Строившаяся перемычка заполнилась водой, и работы на шлюзе и плотине прекратились.
Река превратилась в бурный мутный поток, в котором неслись смытые стога сена и останки погибших животных. Тигровые змеи тысячами вымывались из гнилых дуплистых деревьев. Вода залила главную улицу Маннума, подмыла опоры гостиничной веранды, а в Моргане баржи впервые плавали на уровне высокой пристани. Это было самое крупное из наводнений на Муррее: размахом оно превосходило знаменитые наводнения семидесятого и девяностого годов, о которых до сих пор вспоминали старожилы.
Когда вода стояла низко, «Филадельфия» обычно легко находила себе работу из-за своей мелкой осадки, но теперь по Муррею мог пройти любой корабль. Из-за остановки работ на шлюзе работа по перевозке оборудования прекратилась. Лицензия Дели ограничивалась низовьями реки, а это значило, что она не имела права заходить выше Уэнтворта, где могла рассчитывать на груз шерсти.
Она взяла партию товаров для небольшого сельского поселка и вернулась с сельскохозяйственными продуктами к железнодорожной станции в Моргане. Однако некоторые из наиболее прогрессивных фермеров, такие как мистер Мелвилл, уже начинали перевозить свои продукты на мощных грузовиках модели «Т», которые доставляли с ближайшей станции и необходимые товары.
Супруги Мелвилл снова остались одни, поскольку сыновья: и Гарри, живший с ними, и старший, женатый Джим, ушли на фронт. У самой Дели не было родственников на войне, но она переживала всякий раз, когда читала списки убитых, раненых и пропавших без вести. И в то же время война косвенным образом облегчила ее положение.
Она узнала, что из-за недостатка морских судов, шерсть скапливалась в доках. Экспортеры больше не посылали тюки шерсти по железной дороге до ближайшего морского порта, потому что там все склады уже были забиты; постепенно стали заполняться большие склады у речных портов.
Дели получила заказ подняться до Уэнтворта и привезти оттуда тысячу тюков, которые будут складированы в пустующем помещении в Моргане, принадлежащем мощной компании, владевшей пароходами и складами по всему нижнему Муррею. Когда агент этой компании пришел с контрактом, Дели едва не лишилась чувств.
Карие глаза, бледное лицо, тонкие, но яркие губы, клинообразная темная бородка, посеребренная сединой, красиво очерченные ноздри – увидев его однажды, она давно мечтала о встрече с ним.
Всякий раз, причаливая к пристани в Моргане, которая своими гидравлическими кранами, суетливой толкотней, рядами пароходов и барж напоминала ей Эчуку, Дели с надеждой высматривала невысокого темноволосого человека, которого она увидела однажды шедшим на веслах вверх по реке, а в его лодке разглядела этюдник. Она хотела поговорить с этим человеком, но их пути не пересекались, даже имени его она не знала.
Она вспоминала, как необычно он выглядел, как будто пришелец из другого мира, более утонченного, цивилизованного, чем грубый и суетливый мир речных портов. Казалось, он приехал из Мельбурна, чтобы поработать на натуре. Дели задумалась: тысяча лет прошло с тех пор, как она покинула Мельбурн; и хотя Морган находился всего в сотне миль от Аделаиды, она так и не выбралась туда.
Но вскоре она узнала, что жизнь незнакомца была столь же крепко связана с Мурреем, как и ее собственная: он принадлежал к семье, владевшей сетью мельниц и складов – его фамилию Дели много раз видела на вывесках во многих портах, куда они заходили. Он объяснил ей, почему им не пришлось увидеться – его присутствие требовалось в Гулве и Миланге, но теперь торговля в низовьях настолько сократилась, что ему пришлось переехать в Морган. Его звали Аластер Рибурн.
Они сидели в салоне «Филадельфии». Дели заметила, что глаза собеседника не раз останавливались на одном из ее пейзажей: холмы, залитые солнцем, которое, казалось, освещало и эту небольшую комнату. (Картина с «Филадельфией», которую она когда-то подарила Брентону, погибла в пожаре.)
– Вы не возражаете, если я получше рассмотрю картину? Я сначала думал, что это репродукция.
– Конечно, смотрите.
Он подошел так близко, что почти уткнулся в картину своим точеным носом; осмотрел все углы в поисках подписи, затем отступил назад и еще раз внимательно вгляделся в нее, критически сузив глаза. Глаза его были необычными – темные, полуприкрытые тяжелыми веками, но способные внезапно распахнуться и пронзить острым взглядом.
Он повернулся к Дели и метнул на нее огненный взгляд – женщина поняла, что картина взволновала его.
– Я очень интересуюсь австралийской живописью, – объяснил он, – я и сам немного рисую – хотя и не так хорошо, как мой шотландский тезка.
– Я знаю, что вы рисуете, – ответила Дели. Она почти смеялась от радости – в ее глазах плясали веселые огоньки; она ждала момента, чтобы рассказать ему о себе.
– Знаете? – он удивленно приподнял бровь. – Однако я не совсем понимаю… Кто автор этой картины?
– Я. Я ее написала.
– Вы хотите сказать, что сделали копию?
– Нет, это не копия. Это моя работа.
Он улыбнулся уголками рта, и она поняла, что он ей не верит. Его веки опять упали, а глаза как будто подернулись пленкой и вновь стали плоскими и холодными.
– Это же профессиональная работа, миссис Эдвардс.
– Именно так.
– Но я полагал… что ваша профессия рулевой.
– Я тоже думала, что вы художник, а не складской агент.
Он улыбнулся чуть теплее.
– И тем не менее я агент. Я вошел в дело своего брата, а теперь должен помогать его вдове управлять им.
– А я должна кормить своих детей, этот пароход – наше единственное средство существования. Я полагаю, вы именно поэтому пришли с контрактом ко мне?
– Да, я слышал о ваших затруднениях, и знал, что вы смелы и решительны…
– Я не нуждаюсь в благотворительности.
– Вы не даете мне закончить. Вы ведь хороший лоцман. Капитан «Каделла» говорил мне о вас.
– Вот как!
– Да. В противном случае я бы не стал рисковать шерстью… А эта картина мне очень понравилась, миссис Эдвардс. Она продается?
Дели заколебалась. Она уже продала или подарила все хорошие работы, кроме этой, а больше рисовать у нее не было возможности. Вполне вероятно, что она уже никогда больше не напишет ничего стоящего. Но ей были нужны деньги, а этот человек в состоянии заплатить высокую цену. Она открыла рот и услышала, что отвечает:
– Нет.
Он легко кивнул в знак того, что считает это решение окончательным, затем оглядел комнату – заметил, что больше картин нет, также как нет и незаконченных холстов, кистей, красок и использованных палитр. Она поняла, что он по-прежнему не верит ей, и внезапно ее охватил гнев.
– Я заперла краски на ключ: в настоящее время мне не до живописи.
– Понимаю, – Аластер Рибурн откланялся.
Она хотела посоветовать ему посмотреть работы Дельфины Гордон в каталоге Мельбурнской Художественной галереи раз он ей не верит, а потом сообщить, что под этим именем писала она. Но ее остановила гордость. Пусть думает, что хочет… Она присела и пристально посмотрела на картину, едва сдерживая слезы разочарования. Каким непохожим оказалась их беседа на ту, которую воображала себе, мечтая о встрече с таинственным незнакомцем.
По пути в Уэнтворт она зашла на ферму Мелвиллов, где еще жили Гордон и Мэг. Розовощекая миссис Мелвилл и ее спокойный работящий муж, казалось, совершенно не изменились с тех времен, когда «Филадельфия» впервые причалила к их берегу. Теперь, когда сыновья Мелвиллов ушли на фронт, они были более чем счастливы, что дом не опустел и в нем слышны голоса детей.
За то время пока Дели не видела сына и дочь, они изменились даже больше, чем в прошлый раз. В Гордоне появилась некая твердость и мужественность, необычные для его четырнадцати лет и делавшие его совсем взрослым, а Мэг потеряла детскую пухлость и стала голенастой, словно молодой жеребенок.
Как только учебный год закончится, Гордон уедет с фермы и будет помогать на пароходе. Его отец бросил школу в тринадцать лет, но без образования не страдал и считал, что старший сын должен идти его путем. Мягкий, мечтательный Гордон… ему бы родиться девочкой. Бренни – вот из кого выйдет отличный речник, но пока ему придется покинуть судно и всерьез взяться за учебу. Дели больше не могла возить его с собой, ведь у нее совсем не было возможности уделять время занятиям с ним, хотя, конечно, государственная заочная школа была большой подмогой.
Брентон, конечно, хотел бы, чтобы Мэг, его любимица, была с ним на пароходе, но Дели отказывалась оставлять сына на ферме одного. Она слишком хорошо помнила свои первые месяцы в Кьяндре, пока домой не вернулся Адам. Миссис Мелвилл была очень добра к детям, но при всем желании не могла заменить компанию сверстников.
– Мама, ну, правда, когда я вернусь на пароход? – Гордон нетерпеливо пинал ножку кровати, на которой Дели разворачивала свертки с обновками.
– Померь этот пуловер, дорогой, посмотрим не коротки ли рукава.
Мальчик неохотно натянул его, взъерошив свои и без того непокорные вихры, потемневшие за последнее время.
А пушок, пробивавшийся над верхней губой, был совсем светлый.
– Ну когда же, мама?
– Разве тебе не нравится на ферме? – нежно спросила она.
– Ну, здесь нормально, но на реке лучше. И вообще, мне уже четырнадцать, и школа мне порядком надоела.
Она улыбнулась и вздохнула. Голос сына стал ниже, совершенно неожиданно для нее он зазвучал, как голос взрослого мужчины. Именно такое сочетание юности, мальчишеской свежести с возмужалостью и привлекло ее когда-то в Адаме. На миг Дели показалось невероятным, что у нее есть собственный сын, почти ровесник Адама – Адам был немногим старше сегодняшнего Гордона, когда Дели впервые увидела его. А Гордон вполне годился ему в сыновья – те же голубые глаза, те же темные ресницы, которые достались ему, как и Адаму, по материнской линии. Глаза Брентона были совсем другими – не такие большие, близко посаженные, они то казались ярко-голубыми, то превращались в зеленые. Копией отца был Бренни.
«А вот Алекс, он совсем другой, – Дели вспомнила шелковистые темные волосы младшего сына, его острый испытующий взгляд. – Он, возможно, станет биологом или натуралистом, а может быть, и врачом». – Глядя на Алекса, можно было подумать, что отец Дели, его родной дедушка, перешагнул через поколение, чтобы вновь воплотиться во внуке. Мальчика привлекало все живое, и он не испытывал ни малейшего страха перед всем, что плавает, ползает или летает.
– Когда же я смогу вернуться, мама?
– В конце года, дорогой, – как только получишь аттестат. Ты вернешься на пароход, а Бренни пойдет в школу. Но, разумеется, ты будешь с нами во время каникул, – она вздохнула. – Как это ужасно, что вы, мальчики, воспитываетесь все в разных домах, но тут уж ничего не поделаешь.
– Почему это ужасно? – рассудительно заметил Гордон. – Мы всегда так дрались, разве ты не помнишь? Я завидовал Бренни, что он хорошо плавает, а он моему высокому росту.
– Ну что ты, дорогой… Ведь он твой брат…
– Давай сходим на пароход, я по Бренни соскучился. Хотя он скоро надоест мне своими бесконечными приставаниями.
– Да, конечно, ведь и папу надо навестить. Гордон нахмурился, и это не укрылось от Дели.
– Сынок, папе теперь гораздо лучше, он уже садится и может двигать левой рукой. В правой тоже появилась чувствительность.
– Я не понимаю, что он говорит.
– Ты к этому привыкнешь. Я его отлично понимаю. Дели видела, что не убедила сына. Она пошла на кухню за Мэг, которая помогала миссис Мелвилл покрывать сахарной глазурью пирог; рядом маленький Алекс мыл чашки.
– Посмотри, мамочка, как у меня красиво выходит! – девочка с гордостью посмотрела на мать.
– У нее все так хорошо получается, – восторженно подхватила миссис Мелвилл. – Она толчет миндаль и делает им удивительно красивые узоры на глазури!
Дели разглядывала узор очень внимательно. Она всегда пыталась найти в детях хоть искру своего художественного таланта. Но зная, как трудно женщине пробиться, она надеялась, что ее продолжателем станет один из сыновей.
Мэг, которая малышкой была такой хорошенькой, превращалась в довольно обыкновенную девчонку со вздернутым носом и большим ртом; только волосы напоминали мягкий черный шелк, а живые глаза светились радостью и озорством. Миссис Мелвилл горевала, не представляя свою жизнь без Мэг. «Она так мне помогает, вы не поверите, настоящая маленькая хозяйка. Мэг будет вам большим подспорьем на пароходе».
«Как дочь не похожа на меня в этом возрасте», – подумала Дели, и от этой мысли у нее заныло сердце. Они с дочерью были почти чужими друг другу; смогут ли они найти общий язык? Когда Мэг вернется на пароход, Дели будет руководить ее чтением и постарается научить ее тому, чему не обучали в школе. Если бы рядом был кто-нибудь, похожий на мисс Баретт, кто бы мог помочь ей реализовать свои возможности! А, может, Дели пора смириться с тем, что никто из ее детей не отмечен выдающимися способностями; матери не всегда легко принимают это, ведь каждая втайне мечтает гордиться своим чадом. И все же она верила в Гордона. Было нечто многообещающее в его задумчивом взгляде, в недетском выражении лица, которое, появляясь временами, придавало ему еще больше сходства с Адамом. В конце концов Адам был его двоюродным дядей, и их сходство вовсе не было плодом ее воображения. И она была рада, что он носил ее фамилию, фамилию своего деда.
Бренни – тот пошел по стопам отца – деятельный, бесстрашный, прямодушный, настойчивый и целеустремленный, он привык добиваться того, чего хотел – эту черту характера он унаследовал от обоих родителей. Несмотря на категоричные запреты Дели, он научился прыгать с судна в воду, забираясь все выше и выше, пока не стал выполнять идеальные прыжки с крыши рубки. Но Дели продолжала панически бояться, что он наткнется на корягу, спрятанную под водой.
Иногда во время прыжков Бренни ударялся о воду животом – удар бывал таким сильным, что бедняга долго не мог отдышаться. Но как только ему удавалось восстановить дыхание, он немедленно вновь забирался на рубку и прыгал.
– У этого парня есть характер, – говорил Чарли с завистью и восхищением. – Он или умрет во цвете лет, или станет лучшим шкипером на реке, как его отец.
3
Толкая баржу, тяжело груженную тюками с шерстью, «Филадельфия» быстро шла вниз по разлившейся реке. Дели хотела доставить груз в минимально короткий срок, чтобы поразить мистера Рибурна как своей скоростью, так и своей надежностью.
Она никогда не рисковала без необходимости; но теперь, когда знакомые места на берегу проплывали мимо значительно быстрее обычного – Недс-Корнер, Руфус-Крик, Бордер-Клиффс, Остров Мэнн (где скрывался каторжник по фамилии Мэнн, которого потом пристрелили полицейские), Ховилл, Биг-Бенд, станция Мурто – она все больше верила в успех. Но затем около ручья Рэл-Рэл, совсем недалеко от Ренмарка, баржа налетела на топляк.
Острая и твердая, как железо, коряга пробила брешь в барже как раз под ватерлинией – к счастью, это произошло на неглубоком месте, и баржа опустилась всего на пять футов, так что вода не достигла шерсти. Почти три дня ушло на то, чтобы сгрузить шерсть на берег и починить баржу, при этом два тюка упали в воду, и их унесло течением.
Третий тюк распотрошили по приказу Дели. Ночью случились заморозки, и к утру баржа заиндевела и покрылась скользкой белой изморозью. Когда начались работы, барж-мен поскользнулся и упал в ледяную воду. Течение подхватило его и понесло, и к тому моменту, когда удалось его вытащить, он совершенно посинел от холода.
– Скорее снимайте с него мокрое и распарывайте тюк, – скомандовала Дели.
– Но, миссис…
– Не беспокойтесь, я отвернусь, – нетерпеливо сказала она. Командуя, Дели совершенно забыла, что она женщина. – Скорее, торопитесь, ради Бога, пока он не схватил воспаление легких. Теперь заверните его в шерсть с головой, чтобы он только мог дышать. Не важно, что он мокрый, шерсть выделяет свое собственное тепло.
Мужчины с сомнением разрезали мешковину, и туго спеленутая шерсть, освободившись от стягивающей ее оболочки, устремилась наружу, подобно желтоватой пене. Из тюка выдернули еще некоторое количество шерсти, так, чтобы внутри освободилось место для дрожавшего от холода матроса. Затем его сунули в тюк, как в турецкую баню. Ему дали горячего питья и большой глоток бренди, и скоро его синие губы приобрели свой обычный цвет.
Через некоторое время он возвестил, что ему «довольно тепло», а переодевшись в сухое, он и думать забыл о своем опасном купании. Он не уставал восхищаться находчивостью капитана: «Подумать только, а ведь она просто женщина».
Дели решила, что расскажет об этом происшествии Сайрэсу Джеймсу, когда они будут проходить мимо Бланштауна. Она как следует отрепетировала свой рассказ и была крайне разочарована, когда узнала, что он на несколько дней отлучился в Аделаиду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Река превратилась в бурный мутный поток, в котором неслись смытые стога сена и останки погибших животных. Тигровые змеи тысячами вымывались из гнилых дуплистых деревьев. Вода залила главную улицу Маннума, подмыла опоры гостиничной веранды, а в Моргане баржи впервые плавали на уровне высокой пристани. Это было самое крупное из наводнений на Муррее: размахом оно превосходило знаменитые наводнения семидесятого и девяностого годов, о которых до сих пор вспоминали старожилы.
Когда вода стояла низко, «Филадельфия» обычно легко находила себе работу из-за своей мелкой осадки, но теперь по Муррею мог пройти любой корабль. Из-за остановки работ на шлюзе работа по перевозке оборудования прекратилась. Лицензия Дели ограничивалась низовьями реки, а это значило, что она не имела права заходить выше Уэнтворта, где могла рассчитывать на груз шерсти.
Она взяла партию товаров для небольшого сельского поселка и вернулась с сельскохозяйственными продуктами к железнодорожной станции в Моргане. Однако некоторые из наиболее прогрессивных фермеров, такие как мистер Мелвилл, уже начинали перевозить свои продукты на мощных грузовиках модели «Т», которые доставляли с ближайшей станции и необходимые товары.
Супруги Мелвилл снова остались одни, поскольку сыновья: и Гарри, живший с ними, и старший, женатый Джим, ушли на фронт. У самой Дели не было родственников на войне, но она переживала всякий раз, когда читала списки убитых, раненых и пропавших без вести. И в то же время война косвенным образом облегчила ее положение.
Она узнала, что из-за недостатка морских судов, шерсть скапливалась в доках. Экспортеры больше не посылали тюки шерсти по железной дороге до ближайшего морского порта, потому что там все склады уже были забиты; постепенно стали заполняться большие склады у речных портов.
Дели получила заказ подняться до Уэнтворта и привезти оттуда тысячу тюков, которые будут складированы в пустующем помещении в Моргане, принадлежащем мощной компании, владевшей пароходами и складами по всему нижнему Муррею. Когда агент этой компании пришел с контрактом, Дели едва не лишилась чувств.
Карие глаза, бледное лицо, тонкие, но яркие губы, клинообразная темная бородка, посеребренная сединой, красиво очерченные ноздри – увидев его однажды, она давно мечтала о встрече с ним.
Всякий раз, причаливая к пристани в Моргане, которая своими гидравлическими кранами, суетливой толкотней, рядами пароходов и барж напоминала ей Эчуку, Дели с надеждой высматривала невысокого темноволосого человека, которого она увидела однажды шедшим на веслах вверх по реке, а в его лодке разглядела этюдник. Она хотела поговорить с этим человеком, но их пути не пересекались, даже имени его она не знала.
Она вспоминала, как необычно он выглядел, как будто пришелец из другого мира, более утонченного, цивилизованного, чем грубый и суетливый мир речных портов. Казалось, он приехал из Мельбурна, чтобы поработать на натуре. Дели задумалась: тысяча лет прошло с тех пор, как она покинула Мельбурн; и хотя Морган находился всего в сотне миль от Аделаиды, она так и не выбралась туда.
Но вскоре она узнала, что жизнь незнакомца была столь же крепко связана с Мурреем, как и ее собственная: он принадлежал к семье, владевшей сетью мельниц и складов – его фамилию Дели много раз видела на вывесках во многих портах, куда они заходили. Он объяснил ей, почему им не пришлось увидеться – его присутствие требовалось в Гулве и Миланге, но теперь торговля в низовьях настолько сократилась, что ему пришлось переехать в Морган. Его звали Аластер Рибурн.
Они сидели в салоне «Филадельфии». Дели заметила, что глаза собеседника не раз останавливались на одном из ее пейзажей: холмы, залитые солнцем, которое, казалось, освещало и эту небольшую комнату. (Картина с «Филадельфией», которую она когда-то подарила Брентону, погибла в пожаре.)
– Вы не возражаете, если я получше рассмотрю картину? Я сначала думал, что это репродукция.
– Конечно, смотрите.
Он подошел так близко, что почти уткнулся в картину своим точеным носом; осмотрел все углы в поисках подписи, затем отступил назад и еще раз внимательно вгляделся в нее, критически сузив глаза. Глаза его были необычными – темные, полуприкрытые тяжелыми веками, но способные внезапно распахнуться и пронзить острым взглядом.
Он повернулся к Дели и метнул на нее огненный взгляд – женщина поняла, что картина взволновала его.
– Я очень интересуюсь австралийской живописью, – объяснил он, – я и сам немного рисую – хотя и не так хорошо, как мой шотландский тезка.
– Я знаю, что вы рисуете, – ответила Дели. Она почти смеялась от радости – в ее глазах плясали веселые огоньки; она ждала момента, чтобы рассказать ему о себе.
– Знаете? – он удивленно приподнял бровь. – Однако я не совсем понимаю… Кто автор этой картины?
– Я. Я ее написала.
– Вы хотите сказать, что сделали копию?
– Нет, это не копия. Это моя работа.
Он улыбнулся уголками рта, и она поняла, что он ей не верит. Его веки опять упали, а глаза как будто подернулись пленкой и вновь стали плоскими и холодными.
– Это же профессиональная работа, миссис Эдвардс.
– Именно так.
– Но я полагал… что ваша профессия рулевой.
– Я тоже думала, что вы художник, а не складской агент.
Он улыбнулся чуть теплее.
– И тем не менее я агент. Я вошел в дело своего брата, а теперь должен помогать его вдове управлять им.
– А я должна кормить своих детей, этот пароход – наше единственное средство существования. Я полагаю, вы именно поэтому пришли с контрактом ко мне?
– Да, я слышал о ваших затруднениях, и знал, что вы смелы и решительны…
– Я не нуждаюсь в благотворительности.
– Вы не даете мне закончить. Вы ведь хороший лоцман. Капитан «Каделла» говорил мне о вас.
– Вот как!
– Да. В противном случае я бы не стал рисковать шерстью… А эта картина мне очень понравилась, миссис Эдвардс. Она продается?
Дели заколебалась. Она уже продала или подарила все хорошие работы, кроме этой, а больше рисовать у нее не было возможности. Вполне вероятно, что она уже никогда больше не напишет ничего стоящего. Но ей были нужны деньги, а этот человек в состоянии заплатить высокую цену. Она открыла рот и услышала, что отвечает:
– Нет.
Он легко кивнул в знак того, что считает это решение окончательным, затем оглядел комнату – заметил, что больше картин нет, также как нет и незаконченных холстов, кистей, красок и использованных палитр. Она поняла, что он по-прежнему не верит ей, и внезапно ее охватил гнев.
– Я заперла краски на ключ: в настоящее время мне не до живописи.
– Понимаю, – Аластер Рибурн откланялся.
Она хотела посоветовать ему посмотреть работы Дельфины Гордон в каталоге Мельбурнской Художественной галереи раз он ей не верит, а потом сообщить, что под этим именем писала она. Но ее остановила гордость. Пусть думает, что хочет… Она присела и пристально посмотрела на картину, едва сдерживая слезы разочарования. Каким непохожим оказалась их беседа на ту, которую воображала себе, мечтая о встрече с таинственным незнакомцем.
По пути в Уэнтворт она зашла на ферму Мелвиллов, где еще жили Гордон и Мэг. Розовощекая миссис Мелвилл и ее спокойный работящий муж, казалось, совершенно не изменились с тех времен, когда «Филадельфия» впервые причалила к их берегу. Теперь, когда сыновья Мелвиллов ушли на фронт, они были более чем счастливы, что дом не опустел и в нем слышны голоса детей.
За то время пока Дели не видела сына и дочь, они изменились даже больше, чем в прошлый раз. В Гордоне появилась некая твердость и мужественность, необычные для его четырнадцати лет и делавшие его совсем взрослым, а Мэг потеряла детскую пухлость и стала голенастой, словно молодой жеребенок.
Как только учебный год закончится, Гордон уедет с фермы и будет помогать на пароходе. Его отец бросил школу в тринадцать лет, но без образования не страдал и считал, что старший сын должен идти его путем. Мягкий, мечтательный Гордон… ему бы родиться девочкой. Бренни – вот из кого выйдет отличный речник, но пока ему придется покинуть судно и всерьез взяться за учебу. Дели больше не могла возить его с собой, ведь у нее совсем не было возможности уделять время занятиям с ним, хотя, конечно, государственная заочная школа была большой подмогой.
Брентон, конечно, хотел бы, чтобы Мэг, его любимица, была с ним на пароходе, но Дели отказывалась оставлять сына на ферме одного. Она слишком хорошо помнила свои первые месяцы в Кьяндре, пока домой не вернулся Адам. Миссис Мелвилл была очень добра к детям, но при всем желании не могла заменить компанию сверстников.
– Мама, ну, правда, когда я вернусь на пароход? – Гордон нетерпеливо пинал ножку кровати, на которой Дели разворачивала свертки с обновками.
– Померь этот пуловер, дорогой, посмотрим не коротки ли рукава.
Мальчик неохотно натянул его, взъерошив свои и без того непокорные вихры, потемневшие за последнее время.
А пушок, пробивавшийся над верхней губой, был совсем светлый.
– Ну когда же, мама?
– Разве тебе не нравится на ферме? – нежно спросила она.
– Ну, здесь нормально, но на реке лучше. И вообще, мне уже четырнадцать, и школа мне порядком надоела.
Она улыбнулась и вздохнула. Голос сына стал ниже, совершенно неожиданно для нее он зазвучал, как голос взрослого мужчины. Именно такое сочетание юности, мальчишеской свежести с возмужалостью и привлекло ее когда-то в Адаме. На миг Дели показалось невероятным, что у нее есть собственный сын, почти ровесник Адама – Адам был немногим старше сегодняшнего Гордона, когда Дели впервые увидела его. А Гордон вполне годился ему в сыновья – те же голубые глаза, те же темные ресницы, которые достались ему, как и Адаму, по материнской линии. Глаза Брентона были совсем другими – не такие большие, близко посаженные, они то казались ярко-голубыми, то превращались в зеленые. Копией отца был Бренни.
«А вот Алекс, он совсем другой, – Дели вспомнила шелковистые темные волосы младшего сына, его острый испытующий взгляд. – Он, возможно, станет биологом или натуралистом, а может быть, и врачом». – Глядя на Алекса, можно было подумать, что отец Дели, его родной дедушка, перешагнул через поколение, чтобы вновь воплотиться во внуке. Мальчика привлекало все живое, и он не испытывал ни малейшего страха перед всем, что плавает, ползает или летает.
– Когда же я смогу вернуться, мама?
– В конце года, дорогой, – как только получишь аттестат. Ты вернешься на пароход, а Бренни пойдет в школу. Но, разумеется, ты будешь с нами во время каникул, – она вздохнула. – Как это ужасно, что вы, мальчики, воспитываетесь все в разных домах, но тут уж ничего не поделаешь.
– Почему это ужасно? – рассудительно заметил Гордон. – Мы всегда так дрались, разве ты не помнишь? Я завидовал Бренни, что он хорошо плавает, а он моему высокому росту.
– Ну что ты, дорогой… Ведь он твой брат…
– Давай сходим на пароход, я по Бренни соскучился. Хотя он скоро надоест мне своими бесконечными приставаниями.
– Да, конечно, ведь и папу надо навестить. Гордон нахмурился, и это не укрылось от Дели.
– Сынок, папе теперь гораздо лучше, он уже садится и может двигать левой рукой. В правой тоже появилась чувствительность.
– Я не понимаю, что он говорит.
– Ты к этому привыкнешь. Я его отлично понимаю. Дели видела, что не убедила сына. Она пошла на кухню за Мэг, которая помогала миссис Мелвилл покрывать сахарной глазурью пирог; рядом маленький Алекс мыл чашки.
– Посмотри, мамочка, как у меня красиво выходит! – девочка с гордостью посмотрела на мать.
– У нее все так хорошо получается, – восторженно подхватила миссис Мелвилл. – Она толчет миндаль и делает им удивительно красивые узоры на глазури!
Дели разглядывала узор очень внимательно. Она всегда пыталась найти в детях хоть искру своего художественного таланта. Но зная, как трудно женщине пробиться, она надеялась, что ее продолжателем станет один из сыновей.
Мэг, которая малышкой была такой хорошенькой, превращалась в довольно обыкновенную девчонку со вздернутым носом и большим ртом; только волосы напоминали мягкий черный шелк, а живые глаза светились радостью и озорством. Миссис Мелвилл горевала, не представляя свою жизнь без Мэг. «Она так мне помогает, вы не поверите, настоящая маленькая хозяйка. Мэг будет вам большим подспорьем на пароходе».
«Как дочь не похожа на меня в этом возрасте», – подумала Дели, и от этой мысли у нее заныло сердце. Они с дочерью были почти чужими друг другу; смогут ли они найти общий язык? Когда Мэг вернется на пароход, Дели будет руководить ее чтением и постарается научить ее тому, чему не обучали в школе. Если бы рядом был кто-нибудь, похожий на мисс Баретт, кто бы мог помочь ей реализовать свои возможности! А, может, Дели пора смириться с тем, что никто из ее детей не отмечен выдающимися способностями; матери не всегда легко принимают это, ведь каждая втайне мечтает гордиться своим чадом. И все же она верила в Гордона. Было нечто многообещающее в его задумчивом взгляде, в недетском выражении лица, которое, появляясь временами, придавало ему еще больше сходства с Адамом. В конце концов Адам был его двоюродным дядей, и их сходство вовсе не было плодом ее воображения. И она была рада, что он носил ее фамилию, фамилию своего деда.
Бренни – тот пошел по стопам отца – деятельный, бесстрашный, прямодушный, настойчивый и целеустремленный, он привык добиваться того, чего хотел – эту черту характера он унаследовал от обоих родителей. Несмотря на категоричные запреты Дели, он научился прыгать с судна в воду, забираясь все выше и выше, пока не стал выполнять идеальные прыжки с крыши рубки. Но Дели продолжала панически бояться, что он наткнется на корягу, спрятанную под водой.
Иногда во время прыжков Бренни ударялся о воду животом – удар бывал таким сильным, что бедняга долго не мог отдышаться. Но как только ему удавалось восстановить дыхание, он немедленно вновь забирался на рубку и прыгал.
– У этого парня есть характер, – говорил Чарли с завистью и восхищением. – Он или умрет во цвете лет, или станет лучшим шкипером на реке, как его отец.
3
Толкая баржу, тяжело груженную тюками с шерстью, «Филадельфия» быстро шла вниз по разлившейся реке. Дели хотела доставить груз в минимально короткий срок, чтобы поразить мистера Рибурна как своей скоростью, так и своей надежностью.
Она никогда не рисковала без необходимости; но теперь, когда знакомые места на берегу проплывали мимо значительно быстрее обычного – Недс-Корнер, Руфус-Крик, Бордер-Клиффс, Остров Мэнн (где скрывался каторжник по фамилии Мэнн, которого потом пристрелили полицейские), Ховилл, Биг-Бенд, станция Мурто – она все больше верила в успех. Но затем около ручья Рэл-Рэл, совсем недалеко от Ренмарка, баржа налетела на топляк.
Острая и твердая, как железо, коряга пробила брешь в барже как раз под ватерлинией – к счастью, это произошло на неглубоком месте, и баржа опустилась всего на пять футов, так что вода не достигла шерсти. Почти три дня ушло на то, чтобы сгрузить шерсть на берег и починить баржу, при этом два тюка упали в воду, и их унесло течением.
Третий тюк распотрошили по приказу Дели. Ночью случились заморозки, и к утру баржа заиндевела и покрылась скользкой белой изморозью. Когда начались работы, барж-мен поскользнулся и упал в ледяную воду. Течение подхватило его и понесло, и к тому моменту, когда удалось его вытащить, он совершенно посинел от холода.
– Скорее снимайте с него мокрое и распарывайте тюк, – скомандовала Дели.
– Но, миссис…
– Не беспокойтесь, я отвернусь, – нетерпеливо сказала она. Командуя, Дели совершенно забыла, что она женщина. – Скорее, торопитесь, ради Бога, пока он не схватил воспаление легких. Теперь заверните его в шерсть с головой, чтобы он только мог дышать. Не важно, что он мокрый, шерсть выделяет свое собственное тепло.
Мужчины с сомнением разрезали мешковину, и туго спеленутая шерсть, освободившись от стягивающей ее оболочки, устремилась наружу, подобно желтоватой пене. Из тюка выдернули еще некоторое количество шерсти, так, чтобы внутри освободилось место для дрожавшего от холода матроса. Затем его сунули в тюк, как в турецкую баню. Ему дали горячего питья и большой глоток бренди, и скоро его синие губы приобрели свой обычный цвет.
Через некоторое время он возвестил, что ему «довольно тепло», а переодевшись в сухое, он и думать забыл о своем опасном купании. Он не уставал восхищаться находчивостью капитана: «Подумать только, а ведь она просто женщина».
Дели решила, что расскажет об этом происшествии Сайрэсу Джеймсу, когда они будут проходить мимо Бланштауна. Она как следует отрепетировала свой рассказ и была крайне разочарована, когда узнала, что он на несколько дней отлучился в Аделаиду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81