Это просто какой-то кошмар! Боюсь, причина кроется во всеобщем поклонении всему американскому. У них там в Нью-Йорке, видите ли, принято, чтобы официанты вели себя нагло, развязно и состязались в остроумии (пусть даже безуспешно) с клиентами. Ну и пускай живут себе так, как им угодно. Но теперь и мы, несчастные британцы, лишены права на собственную индивидуальность и вынуждены участвовать в точно таком же балагане. В Америке это действительно в порядке вещей. Жесткая ирония, зачастую переходящая в откровенное хамство, - это органичная часть нью-йоркской культуры. Ну да, они такие, и по- своему это даже занятно. Другое дело, что когда мы начинаем подражать им в манере общения, все своеобразие и очарование улетучиваются. Остается лишь неприкрытое жлобство. Хорошие манеры в наше время не в моде. Они - замшелый архаизм, позорная отрыжка нашего классово-структурированного, домеритократического общества. Главенствующая в наши дни совершенно ужасная система ценностей утверждает, что вежливость и проявление уважения к другим людям - это признание собственной слабости, которое лишь понижает ваш статус в глазах окружающих. Вот мы и пытаемся утвердить себя за счет других, унижая их и вызывая волну ответного хамства. По-моему, ничего хорошего в этом нет.
Разгромив меня наголову в битве при тарелке с креветками, полуголая официантка соизволила принести мне карту вин. Ну, на какой черт, спрашивается, мне нужна была карта вин после только что пережитого позора? Я бы с удовольствием заказал себе для начала, например, десертного вина, вот только зачем? Лишь затем, чтобы быть вымазанным смолой, вывалянным в перьях и подвергнутым всеобщему осмеянию только за то, что это не модно, не круто и вообще так выбирают вино только полные лохи? Я решил не испытывать судьбу и попросил минеральной воды. Я думал, что это самый безопасный напиток и что в отношении такого заказа поводов для иронии у официантки не возникнет. Так ведь нет, она, оказывается, использовала не все резервы. Ухмыльнувшись, она приволокла мне карту минеральных вод! Твою мать, на кой хрен, интересно, это нужно? Настоящая, как положено, в кожаной папке карта минеральных вод! Ну что за бред? Никогда раньше такого не видел. Куда только катится мир?
Ну да ладно. Я вроде уже упомянул о том, что рассчитывал завести с ребятами разговор на тему качества спермы. Но прежде чем мне удалось подвести беседу к этому вопросу (по-моему, задача сама по себе довольно деликатная, потому что ни с того ни с сего на такую тему не перескочишь), мы уже погрязли в сбивчивом обсуждении наших рабочих проектов. Завел всех Тревор. Не успев сесть за стол, он сразу завел речь о каком-то сценарии, который собирался принять в производство, предварительно отдав автору на доработку. При этом он сказал:
– Я не хотел бы пользоваться в разговоре с друзьями неспортивными приемами и вспоминать о занимаемых нами должностях, но считаю своим долгом заметить, что как руководитель отдела комедий Южной региональной редакции телевизионной службы Би-би-си я считаю…
Договорить ему не удалось. Мы с Джорджем в один голос перебили его и высказали каждый свое мнение. Оказывается, каждый из нас считает именно себя заведующим отделом комедий Южной региональной редакции. Я-то знаю, что Джордж не имеет никакого отношения к этой должности, потому что на самом деле он главный координатор отдела развлекательных передач телевизионной службы Би-би-си. Я видел, что эта идиотская должность была полностью прописана на приглашении на какую-то вечеринку, адресованном Джорджу. Кроме того, я прекрасно знаю, что Джордж ждет не дождется, когда его назначат главным редактором-координатором региональных сетевых каналов. Откуда мне это известно? Да из интервью самого Джорджа, напечатанного в «Индепендент», не далее как во вчерашнем утреннем выпуске. В ответ Джордж стал настаивать на том, что ему наплевать, что пишут на адресованных ему приглашениях, равно как и на то, что я там вычитал в какой-то «Индепендент», и что он является не кем иным, как главным редактором отдела комедий Южной региональной редакции телевизионной службы Би-би-си.
– Тогда какого черта, спрашивается, тебе еще нужно? - задал резонный вопрос Тревор. Джордж стал крутиться, как уж на сковородке, утверждая, что ему-то больше ничего не нужно и он просто счастлив работать на той должности, на которой находится в данный момент, чем только укрепил мои подозрения в том, что он давно уже приглядел себе какое-то тепленькое местечко на Четвертом канале.
Это умозаключение заставило нас с Тревором еще активнее пошевелить мозгами. Если Джордж перейдет на Четвертый, и если он (как он настаивает) действительно в данный момент является главным редактором отдела комедий Южной региональной редакции телевизионной службы Би-би-си, то или я, или Тревор имеем шансы занять его место (которое мы оба и так уже считали своим). Кроме того, если кто-то из нас сядет на место Джорджа, то должность, занимаемая им до того, останется свободной и скорее всего заинтересует того, кому то место (главного редактора) не досталось. Таким образом, в результате этой рокировки мы все получим повышение и, вполне вероятно, будем удостоены упоминания или даже интервью на страницах «Индепендент», посвященных телевидению, что для нас, всегда остающихся за кадром неизвестных управленцев среднего звена, - просто манна небесная.
Тревор утверждает, что знает, как называется моя должность, потому что ему ее предлагали еще до меня (что-то не очень верится). Так вот, по его данным, я являюсь управляющим редактором комедийных и развлекательных программ телевизионной службы Си-би-си. Меня это известие ни в коей мере не обрадовало, потому что еще в прошлом году я числился руководителем редакторской группы отдела комедийных программ Лондонской и Юго-восточной региональной редакции телеслужбы Би-би-си. Получается, что я, сам того не зная, был понижен в должности и нахожусь теперь еще на шаг дальше от намеченной цели - места управляющего редактора сетевыми каналами. От размышлений над столь печальным фактом меня отвлек появившийся в ресторане курьер-мотоциклист, который доставил Тревору конверт, на котором тот был обозначен как независимый выпускающий редактор Всемирной телевизионной службы Би-би-си. Никто из нас троих о такой должности никогда раньше не слышал. Карты оказались окончательно спутаны, и мы решили прервать этот разговор о карьерных перемещениях ввиду его полной абстрактности и оторванности от реального положения дел.
Единственное, о чем мы договорились, так это о том, чтобы во время рождественской вечеринки в конце года набраться храбрости, подойти к заместителю генерального директора и потребовать от него разрешить все наши сомнения и споры, четко обозначив должность каждого из нас.
После этого разговор перешел на другие темы. Тревор и Джордж затянули свою любимую песню про выпивку и все, что с ней связано. Дело в том, что Тревор больше не пьет. Джордж это явно не одобряет, особенно с тех пор, как Тревор объявил, что находится в «восстановительном периоде» (это также, по мнению Джорджа, никак не может быть одобрено), и считает необходимым трендеть о своей «проблеме» при каждом удобном случае.
– Как алкоголик, находящийся на стадии воздержания от спиртного, я могу заявить, что мне нет никакого дела до всех алкогольных напитков, находящихся на этом столе, - многозначительно заявил Тревор. - На самом деле я получаю удовольствие уже от того, что вы получаете удовольствие, употребляя эти напитки.
– Очень мило с твоей стороны, - заметил Джордж и добавил: - Только нам на это глубоко насрать.
Тревор запротестовал и попытался сказать, что он только лишь хотел сказать, что… Тут Джордж перебил его и заявил, что тот может не утруждать себя объяснениями, а еще лучше, если вообще заткнется.
– Понимаешь, Тревор, - сказал Джордж, - я вот как к этому делу отношусь: ну, не пьешь ты больше. Это хорошо. Хотя, если честно, ты и раньше не особо злоупотреблял. Но ведь теперь ты совсем излечился от пагубного пристрастия. Так нельзя ли уже прервать нытье по этому поводу? Давай лучше выпей с нами. Ты же теперь нормальный здоровый человек.
– В этом-то все и дело, Джордж. Понимаешь, алкоголизм - он ведь неизлечим. А я - алкоголик. И алкоголиком останусь до конца дней своих. Я могу хоть пятьдесят лет в рот не брать спиртного, но от этого не перестану быть алкоголиком.
Такую психоаналитическую казуистику Джордж ненавидит больше всего.
– Ну так заткни тогда свой фонтан и пей вместе с нами, твою мать! - сказал он, причем так громко, что посетители за соседними столами отвлеклись от еды и разговоров и дружно повернули головы в нашу сторону.
В этот момент я уже собрался было перевести разговор на волнующую меня тему сперматозоидов, причем не только из личного интереса, но и для того, чтобы разрядить обстановку. Помешал мне в этом опять-таки Джордж. Сорвав злость на Треворе с его навязчивой идеей алкоголизма, он посчитал, что теперь имеет полное право сесть на своего любимого конька. На свет были извлечены и продемонстрированы нам очередные изображения малютки Катберта. Я всегда полагал, что таскать с собой пачку фотографий своего ребенка и показывать их каждому встречному и поперечному - это чисто женское занятие, а вести себя так в сугубо мужской компании означает ломать естественный ход вещей и нарушать все писаные и неписаные тендерные законы. Но, видимо, я все-таки здорово отстал от жизни и не уследил за тем, с какого именно момента все мы, мужики, превратились в нянек и кормилиц. Терпеть не могу популярные в восьмидесятые годы плакаты, на которых изображались мускулистые мужские торсы и сильные руки, нежно баюкающие младенцев. Мне они всегда казались омерзительно слащавыми и идиотски сентиментальными. Впрочем, это мнение я старался держать при себе; может, предполагал я, это всего лишь неправильная реакция в силу неразвитости собственных эмоций?
Что же касается фотографий малютки Катберта, то не могу не признать, что он мало-помалу становится похожим на человека. По крайней мере, столь ярко выраженная в первые месяцы жизни членообразность уходит безвозвратно. В облагораживание его облика вносят свою лепту и шикарные шмотки из «Бэби Гэп». Джордж пожаловался, что одежка для Катберта стоит дороже, чем его собственная. При всей любви к сыну он находит это некоторым перегибом и излишеством. Я-то вообще не понимаю, на кой черт маленьким детям, а тем более младенцам, покупают дорогую дизайнерскую одежду от модных домов. Дети блюют на нее, валяются в грязи, а если говорить о младенцах, то они в эти шмотки еще и писают, и какают. Маразм, причем глубокий и массовый. Даже Джорджа это проняло настолько, что он пообещал серьезно поговорить на эту тему с Мелиндой. Тревор, в свою очередь (а он у нас парень весьма элегантный), сказал, что мы с Джорджем просто серые мещане и обыватели и что он был бы счастлив, если бы его бойфренд обладал хотя бы половиной того вкуса и умения носить хорошие вещи, какие присущи малютке Катберту. На это Джордж возразил, что Тревору-то легко рассуждать с чисто теоретической точки зрения. Он, как «голубой», едва ли когда-нибудь столкнется лицом к лицу с этой проблемой и испытает, насколько разорительно для семейного бюджета рождение ребенка. Тревор заявил, что Джордж зря говорит так безапелляционно: с нашим лейбористским правительством никогда не знаешь, в какой стране проснешься завтра. Вполне возможно, что дело скоро дойдет и до радикального изменения закона об усыновлении.
О господи. Это же ужас какой-то. Вполне возможно, что даже Тревор обзаведется детьми раньше, чем я. И это при том, что он педик.

Моя дорогая Пенни!
Прошу прощения, что не писала тебе последние несколько дней. Настроение у меня совсем испортилось, и я не могла заставить себя даже сесть за дневник.
Помнишь, я уже писала тебе, что Сэм не слишком тактичен и заботлив? Ну, я-то полагала, это из-за того, что сексуальная сторона нашей жизни приобрела в последнее время несколько медицинский оттенок. Я могу понять, что моя постоянная озабоченность тем, как бы наконец забеременеть, может охладить его чувства ко мне и даже в какой-то момент оттолкнуть от желания близости. Ну, я и решила с ним объясниться начистоту. Я даже попросила прощения за то, что в последнее время наши сексуальные отношения стали более напряженными, и призналась, что виновата в этом только я, потому что слишком много внимания уделяю своей главной проблеме. Кроме того, я заверила Сэма в том, что по-прежнему считаю его желанным и привлекательным, и как только мы выберемся из нынешней ситуации, я сразу же начну приставать к нему с настойчивыми и недвусмысленными намеками с одной только целью - ради получения взаимного удовольствия. Отреагировал он на эти признания и обещания довольно безразлично, чем меня обескуражил. Ласково чмокнув меня в нос, он вдруг возьми и заяви: я, мол, зря беспокоюсь - по его мнению, у нас все обстоит абсолютно нормально. По правде говоря, я ожидала несколько иной реакции.
Я прекрасно знаю, что Сэм по-прежнему меня любит. Вот только вспомнить бы, когда он в последний раз меня обнимал. Нет, время от времени я, конечно, оказываюсь в его объятиях (я имею в виду те случаи, когда он сам того хочет, а не когда я его к этому принуждаю), но это происходит только, когда мы занимаемся сексом. А секс у нас, как я уже говорила, далеко не тот, что был раньше. Лично мне кажется, что нам нужна большая степень физическою контакта, выходящая за рамки сугубо сексуальных ощущений. Ну что я могу с собой поделать? Мне на самом деле иногда хочется, чтобы меня поцеловали и приласкали и при этом ничего не требовали взамен, кроме ответной нежности. А Сэм никак не хочет этого понять. Он не видит смысла в том, чтобы тратить время и силы на какие-то ласки, если они не являются прелюдией к сексу.
Есть, кстати, одно исключение из этой закономерности. Я имею в виду дни, когда Сэм крепко напивается. Тогда все происходит с точностью до наоборот: он так и лезет ласкаться, но ни на что большее я рассчитывать не могу.
В пьяном виде он только знай себе бормочет: «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Честное слово, дорогая, я так тебя люблю».
Он твердит эту ахинею с таким упорством, будто я его об этом прошу. Еще чего не хватало! Можно подумать, нам, женщинам, очень приятно, когда перед нами рассыпается в нежностях бурдюк с пивом, который к тому же еще мучается от газов.
На самом же деле ласки и нежности мне действительно не хватает, несмотря на все пьяные излияния Сэма. Вот и сегодня вечером я совершила ошибку, попытавшись сунуться к нему, когда он смотрел новости по Четвертому каналу. Чувства подвели меня, и я совсем забыла, что когда Сэм пялится в телевизор, он на самом деле его смотрит. И в этот момент отвлекать его не позволено никому, в особенности мне. Причем даже во время рекламы. Нет, это просто потрясающе! Он, видите, сосредоточенно наблюдает за тем, как на рыбных палочках во время жарки появляется золотистая корочка, или вкушает обещанное удовольствие от вождения «фиата-уно» по извилистой мокрой дороге, и тут уж никто не имеет права вмешиваться во весь этот идиотизм. Если только я осмелюсь его обнять или положить голову ему на плечо, от него таким холодом повеет, что ни о каких нежностях и думать не захочется. А уж попросить его совместить бездумное сидение перед ящиком с чем-нибудь полезным - не дай бог! Например, если я попрошу помассировать мне ноги, он отреагирует так, будто я требую от него пожертвовать жизнью ради моего мелкого каприза. Наверное, мне пора уже смириться с тем, что он вряд ли когда-нибудь изменится в лучшую сторону и что особых нежностей от него ждать не приходится. Видимо, мужчины так устроены. По крайней мере, большинство из них. Мне просто хотелось верить, что Сэм не такой.
Вчера снова сходила на занятия по визуализации. Добровольно я бы ни за что не пошла, но Друзилла меня практически заставила. Она сказала, что сходить на одно занятие - просто абсурд, и если я не пойду хотя бы еще один раз, то считай, что вообще туда не ходила. В общем, я решила попробовать еще раз, но в итоге пришла к выводу, что эта система разработана явно не для меня. На сей раз предполагалось, что мы уже довольно хорошо знаем друг друга, а потому наша американская леди позволила себе перейти к более вольным упражнениям. Началось все с каких-то, как она выразилась, «очищающих ролевых игр». Очищение выразилось в том, что она потребовала, чтобы мы плакали и кричали, как младенцы. Ну, а теперь, Пенни, представь себе это зрелище: десять взрослых теток сидят кружком и все как одна орут, хнычут и ноют. Судя по тому, что нам рассказала ведущая, целью этого упражнения было «физикализировать» и наглядно выразить наше желание иметь ребенка, а также заставить нас больше не воспринимать его как какую-то постыдную тайну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51