Лилиан Хорн смыла чуть теплой водой остатки маски и помассировала кремом сначала лицо, потом все тело.
Она оглядела в зеркале свое обнаженное тело. Длинные ноги, ни фунта жира на бедрах, маленькая крепкая грудь, плоский живот, изящная линия шеи и, наконец, узкое, тонкое лицо с высокими скулами, янтарного цвета глазами и кожа без единой морщинки. Ей можно было дать восемнадцать, если бы не жесткость во взгляде – следствие пережитых разочарований, немыслимая для молоденькой девушки.
Смех делал ее еще моложе. Она улыбнулась своему отражению и размотала тюрбан. Тщательно обследовав корни только что осветленных волос, она не обнаружила следов их естественного темного цвета и, удовлетворенная результатом, расчесала волосы.
Потом надушилась, надела крошечные шелковые трусики, натянула тонкие чулки.
В завершение она тщательно нанесла макияж, превратив свое лицо в настоящее произведение искусства.
Приведя в порядок ванную, она вернулась в комнату, достала из шкафа платье из золотой парчи, без рукавов, нырнула в него и застегнула на спине молнию. Из туфель она выбрала золоченые лодочки, взяла такую же вечернюю сумочку, сняла с плечиков накидку из светлой каракульчи и кинула ее на кресло.
Было двадцать минут девятого.
Лилиан Хорн прошла в кухню и открыла холодильник. Она нашла не начатую еще бутылку водки, достала ее и, прорезав кухонным ножом алюминиевую пробку по кругу, открыла бутылку.
Лилиан ойкнула и быстро отдернула руку – она порезалась, поранив большой и указательный палец правой руки.
Она побежала в ванную, открыла кран с холодной водой и подставила под струю кровоточащие пальцы. Из шкафчика над раковиной достала левой рукой квасцы и прижгла ими ранку.
Через несколько минут кровь остановилась, места порезов стали едва заметными.
Лилиан Хорн восстановила в ванной порядок и вернулась в кухню. Она выбросила алюминиевую пробку в мусоропровод, налила себе немного водки и выпила одним глотком.
Домофон, вделанный во входную дверь, резко и настойчиво просигналил трижды, с равномерными промежутками. Лилиан Хорн взяла сумочку, перчатки и меховую накидку и вышла из квартиры. Заперев дверь, она спустилась на лифте вниз.
В вестибюле ее ждал господин Керст, шеф агентства «Услуги гидов и переводчиков» – неприметный мужчина средних лет с соломенного цвета волосами, в строгом темно-сером костюме и серебристом галстуке.
– Точна, как всегда, – сказал он, – похвально.
Он открыл дверь на улицу, пропуская ее вперед.
В нескольких шагах от подъезда был припаркован «мерседес-300» темно-синего цвета. На улице еще было светло, однако многие окна в доме уже светились.
Керст поддерживал Лилиан Хорн под руку, так как это ему доставляло удовольствие.
– Может, в следующий раз нам лучше встречаться в другом месте, Лилиан? – спросил он.
– Почему же? Мне так удобнее всего.
– За вами наблюдают.
– Кто?
Господин Керст кивнул головой в сторону ее дома.
– Ваши соседки!
– Ах, эти! – Лилиан Хорн засмеялась. – Пусть, раз им это доставляет удовольствие. Мне нечего скрывать.
– Но…
– Половина из них напивается во время уик-энда, только чтобы как-то убить время. Да пусть посудачат всласть. У них на хвосте грязи куда больше.
Керст открыл заднюю дверцу «мерседеса», и Лилиан села в машину.
Впереди, рядом с шофером, сидела Рут Фибиг – молодая девушка с блестящими рыжими коротко подстриженными волосами. Она повернула свое бледное большеглазое лицо к Лилиан и, улыбнувшись, поздоровалась с ней.
– Здорово, что мы опять вместе.
– Привет, Рут!
Керст завел мотор и дал задний ход, выбираясь из ряда припаркованных машин на проезжую часть.
– Ты хоть знаешь, что сегодня будет? – поинтересовалась Лилиан.
– Пока еще нет! – Рут взглянула на господина Керста. – Надеюсь, ничего обременительного. Я уже как выжатый лимон.
– Вам даже не придется переводить, – заверил их Керст, – заказ исходит от некоего господина Шмитта, владельца фабрики игрушек. Может, вы его знаете? Мы не раз для него работали.
– Нет, – сказала Лилиан.
– Очень симпатичный и очень серьезный, ну, сами увидите. У него здесь сейчас один покупатель, приехал издалека, и он хочет ему кое-что предложить.
– Тогда давайте поедем лучше всего в Дюссельдорф, – предложила Лилиан, – потому что здесь…
– Нет, нет, – отмахнулся Керст, – сегодня это не займет много времени. На сверхурочные рассчитывать не приходится. Гость улетает завтра домой.
– Жаль, – сказала Лилиан.
– Неутомимая Лилиан, – усмехнулась Рут, – когда, наконец, тебе все это осточертеет?
– Возможно, когда стану старой и больной! А когда я была такой молодой, как ты, я вообще не знала, что такое усталость!
Дамы были в превосходном настроении, когда Керст подрулил к «Таверне» – итальянскому ресторану, который благодаря хорошей кухне, изысканным напиткам и высоким ценам имел круг постоянных клиентов с большими запросами.
«Таверна» располагалась за городом, чуть выше дамбы, и цветные фонари, освещавшие окруженный каштанами садик, отражались в водах нижнего Рейна, который здесь был уже довольно широким. С определенной долей фантазии можно было почувствовать себя, особенно в такую теплую летнюю ночь, как сегодня, перенесенным на Средиземное море или, по крайней мере, на одно из северо-итальянских озер, – иллюзия, старательно усиливаемая томными звуками игравшего джаз-бэнда.
Керст помог выйти из машины сначала Лилиан, потом Рут и отдал ключи швейцару.
Господа ожидали их в кабинете, обшитом темным деревом, который, несмотря на аксессуары из южных, стран выглядел очень по-немецки. Они немедленно поднялись из-за круглого стола, накрытого белоснежной скатертью, как только Керст вошел в ресторан в сопровождении обеих переводчиц.
Керст представил всех друг другу, и в следующий момент Лилиан Хорн очутилась перед рослым широкоплечим мужчиной с карими глазами, вокруг которых при улыбке собирались лучики-морщинки.
Ее зрачки сузились, словно она, выйдя из темноты, глядела на ярко полыхающий огонь, однако ни один мускул на лице не дрогнул. По ее лицу никто бы не догадался, что она знает этого человека. Она поразительно владела собой.
На его лице, на мгновение отразилось смущение, но он тут же взял себя в руки.
Когда господин Шмитт представил:
– Господин Тоглер… Фройляйн Хорн! – они сдержанно поздоровались друг с другом.
Однако Лилиан Хорн почувствовала, как ослабели вдруг ее ноги, и была рада, что могла, наконец, сесть. Она чувствовала себя несчастной. Не раз рисовала она себе в воображении встречу с Хубертом Тоглером. Но она не могла себе представить, что эта встреча так взволнует ее. Испытываемая боль при виде Хуберта напомнила ей, что эту страницу своей жизни сердцем она еще не пережила.
Хуберт Тоглер болтал с Рут. Он не должен был заметить ее смятение. Лилиан демонстративно повернулась к Шмитту и попыталась завязать разговор, но была настольно выбита из колеи, что смысл его слов ускользал от нее, и она с трудом поддерживала разговор.
Только торопливо выпив в два-три глотка аперитив, она почувствовала себя несколько лучше.
– Повторить? – спросил Шмитт с улыбкой.
Лилиан не заметила предостерегающего взгляда Керста.
– Да, с удовольствием.
Второй аперитив она выпила мгновенно. И тут же почувствовала, как уголки губ скривились в улыбке, а лица вокруг расплылись, словно в тумане.
«Я пьяна!» – подумала она с ужасом. Лилиан поднялась, прилагая усилия, чтобы не покачнуться, и сказала, стараясь справиться с непослушным языком:
– Извините меня, пожалуйста…
– Лилиан, вам нехорошо? – спросил Керст.
Она ответила вымученной улыбкой.
– Нет, нет, я сейчас вернусь… – Рут хотела встать, но она отмахнулась. – Пожалуйста, не надо!
Покинув кабинет на несгибающихся ногах, она намеревалась выйти в сад, но неожиданно для себя оказалась на улице.
Она заставила себя глубоко дышать, но это только усилило тошноту и головокружение. Больше всего ей хотелось броситься ничком на поросший травой откос вдоль шоссе, обхватить голову руками и завыть.
Но, подчиняясь внутренней дисциплине, она, пошатываясь, шла вперед, механически переставляя ноги.
Когда Лилиан вернулась, оставленная ею компания уже принялась за закуски. Она протрезвела и выглядела бодрой и уверенной в себе, и ни одна черточка ее лица не выдавала, что творилось у нее на душе.
Никто не проронил ни слова по поводу ее отсутствия.
– Я заказала для тебя тоже, – сказала Рут Фибиг, – надеюсь, ты будешь довольна.
– Ну, конечно, спасибо тебе. Ты ведь знаешь мой вкус.
Лилиан ела с аппетитом, пила же только сухое белое вино, заказанное Шмиттом. В этот вечер она была душой компании, искусно поддерживая забавными историями всеобщее веселье.
Когда после десерта все было убрано со стола, хозяин застолья спросил дам, не желают ли они кофе. Рут согласилась выпить чашечку, а Лилиан сказала:
– Нет, спасибо. Если позволительно высказать просьбу, то я хочу танцевать!
И при этом посмотрела прямо в глаза Хуберту Тоглеру.
Тот поднялся, и они стали пробираться между столиками на террасу.
Джаз-бэнд играл «Лунную реку». Лилиан – легкую как перышко – Тоглер почти не чувствовал в объятиях. Он танцевал очень скованно, напряженно. Она улыбнулась, взглянув на него.
– Ты что, боишься меня?
– Ты – опасная женщина.
– Если бы это было так, ты бы не улизнул от меня тогда.
– Я знал, что ты упрекнешь меня этим.
– А что же ты думал, что я когда-нибудь это забуду?
– Лилиан! – Он произнес это слишком громко, и ему пришлось сделать усилие, чтобы говорить тише. – Я тебя любил… честно…
Она насмешливо вскинула брови.
– И какие же результаты?
– Я не мог жениться на тебе, Лилиан, я боролся с собой, но, клянусь Богом, не мог этого сделать! Я жил в маленьком городке, можно сказать, почти в деревне, где так сильны католические традиции… Как ты думаешь, что было бы, если бы я привез туда женщину, по чьей вине уже состоялся развод?
– Не знаю. Небезынтересно было бы узнать. – Она коснулась пальцами его губ, когда он собрался возразить ей. – Тс-с-с, не надо оправдываться. Все давным-давно быльем поросло. Я не собираюсь тебя упрекать, хочу только лишь окончательно прояснить наши отношения. Так, значит, ты больше не живешь в той католической деревушке?
– Нет. Я переехал в Мюнхен. Занимаюсь оптовыми поставками для супермаркетов. За это время женился. Моя жена ждет ребенка.
– Тогда мне остается только поздравить тебя! – Она подняла к нему свое улыбающееся лицо, а сердце ее мучительно сжалось.
4
Двадцать минут одиннадцатого сестра Элиза возвратилась на виллу Кайзеров. Она тут же прошла к себе в комнату – бывшую маленькую гостиную, примыкавшую непосредственно к превращенной в больничную палату столовой.
Она тихонько приоткрыла дверь, заглянула в щелочку и удивилась, что внутри темно – погашен всегда включенный ночник. Но больная, обычно просыпавшаяся при малейшем шорохе, не окликнула ее, и Элиза предположила, что та наконец-то крепко уснула.
Сестра Элиза бесшумно разделась в темноте, проскользнула в туалет для гостей, умылась и приготовилась ко сну, поворочалась на своей кушетке и вскоре заснула.
Она пробудилась от ощущения, что что-то не так, как обычно. Вслушалась в темноту. Ни звука. Сквозь щелки в задернутых шторах пробивался слабый предутренний свет.
И тут сестра Элиза поняла, что казалось ей необычным: прошла ночь, а фрау Кайзер ни разу не побеспокоила ее. Она бросила взгляд на светящийся циферблат будильника, всегда стоявшего на одном месте – было без двух минут пять. Она вскочила, сунула ноги в шлепанцы, накинула халатик и поспешила к двери, соединявшей обе комнаты и всегда неплотно затворенной. Она толкнула дверь.
Первые лучи солнца осветили большую комнату – дверь на террасу была открыта. Ирена Кайзер лежала в неестественной позе. Правая рука свисала с кровати, пальцы касались шкуры степной овцы, лежавшей на полу.
Сестра Элиза испугалась.
– Фрау Кайзер, – крикнула она, – что случилось? – Ее голос прозвучал очень громко, разносясь по тихой пустой вилле.
Она подбежала ближе и только тогда увидела, что ночная рубашка, ковер, одеяло – все было пропитано темно-коричневой, уже запекшейся кровью.
Превозмогая страх и отвращение, сестра Элиза склонилась над кроватью. Горло Ирены Кайзер было чудовищным образом перерезано. Голова запрокинута назад, открытые глаза застыли, невидящим взглядом уставясь в потолок.
Она услышала душераздирающий вопль, и ей показалось, что он исходит из страшной зияющей раны на шее Ирены Кайзер – словно это был ее второй рот.
Прошло несколько секунд, прежде чем она осознала, что кричит она сама и что все никак не может остановиться.
Она в панике бросилась сначала в прихожую, потом в кабинет хозяина, где на письменном столе стоял телефон. У нее даже не возникло мысли воспользоваться аппаратом на тумбочке возле кровати погибшей – она больше не хотела туда возвращаться.
Не задумываясь, она набрала номер полиции:
– Убийство… фрау Кайзер… перерезано горло… все кругом в крови, – говорила она, заикаясь, – да, да, я звоню из этого дома… Рейналле 127… быстрее, пожалуйста, приезжайте быстрее!
Она положила трубку и села в кресло, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями.
Сдерживая непрекращающуюся дрожь, она позвонила домашнему врачу Кайзеров – господину Кобленцу.
– Пожалуйста, приходите немедленно… Фрау Кайзер мертва. Я уже вызвала полицию.
– Вот этого не надо было делать, – сказал врач хриплым со сна голосом.
– Но… кругом кровь… она… ее убили!
– Не вам судить, сестра. Не впадайте в истерику. Успокойтесь и ни к чему не прикасайтесь. Я сейчас буду.
Но врача Кобленца опередила группа по расследованию дел об убийстве. На место преступления прибыл целый отряд полицейских.
Сестра Элиза услышала визг тормозов, хлопанье дверцами автомашин на улице, голоса и распахнула входную дверь, не дожидаясь звонка.
Высокий тощий юноша с фотокамерой на груди ворвался первым и закричал:
– Где это? Где?
Сестра Элиза молча указала на открытую дверь в глубине прихожей.
Молодой человек кинулся туда.
Приземистый мужчина, неряшливо одетый, со сбившимся набок галстуком, со щетиной на подбородке и в лоснящейся шляпе подошел к сестре Элизе.
– Я – инспектор криминальной полиции Крамер. Это вы звонили в полицию?
Сестра Элиза только кивнула, голос не слушался ее.
– Ну, сначала успокойтесь, – сказал инспектор, – мы осмотрим место преступления. Туда? Спасибо. Вам необязательно присутствовать при этом. Может, вы пока оденетесь? И сварите, пожалуйста, побольше кофе – нам всем это не помешает.
Он прошел со своими людьми дальше, а сестра Элиза так и осталась стоять, не в силах последовать доброму совету инспектора.
Вдруг она услышала, как он ругается в комнате, где произошло убийство:
– Вы! Опять вы! Кто вас сюда пустил? А-а, ясно, подслушиваете телефонные звонки в полицию… Ну, а теперь немедленно убирайтесь, или я конфискую вашу проклятую камеру!
Тощий молодой человек вышел из комнаты. Вид у него был ничуть не огорченный, наоборот, он самодовольно ухмылялся.
– Вечно эти репортеры! – неслась ему вслед ругань инспектора Крамера.
Газетчик разминулся в дверях с господином Кобленцем.
Врач бросил на медсестру укоризненный взгляд.
– Нечего сказать, заварили кашу!
И он степенно прошагал через прихожую. Полицейские, чтобы не уничтожить следов, держались на приличном расстоянии от кровати.
– Доброе утро! – господин Кобленц приподнял шляпу, собираясь бросить ее на одно из кресел.
Инспектор полиции Крамер остановил его жестом.
– Лучше не надо, вы ведь знаете, что пока не поработали эксперты, надо сохранить место преступления в первоначальном виде.
Врачу пришлось вновь надеть шляпу.
– Ах, да, верно, – сказал он рассеянно, – господа, я сожалею, что вас потревожили. Вряд ли речь идет здесь о преступлении.
– Вашими бы устами, господин доктор, – сказал один из экспертов, – вы даже не представляете, как мы обожаем такую работенку. Особенно в уик-энд.
– Фрау Кайзер ведь моя… или, вернее сказать… была моей пациенткой. Очень тяжелый случай. Она часто говорила о своем желании покончить с собой, – рассказывал врач.
– Нам постоянно приходилось держать таблетки в таком месте, чтобы она не могла их достать. Я совершенно уверен, что она… – Он откашлялся. – Что на сей раз, она осуществила свое намерение. Я очень сожалею, что не смог воспрепятствовать этому.
– Каким заболеванием она страдала? – спросил инспектор Крамер.
– Рассеянный склероз.
Члены группы по расследованию дел об убийстве отнеслись к словам врача с пониманием.
– Мучительная болезнь, – добавил господин Кобленц совершенно без надобности, – и неизлечимая.
– Она ведь сопровождается парезами, – задумчиво произнес инспектор, – и вы думаете, что у нее хватило бы сил перерезать самой себе горло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Она оглядела в зеркале свое обнаженное тело. Длинные ноги, ни фунта жира на бедрах, маленькая крепкая грудь, плоский живот, изящная линия шеи и, наконец, узкое, тонкое лицо с высокими скулами, янтарного цвета глазами и кожа без единой морщинки. Ей можно было дать восемнадцать, если бы не жесткость во взгляде – следствие пережитых разочарований, немыслимая для молоденькой девушки.
Смех делал ее еще моложе. Она улыбнулась своему отражению и размотала тюрбан. Тщательно обследовав корни только что осветленных волос, она не обнаружила следов их естественного темного цвета и, удовлетворенная результатом, расчесала волосы.
Потом надушилась, надела крошечные шелковые трусики, натянула тонкие чулки.
В завершение она тщательно нанесла макияж, превратив свое лицо в настоящее произведение искусства.
Приведя в порядок ванную, она вернулась в комнату, достала из шкафа платье из золотой парчи, без рукавов, нырнула в него и застегнула на спине молнию. Из туфель она выбрала золоченые лодочки, взяла такую же вечернюю сумочку, сняла с плечиков накидку из светлой каракульчи и кинула ее на кресло.
Было двадцать минут девятого.
Лилиан Хорн прошла в кухню и открыла холодильник. Она нашла не начатую еще бутылку водки, достала ее и, прорезав кухонным ножом алюминиевую пробку по кругу, открыла бутылку.
Лилиан ойкнула и быстро отдернула руку – она порезалась, поранив большой и указательный палец правой руки.
Она побежала в ванную, открыла кран с холодной водой и подставила под струю кровоточащие пальцы. Из шкафчика над раковиной достала левой рукой квасцы и прижгла ими ранку.
Через несколько минут кровь остановилась, места порезов стали едва заметными.
Лилиан Хорн восстановила в ванной порядок и вернулась в кухню. Она выбросила алюминиевую пробку в мусоропровод, налила себе немного водки и выпила одним глотком.
Домофон, вделанный во входную дверь, резко и настойчиво просигналил трижды, с равномерными промежутками. Лилиан Хорн взяла сумочку, перчатки и меховую накидку и вышла из квартиры. Заперев дверь, она спустилась на лифте вниз.
В вестибюле ее ждал господин Керст, шеф агентства «Услуги гидов и переводчиков» – неприметный мужчина средних лет с соломенного цвета волосами, в строгом темно-сером костюме и серебристом галстуке.
– Точна, как всегда, – сказал он, – похвально.
Он открыл дверь на улицу, пропуская ее вперед.
В нескольких шагах от подъезда был припаркован «мерседес-300» темно-синего цвета. На улице еще было светло, однако многие окна в доме уже светились.
Керст поддерживал Лилиан Хорн под руку, так как это ему доставляло удовольствие.
– Может, в следующий раз нам лучше встречаться в другом месте, Лилиан? – спросил он.
– Почему же? Мне так удобнее всего.
– За вами наблюдают.
– Кто?
Господин Керст кивнул головой в сторону ее дома.
– Ваши соседки!
– Ах, эти! – Лилиан Хорн засмеялась. – Пусть, раз им это доставляет удовольствие. Мне нечего скрывать.
– Но…
– Половина из них напивается во время уик-энда, только чтобы как-то убить время. Да пусть посудачат всласть. У них на хвосте грязи куда больше.
Керст открыл заднюю дверцу «мерседеса», и Лилиан села в машину.
Впереди, рядом с шофером, сидела Рут Фибиг – молодая девушка с блестящими рыжими коротко подстриженными волосами. Она повернула свое бледное большеглазое лицо к Лилиан и, улыбнувшись, поздоровалась с ней.
– Здорово, что мы опять вместе.
– Привет, Рут!
Керст завел мотор и дал задний ход, выбираясь из ряда припаркованных машин на проезжую часть.
– Ты хоть знаешь, что сегодня будет? – поинтересовалась Лилиан.
– Пока еще нет! – Рут взглянула на господина Керста. – Надеюсь, ничего обременительного. Я уже как выжатый лимон.
– Вам даже не придется переводить, – заверил их Керст, – заказ исходит от некоего господина Шмитта, владельца фабрики игрушек. Может, вы его знаете? Мы не раз для него работали.
– Нет, – сказала Лилиан.
– Очень симпатичный и очень серьезный, ну, сами увидите. У него здесь сейчас один покупатель, приехал издалека, и он хочет ему кое-что предложить.
– Тогда давайте поедем лучше всего в Дюссельдорф, – предложила Лилиан, – потому что здесь…
– Нет, нет, – отмахнулся Керст, – сегодня это не займет много времени. На сверхурочные рассчитывать не приходится. Гость улетает завтра домой.
– Жаль, – сказала Лилиан.
– Неутомимая Лилиан, – усмехнулась Рут, – когда, наконец, тебе все это осточертеет?
– Возможно, когда стану старой и больной! А когда я была такой молодой, как ты, я вообще не знала, что такое усталость!
Дамы были в превосходном настроении, когда Керст подрулил к «Таверне» – итальянскому ресторану, который благодаря хорошей кухне, изысканным напиткам и высоким ценам имел круг постоянных клиентов с большими запросами.
«Таверна» располагалась за городом, чуть выше дамбы, и цветные фонари, освещавшие окруженный каштанами садик, отражались в водах нижнего Рейна, который здесь был уже довольно широким. С определенной долей фантазии можно было почувствовать себя, особенно в такую теплую летнюю ночь, как сегодня, перенесенным на Средиземное море или, по крайней мере, на одно из северо-итальянских озер, – иллюзия, старательно усиливаемая томными звуками игравшего джаз-бэнда.
Керст помог выйти из машины сначала Лилиан, потом Рут и отдал ключи швейцару.
Господа ожидали их в кабинете, обшитом темным деревом, который, несмотря на аксессуары из южных, стран выглядел очень по-немецки. Они немедленно поднялись из-за круглого стола, накрытого белоснежной скатертью, как только Керст вошел в ресторан в сопровождении обеих переводчиц.
Керст представил всех друг другу, и в следующий момент Лилиан Хорн очутилась перед рослым широкоплечим мужчиной с карими глазами, вокруг которых при улыбке собирались лучики-морщинки.
Ее зрачки сузились, словно она, выйдя из темноты, глядела на ярко полыхающий огонь, однако ни один мускул на лице не дрогнул. По ее лицу никто бы не догадался, что она знает этого человека. Она поразительно владела собой.
На его лице, на мгновение отразилось смущение, но он тут же взял себя в руки.
Когда господин Шмитт представил:
– Господин Тоглер… Фройляйн Хорн! – они сдержанно поздоровались друг с другом.
Однако Лилиан Хорн почувствовала, как ослабели вдруг ее ноги, и была рада, что могла, наконец, сесть. Она чувствовала себя несчастной. Не раз рисовала она себе в воображении встречу с Хубертом Тоглером. Но она не могла себе представить, что эта встреча так взволнует ее. Испытываемая боль при виде Хуберта напомнила ей, что эту страницу своей жизни сердцем она еще не пережила.
Хуберт Тоглер болтал с Рут. Он не должен был заметить ее смятение. Лилиан демонстративно повернулась к Шмитту и попыталась завязать разговор, но была настольно выбита из колеи, что смысл его слов ускользал от нее, и она с трудом поддерживала разговор.
Только торопливо выпив в два-три глотка аперитив, она почувствовала себя несколько лучше.
– Повторить? – спросил Шмитт с улыбкой.
Лилиан не заметила предостерегающего взгляда Керста.
– Да, с удовольствием.
Второй аперитив она выпила мгновенно. И тут же почувствовала, как уголки губ скривились в улыбке, а лица вокруг расплылись, словно в тумане.
«Я пьяна!» – подумала она с ужасом. Лилиан поднялась, прилагая усилия, чтобы не покачнуться, и сказала, стараясь справиться с непослушным языком:
– Извините меня, пожалуйста…
– Лилиан, вам нехорошо? – спросил Керст.
Она ответила вымученной улыбкой.
– Нет, нет, я сейчас вернусь… – Рут хотела встать, но она отмахнулась. – Пожалуйста, не надо!
Покинув кабинет на несгибающихся ногах, она намеревалась выйти в сад, но неожиданно для себя оказалась на улице.
Она заставила себя глубоко дышать, но это только усилило тошноту и головокружение. Больше всего ей хотелось броситься ничком на поросший травой откос вдоль шоссе, обхватить голову руками и завыть.
Но, подчиняясь внутренней дисциплине, она, пошатываясь, шла вперед, механически переставляя ноги.
Когда Лилиан вернулась, оставленная ею компания уже принялась за закуски. Она протрезвела и выглядела бодрой и уверенной в себе, и ни одна черточка ее лица не выдавала, что творилось у нее на душе.
Никто не проронил ни слова по поводу ее отсутствия.
– Я заказала для тебя тоже, – сказала Рут Фибиг, – надеюсь, ты будешь довольна.
– Ну, конечно, спасибо тебе. Ты ведь знаешь мой вкус.
Лилиан ела с аппетитом, пила же только сухое белое вино, заказанное Шмиттом. В этот вечер она была душой компании, искусно поддерживая забавными историями всеобщее веселье.
Когда после десерта все было убрано со стола, хозяин застолья спросил дам, не желают ли они кофе. Рут согласилась выпить чашечку, а Лилиан сказала:
– Нет, спасибо. Если позволительно высказать просьбу, то я хочу танцевать!
И при этом посмотрела прямо в глаза Хуберту Тоглеру.
Тот поднялся, и они стали пробираться между столиками на террасу.
Джаз-бэнд играл «Лунную реку». Лилиан – легкую как перышко – Тоглер почти не чувствовал в объятиях. Он танцевал очень скованно, напряженно. Она улыбнулась, взглянув на него.
– Ты что, боишься меня?
– Ты – опасная женщина.
– Если бы это было так, ты бы не улизнул от меня тогда.
– Я знал, что ты упрекнешь меня этим.
– А что же ты думал, что я когда-нибудь это забуду?
– Лилиан! – Он произнес это слишком громко, и ему пришлось сделать усилие, чтобы говорить тише. – Я тебя любил… честно…
Она насмешливо вскинула брови.
– И какие же результаты?
– Я не мог жениться на тебе, Лилиан, я боролся с собой, но, клянусь Богом, не мог этого сделать! Я жил в маленьком городке, можно сказать, почти в деревне, где так сильны католические традиции… Как ты думаешь, что было бы, если бы я привез туда женщину, по чьей вине уже состоялся развод?
– Не знаю. Небезынтересно было бы узнать. – Она коснулась пальцами его губ, когда он собрался возразить ей. – Тс-с-с, не надо оправдываться. Все давным-давно быльем поросло. Я не собираюсь тебя упрекать, хочу только лишь окончательно прояснить наши отношения. Так, значит, ты больше не живешь в той католической деревушке?
– Нет. Я переехал в Мюнхен. Занимаюсь оптовыми поставками для супермаркетов. За это время женился. Моя жена ждет ребенка.
– Тогда мне остается только поздравить тебя! – Она подняла к нему свое улыбающееся лицо, а сердце ее мучительно сжалось.
4
Двадцать минут одиннадцатого сестра Элиза возвратилась на виллу Кайзеров. Она тут же прошла к себе в комнату – бывшую маленькую гостиную, примыкавшую непосредственно к превращенной в больничную палату столовой.
Она тихонько приоткрыла дверь, заглянула в щелочку и удивилась, что внутри темно – погашен всегда включенный ночник. Но больная, обычно просыпавшаяся при малейшем шорохе, не окликнула ее, и Элиза предположила, что та наконец-то крепко уснула.
Сестра Элиза бесшумно разделась в темноте, проскользнула в туалет для гостей, умылась и приготовилась ко сну, поворочалась на своей кушетке и вскоре заснула.
Она пробудилась от ощущения, что что-то не так, как обычно. Вслушалась в темноту. Ни звука. Сквозь щелки в задернутых шторах пробивался слабый предутренний свет.
И тут сестра Элиза поняла, что казалось ей необычным: прошла ночь, а фрау Кайзер ни разу не побеспокоила ее. Она бросила взгляд на светящийся циферблат будильника, всегда стоявшего на одном месте – было без двух минут пять. Она вскочила, сунула ноги в шлепанцы, накинула халатик и поспешила к двери, соединявшей обе комнаты и всегда неплотно затворенной. Она толкнула дверь.
Первые лучи солнца осветили большую комнату – дверь на террасу была открыта. Ирена Кайзер лежала в неестественной позе. Правая рука свисала с кровати, пальцы касались шкуры степной овцы, лежавшей на полу.
Сестра Элиза испугалась.
– Фрау Кайзер, – крикнула она, – что случилось? – Ее голос прозвучал очень громко, разносясь по тихой пустой вилле.
Она подбежала ближе и только тогда увидела, что ночная рубашка, ковер, одеяло – все было пропитано темно-коричневой, уже запекшейся кровью.
Превозмогая страх и отвращение, сестра Элиза склонилась над кроватью. Горло Ирены Кайзер было чудовищным образом перерезано. Голова запрокинута назад, открытые глаза застыли, невидящим взглядом уставясь в потолок.
Она услышала душераздирающий вопль, и ей показалось, что он исходит из страшной зияющей раны на шее Ирены Кайзер – словно это был ее второй рот.
Прошло несколько секунд, прежде чем она осознала, что кричит она сама и что все никак не может остановиться.
Она в панике бросилась сначала в прихожую, потом в кабинет хозяина, где на письменном столе стоял телефон. У нее даже не возникло мысли воспользоваться аппаратом на тумбочке возле кровати погибшей – она больше не хотела туда возвращаться.
Не задумываясь, она набрала номер полиции:
– Убийство… фрау Кайзер… перерезано горло… все кругом в крови, – говорила она, заикаясь, – да, да, я звоню из этого дома… Рейналле 127… быстрее, пожалуйста, приезжайте быстрее!
Она положила трубку и села в кресло, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями.
Сдерживая непрекращающуюся дрожь, она позвонила домашнему врачу Кайзеров – господину Кобленцу.
– Пожалуйста, приходите немедленно… Фрау Кайзер мертва. Я уже вызвала полицию.
– Вот этого не надо было делать, – сказал врач хриплым со сна голосом.
– Но… кругом кровь… она… ее убили!
– Не вам судить, сестра. Не впадайте в истерику. Успокойтесь и ни к чему не прикасайтесь. Я сейчас буду.
Но врача Кобленца опередила группа по расследованию дел об убийстве. На место преступления прибыл целый отряд полицейских.
Сестра Элиза услышала визг тормозов, хлопанье дверцами автомашин на улице, голоса и распахнула входную дверь, не дожидаясь звонка.
Высокий тощий юноша с фотокамерой на груди ворвался первым и закричал:
– Где это? Где?
Сестра Элиза молча указала на открытую дверь в глубине прихожей.
Молодой человек кинулся туда.
Приземистый мужчина, неряшливо одетый, со сбившимся набок галстуком, со щетиной на подбородке и в лоснящейся шляпе подошел к сестре Элизе.
– Я – инспектор криминальной полиции Крамер. Это вы звонили в полицию?
Сестра Элиза только кивнула, голос не слушался ее.
– Ну, сначала успокойтесь, – сказал инспектор, – мы осмотрим место преступления. Туда? Спасибо. Вам необязательно присутствовать при этом. Может, вы пока оденетесь? И сварите, пожалуйста, побольше кофе – нам всем это не помешает.
Он прошел со своими людьми дальше, а сестра Элиза так и осталась стоять, не в силах последовать доброму совету инспектора.
Вдруг она услышала, как он ругается в комнате, где произошло убийство:
– Вы! Опять вы! Кто вас сюда пустил? А-а, ясно, подслушиваете телефонные звонки в полицию… Ну, а теперь немедленно убирайтесь, или я конфискую вашу проклятую камеру!
Тощий молодой человек вышел из комнаты. Вид у него был ничуть не огорченный, наоборот, он самодовольно ухмылялся.
– Вечно эти репортеры! – неслась ему вслед ругань инспектора Крамера.
Газетчик разминулся в дверях с господином Кобленцем.
Врач бросил на медсестру укоризненный взгляд.
– Нечего сказать, заварили кашу!
И он степенно прошагал через прихожую. Полицейские, чтобы не уничтожить следов, держались на приличном расстоянии от кровати.
– Доброе утро! – господин Кобленц приподнял шляпу, собираясь бросить ее на одно из кресел.
Инспектор полиции Крамер остановил его жестом.
– Лучше не надо, вы ведь знаете, что пока не поработали эксперты, надо сохранить место преступления в первоначальном виде.
Врачу пришлось вновь надеть шляпу.
– Ах, да, верно, – сказал он рассеянно, – господа, я сожалею, что вас потревожили. Вряд ли речь идет здесь о преступлении.
– Вашими бы устами, господин доктор, – сказал один из экспертов, – вы даже не представляете, как мы обожаем такую работенку. Особенно в уик-энд.
– Фрау Кайзер ведь моя… или, вернее сказать… была моей пациенткой. Очень тяжелый случай. Она часто говорила о своем желании покончить с собой, – рассказывал врач.
– Нам постоянно приходилось держать таблетки в таком месте, чтобы она не могла их достать. Я совершенно уверен, что она… – Он откашлялся. – Что на сей раз, она осуществила свое намерение. Я очень сожалею, что не смог воспрепятствовать этому.
– Каким заболеванием она страдала? – спросил инспектор Крамер.
– Рассеянный склероз.
Члены группы по расследованию дел об убийстве отнеслись к словам врача с пониманием.
– Мучительная болезнь, – добавил господин Кобленц совершенно без надобности, – и неизлечимая.
– Она ведь сопровождается парезами, – задумчиво произнес инспектор, – и вы думаете, что у нее хватило бы сил перерезать самой себе горло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20