лихачевым, игумен Илия и Онисимов заметили Лаврентию: "У тебя неверно сказано, что Божество пострадало с плотию; не пострадал Бог с плотию, но пострадал Бог плотию, а Божеством пребысть бесстрастен". Лаврентий сначала отстаивал свою мысль, указывая на то, что во Христе Божество и человечество соединены в одну Ипостась нераздельно и, следовательно, страдали вместе, но потом уступил и похвалил сделанную поправку. У Лаврентия было написано: "Души православных христиан, которые умерли с покаянием, находятся в первом аде, а под ними в другом месте души некрещеных". Против этого Лаврентию сказали от имени самого патриарха, что души покаявшихся христиан во ад не бывают сведены, а отходят в места светлые и пребывают в руце Божией. Лаврентий сослался на молитвы Церкви в день Пятидесятницы о содержимых во аде, об ослаблении и утешении их. Ему отвечали: "То утешение и ослабление бывает душам грешным, непокаявшимся, а покаявшихся души всегда находятся в веселии и радости неизреченной. А что ты говоришь: зачем же об них молится Церковь, то Церковь молится о всех не только умерших без покаяния и отошедших во ад, да получат они отраду на время, в которое приносится о них жертва Богу, но молится и о скончавшихся с покаянием и пребывающих во свете, молится и о всех святых (?), да не только о всех святых, но и о Самой Пречистой Богородице (?)". Еще у Лаврентия было написано: "Можно крестить человека и не в освященной воде". Игумен Илия сказал: "У нас про такое дело в правилах не обретается и по милости Божией везде в Русской земле крестят в освященной воде". Лаврентий заметил: "Да у вас греческих правил нет". Тогда собеседники его отвечали: "Всех греческих старых переводов (списков) правила у нас есть, а новых переводов греческого языка и всяких книг не приемлем, потому что греки ныне живут в теснотах великих между неверными, и по своих волях печатати им книг своих не уметь, и для того вводят иные веры в переводы греческого языка, что хотят. И нам таких новых переводов греческого языка не надобно, хотя, что и есть в них от нового обычая напечатано, и мы тот новый ввод не приемлем". И Лаврентий сказал: "Мы также новых переводов греческого языка не приемлем, они искажены". Под конец первого собеседования игумен Илия встал, держа в руках книгу, и сказал: "Да уж ты, Лаврентие, не кручинься; для того те статьи тебе и объявлены, которые были в твоей книге не прямо написаны, и те все статьи святейший кир Филарет сам исправил и, исправя, нам велел напечатати и, напечатав, тебе отдати". И говоря ту речь, книгу ему отдал. И Лаврентий книгу взял честно, и целовал любезно, и говорил: "Спаси Бог государя святейшего Филарета, патриарха Московского и всея Русии, что он, великий государь, наше прошение исполнил".
Второе собеседование происходило 19 февраля по приказанию патриарха у протопопа Лаврентия на подворье, и ни боярина Черкасского, ни дьяка Лихачева здесь уже не было. В этот раз игумен Илия и Онисимов указали Лаврентию несколько весьма неудачных мыслей и выражений в его учении о Пресвятой Троице, каковы: "Единым часом прежде всех бысть Три Лица", или: "Отец Сына роди, как рожает орел орла и сокол сокола". Лаврентий сознавался, что ему "спростовалося", и просил прощения. Потом его спросили: "О каких четырех судах Божиих ты возвещаешь в своей книге?" Лаврентий, между прочим, отвечал: "А когда душа от тела разлучится, не суд ли ей от Бога изыдет, где ей быти повелит?" Московские богословы сказали: "Да ты прямо говоришь, где ей быти повелит, - это есть повеление, а не суд (?). Суд бо един всем общ будет, егда приидет Сын Человеческий во славе Своей..." Лаврентий с своей стороны спросил: "А как вы думаете о младенцах, которые рождаются от верных родителей, верны они или неверны?.." "От верных родителей, - отвечали Илия и Онисимов, - и младенцы верны, а от неверных неверны". Лаврентий возразил: "Да как же вы называете верным младенца некрещеного? Пока не крестится, он не может быть верным". На это был ответ: "Некрещеный хотя и верен, но еще не в лике святых, а когда крестится, тогда причитается к лику святых" и пр.
В самом начале третьего собеседования, происходившего 20 февраля у Лаврентия же на подворье, он сказал пришедшим к нему собеседникам: "Я много себя понудил и прошел едва не всю книгу: она зело добра и мудра, но иное, мне кажется, из моего в ней пропущено". Игумен Илия и Онисимов отвечали: "Мы пропустили, что велел нам святейший патриарх, что было написано у тебя о кругах небесных, и о планетах, и о зодиаке, и о затмении солнца, о громе и молнии, о Перуне, о кометах и о прочих звездах, потому что те статьи из книги Астрологии, а книга Астрология взята от волхвов еллинских и от идолослужителей и с правоверием нашим не сходна". Лаврентий: "Волен Бог да государь святейший Филарет; я ему, государю, о том и бить челом приехал, чтоб мое недоумение исправил, а то и сам ведаю, что в моей книге много и не дела написано". Илия и Онисимов: "Да переменили мы твое выражение в молитве Господней: "да освятится имя Твое". Имя Божие не освящается, но освящает". Лаврентий: "По греческому языку так говорится, что "освятится имя Твое". Кто у вас умеет по-гречески?" Илия и Онисимов: "Умеем по-гречески столько, что не дадим ни у какой речи никакого слога ни убавить, ни приложить. Да есть у нашего государя царя переводчики греческого языка, и грамоте умеют, и псалмы в церкви говорят, и они произносят: "да святится", а не "освятится". И вот уже осмое столетие идет, как греческая грамота переложена на русский язык, а никогда не слыхано, чтобы кто говорил: "да освятится..." Лаврентий: "Мне казалось, что все равно: "да освятится" или: "да святится", и я в том виноват". Илия и Онисимов: "Да мы же переменили написанное у тебя: можно крестить во обстоянии и диакону, и клирику, и иноку, и мирянину, если где попа не будет". Лаврентий: "Я написал то не от себя, до меня то написано в правилах Августина епископа да Никифора, патриарха Царяграда". Илия и Онисимов: "Правила Никифора, Цареградского патриарха, мы знаем, а того правила в них нет. Знаем и Августина, но его правил и прочих писаний в греческих переводах нет, потому что его писания искажены от латинских мудрецов на их еретический обычай. И у нас писаний Августина нет, а если бы где и нашлись, мы их не принимаем, потому что учения его латынского обычая. Есть у латынян и другой толковник, Иероним, но и его писаний мы не принимаем потому же... Ты, Лаврентий, прилагаешь новый ввод в Никифоровы правила, и мы думаем, что тот ввод у тебя от латинского обычая; у нас в греческих переводах Никифоровых правил того нет". Лаврентий: "Греческих правил у вас нет; откуда у вас взялись греческие правила?" Илия и Онисимов: "Киприан, митрополит Киевский, когда пришел из Царьграда на Русскую митрополию, привез с собою тогда правильные книги христианского закона с правилами на греческом языке и перевел на славянский язык, и Божиею милостию доныне пребывают без всяких смутов и прикладов новых вводов. Да и многие книги греческого языка старых переводов есть у нас, а иные которые книги печатные греческого ж языка входят к нам и будет сойдутся с старыми переводами, мы их принимаем и любим, а будет что в них приложено новое, мы тех не принимаем, хотя они тиснуты и на греческом языке, потому что греки живут ныне в великих теснотах, в странах неверных и не могут печатать по своему обычаю". Лаврентий: "И мы новых переводов греческого языка книг не принимаем. Я думал, что в Никифоровых правилах то написано, но ныне слышу, что у вас того нет, ино и я того не принимаю, простите меня Бога ради". В заключение этого третьего и последнего собеседования игумен Илия и Онисимов спросили Лаврентия: "Скажи нам, Лаврентий, что еще имеешь ты договорить с нами о сей книге? Есть ли у тебя речь к нам или нет?" Лаврентий отвечал: "Я всегда рад беседовать с вами и избирать лучшее. А книгу государского жалованья я проходил всю, и прилежно потрудился при вас и без вас, и много просвещения обрел душе моей. И дивлюся великой премудрости православного государя святейшего кир Филарета, патриарха Московского и всея Руси: каков разум, каков смысл, какову великую, Богом дарованную премудрость имеет в себе! Как он, государь, столь великую книгу, а в невеликое время учинил! Воистину Бог действует в нем". И, взяв книгу, Лаврентий прикладал ее к персям своим, обнимал руками и любезно целовал ее всюду. Тем и окончились собеседования.
Само собою разумеется, что Филарет "учинил", т. е. исправил, столь великую книгу не сам непосредственно, а чрез подручных ему людей, которые потому не раз проговаривались, беседуя с Лаврентием: "Мы переменили у тебя", хотя прежде и сказали, что сам патриарх ее исправил. Что книга Катехизис Лаврентия Зизания была напечатана в 1627 г., в этом не может быть никакого сомнения: она находилась в числе печатных книг в библиотеке самого патриарха Филарета и в нескольких экземплярах сохранилась доныне; в самом прении о ней довольно ясно говорится, что она была напечатана еще до начала прений, а из уцелевшей от того времени Записной книги Московского Типографского архива (№ 6) видно, что печатание Лаврентиева Катехизиса окончилось около 29 генваря 1627 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96