– Я уже неоднократно давал понять, - продолжал он, - что если Сэму не хочется писать финальную сцену раньше времени, то пусть так оно и будет. Такая неизвестность будет отличной мотивацией для актеров, да и нам всем не даст расслабиться. Актеры играют людей, которые живут в подвешенном состоянии - жить или не жить. И лично я даже рад, что у меня есть такая возможность помочь актерам существовать во время съемок в состоянии неопределенности. Пускай попереживают всерьез. Импровизация - это и есть самая животворная сила для творческого поиска.
Что я могу на это сказать? По крайней мере, все остальные после этого заткнулись.

В Хаммерсмите, недалеко от эстакады, по которой я проезжаю, направляясь в клинику, стоит церквушка, которую я про себя назвала «одинокой церковью». Так получилось, потому что при строительстве развязки она оказалась практически полностью отгорожена шоссе и эстакадами от тех кварталов, для жителей которых была построена. Миллионы людей видят ее ежегодно, проносясь мимо со скоростью не менее пятидесяти миль в час. Ее шпиль вырастает на фоне неба, как только сворачиваешь на развязку, по которой с шоссе М4 можно попасть на автостраду А4. Церковь очень красивая, хотя понять это можно только вблизи, оказавшись буквально футах в десяти от нее. Каким-то чудом я туда сегодня забрела. Я решила немного прогуляться после очередного посещения клиники и сама не заметила, как прошагала две или даже три мили, опомнившись лишь под стенами одинокой церкви, которая называется, как я теперь знаю, церковью Святого Павла. Раньше мне не приходилось видеть нижние две трети этого здания, но я сразу поняла, что это та самая церковь, по переплетению дорог вокруг нее, по шуму и дыму, долетавшим оттуда. В церковь я заходить не стала, но, присев неподалеку на травку, попыталась найти в себе веру, чтобы было кому молиться. Не знаю, удалось ли мне в итоге это сделать должным образом. Я ведь не знаю, что испытывает по-настоящему верующий человек во время молитвы своему божеству. По-моему, немногие это знают. Для этого надо быть по-настоящему религиозным человеком. Я же поступила так: сосредоточилась изо всех сил и постаралась думать о том, почему именно я заслуживаю права иметь ребенка. В этих раздумьях я пришла к выводу, что заслуживаю этого хотя бы потому, что желаю стать матерью больше всех на свете. Надеюсь, в некотором роде это можно посчитать молитвой. По крайней мере, обращением к судьбе. Ждать ответа осталось недолго. Пара недель - и мы все узнаем.

Джордж с Тревором сегодня пригласили меня на ланч. Завтра у нас начинаются съемки, и они оба просто настояли на том, чтобы я присоединился к ним на этом своего рода последнем предсъемочном мероприятии. Не скрою, мне это было приятно. Учитывая тот факт, что я больше не состою в штате Би-би-си и на мою персону не распространяется бюджетное финансирование деловых обедов в ресторанах типа «Кварка», я заглядываю сюда теперь куда реже. В общем, я рассчитывал прийти сюда, как в старые добрые времена.
Когда я вошел в ресторан, они оба уже сидели за столиком, и вид у них был очень серьезный. Эта серьезность дошла до того, что Джордж даже не удосужился окинуть оценивающим взглядом задницу обслуживающей нас официантки - впервые на моей памяти с ним такое случилось, - а Тревор не стал ехидно комментировать тот факт, что хотя себе он и не заказал вина, но наше с Джорджем желание как-то взбодрить и воодушевить себя не было ничем ограничено с его стороны.
В общем, на наши старые добрые посиделки в обеденный перерыв все это было абсолютно не похоже. Ребята сразу перешли к делу.
– Сэм, - обратился ко мне Джордж, и я сразу понял, что говорить он будет от имени их обоих, - тебе ведь все-таки придется признаться Люси во всем.
Эти слова застали меня врасплох. Впрочем, это свидетельствует о моей недальновидности. Можно было предположить, что рано или поздно все так обернется. В конце концов, Джордж и Тревор не только мои друзья, у них самые лучшие приятельские отношения с Люси, и можно было ожидать, что использование в сценарии очевидно автобиографических деталей их не на шутку обеспокоит. А ведь они еще не знают всей глубины совершенного мною предательства.
– Я не могу, - сказал я. - Не сейчас. Мы как раз заканчиваем курс подготовки к искусственному оплодотворению.
– Да, ты уж сделай одолжение, сообщи, как там у вас все пройдет, - не без мрачной иронии попросил меня Тревор. - Не заставляй старых друзей узнавать о том, что у вас происходит, вместе со всеми остальными читателями сценария.
Они в самом деле не на шутку за меня беспокоятся. Впрочем, им, как и мне, очевидно, что вечно скрываться под псевдонимом я не смогу.
– Все, кто слышал об этом проекте, очень им заинтересованы, - продолжал Джордж. - Что ты будешь делать, если фильм выйдет и станет пользоваться успехом? Уж от журналистов спрятаться тебе точно не удастся. Боже мой! Представь, что будет, если эти писаки все разнюхают раньше, чем ты расскажешь Люси, и она прочтет об этом в газетах, или, того хуже, кто-нибудь из них поймает ее прямо на пороге вашего дома?
– Да даже если фильм в прокате провалится, тебе вряд ли удастся сохранить в тайне тот факт, что сценарий написал ты, - развил эту мысль Тревор. - Бога ради, она ведь твоя жена.
Конечно, они правы, и им вовсе не было нужды заказывать ланч на пятьдесят фунтов (естественно, за счет налогоплательщиков), чтобы высказать мне все это. Они хотели как лучше и имеют на это некоторое право, но по большому счету это мое дело - мое и Люси.
Чтобы они отвязались, я обещал им, что все расскажу ей, как только пойму, чем заканчивается мой сценарий.

Дорогая Пенни.
Сегодня Сэм сделал мне последний укол перед назначенным на послезавтра на семь утра забором яйцеклеток. Позволю себе одну драматическую деталь: укол пришлось делать ровно в полночь. Сейчас уже четверть первого, но я уверена, что сразу заснуть не смогу. В том, что касается уколов, Сэм просто молодец. Если не считать одного- единственного раза, мне было совсем не больно.
Я тут поговорила кое с кем из женщин в клинике, так оказывается, что некоторые мужья (или, как теперь принято говорить, партнеры) вообще отказываются делать им какие-либо инъекции - не могут себя заставить; и бедные женщины вынуждены в течение нескольких недель ездить в клинику ежедневно к семи утра. Представь себе это, Пенни. Мне и то уже осточертело мотаться туда, чтобы сдавать бесконечные анализы - ума не приложу, на кой черт этим врачам нужна моя кровь в таких количествах. Сэм рассказал, что вначале очень боялся делать мне уколы, но потом привык. Какой он все-таки молодец. Я прекрасно знаю, что доведись мне колоть его такими длиннющими иглами - мне было бы очень страшно. Я даже не ожидала, что он окажется таким храбрым. Да и вообще он на редкость достойно ведет себя во всем, что касается моей затеи. И это при том, что по своей воле он ни за что не стал бы ввязываться в такую авантюру. Тем не менее его поддержка очень мне помогает. Я даже не ожидала, что он проявит такой интерес к тому, что я чувствую в это время, и всегда будет рядом, когда мне это потребуется. Многим мужьям это настолько не нравится, что они пытаются делать вид, будто в семье вообще ничего не происходит. Сэм совсем не такой. Даже наоборот: он сделал все возможное, чтобы период подготовки прошел для меня как можно легче. Сегодня вечером я попыталась выразить ему свою благодарность за проявленное участие, что вдвойне ценно, учитывая, что на самом деле он никогда по-настоящему не хотел иметь детей.

Она считает, что на самом деле я никогда не хотел иметь детей, что вовсе не так, и я ей об этом сказал. Я сказал, что хочу этого всем сердцем, потому что наши дети будут продолжением нашей любви. Частью нас. Но если этого и не произойдет, то у нас с ней по-прежнему будем мы, и наша любовь не станет от этого меньше… и тут я вдруг понял, что цитирую свой чертов сценарий! Больше того: я даже не смог вспомнить, говорил ли я это раньше, или писал в дневнике, или придумал этот монолог для сценария, или же позаимствовал из дневника Люси! Я неожиданно для себя осознал, что больше не понимаю, где заканчиваются мысли и эмоции одного из нас и начинается внутренний мир другого. Внезапно я подумал, не рассказать ли все Люси прямо сейчас. Я даже начал говорить, но не смог. Нет, не сейчас. Завтра Люси предстоит пройти забор яйцеклеток.

Сэм сегодня немного сам не свой. Наверное, его гнетет мысль о том, что завтра ему снова придется мастурбировать в клинике. Он этого терпеть не может. Что ж, остается надеяться, что это в последний раз. Кто знает? Вдруг нам завтра повезет. Как бы то ни было, но Сэм не стал мне ни на что жаловаться. Он вроде бы хотел о чем-то рассказать, но передумал, а я не стала настаивать. Мы просто молча обнялись. В какой-то момент я вдруг поняла, что мы оба сгораем от страсти. Пришлось брать себя в руки. Я напомнила Сэму, что если мы займемся любовью сегодня ночью, то завтра может запросто случиться так, что мы станем счастливыми родителями дюжины близнецов. Это отрезвило нас обоих. Тем не менее я почувствовала, что сегодня мы с Сэмом как-то по-особенному близки. Я сказала ему, что люблю его и это придает мне сил. Я знаю, что бы ни случилось, наша любовь поможет мне все преодолеть. У меня было ощущение, что он вот-вот заплачет. Потом мне опять показалось, что он хочет сказать мне что-то важное. Но он так ничего и не сказал.

Дорогой Сэм.
Сегодня утром у нас с Люси большой день: мы поехали в Спаннерфилд на забор яйцеклеток и, естественно, очередного образца спермы. Процедура была назначена на семь утра, и в 6.50 мы были на месте. Но перед нами уже выстроилась очередь из желающих попасть в те же самые кабинеты. Большинство из них составляли женщины, приехавшие на уколы, потому что у них, бедненьких, нет таких храбрых и решительных мужей, настоящих мужчин, у которых кишка не тонка делать уколы. Однако набралось в очереди и с десяток таких же, как мы с Люси, пар, которые приехали сюда на итоговую процедуру. Вскоре нас всех провели в большую палату с целым рядом коек, отделенных друг от друга занавесками.
Нами занялась медсестра… вернее, очень симпатичный медбрат по имени Чарлз. Люси, оказывается, с ним уже знакома, мы же, мужья (или партнеры), увидели его впервые.
– Все в порядке, Люси, - сказал Чарлз. - Сейчас мы наденем вот это и заберемся вот сюда, а от вас, Сэм, требуется и вовсе сущая малость - еще один небольшой вклад в банк спермы, так что я оставлю вот здесь на полочке вот эту баночку и позову вас, когда освободится нужное нам помещение.
Очередная баночка для спермы. Великолепно. Подумать только, а ведь когда я в подростковом возрасте занимался этим делом при первой же удобной возможности, мне и в голову не приходило, что на самом деле я тренируюсь и раз за разом репетирую то, что мне придется делать в самый, может быть, важный день моей жизни.
Люси пришлось нарядиться в некое подобие ночной рубашки, только с разрезом во всю спину. Этот наряд она прокомментировала так, что я чуть не выронил инструкцию по онанизму, которую в тот момент рассеянно изучал. (Можно подумать, что я до сих пор не выучил ее наизусть.)
– Миленькое платьице, - сказала она. - Думаю надеть такое на премьеру.
На какой-то момент я просто потерял дар речи и застыл с отвисшей челюстью.
– На премьеру! - сказал я с дрожью в голосе, абсолютно не представляя себе, что будет дальше. - На какую премьеру?
– Да на какую угодно, на любую премьеру, - ответила Люси, посмотрев на меня как-то странно. - Просто на премьеру, и все. Шучу.
Тут как раз вернулся Чарлз, призвавший меня исполнить свой долг. Он просунул голову за занавеску и зловеще-многозначительно поманил меня пальцем.
– Апартаменты ждут вас, - сообщил он. С мрачной решимостью я взял баночку и вышел за занавеску.
В стационаре, в отличие от амбулатории, оказалось как минимум две комнаты, предназначенных для таких, как я. Таким образом, давление со стороны ожидающих своей очереди было сокращено. Чарлз даже сообщил мне доверительным тоном, что в моем распоряжении столько времени, сколько мне для этого потребуется. Торопиться, мол, все равно некуда, потому что мы здесь в любом случае проторчим целый день.
Что ж, слабое утешение, особенно если учесть, что это, пожалуй, был самый трудный и напряженный визит к тетушке Ладошке за всю мою жизнь. Настал, как говорится, момент истины. Сидя в одиночестве в этой пустой комнате со спущенными штанами (тщательно вымыв, как предписано инструкцией, свое мужское достоинство), я погрузился в размышления на тему странной, я бы даже сказал, пугающей природы выпавших на мою долю супружеских обязанностей. Взять, например, мою жену, которую я очень люблю: ей, чтобы дойти до сегодняшнего дня, пришлось пережить полтора месяца бесконечных процедур, анализов и выдержать терапию, весьма назойливо вторгавшуюся в организм. День за днем ее буквально по часам накачивали лекарствами, заставляя ее тело на какой-то период замереть в преждевременной менопаузе, а затем подталкивая его к тому, чтобы оно проснулось и стало поспешно наверстывать упущенное, продуцируя яйцеклетки в таком количестве, что столь активные яичники уже начинают давить на другие внутренние органы. Чуть ли не через день, неделю за неделей, Люси приходилось мотаться через весь город сюда в клинику, где она просиживала в очередях долгие часы, общаясь с такими же, как она, отчаявшимися женщинами в ожидании какой-нибудь очередной жуткой процедуры, когда в ее тело закачают всякую гадость и препарируют ее женскую сущность в самых благих - исследовательских и диагностических - целях. А причиной, заставляющей ее терпеть все эти муки и издевательства, является не что иное, как отчаянное желание иметь детей - желание, которое, возможно, сегодня наконец-то исполнится.
Так вот, если именно сегодня, в такой ответственный день, я не смогу выдать грамотную, подобающую случаю эякуляцию прямо в баночку (и при этом непременно поймав первую каплю), то вся эта череда чудовищных мучений может пойти прахом. Я сел на стул, один в комнате, и с осознанием такой гигантской ответственности постарался привести свой пенис в состояние, подобающее важности момента, с тем, чтобы, успешно помастурбировав, оправдать надежды и чаяния столь горячо любимой мною женщины.

Сэм вернулся из комнаты, где выполнял свой долг, бледный как полотно. Он как-то криво усмехнулся и сказал, что вроде бы получилось достаточно. Я ответила, что тоже, черт возьми, надеюсь на это, потому что в общем-то много врачам и не нужно. Им нужен только один.

Забор яйцеклеток тоже оказался тем еще мероприятием. Сидя рядом с Люси и наблюдая, как врачи готовят все необходимое для операции, я почувствовал себя незваным гостем на собственной вечеринке. Когда наконец до нас дошла очередь, Люси отвезли на каталке в операционную, я же тащился за ней, чувствуя себя полным идиотом в зеленом медицинском халате, полиэтиленовой шапочке и пластиковых бахилах.
Меня усадили в угол помещения - там, где я никому не мешал. Вскоре Люси под воздействием наркоза отключилась и даже стала похрапывать. Ее ноги вдели в какие-то стремена, и доктор, не теряя времени даром, сразу же приступил к делу. Перед ним находился небольшой телевизионный монитор, на котором с помощью ультразвуковой аппаратуры или чего-то подобного можно было видеть, что происходит внутри тела Люси. Доктор стал объяснять мне:
– Видите, вон та белая точка на экране - это и есть игла. Видите, как она двигается? Вот я подвожу ее к фолликулу, который нужно вскрыть. Видите, как он сдувается?
Отвечать я не стал, поскольку слова врача звучали не как вопросы, а как утверждения. Кроме того, я был слишком напуган происходящим, чтобы выдавить хоть слово. И потом, мне не хотелось никого отвлекать от дела каким-либо словом или делом. Тем не менее мне удалось рассмотреть то, что описывал доктор, - темные полупрозрачные пузырьки, привлекаемые яркой белой точкой и сдувающиеся по мере того, как игла высасывала из них содержимое.
– А сейчас мы откачиваем из фолликула жидкость, в которой и должны содержаться яйцеклетки.
И то верно: в подтверждение слов врача его ассистенты заполняли пробирки одну за другой бледно-розовой жидкостью, а затем передавали их через отверстие вроде кухонного окна в помещение, где, по моему разумению, находилась лаборатория.
Это было просто невероятно. Какая-то женщина кричала через окошко: «Одна яйцеклетка… еще две яйцеклетки… еще яйцеклетка», - ни дать ни взять официантка на раздаче. Это напомнило мне эпизод из фильма «101 далматинец», где няня, словно не веря своим глазам, взволнованно повторяет: «Еще щенятки!» В общем, в конце концов врач получил столько яйцеклеток, сколько ему хотелось, подогнал задним ходом к Люси под ноги каталку и начал выпутывать ее из устройства, в которое она была упакована.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51