Мы стояли у широкой круглой чаши и смотрели, как капли воды, сверкая на солнце, падают из пастей каменных львов.Мы довольно долго молчали; в тишине слышался лишь плеск воды да отдаленные голоса монахов. Вдруг, как всегда внезапно, порыв горячего сирокко нарушил тишину; листья пальм затрепетали на ветру, вниз посыпались пурпурные лепестки и упали на траву. Со следующим порывом ветра струя воды ударила мне в лицо, намочив вуаль и белую траурную накидку.– Отведите меня во дворец, дорогой друг, – печально сказала я, возвращаясь под арку. – Отведите меня домой.К моему величайшему сожалению, я вскоре поняла, что дворец больше не является для меня родным домом. Без моего супруга я чувствовала себя иностранкой в чужой земле, одинокой и несчастной, хотя все кругом были очень добры ко мне. Страдая от тоски по покойному мужу и все возрастающего беспокойства за собственное будущее, я дни и ночи не находила себе места. Единственным утешением служила мысль о скором прибытии на Сицилию моего царственного брата. Он разрешит все мои печали! Он, я не сомневалась, посоветует, что мне делать. Остаться ли в Палермо на правах вдовствующей королевы, согласиться ли провести оставшуюся жизнь в незавидном положении при дворе королевы Костанцы и ее мужа, германского принца Генриха, сына Фридриха Барбароссы? А может, мне надлежит вернуться в Англию, к матушке? Или удалиться в свои обширные владения в Сент-Анджело, подаренные мне Уильямом после нашей свадьбы…Я ни разу не предпринимала попытки увидеть свои владения; ведь путь на север, через Фаросский пролив и затем по побережью Адриатики к Бари, очень труден. Однако Уильям часто описывал мне мои земли. Он говорил, что мои владения находятся на морском побережье и что в Висте и Липонти, обоих крупнейших городах, есть чудесные замки.Архиепископ Уолтер, которому я однажды поверила свои сомнения, указал мне еще два пути.– Вы можете отыскать мирное убежище в монастыре, милое дитя, – сказал он. – Или когда время немного приглушит ваше горе – уверяю вас, так и будет, – вы можете снова выйти замуж. И тогда, по воле Божьей, возможно, вам будут дарованы дети, в которых Господь отказал вам и вашему дорогому супругу.Услышав его первое предложение, я лишь покачала головой. Услышав второе, бурно запротестовала.Неужели кто-то другой способен занять место Уильяма!– Он был так добр ко мне! И как вам известно, мы вместе составляли на редкость счастливую пару. И потом… я слишком стара, чтобы думать о замужестве.– Слишком стары? Сколько вам лет – двадцать три? Двадцать четыре? – Мой старый друг улыбнулся. – Дочь моя, к вам это не относится!Затем он сменил тему, и мы заговорили о том, что волновало нас обоих. Костанца и принц Генрих еще не заявили о своих правах на наследование престола.– В народе бродят слухи, которые мне не нравятся, – продолжал мой друг. – И потом, пустой престол позволяет канцлеру сосредоточить в своих руках огромную власть.Я разделяла его опасения. Сильный человек, Маттео д'Айелло был одним из лучших канцлеров в годы правления моего мужа. Но его личное тщеславие и властолюбие, осторожно скрываемые до поры до времени, могли принести нам всем немало бед. К несчастью, будучи вдовствующей королевой, я почти не имела над ним власти.Вот почему я редко проходила мимо окна, не бросив взгляд в сторону гавани в надежде увидеть прибытие кораблей моего брата или тетки Костанцы.Однажды днем, после сиесты, меня разбудила леди Катерина.– Миледи, в город только что прибыл большой отряд, – заявила она звенящим от возбуждения голосом. – Говорят, приехал наш новый король.– Новый король? Муж леди Костанцы? – спросила я прерывающимся со сна голосом.– Никто ничего не знает, – отвечала она. – Одни уверяют, что это ваш брат, другие говорят, что прибыл король Филипп Французский.Я подбежала к окну спальни, которое выходило на дорогу. Мы вместе с леди Катериной пытались разглядеть знамена, которые несли всадники. Однако чьи это знамена, разобрать пока было невозможно. Едва я надела свое траурное платье и заплела волосы в косы, как мы услышали цоканье копыт по булыжникам двора и громкие крики.– Пошлите кого-нибудь вниз узнать, кто там, – велела я Катерине. – И передайте глашатаю, что я приму гостя здесь, наедине.Я ждала с бьющимся от волнения сердцем, от всей души надеясь, что увижу брата.Наконец, я услышала топот ног в коридоре и шум голосов. На каком языке они говорили? Мне показалось, что на французском, но точно разобрать я не могла. Мои фрейлины сгрудились вокруг меня; глаза наши были прикованы к двери. Спустя мгновение на пороге показались двое смуглых телохранителей в странных ливреях.Леди Катерина посмотрела на меня, ожидая указаний. Прежде такого не случалось ни разу. Где мой глашатай? Где наш камергер? Почему стража допустила этих людей в мои палаты без позволения?Но тут мимо телохранителей прошла самая странная фигура, какую мне доводилось видеть. Конечно, это были не принц Генрих, которого я когда-то видела, и не мой брат Ричард Львиное Сердце. Может, это король Филипп-Август Французский? Но никто никогда не говорил мне, что король Франции – карлик!На голове у незнакомца красовалась высокая, украшенная драгоценными камнями корона; но даже вместе с нею человечек был не выше пяти футов роста; он был бы похож на ребенка, который вдруг взялся поиграть в короля, если бы не косматые черные волосы и пышная борода, явно скрывавшая безвольный подбородок. Богато расшитая мантия казалась слишком тяжелой для его узких плеч, а руки, сжимавшие скипетр, были тоньше, чем у самой юной моей фрейлины.На мгновение мне показалось, что меня разыгрывают – наверное, Рик прислал впереди себя карлика, одетого по-королевски. Но тут я заметила, что чертами лица человечек весьма напоминает деда моего покойного супруга, короля Рожера II.Он поклонился, не сводя с меня пристального взгляда черных глаз-бусинок.– Простите за вторжение, – сказал он, – однако, являясь вашим родственником и новым королем Сицилии, я полагал, что лучше всего будет представиться без проволочек.В это время приемная наполнилась вооруженными людьми, и меня вдруг охватил страх. Возможно, человечек это заметил. Он шагнул ко мне и взял меня за руку.– Я кузен вашего покойного супруга Танкред, – пояснил он. – И приехал заявить о своих правах на престолонаследие.Вначале его слова меня крайне изумили; но потом я вспомнила, что Уильям упоминал о существовании некоего незаконнорожденного кузена, потомка Рожера II, по имени Танкред.– Боюсь, вы проделали столь долгий путь понапрасну, – холодно ответила я. – Наследницей моего супруга уже давно признана леди Костанца. Народ Сицилии присягнул ей на верность и ожидает ее прибытия. И даже если бы мой муж не изъявил свою волю задолго до смерти, вы, разумеется, понимаете, что несчастные обстоятельства вашего рождения сводят на нет все ваши притязания.Тут объявили о приходе канцлера Маттео и архиепископа Уолтера. Я с радостью заметила, что они облачились в самые пышные свои одежды.– Представляю вам, милорды, незаконнорожденного кузена короля Уильяма, Танкреда, – по его словам, он прибыл, чтобы занять престол. – Я постаралась изложить суть дела как можно короче, предоставляя им самим развеять нелепые мечты карлика.Канцлер Маттео промолчал; мой милый старый друг поднял свои седые брови словно бы в удивлении.– Мы рады приветствовать в нашем городе родственников короля Уильяма. – Он говорил вежливо, скрывая гнев. – Но разумеется, и речи быть не может о ваших притязаниях на сицилийскую корону. Леди Костанца на сегодняшний день – единственный законный потомок короля Рожера. Наш покойный государь еще около пяти лет назад назвал ее и ее супруга своими наследниками. Тогда сицилийцы присягнули им на верность и теперь с нетерпением ожидают их прибытия.– Им придется долго ждать, – с улыбкой отвечал Танкред. – И леди Костанца, и ее немецкий принц приняли крест и отплыли в Акру еще до смерти моего кузена. Я видел, как их флот покидал гавань Бриндизи. Однако мое право на сицилийскую корону никоим образом не зависит от их местопребывания. Я исхожу из того, что являюсь единственным потомком мужского пола великого Рожера. Народу Сицилии не слишком хочется увенчать короной женщину – особенно потому, что она замужем за немцем. И наконец, у меня есть все основания полагать, что его святейшество папа римский сочувственно отнесется к моему делу.Я ожидала, что канцлер Маттео поддержит нас. Все доводы Танкреда меркли по сравнению с одним: Танкред – незаконнорожденный отпрыск короля Рожера, и не обращать на это внимания было глупостью с его стороны. К моему изумлению, Маттео шагнул к чернобородому карлику и низко поклонился.– Уверен, милорд, вы согласитесь, – начал он оскорбительно умиротворяющим тоном, – что покои нашей королевы – не лучшее место для обсуждения вопросов государственной важности. Особенно в такое печальное время, когда, согласно обычаю и собственному желанию, королева держит строжайший траур. С ее позволения, мы отведем вас, милорд, в более подходящее помещение.Я в ужасе повернулась к Уолтеру. Правда, я никогда особенно не благоволила Маттео, но его слова показались мне совершенным предательством. Бледный архиепископ мягко прикоснулся к моей руке:– Это правда, дочь моя, мы не должны мешать вашему горю. Если позволите, я загляну к вам позднее.– Приходите ко мне в любое время, милорд. Я буду ждать вас! Уверена, что мы с вами придерживаемся одних и тех же взглядов, и я желаю, чтобы вы стали моим представителем в этом деле… – Признаю, мне с трудом удалось сдержать ярость.Было очень поздно, когда мой старый друг, который выглядел очень усталым, вернулся на мою половину. Я отослала фрейлин, усадила его на мягкий диван и приказала подать вина.Он посмотрел мне в глаза, силясь улыбнуться:– Дочь моя, я пришел, зная, что вы меня ждете. Однако, как ни грустно мне, я должен заметить, что никоим образом не могу успокоить вас. Невероятно, но почти все наши придворные готовы признать справедливость притязаний Танкреда! Мало того, Танкред показал им письмо от папы, которое разрушило все мои аргументы против его права на корону.– А Маттео?– В этот самый миг ужинает с ним наедине. Они обсуждают вопрос о том, когда лучше провести коронацию. У меня нет сомнений. Наш верный канцлер… – голос его был печальным, лицо суровым, – произнес длинную речь, в которой провозгласил, что желает присягнуть на верность Танкреду: Ни он, ни народ Сицилии, повторил он несколько раз, не желает видеть на своем престоле старшего сына Фридриха Барбароссы…Я закрыла лицо руками.– Почему умер мой маленький сын? – вскричала я. – Почему не родила я своему супругу других детей? Он был так добр, так мудр… и вот теперь его трон захватывает ублюдок, взявшийся неизвестно откуда…– Милое дитя, мы еще не повержены. Если понадобится, я поеду в Рим, в Ватикан. А сегодня, прежде чем лечь спать, я отправлю депеши Костанце и Генриху и пошлю гонца к императору Фридриху.Тут меня посетила новая мысль, которая ободрила меня.– Мой брат Ричард! – вскричала я. – Разумеется, он – наше самое сильное оружие. Королю Англии Ричарду найдется что сказать, когда он высадится здесь со своим флотом! Может быть, нас поддержит и Филипп Французский… И тогда мы с вами вместе посмеемся над глупым карликом!На следующий день мы действительно посмеялись над Танкредом; должна признать, что, позволив себе такое удовольствие, я совершила серьезную ошибку. Меня извиняет одно: я верила, что скоро появится Рик и разрешит все затруднения.На следующее утро я встала, исполненная решимости доказать Танкреду, что не намерена относиться к нему как к королю Сицилии. Фрейлины доложили, что и дворец, и сад заполонили его вооруженные охранники и никто не может ни войти, ни выйти без допроса.Гнев мой достиг предела, когда я выслушала нашего верного камергера. Он едва не плакал, руки его дрожали.– Везде полная неразбериха, – сказал он. – И никто не знает, кто теперь здесь хозяин. Помогите нам, ваше величество! Хотя милорд канцлер велит нам повиноваться лорду Танкреду, многие из нас этого не желают, и вот мы все решили испросить вашего мнения.– Скажу вам откровенно, – отвечала я, – что считаю оскорблением притязания Танкреда на престол. Но пока мы бессильны что-либо сделать и пока дворец заполнен его людьми, боюсь, мы должны смириться с его требованиями. Давал ли он вам какие-либо приказания?Камергер кивнул:– Его приказания, миледи, вызывают у меня отвращение. Он собирается устроить пышный пир и заявил, что сегодня за обедом будет сидеть в кресле нашего дорогого государя!Я улыбнулась про себя, в моей голове начал вырисовываться некий план.– Делайте, как он велит, – приказала я. – Внесите в обеденный зал наш золотой стол и накройте его на двенадцать персон. Поставьте серебряные кубки и золоченые тарелки. Пусть его люди видят ваши приготовления, пусть он думает, что вы выполняете его приказы. Потом, когда все будет готово, закройте двери и велите нашим стражникам никого не впускать в зал до самого обеда. Скажите, мы всегда поступаем так, чтобы уберечь наши самые ценные сокровища. – Хотя рядом никого не было, я понизила голос и прошептала ему на ухо: – Слушайте внимательно, я скажу вам, что нужно сделать…Пробило шесть часов; я в окружении фрейлин вышла в сад. Там нас ожидали фигуры в плащах с капюшонами: архиепископ Уолтер Офамилиа и еще пятеро придворных, которым я доверяла. Увидев меня, они сбросили капюшоны, и я шепотом сообщила им, зачем их призвала.Когда Танкред в окружении свиты вошел в обеденный зал, он застыл на месте, увидев меня во главе высокого золотого стола, в кресле моего покойного мужа. Подле меня сидел Уолтер; он занимал место, которое на протяжении долгих лет было моим. Остальные десять мест занимали наши придворные.Долго стоял Танкред, глядя на нас с порога, затем в ярости зашагал вперед за камергером, пока не приблизился к нам.– Лорд Танкред! – провозгласил камергер громко, нарушив тишину, царившую в зале. – Гость из Лисса.Я слегка наклонилась вперед и добродушно улыбнулась стоящему рядом со мной человечку.– Добро пожаловать, милорд, – сладким голосом сказала я. – Добро пожаловать в наш дворец! Уверена, наш камергер отыщет место для вас и ваших друзей. Мы всегда рады усадить за стол любого родича, даже такого, который не… – Я намеренно понизила голос, не договаривая фразы, словно не желая оскорбить гостя.Красный от гнева, Танкред повернулся к канцлеру Маттео. Тот не посмел открыто противостоять мне, вдовствующей королеве, отвел глаза в сторону. Камергер усадил их всех за другой стол, где сидели мой секретарь и несколько человек из обслуги.Радуясь своей победе, я в то же время понимала, что нарушила придворный этикет: вышла из уединения слишком скоро после смерти Уильяма. Но мне было все равно. Хотя бы на один вечер, но я не позволила мерзкому узурпатору сесть в кресло Уильяма Доброго! Глава 4 Уолтер очень неохотно согласился участвовать в моем розыгрыше и теперь укоризненно хмурился.– Я понимаю, что мы должны избавиться от самозванца, – негромко сказал он, – но, по-моему, сейчас не время наживать себе врага в его лице. Я прочитал в его глазах неприкрытую ненависть. И поскольку вы всегда позволяли мне честь время от времени выговаривать вам, скажу, что ваш поступок был недостоин королевы.Я вспыхнула и опустила глаза. Конечно, он был прав. Но кто бы упустил такую возможность? И все же, уважая мнение друга, я поняла, что вовсе не радуюсь своей маленькой победе, как рассчитывала.В результате я встала и в первый удобный момент удалилась в свои покои, оставив остальных за столом. Музыкантов не позвали, так как наш двор пребывал в глубоком трауре, но наше вино, приготовленное из винограда, который выращивался на склонах близ Катании, было превосходно, а повара приготовили великолепные лакомства. Я была уверена, что никто не захочет прервать трапезу.Однако вскоре выяснилось, что я ошибалась. Не успели фрейлины снять корону с моей больной головы и мою траурную мантию с плеч, как ко мне в приемную явился слуга с посланием от архиепископа. Позволю ли я ему сказать мне несколько слов наедине?Будучи уверенной, что он не станет больше распекать меня, и зная, что я буду крепче спать, если признаю его правоту, я немедленно послала за ним и, прежде чем он объявил о причине своего прихода, извинилась и получила его благословение.– Теперь, когда мы снова друзья, – сказала я, – расскажите, что привело вас сюда.– Вопрос, который я не мог обсудить за обедом, – ответил архиепископ. – Все утро я ожесточенно спорил с Маттео и многими нашими придворными и теперь убежден, что лично должен повидать его святейшество – причем не теряя ни одного дня. На рассвете я отплываю в Рим, дочь моя, и не увижу вас до своего возвращения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24