– Да, бесспорно. Парез наступает не повсеместно. И носит спастический характер.
Господин Кобленц подошел к кровати, споткнулся о край овечьей шкуры и нервным движением ноги задвинул ее под кровать.
5
Как только в темноте резко зазвонил телефон, Михаэль Штурм тут же нащупал трубку, снял ее, выслушал сообщение и сказал:
– Все понял. Выезжаю.
В комнате с зашторенными окнами было темно.
Он включил ночник. Его невеста, Ева, лежала рядом с ним, свернувшись калачиком, как ребенок, разметав по подушке темные локоны, покрасневшие, вспухшие веки выдавали ее недавние слезы. Он с любовью поглядел на нее.
Известие, что из долгожданного вызова в Киль, приближающего день желанной свадьбы, пока ничего не выйдет, сильно огорчило ее. Она вышла из себя и выкрикивала нему в лицо несправедливые упреки. Как обычно, они сильно поссорились и также бурно помирились.
Наверное, ей снился хороший сон, потому что иногда она улыбалась.
Ему было жаль ее будить и возвращать, таким образом, к грубой реальности. Может быть, ему встать потихоньку и дать ей выспаться здесь? Его мать, хотя ничего и не говорила, но наверняка давно догадывалась, что он иногда приводит ее сюда. Он был уверен, что она отнесется к возникшей ситуации с пониманием. А вдруг так будет даже лучше, что женщины неожиданно встретятся ранним утром в его отсутствие! Может, напряжение в их отношениях исчезнет?
Он осторожно перевалился на край кровати.
Ева тут же проснулась или, вернее, почти проснулась.
– Что случилось? – пробормотала она.
Он склонился к ней.
– Ничего, – шепнул он, – спи дальше. Еще очень рано, – выдохнул он ей в ухо и мягко выскользнул из ее объятий.
Она тут же открыла по-детски наивные голубые глаза, удивленно заморгала ресницами и спросила:
– Почему ты встал?
– Мне надо уходить, Ева. – Он быстро поцеловал ее. – Не сердись, меня только что вызвали по телефону.
Она мгновенно села, прямая, как свечка, прикрывая грудь одеялом.
– И ты хочешь оставить меня здесь одну?!
– Мне было жаль будить тебя, любимая.
– Ничего себе, хорош кавалер! И как же, по-твоему, я должна была выйти из квартиры?
– Через дверь. – Оправдываясь и отвечая на ее вопросы, он быстро, заученными движениями одевался.
– И прямо тепленькой попасть в объятия твоей мамочки!
– Ну, не волнуйся так, – сказал он, завязывая галстук, – что бы такого случилось? Моя мать совсем не такая, как ты. Спорю, она не сказала бы ни слова.
– Но подумала бы обо мне черт знает что! – Ева одним прыжком выскочила из постели. – Подожди меня, пожалуйста, я сейчас оденусь!
Он оглядел себя в зеркале при слабом свете ночника и лишний раз убедился, что иметь бородку весьма практично в случаях вроде сегодняшнего, когда тебя выдергивают из постели и бриться абсолютно некогда.
– Я всегда чувствую себя ужасно, – выговаривала ему Ева, – когда приходится ночью красться к тебе на цыпочках! И после этого ты способен поставить меня в такое унизительное положение! Просто невероятно! Выходит, тебе все равно, что твоя мать подумает обо мне?
– Ты ей очень нравишься.
– Ты сам в это не веришь! Для нее было бы настоящим праздником застукать меня здесь с тобой! – Она натягивала через голову яркое платье в горошек.
– Если ты и дальше будешь так орать, – сказал он, – она наверняка придет сюда!
В ответ она поджала губы и бросила на него гневный взгляд.
Он подхватил сумку с инструментами и направился через прихожую к двери. Когда он снимал цепочку, та легонько звякнула.
– Михаэль! – тут же раздался голос матери.
Он умоляюще посмотрел на Еву, бесшумно следовавшую за ним по пятам, и, приблизившись к закрытой двери в спальню, отозвался: – Да, мама!
– Тебя снова вызвали, Михаэль?
– Да, мама.
– Убийство?
– Еще не знаю. Не беспокойся. Спи.
Он поспешил к двери, отпер ее и выпустил Еву. Когда они вместе сбегали по лестнице, Ева неожиданно рассмеялась.
– От твоей матери ничего не ускользнет, а?
– У нее чуткий сон.
– Мне бы следовало знать об этом раньше. Во всяком случае, тебе удалось заманить меня сюда в последний раз.
Он обнял ее за плечи и подтолкнул к выходу на улицу. И удивился, как было светло. Фонарь, под которым он поставил свой «фольксваген», уже не горел.
– Если ты воображаешь, что втянешь меня в очередное препирательство, то твое дело – дрянь, – сказал он добродушно, – отложи это занятие на вторую половину дня.
Его близость, тепло, исходившее от него, настроили ее миролюбивее.
– Так ты думаешь, что мы все-таки сможем поехать на Бальденейзе? – Она потерлась головой о его плечо.
– Я сделаю все возможное, – пообещал он.
Ровно через двадцать минут после звонка из полиции судебно-медицинский эксперт Михаэль Штурм прибыл на Рейналле 127. Свою невесту он высадил по дороге недалеко от родительского дома. Было шесть часов утра, когда он вошел в комнату, где лежала мертвая Ирена Кайзер.
– Ах, это вы, эксперт Штурм, – приветствовал его инспектор полиции, однажды уже работавший вместе с молодым врачом из Института судебной медицины, – возможно, вас напрасно потревожили – господин Кобленц, домашний врач умершей, убежден, что речь идет о самоубийстве.
– Это было бы лучше для всех нас. – Михаэль Штурм открыл свою сумку, вынул оттуда резиновые перчатки и натянул их. – Мне бы не хотелось стереть следы. Вы уже сфотографировали?
– Пару раз.
Штурм, не торопясь, осмотрел залитое кровью белье, ковер, наполовину задвинутую под кровать овечью шкуру на полу. Потом подошел поближе и откинул одеяло, чтобы было удобнее исследовать рану.
Разрез шел прямо по набухшей кровью кашемировой шали – виден был зигзагообразный рваный след.
Михаэль Штурм выпрямился.
– Самоубийцы не тратят сил на сражение с собственной одеждой, – сказал он, – мне очень жаль, господа… однако это, скорее всего, убийство.
Несколько секунд царило напряженное молчание.
Беспечное пение птиц, доносившееся в комнату умершей из еще покрытого утренней росой сада через широко распахнутую на террасу дверь, вдруг показалось неуместно громким.
Заключение врача Института судебной медицины определило дальнейшие действия группы по расследованию дел об убийстве. Их надежда, что фрау Кайзер сама лишила себя жизни и им здесь делать нечего, растаяла как туман. Все поняли, что на уик-энд им придется напряженно работать.
Инспектор полиции Крамер с трудом подавил вздох.
Только старый домашний врач все еще не хотел сдаваться.
– Убийство? – повторил господин Кобленц. – Коллега, как вы можете так уверенно говорить об этом?
– Согласен, в профессиональном отношении я выразился не совсем корректно. – Эксперт Михаэль Штурм выпрямился и, как бы извиняясь, улыбнулся, однако выражение его ясных глаз осталось серьезным, а лицо как будто бы сразу повзрослело от внезапно навалившейся на него ответственности. – Мне следовало бы сказать – насильственная смерть.
Он опять склонился над телом, откинул в сторону пропитанную кровью кашемировую шаль и установил, что на коже отсутствуют те пробные поверхностные порезы, столь характерные, как его учили, для самоубийства.
– Суицид исключается, – заявил он твердым голосом.
Он четко представлял, как было осуществлено преступление – глубокая рана на шее, с перерезанной наружной сонной артерией.
– Пожалуйста, обдумайте хорошенько свои слова! – предостерег его господин Кобленц. – Я врачую семью Кайзеров уже много лет, это высокоуважаемые люди, такой скандал…
– Ну-ну, дорогой доктор, – вмешался инспектор криминальной полиции, – вы так ставите вопрос, как будто убийство может произойти только среди сомнительных личностей!
– Но вы же видите по выражению ее лица… по положению тела, что она даже не пыталась сопротивляться! – отстаивал свою точку зрения врач. – Если это насильственная смерть, то тогда, значит, убийца был ей знаком… – Он огляделся в просторной комнате. – На ограбление не похоже и поэтому…
– Дорогой доктор, – обратился к нему инспектор криминальной полиции, – вы забегаете далеко вперед, предвосхищая расследование. Кто ее убил и почему, это нам еще только предстоит выяснить. В данный момент важно только, что она не сделала этого сама, а это судебно-медицинский эксперт Штурм дал нам недвусмысленно понять. – Он деликатно стал теснить домашнего врача, стараясь выдворить его из комнаты.
Господин Кобленц продолжал настаивать на своем.
– Умоляю, не торопитесь с выводами, здесь не должно быть ошибок, – бормотал он, – не слишком ли молод мой коллега? Не следовало бы в данном случае профессору самому…
– Не беспокойтесь! Эксперт Штурм – добросовестный и старательный человек, он хорошо знает свое дело. Не задерживайтесь, доктор, нам надо работать! До свидания! – Инспектор Крамер энергично захлопнул дверь за доктором Кобленцем и позволил себе наконец-то свободно вздохнуть. – Некоторые люди, похоже, считают, что мы выдумываем преступления, чтобы иметь работу. Как будто нам не может прийти в голову что-нибудь получше.
– Особенно в такой день, – поддакнул ему Михаэль Штурм и с тоской посмотрел поверх неподвижного тела в сад с цветущими розами.
Но отвлекся он всего лишь на мгновение, затем вновь склонился над трупом.
– Вот, смотрите, наверняка это орудие убийства, – сказал Михаэль Штурм и высоко поднял лезвие безопасной бритвы, лежавшее на груди убитой в лужице свернувшейся крови. – Вряд ли удастся найти следы, но, тем не менее, взять его надо.
Один из полицейских протянул раскрытый пластиковый пакет, и Михаэль Штурм бросил туда лезвие.
– Значит, это было лезвие, – задумчиво сказал инспектор криминальной полиции и сдвинул шляпу на затылок, – для этого нужно кое-что еще. Преступник обладал недюжинной силой… так?
– Не обязательно, если лезвие было достаточно острым, а я полагаю, что именно из этого и следует исходить. Оружие настолько маленькое, что можно пронести его абсолютно незаметно. – Михаэль Штурм достал из своей сумки лупу и осмотрел правую руку покойной.
– Никаких порезов, – сказал он. – Жаль, что не могу показать этого тому недоверчивому старому господину.
Крамер кивнул.
– Невозможно сделать такой глубокий разрез острым лезвием, не поранившись самому.
– Во всяком случае, без перчаток. – Штурм снял с руки убитой два длинных белых волоса. – Пожалуйста, еще один пакет.
– Если бы они навели нас хоть на какой-нибудь след, – сказал инспектор скептически. – Это было бы слишком хорошо, чтобы поверить в это.
– Как знать. Они, конечно, могут быть и с этой шкуры. Пришлите мне ее тоже в Институт. – Он указал на шкуру степной овцы, наполовину выглядывавшую из-под кровати, и стал рассматривать в лупу левую руку покойной. – Ничего. – Он поднял глаза на инспектора.
– Можете ли вы нам сказать, когда она была убита?
– Попробую. – Штурм поднял руки убитой – они уже одеревенели, ноги еще сгибались.
– Ну?
– Минуточку. – Михаэль Штурм перевернул тело на бок, задрал ночную рубашку и обследовал спину – кожа приобрела равномерный фиолетовый оттенок.
– Примерно восемь-девять часов назад, – сказал он, – точнее можно будет определить только при вскрытии. Но пока приблизительно так. Распорядитесь найти остатки пищи. Если необходимо, пусть выскребут из мусорного ведра. И еще спросите сиделку, что ела умершая вчера вечером. – Он смутился. – Зачем я вам все это говорю? Вы сами знаете, что надо делать. – Он снял резиновые перчатки.
На бледном, резко очерченном лице инспектора Крамера застыло бесстрастное выражение.
– Никогда не мешает напомнить о самом очевидном. И на старуху бывает проруха, – сказал он. – В нашем деле никогда нельзя думать, что все знаешь лучше всех. Спасибо, господин Штурм!
6
Резкое дребезжание звонка прервало сон Лилиан Хорн. Еще не проснувшись окончательно, она вспомнила, что сегодня суббота и ей некуда торопиться. Она схватила будильничек и нажала на кнопку. Но звонки не прекращались. Лилиан Хорн укрылась с головой пуховым одеялом и постаралась снова заснуть. Но ничего не помогало, – она уже окончательно проснулась.
С проклятиями Лилиан села и попыталась сообразить, кто бы это мог так настойчиво ее добиваться. Возможно, какой-нибудь пьяный или мальчишка, нажимавший внизу у входа в «башню» все кнопки домофона подряд. Такое уже случалось.
Но нет, тут было что-то не так. Звонили не снизу, а непосредственно в квартиру. Значит, кому-то из ее соседок чего-нибудь понадобилось или не терпится порасспросить ее о вчерашних похождениях. Назойливое бабье любопытство.
Лилиан Хорн рывком вскочила с постели. Она привыкла спать голой и испытала секундное искушение пойти и открыть в таком виде дверь, чтобы повергнуть в шок беспардонную соседку. Она усмехнулась при одной только мысли об этом. Но все же передумала и накинула длинный до пола, по горловине и на рукавах богато отделанный рюшами шелковый пеньюар. Лилиан застегнула только три средние пуговицы – ее длинные красивые ноги были видны при ходьбе почти полностью.
Распахнув дверь, она застыла от удивления. Перед ней стояли двое незнакомых мужчин в плащах. Тот, что постарше, с очень бледным, резко очерченным лицом и темными колючими глазами, был в серой фетровой шляпе.
– Я ничего не покупаю, – фыркнула Лилиан Хорн, – что это за назойливость! – Она собралась захлопнуть дверь перед их носом.
Но человек в шляпе уже всунул в щель ногу.
– Не торопитесь так. Мы хотим только поговорить с вами. – Он вытащил из внутреннего кармана пиджака удостоверение. – Инспектор криминальной полиции Крамер… – Жестом он указал на более молодого спутника: – Мой помощник.
– Вы собираете свидетельские показания?
– Совершенно верно. Дайте нам сначала войти – в ваших же собственных интересах.
Лилиан Хорн почувствовала себя беспомощной под холодным взглядом инспектора полиции и постаралась как можно скорее застегнуть нижние пуговицы пеньюара, зная, что тем самым позволяет ему глубоко заглянуть в глубокое декольте.
– Но… Я еще не одета.
– Мы видим.
– Не могли бы вы прийти через полчаса?
– Нет.
Лилиан Хорн поняла, что ей не остается ничего другого, как впустить нежданных посетителей.
– Ну, раз это так важно… – Она отступила в глубь квартиры.
Полицейские не отставали от нее ни на шаг. Они отметили про себя, что большая красивая комната находится в идеальном порядке, если не считать смятой постели.
– Где ваша одежда? – спросил Крамер. Она показала на встроенный стенной шкаф.
– Что было на вас вчера?
– Платье висит на балконе. Проветривается. Помощник уже сходил за ним и теперь внимательно рассматривал перед платья.
– Если вдруг вас интересует и мое белье тоже, – сказала Лилиан, которая постепенно опять обрела хладнокровие, – так я его вчера ночью выстирала. Посмотрите в ванной.
Помощник исчез в ванной комнате и скоро вернулся с маленькими белыми шелковыми трусиками Лилиан и тонкими чулками, перекинутыми через руку – он еще не настолько очерствел, чтобы не испытывать легкого смущения.
– И больше ничего? – спросил инспектор полиции.
– Пояс с резинками. На верхней полке.
– А лифчик? Или как там это у вас называется?
– Не ношу.
– Туфли?
– Стоят в шкафу. – Лилиан Хорн открыла дверцу и вынула золоченые лодочки.
Инспектор Крамер разглядывал их, как пес, нашедший обглоданную кость.
– Но они ведь уже вычищены.
– Я всегда так делаю, когда прихожу домой. Как бы поздно ни было. Имея одну комнату, нужно содержать ее в порядке.
– Весьма похвально, – произнес инспектор полиции без всякого энтузиазма и опустился в элегантное, обитое белой кожей кресло – он не отказался бы иметь такое у себя дома.
– Не стесняйтесь, располагайтесь удобнее, – насмешливо предложила Лилиан, стоя перед ним.
Его несколько сбило с толку, что теперь ему приходилось закидывать голову, чтобы видеть ее лицо.
– Нам повезло, что мы вообще вас застали…
Она не поняла, что он имеет в виду.
– Почему вы так думаете?
– Вы ведь могли и уехать. Например, на Зильт.
– Я никогда не была на Зильте.
– И никогда не ездили со своим шефом?
Полицейский, не обладавший опытом Крамера, пожалуй, и не заметил бы ее мимолетного колебания.
– Нет, – ответила она.
– Сядьте, пожалуйста.
Лилиан опустилась на белый кожаный пуфик. Он долго смотрел на нее, но так и не добился, чтобы она смутилась и опустила глаза. С бесстрастным выражением лица она выдержала его взгляд.
– Странно, что вы даже не спрашиваете, почему мы здесь? – сказал он, наконец.
– А вы бы мне разве сказали? Вы как-то сразу приступили к действию.
– Фрау Кайзер мертва, – с расстановкой произнес инспектор. Крамер, зорко наблюдал за ее реакцией, но она лишь слегка удивилась, вовсе не придя в ужас. – Вы так спокойно это восприняли.
Лилиан Хорн провела пальцами по своим белокурым, еще растрепанным со сна волосам.
– А что же, мне теперь обливаться слезами? Я ее едва знала, и, кроме того, она была смертельно больна, разве не так?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20