Дели к этому времени успела оправиться от шока. Как только Брентон вынес мальчика на берег, она тут же выхватила его из рук мужа. На ее протесты он ответил так:
– Я хотел немедленно избавить сына от страха перед водой, который на всю жизнь овладел бы им. Плох тот моряк, который не умеет плавать.
Опасаясь простуды, Дели обложила мальчика бутылками с горячей водой. Он уже задремал, когда отец принес ему птенца ласточки. Серый пушистый комочек пригрелся в его большой руке.
– Ты можешь подержать его в своей постели, только смотри, не сделай ему больно. А потом я положу его обратно в гнездо, мама-ласточка будет его кормить.
Алекс весь расцвел от счастья. Бренни, наоборот, был мрачнее ночи.
– Если бы я перелез через перила, мне бы здорово влетело, – пробормотал он.
Каждое утро Дели занималась на палубе со старшими сыновьями. Гордон старался разгладить глубокую мрачную складку, которая залегла между бровями матери и была особенно заметна при ярком свете.
– Ты выглядишь очень усталой, – сказал он однажды, оторвав глаза от книги. Ему было больно видеть скорбные материнские губы и морщинки, прорезанные временем на нежной коже вокруг глаз.
Она склонилась над его тетрадкой, поправляя ошибки, и он увидел ее голову совсем близко от себя.
– У тебя есть седые волосы, – удивился он.
– Не может быть! – она испуганно отшатнулась, будто ужаленная.
Он протянул руку и попытался выдернуть седой волос. Не сумев отделить его от темных волос, он дернул всю прядь и сделал ей больно.
– Видишь? – сказал он. – А ты не верила!
Она раздраженно взяла волоски и села, глядя на них в смятенном молчании. Четыре из них блестели, точно коричневый шелк, а пятый был серый и мертвый. Он показался ей и более грубым на ощупь, будто проволока.
В тот вечер она ушла к себе в каюту раньше обычного. С лампой в руках она долго и придирчиво разглядывала в зеркало те изменения, которым подверглось ее лицо так медленно и постепенно, что она их не замечала. Потом она села на нижнюю койку и разулась.
Ноги у нее были белые, кое-где покрытые редкими коричневыми волосками. Все еще стройные, они стали более худыми, узлы синих вен проступили на икрах – во время последней беременности она слишком много была на ногах. А что стало с ее ступнями, когда-то тонкими и изящными! От тесной обуви ногти стали плоскими, и сбились на одну сторону, пальцы покрылись мозолями, подошвы загрубели. Нет, это не ее ступни!
Давно ли ей было тринадцать лет, когда она этими самыми босыми ногами впервые ступила в ласковые прохладные воды Муррея! Дели закрыла глаза и припомнила ту ночь, отдаленные, мелодичные крики лебедей, пролетающих в вышине, звезды, точно алмазы, сверкающие на спокойной глади реки…
Двадцать лет прошло! Двадцать лет!..
Река равномерно плещется о нос корабля, спокойно течет в сторону моря. «Теки потише, река!» – сказала она про себя. Однако у нее было такое чувство, что ее подхватил неумолимый поток, который все убыстряется. И нет никакого способа остановить это бесконечное движение.
35
События, происходившие в мире, мало волновали узкий мирок живущих на реке людей. Куда важнее политика местных властей. Тут уж равнодушных никогда не бывало, да и быть не могло, ведь дела решались свои, насущные: чего ждать от навигации и торговли шерстью, не приведет ли к конфликту давний спор между штатами-соседями о правах собственности в прибрежной полосе, как распределяются полномочия этих штатов на реке.
Дели мировые события тоже не трогали, даже угроза войны не казалась столь ужасной. В ее жизни надвигалось событие поважнее. Да и пострашнее. Она снова беременна.
Брентон совсем не думает о ней. Правда, она и сама хороша, ведь твердо решила больше не уступать ему. Вот и получила.
А Брентон – словно нарочно: ни дня не проходит, чтобы не напился. И помощи семье никакой, и детей довел до того, что те в страхе разбегаются от него.
Пятый ребенок! Есть от чего прийти в отчаяние. Лучше умереть!
Время от времени Дели бралась за карандаш, делала углем зарисовки в альбоме – когда-нибудь напишет по этим этюдам крупное полотно. Она делала это урывками между стиркой пеленок, согреванием бутылочки с молоком для Мэг, лечением Алекса, когда у того обострялся бронхит, проверкой тетрадей Гордона и Бренни, купанием малышки… А сама давила и душила в себе желание бросить все, вернуться к краскам и кистям и, стоя возле огромного холста, класть мазки: уверенно, свободно, мастерски.
Но дети никогда не давали ей надолго уйти в мир образов. Мальчишки без конца шумели и порой затевали такую возню, что она готова была заорать и выдрать всех хорошенько. Как жаль, что рядом нет Бена, с таким помощником и забот меньше.
Брентон к известию о пятом ребенке отнесся абсолютно спокойно. Какие проблемы? Больше сыновей – больше рабочих рук. Старшие вон уже палубу драят, выросли помощники.
Речная торговля приносила Брентону приличный доход. Самым выгодным товаром было спиртное. Брентон монопольно сбывал виски на озере Виктория и в Милдьюре, где официально действовал «сухой» закон.
Он наметил снова купить баржу, побольше товаров и нанять еще одного помощника.
Теперь у него появилась новая всепоглощающая страсть – деньги.
Однажды ночью Дели застала его за скверным занятием. Он понемногу отливал виски из каждой бутыли, а остатки разбавлял водой. Дели вдруг почувствовала жгучий стыд. Конечно, деньги нужны, малышке нужны распашонки, одеяла, мальчишкам требуется все больше и больше, но зарабатывать таким способом чудовищно.
В последнее время там из-за этого спирта одни несчастья. То в пьяной потасовке в лагере у механиков убили парня, то какой-то тип, изрядно набравшись, скатился во сне в костер и обгорел до смерти.
И теперь, увидав, как муж разбавляет виски, Дели не выдержала.
– Перестань, Брентон, это нечестно. У тебя и так цены большие.
– Ну и что? – огрызнулся тот. – Кому какое дело? Пахнет виски – и ладно. Сначала ты говоришь, что из-за меня они пьяные драки устраивают, потом коришь, что спирт слабый продаю. По-моему, виски с водичкой пьется гораздо лучше, тем более, когда об этом не знаешь.
– Наверное, – нехотя согласилась Дели. – Только все равно лучше не обманывать.
С того случая, когда Брентон взбесился от ревности, Дели ни разу не покидала судно и не видела молодого человека в голубом пуловере – забеременев, она почти сразу же ушла из магазина.
Общаться с женщинами ей не хотелось, но в душе она чувствовала себя очень одиноко. На письма времени не оставалось, и Имоджин, не получая от Дели вестей, тоже замолчала. А про поездки в Мельбурн она уже и думать забыла.
С какой радостью встретилась бы она сейчас с художниками, поговорила о живописи, поспорила, получила заряд творческой энергии. Она выписывала два журнала по искусству, но, читая их, острее ощущала свою замкнутость и одиночество.
Однажды в Моргане, когда «Филадельфия» загружалась товаром, Дели заметила на пристани худого бородатого мужчину. Мужчина нес под мышкой планшет, а в руке – ящик с красками. Дели хорошо разглядела его: над тонкими, довольно яркими губами, темная полоска усов. Острый нос высокомерно поднят, под полотняной панамой – бледное лицо. Одет небрежно, хотя и со вкусом. Рядом с портовыми рабочими, речниками и железнодорожниками он смотрелся, как орхидея среди картофельной ботвы.
Ей нестерпимо захотелось заговорить с ним. Он тоже посмотрел на нее – у Дели даже дыхание перехватило от волнения; затем глаза оценивающе окинули ее фигуру и отвернулись. Живые, насмешливые глаза. Чем-то неуловимым человек напоминал погибшего отца.
Он свернул на дорожку из белого камня, которая спускалась к главной улице. Дели пошла следом, постояла у магазина, куда он зашел, подождала, но заговорить так и не решилась. А потом, вдруг испугавшись, что он заметит ее, повернула назад, к пароходу.
На следующий день Дели вновь увидела художника. Он укладывал в загруженную какими-то железками лодку ящик с красками и еду.
Легко оттолкнув лодку от берега, он направил ее вверх по течению к излучине, где виднелись желтые рифы. Греб он спокойно и уверенно.
«А ведь он не такой уж молодой, – мелькнуло у Дели в голове. – Лет сорок, не меньше». А когда он исчез из виду, Дели вдруг почувствовала себя так одиноко, словно потеряла близкого друга.
Река начала мелеть. Весь ил опустился на дно, и «Филадельфия», покинув Морган, поплыла по медленной прозрачной воде.
Уровень воды в реке неуклонно падал. Миллионы галлонов воды, необходимой фермерам и садоводам для новой ирригационной установки, впустую уходили в море. К лету 1914 года положение стало катастрофическим. В Ренмарке, в русле Муррея, ирригационный трест соорудил из мешков с песком дамбу. Благодаря ей воды для полива фруктов хватало теперь до самого урожая.
Ниже по реке сидели на мели и кренились, зарывшись в ил, пароходы.
– Да тут шлюз нужен, – воскликнул Брентон. – Всего один шлюз – и вода никуда бы не делась. Я так и знал, что пока новая засуха не припрет, никто не почешется. Сколько миллионов впустую ухлопали на свои поезда. Состязаться вздумали, кто быстрее бегает: паровоз или пароход.
Он злился на засуху, проклиная заодно судьбу, природу и все на свете. Ведь только по-настоящему разворачиваться начал, чуть не все деньги ухлопал на баржу и товар – и на тебе. Лицо его побагровело, исказилось, да так, что Дели даже испугалась: не случилось бы с ним удара, если они и вправду сядут на мель.
Когда это произошло, Брентона в рубке не было. Пароход находился где-то между Уайкери и Кингстоном; Брентон только что передал руль новому помощнику и стоял на борту, глядя, как из берега сочится вода – вечный признак того, что река в этом месте изрядно обмелела.
– Альф! – крикнул помощнику Брентон, – пойди на нос, глубину померяй. Еще шесть дюймов – и на мель сядем.
Он сбавил обороты, и пароход, наткнувшись на песчаную отмель, полностью скрытую водой, остановился мягко, словно нехотя, на борту даже толчка не почувствовали.
Новый помощник никогда не препирался. На лице его всегда была разлита блаженная улыбка, а среди вещей лежали три разных варианта Библии.
Не получив ответа, Брентон бросился в рубку. Помощник, стоя на коленях, молился.
Брентон с проклятьем отпихнул его и, ухватившись за руль, попытался сдвинуть пароход с отмели, но лишь взвихрил песок.
– Черт побери этот проклятый корабль! – Брентон в ярости заметался по рубке. – Черт побери эту мерзкую реку. Чертово правительство! Палец о палец не ударят, хоть бы что-нибудь сделали. И ты тоже хорош! – набросился он на съежившегося помощника. – Нашел время молитвы читать. Проваливай отсюда!
Он обмотал один конец стального троса вокруг толстого ствола красного эвкалипта, росшего на берегу впереди парохода, а другой закрепил на валу гребного колеса. «Филадельфия» подалась вперед, но тут же снова встала. Трос натянулся, боковые колеса завертелись в обратную сторону – дети даже шеи вытянули от любопытства, – но все напрасно: пароход прочно сидел на мели, а баржа плавала сзади.
«Филадельфия» снова застряла в стоячей воде, как когда-то на Дарлинге, но на этот раз положение ее было не в пример хуже. Врезавшись в отмель боком, она стояла с приличным креном, и по мере того, как спадала вода, палуба поднималась все выше и выше. Покатились со стола предметы, молоко едва не перелилось через край кастрюли, поползли с плиты сковороды, словно в качку на корабле.
Дети тут же нашли себе развлечение – скатывались по палубе, как с горки, врезаясь в борт, а потом ходили вдоль палубы одна нога выше другой и распевали во все горло «Я родился на склоне холма, я родился на склоне холма».
– Ну, что я говорил? – простонал Брентон. – Все как в девятьсот втором. – Он велел команде натянуть брезент над баржей и пароходом, чтобы защитить их от полуденного солнца.
На судне у него было немало банок с краской и, чтобы команда не сидела без дела, Брентон заставил всех покрыть двойным слоем верхнюю палубу. Издерганный, взвинченный до предела, он ждал, что что-то изменится и наступит облегчение, но этого не произошло.
Когда-то возле этого места был остров; теперь маленький кусочек суши, поросший лесом, едва виделся в море ила.
Брентон перекинул на сушу сходни, чтобы можно было гулять по острову.
Над лагуной, в которой застряла «Филадельфия», высилась желтая скала. Густо-синее небо, оттеняя скалу, вызывало к жизни великолепную игру красок, в этой палитре казалось, смешались все существующие в природе цвета.
Со скалы спускалась оросительная труба, которая заканчивалась паровым насосом. На вершине скалы, укрытая от глаз, стояла фермерская усадьба.
Воды в реке почти не осталось, и Дели решила прогуляться по дну.
В том месте, которое в разлив считали самым глубоким, струился крошечный извилистый ручеек – все, что осталось от некогда полноводного Муррея. Дели оглянулась на судно и, убедившись, что никто ее не видит, быстро подобрала юбки, разбежалась и перелетела через ручей. «Теперь буду рассказывать внукам: однажды ваша бабушка перепрыгнула Муррей». Дели представила себе раскрытые от удивления рты окружавшей ее детворы и улыбнулась.
Дели огляделась. Выше по берегу уже зеленела трава, здесь же природа была мертва. Растрескавшаяся земля усеяна створками ракушек, клешнями крабов.
Если бы река не обмелела, вода сейчас поднялась бы почти на тридцать футов выше головы Дели. Она вдруг представила, что река умерла. Никогда уже не течь ей снова.
Если бы планы инженерных сооружений воплощались в жизнь, а не оседали в канцелярии Министерства общественных работ, все пошло бы совсем по-другому.
Ведь как хорош проект гигантской Барринджакской дамбы на реке Маррамбиджи. Сколько скота спасли бы оросительные сооружения в Риверайне.
А на Муррее и нужны-то всего большая дамба да несколько плотин и шлюзов. Они перекроют реке дорогу к морю, и она будет шуметь, полноводная и мощная, круглый год.
Но пока власти спорят между собой, все остается по-прежнему.
Поговаривали даже, что неплохо было бы соорудить мощную стену или какое-нибудь заграждение и с наступлением засухи перекрывать устье Муррея. Тогда свежая вода не будет уходить из этих мест, и соленая сюда не попадет. А то до того дошло, что плесы наполнились соленой водой, в Маннуме, что за сотни миль от моря вверх по течению, морскую кефаль стали вылавливать.
Дели задумчиво смотрела на затянутое тиной дно. Придется ли когда-нибудь побывать в устье Муррея, увидеть длинный песчаный пляж, яростно бьющие в берег буруны, о которых ей много рассказывали в детстве? Или жестокой судьбой ей начертано провести остаток своих дней в стоячем болоте, подобном этому, навсегда лишившим ее жизнь высокого предназначения? Что ж, у нее останется возможность вспоминать…
36
Фермерская усадьба на скале совсем не походила на заросшее низкими эвкалиптами место, где жила своей страшной, беспросветной жизнью миссис Слоуп. Речная вода, которая поднималась по трубе вверх, орошала землю. Зеленел фруктовый сад, и в доме, построенном из местного известняка, было прохладно и уютно.
Жена фермера, узнав о положении Дели, предложила на время родов забрать у нее детей.
У самой миссис Мелвилл дети уже выросли и разъехались из дома, с родителями остался только один сын – Гарри. Он вместе с отцом работал в оранжерее, выкашивал на поле люцерну, ухаживал за коровами.
Старший сын, Джим, женившись, уехал жить в поселок Уайкери, где была ирригационная станция.
Дом стоял в глубине, и от него вниз спускалась дорога, по которой можно было выйти к застрявшему пароходу. Высокая неровная стена из желтого камня служила природной лестницей, соединявшей ферму с рекой. От нее к дому вели вырубленные в скале ступени.
Мистер Мелвилл предпочитал спускаться по трубе. Рискуя сломать себе шею, он перебирался через гребень скалы и, ухватившись за трубу, в считанные секунды оказывался у воды рядом с насосом. Отсюда по узкой дорожке, можно было дойти до небольшого укрытия, где мистер Мелвилл хранил свою лодку.
Миссис Мелвилл очень обрадовалась, что поблизости появилась еще одна женщина, и, хотя побаивалась лазить по каменным ступеням, все же спускалась к пароходу, а Дели вместе со старшими мальчиками приходилось провожать ее наверх.
Малышка Мэг – веселая, яркая, общительная, просто покорила миссис Мелвилл. У Мэг, как и у нее, были темные глаза и брови, на щеках – румянец, вот только волосы у миссис Мелвилл уже тронула седина.
– Какое счастье – четверо детей, – сказала она Дели. – Я и сейчас с удовольствием понянчилась бы.
– С ними же столько хлопот, – не поверила та. В последнее время хлопот у нее и впрямь хватало: и приданое к рождению ребенка приготовить, и себе новых сорочек нашить, станешь кормить грудью, их часто менять придется.
– Это от того, что условия у вас неважные, – заметила миссис Мелвилл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81