Красивые темные глаза Виктора следили за изменившимся выражением лица Риппл. Его лицо выразило одобрение.
– Ты хочешь сказать, что это слишком скоро после смерти моего бедного дяди? – Он указал рукой на свою траурную повязку, казавшуюся сейчас лишней.
– Я знаю, дорогая, – сказал он. – Я знаю. И не хочу, чтобы казалось, что я недостаточно чту его память. Такое отношение было бы совершенно не свойственно мне. Но ты знаешь, любимая, теперь не соблюдают траур в течение многих месяцев, как в молодые годы моей матери. Я говорил с ней об этом. Она сказала, что мы можем отлично справить скромную свадьбу, не устраивать такого пышного торжества, как принято в Лондоне. Только моя мать и твоя семья. Я думаю, что моей девочке это тоже понравится больше – простая скромная свадьба? В конце концов, многие так женятся. Они избегают шума и никому ничего не говорят. Мы можем поступить так же.
Риппл, придя в себя наконец от охватившего ее страха и смущения, могла только вымолвить: – Я не могу.
– Отлично можешь, дорогая. Не говори таких слов «не могу», – возразил Виктор с нежной, довольной улыбкой глядя на нее. Ей казалось, что внезапно, вдруг маска спала с него и вместе с ней ушло все, чего она боялась и что хотела бы устранить. Его плохой характер, придирчивость, склонность к ссорам, упрямство, открытое или скрытое порицание, отсутствие понимания – все это исчезло. На нее улыбаясь смотрел тот самый Виктор, которого она впервые увидела (казалось, это было много лет назад) через отверстие в занавесе «Колизеума». Она видела Виктора, каким он был в тот чарующий вечер во Дворце танцев, когда обвил рукой ее талию и ласково сказал:
– Покажем им, как следует танцевать? – Чувства, которые она испытывала к тому Виктору, казалось, снова вернулись.
Он сказал: – Почему мы не можем пожениться теперь же? Особое разрешение? Его можно получить в два дня, даже скорее. Нет? Я знаю, о чем ты думаешь.
– Нет, не знаешь.
– О нет, знаю. О чем может думать женщина? О приданом. Мы закажем его вместе в Париже, дорогая.
– Виктор, я совершенно не думала о приданом. Я только думала о том, что не могу венчаться в середине сезона – балетного сезона.
– Это еще лучше, еще лучше! Нет никакой необходимости венчаться в середине сезона; обвенчаемся до его начала.
Риппл широко раскрыла глаза. Затем она засмеялась:
– О, Виктор, ты шутишь.
– Шучу? Такими вещами я не шучу. По-моему, это были бы шутки очень дурного тона. Нет, я именно так и думаю, Риппл; думаю, моя дорогая, мы поженимся до начала этого проклятого сезона.
– Но, дорогой мой Виктор, ты не понимаешь. Мадам начинает сезон в субботу.
– Да? Но моей девочке нет никакого смысла там оставаться.
– Есть смысл, ты не понимаешь? Я занята во всех балетах, кроме «Духа огня», где замещала Мадам. Я танцую вместе с Кини и Дороти в «Греческой вазе». А в «Русалочке» танцую сестру русалки.
– Посмотрим, посмотрим. – Голос его звучал глубоко и ласково. – Эта тяжелая работа тебе не нужна. Оставь ее. Вместо нее повенчаемся теперь, Позволь мне сделать все для тебя! Я дам тебе все, чего может желать женщина, – клянусь, я сделаю это! Я сделаю тебя счастливой. Ты думаешь, женщины не были счастливее в те времена, когда предоставляли мужьям прокладывать себе дорогу вместо того, чтобы заниматься всем этим вздором – профессией и карьерой, зарабатывать деньги и тому подобное? Конечно, они были счастливее. Посмотри на мою мать!
– Да, конечно, миссис Барр очень счастлива, но она никогда не хотела ничем заниматься, кроме…
– Посмотри на свою мать!
– Моя тоже, – нерешительно сказала Риппл. Ей показалось, что она видит, как ее мать по-девичьи порывисто подняла голову над корзинкой с рукоделием. Ей почудилось, что она слышит страстный крик матери: – Ты думаешь, что, по-моему, ты не должна воспользоваться счастливым случаем? – Разве не может быть, что в душе матери Риппл жили мечты, ничего общего не имевшие с домом, мальчиками и всем остальным?
Но капитан Барр, видимо, не сомневался в своей правоте. Очевидно, он полагал, что все матери одинаковы.
– Да, посмотри на мою мать и на свою. Ты думаешь, они получили бы столько от жизни, если бы стали заботиться о своей карьере? Они лучше знали, в чем состоит счастье женщины. А ты этого не знаешь, Риппл.
Риппл открыла рот, чтобы ему возразить. Виктор закрыл его властным поцелуем. Он крепко обнял девушку и снова стал тем Виктором, каким был в первые недели знакомства, во время ее турне, когда он окружил Риппл неведомой ей прежде атмосферой влюбленности.
«О, – смущенно думала Риппл. – Не ошибалась ли я все это время? Может быть, я несправедливо считала его «торжествующим самцом»? Не должна ли я быть благодарна, как говорит тетушка Бэтлшип, что есть человек, который так трогательно обо мне заботится?»
А в это время глубокий голос Виктора продолжал ласково нашептывать ей на ухо. Она едва понимала, что он говорил то же самое, что так часто повторял раньше: «о великолепных летних днях, когда ничего не надо делать, а только наслаждаться ими», о зимних вечерах, когда огонь ярко пылает в камине, а Риппл сидит в глубоком кресле, и ей не нужно никуда уходить после обеда; она мирно сидит со своим мужем, «который обожает ее и готов ради нее в огонь и в воду». Риппл забыла сделать про себя обычное критическое замечание, что ей ни к чему, чтобы кто-то бросался ради нее в огонь, а из воды она выберется сама, так как хорошо плавает.
– Уютный дом, семейная жизнь, – нашептывал Виктор. – Это лучше, чем вечная погоня за успехом! Лучше, чем эта разношерстная толпа, которая к нему стремится!
Риппл мягко вставила: – Дело не только в успехе…
– И не в деньгах. Теперь дело не может быть и в деньгах! – ликующе воскликнул он. – Они у меня будут. У меня их будет достаточно.
– Дело не в деньгах и не в успехе, – неуверенно настаивала она. – Есть нечто большее, чем то и другое…
– Но, дорогая! Если я дам тебе взамен то, что в тысячу раз лучше.
– Я не знаю. О, Виктор, я не знаю, не знаю, что сказать…
– Скажи только одно слово!
– Но не сейчас! Не сейчас! Пожалуйста…
Их страстный спор был прерван звуком призывавшего к завтраку гонга.
II
Риппл хотела освободиться из его объятий. – Пусти! Нехорошо заставлять твою мать ждать. Мы не должны так поступать.
– Она поймет, если мы опоздаем. Она была в таком же положении!
Но Риппл отстранилась от него.
– Один поцелуй, сначала один поцелуй!
Он наклонил к ней свою блестящую темноволосую голову, свое решительное, смуглое, пылающее теперь лицо, которое Риппл впервые увидела в один из ноябрьских вечеров. Тогда оно показалось ей воплощением мужской красоты и обаяния, символом всемогущего влечения и самой любви…
На мгновение, когда Риппл уклонилась от его ласк, она снова увидела его прежним. Это было в последний раз: таким она его больше никогда не видела.
III
Они возобновили этот разговор в начале недели, когда капитан Виктор Барр приехал к Риппл и пригласил ее позавтракать. Здесь тоже дало себя знать его новое положение. Он пригласил ее в ресторан «Биркли». До того они завтракали в различных местах, на Пикадилли или на Джермин-стрит. Однажды, шутки ради, она повела его в тот славный оригинальный ресторанчик за «Колизеумом», где как-то вечером официант, бледный итальянец с болезненным лицом, спросил ее: – Что вы будете пить, мисс? – и Риппл ответила: – Молока, пожалуйста. – Нельзя сказать, чтобы Виктор проникся прелестью этого места. Он сдержанно заметил: – О, это очень забавно, дорогая, но не то… Это не такое место, куда можно пригласить женщину.
Восторг Виктора Барра от того, что он наконец в состоянии позволить себе пойти в более дорогой ресторан, мог показаться трогательным, если бы не был столь очевиден. Он занял столик заранее и, чтобы не привлекать внимания официантов, дал им на чай вперед, Риппл запоздала, так как с девяти утра была на репетиции. Она безукоризненно исполнила роль самой Мадам в «Русалочке» и была еще полна этим успехом.
– Вот и ты, наконец, – сказал Виктор, направляясь к ней. – Идем! Вот наш столик. Что мы будем есть сегодня?
К ним подлетели официанты. Капитан Барр заказывал самые дорогие блюда. Ему хотелось побаловать свою Риппл в этот день, когда она так отличилась.
Но она выбрала себе какое-то молочное блюдо с яйцами, замороженный виноград и фруктовый салат без сливок. От клубники из оранжереи она отказалась, хотя был очень жаркий день.
– Возьми клубнику, дорогая, – сказал капитан Барр, которого ее отказ, видимо, забавлял. Он взглянул на нее, как бы говоря: «Клубника в семь шиллингов шесть пенсов ничего теперь для меня не значит». Вслух же он добавил: – Не каждый же день у нас праздник, как говорит твой отец!
Риппл подумала: «Я скажу Виктору, – да, мне надо сказать ему, чтобы он не повторял слова папы, если не хочет оттолкнуть меня от них обоих. Со мной всегда так бывает. Я сама виновата, но у меня ужасное чувство, что этот завтрак не доставит мне удовольствия».
– Подайте клубнику, – заказал Виктор Барр так решительно, что она не отважилась сказать то, что действительно думала:
– Я просто не люблю оранжерейную клубнику – не люблю ничего искусственного. Я люблю только фрукты, которые вырастают вовремя, так что их можно рвать самой.
– Теперь выпьем шампанского.
– Нет, благодарю, Виктор, я лучше не буду. – Она собиралась сказать: – Я не смогу после этого танцевать как следует. Так говорит Мадам. Она говорит, что любит шампанское, но оно вредит ее работе, и за завтраком она не пьет ничего, кроме стакана холодного лимонада.
Однако Виктор заказал официанту шампанское, и теперь вино пенилось в их бокалах.
– Мы должны выпить сегодня, – довольно заявил Виктор. Девушка сразу почувствовала что-то необычное в его манере держаться, чего она не могла точно определить. Был ли это вызов, бравада или угроза? Почти тотчас же он сказал: – Мы повенчаемся теперь же, Я уже решил. Все устроено. Тебе не надо ни о чем заботиться. Я уладил все относительно разрешения в церкви. Венчание назначено на субботу утром.
– На субботу утром? – Лицо девушки внезапно застыло над стоявшими на столе розовыми цветами.
– Совершенно невозможно, совершенно невозможно, – ответила она уже не робко. – В субботу – первое выступление Мадам. Утром я буду на репетиции.
– Ты не пойдешь на репетицию, – непоколебимый ответ прозвучал, как удар молота. – Это поразит тебя, моя дорогая девочка. Не будет больше у тебя репетиций, никогда.
– Никогда? – Риппл опустила вилку. – Что ты хочешь сказать, Виктор?
– Но ведь когда мы поженимся, со всем этим придется покончить.
– С моим выступлением в «Русалочке»?
– Да, несомненно, – убежденным тоном сказал Виктор Барр.
Мир рушился вокруг нее от его слов. Он имел в виду не только ее выступление в «Русалочке». По его мнению, надо покончить со всем. Он сказал: – Несомненно.
Это был громовой удар для Риппл, хотя в сущности так не должно было быть. Она мысленно обратилась к прошлому: мгновенно перед ней пронеслись месяцы их знакомства.
Все это время она понимала, что ему не нравится ее профессия, но не могла себе представить, что он попытается заставить ее порвать с балетом. Однажды Виктор сказал ей, что считает себя человеком широких взглядов; по его мнению, девушка может стать балериной и оставаться светской женщиной. Он говорил, что имеет в виду не только Риппл и знает других танцующих в балете девушек, которых мужчина охотно познакомил бы со своей матерью и сестрами. Думал ли Виктор так, когда говорил, или только старался убедить себя в этом?
Иногда девушке казалось, что он ей сочувствует. Когда она объясняла ему, что танцы для нее то же самое, что инженерное искусство для строителя мостов или картина для художника, Виктор соглашался:
– О да, дорогая, я знаю.
Но теперь? Теперь Риппл знала слишком хорошо, знала безошибочно: в глубине души Виктор, истинный Виктор, ненавидит то, чем она живет, ненавидит ее профессию. Он сказал, что со всеми ее делами надо покончить, и хочет этого.
После его слов наступило долгое неловкое молчание. Заглушая ресторанный шум, заиграл оркестр и раздались звуки самой веселой из мелодий – польки из «Летучей мыши». Никогда впоследствии Риппл не сможет услышать эту польку, не вспомнив неловкости того момента, когда она прозвучала в ресторане. Виктор, однако, был вполне доволен собой. Он вел себя как истый мужчина. Его любовь сметала все на своем пути, сбивала с ног его возлюбленную, вихрем уносила ее…
Отчетливо и весело разносилась мелодия по ресторану. Под ее отрывистые звуки Риппл Мередит ответила:
– Я не могу нарушить свое обязательство, Виктор. У меня контракт.
На это молодой человек ответил четырьмя словами, которыми поколения мужчин разрешали любую женскую проблему:
– Я заплачу за все.
– О, – протяжно и тихо вымолвила Риппл.
Эти четыре слова были последним ударом топора, который окончательно срубил некогда цветущее зеленое дерево. К ногам Риппл рухнуло это дерево – ее привязанность к Виктору. Может быть, тогда она не вполне все осознала, но рухнуло оно в тот самый момент.
IV
Вокруг нее слышался говор нарядной лондонской публики и пели скрипки. Виктор Барр продолжал, и его слова ударяли по корням срубленного дерева:
– Да разве ты не понимаешь, Риппл? Я могу заплатить за это теперь. Я освобожу тебя от контракта. В конце концов не могу же я допустить, чтобы моя жена зависела от этих неприятных людей, стоящих во главе театра, и подчинялась им. Я в состоянии заплатить неустойку. Пусть они пригласят другую балерину вместо тебя на роль сестры Русалки, для «Греческой вазы» и для всего остального. Ты не должна теперь от них зависеть.
– Ты думаешь, – сказала Риппл голосом, которого он не слышал раньше, – что я буду зависеть от тебя?
И тут заговорила настоящая Риппл, сильная, бодрая, молодая, которая тайно подрастала в девушке одновременно с тем, как расцветало ее тело, и раскрылась теперь, подобно распустившемуся на солнце листу папоротника.
– Почему, – спросила она, – ты называешь мою работу «зависимым существованием»? Почему ты говоришь, что ненавидишь ее? Иногда ты заставляешь меня думать, что тебе все время была ненавистна именно моя независимость…
– Что?
– Да, моя независимость от тебя. Неужели все мужчины таковы? – спросила Риппл, и гнев внезапно поднялся в ее душе. – Это точно так же, как с папой. С папой, когда он был поражен моей расточительностью – тем, как я трачу свое жалованье. Ты соглашался с ним. Ты говорил, что женщины не умеют распоряжаться деньгами, А твоя собственная мать расточительна, по ее же словам. Но ты не думаешь о том, сколько денег тратит твоя мать. Ты никогда не будешь об этом думать, потому что она обращается за ними к тебе. Она не зарабатывает их. Ты не станешь задумываться над тем, насколько расточительно я обращаюсь с твоими деньгами, когда мы будем женаты. Не правда ли?
– Дорогая моя… – изумленно сказал он. – Что ты хочешь этим сказать? Мне хотелось бы, чтобы у тебя было все…
– Чтобы я должна была просить у тебя.
– Риппл, разве ты не намерена просить у меня?
– Могла бы. Но я охотнее, гораздо охотнее буду зарабатывать сама. Ты не понимаешь? Я кое-чего добилась; как я могу от этого отказаться? Особенно теперь, когда я начала не просто зарабатывать деньги. О, я только теперь выдвигаюсь, становлюсь самостоятельной! Я знаю это. Я не только часть того, что принадлежит тебе, наподобие «Вишневого сада», картин, которые оставил твой дядя, и прочей собственности. Мне это было бы ненавистно!
Риппл вдруг замолчала, пораженная тем, что сказала. Она высказала даже больше, чем думала и чувствовала. Девушка взглянула в лицо Виктору.
Его красивое, когда-то обожаемое лицо было похоже на лицо ребенка, которому нанесла жестокий удар любимая рука. Риппл думала, что он возмутится, но Виктор не казался рассерженным. Он только ответил: – Я не знаю, зачем ты затронула все это теперь, Риппл. Не знаю, зачем ты так говоришь. – У него все еще был вид мальчика, которого ударили, и он не может понять, за что.
Сердце Риппл сжалось. О, как она была с ним жестока! Почему напала на Виктора? Он был таким радостным и доверчивым! Его переполняло ощущение свободы, желания увезти свою девочку, мысли о Париже, о Пиннер-Хилле, а она не подумав наговорила все, что накипело у нее на душе и так внезапно прорвалось. Жестокая!
Виктор сказал: – А я-то думал, что мечта сбывается для нас обоих. – Они сидели молча. Риппл слишком мучили угрызения совести, чтобы она могла отвечать. Она предпочла бы, чтобы он рассердился вместо того, чтобы говорить о сбывшейся мечте.
Какой все приняло неприятный оборот! О, как трудно жить, когда становишься взрослой! Как это не похоже на то, чего можно было бы ожидать. Они молоды, помолвлены, сидят в фешенебельном ресторане, – они, казалось, должны быть так счастливы. Оба романтически, с первого взгляда, влюбились друг в друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29