Ну вот. Добрались мы, значит, до самою главною.
Чтобы долго не рассусоливать, перейду прямо к делу. Писать о чем-то еще, пытаясь оттянуть этот момент, больше невозможно. Итак, признаюсь: я его поцеловала. Да, поцеловала, и это было просто потрясающе. Мы все говорили, говорили и говорили, а потом он смахнул мне слезы с ресниц, и как-то так получилось, что он взял меня за руку, и вдруг - мы уже целуемся. И это было не какое- то легкое прикосновение губ, а самый настоящий глубокий поцелуй, полноценный и горячий. Ну, Пенни, сама знаешь: страстная борьба языков и все такое прочее. Мы впились друг в друга, как боксеры в клинче.
О господи, сейчас мне жутко даже думать об этом.
Мне кажется, продолжалось это всего минуту или две (ну, может быть, три, но уж никак не больше). Просто настоящий поцелуй. Карл не стал испытывать удачу и пытаться форсировать события. (Мне кажется, тут мне просто повезло, а то неизвестно, чем бы оно все кончилось.) Он медленно притянул меня ближе к себе - совершенно не грубо и не нагло, хотя при этом моя (боже мой!) грудь крепко прижалась к его груди. Я сегодня была без лифчика, и учитывая, что на мне был только тонкий кашемировый джемперок, а на нем, как я уже говорила, легкая хлопчатобумажная рубашка, ничто не мешало мне почувствовать себя тесно прижавшейся к нему и его тесно прижавшимся ко мне. Господи, а сердце-то у меня как при этом билось! Ему, наверное, казалось, будто ему в грудь колотят кувалдой.
В общем, кончилось все тем, что я заставила себя оторваться от него. Надо же было что-то делать, а выбор в такой ситуации был небольшой: либо отодвинуться, либо допустить, чтобы все шло дальше к тому, о чем и подумать страшно! Страшно - не страшно, но в голову мне такое пришло. Ничего себе! Остается только добавить, что он повел себя в этой ситуации предельно корректно и тактично. Он действительно умеет держать себя в руках, если сумел сделать вид, что отпускает меня спокойно, раз я хочу на этом остановиться (а я хотела?). Он чуть заметно улыбнулся, нежно поцеловал меня в лоб и сказал:
– Если будет не с кем поговорить, я всегда рядом. Ты только позвони. Просто набери мой номер. - С этими словами он и ушел.
Разумеется, после этого мне было уже не до работы, и я поплелась домой. И вот я сейчас здесь сижу, усиленно размышляя над тем, что же такое со мной творится. Так меня не целовали уже давным-давно. Само собой, я чувствую себя виноватой, но при этом не стану отрицать, что мне это дело очень даже понравилось. Тут, впрочем, я вспомнила о Катберте, о своем бесплодии и почувствовала себя полной свиньей, способной при всем этом приходить в восторг от какого-то поцелуя. Господи, ну почему же жизнь такая сложная штука!
Я сделала перерыв и снова вернулась к дневнику. Чувствую себя еще хуже. Стоило мне вспомнить про Сэма, как меня тут же захлестнуло чувство вины. И дело не только в этом поцелуе, но и во всем, что я наговорила Сэму прошлой ночью. Ему вдруг пришло в голову написать сценарий о бездетной семье - и я даже знаю, о какой именно. Услышав это, я как с цепи сорвалась, но теперь думаю, что это было не совсем справедливо по отношению к Сэму. Нет, эта идея мне по-прежнему кажется отвратительной, и если он на самом деле напишет что-нибудь в таком роде, я его просто убью. Другое дело, что мне следовало в тот момент с большим пониманием отнестись к его заскокам и хотя бы из сочувствия попытаться посмотреть на ситуацию с его точки зрения. В конце концов, ведь я сама все время давлю на него и пытаюсь заставить прислушаться к собственным чувствам и использовать услышанное в работе. Другое дело - мне и в голову не могло прийти, что он возьмется за описание настолько болезненных для меня эмоций. Естественно, чтобы разрешить ему использовать наши абсолютно личные переживания и страдания ради того, чтобы выжать из них несколько дешевых приколов и написать легкую комедию, и речи быть не может.
Но, думаю, мне следовало бы объяснить ему недопустимость такой идеи пусть и твердо, но в более деликатной форме.
К тому времени, когда Сэм пришел домой, я уже чувствовала себя как никогда верной женой, жаждала его любви и так же сильно жаждала показать ему свою любовь. Я решила во что бы то ни стало продемонстрировать ему, как он мне дорог и как важна для меня близость с ним. Как же! Ни черта не сработало. Я попыталась обнять его, прижаться покрепче, слиться с ним в физическом и эмоциональном смысле, но он (надо же, какая неожиданность!) только чмокнул меня в щеку и прямиком проследовал в свой чертов кабинет, чтобы поразмышлять над своей распроклятой карьерой. Если он задался целью толкнуть меня прямиком в объятия всяких байронических актеров в стиле Хитклиффа, то ему это удается на редкость хорошо.
Он даже не удосужился спросить меня, как чувствует себя Катберт и не было ли новостей из больницы.

Дорогой Сэм.
Не успел прийти домой, а Люси уже тут как тут - словно весь день только и думала о том, как повиснуть у меня на шее. Ей, видите ли, приспичило обсудить силу нашего взаимного притяжения и то, насколько глубоки и искренни наши взаимоотношения. Приношу свои извинения, дорогая, но сейчас мне - как бы это помягче выразиться - не до того. По-моему, она просто не понимает, сколько обломов мне пришлось пережить за последнее время. А если понимает, то значит, ей на это действительно наплевать. С ее точки зрения я существую исключительно для того, чтобы, во-первых, демонстрировать ей нежные чувства, а во-вторых, снабжать ее спермой, когда ей это требуется. Мои же неприятности, унижения, которые я вынес на работе, бесславный конец карьеры, которую я худо-бедно строил с момента окончания университета, - все это, с ее точки зрения, лишь проявления низменного эгоизма и недостойной настоящего мужчины зацикленности на самом себе. Это все хрень собачья, которую я должен отбросить без всяких сожалений, чтобы целиком сосредоточиться на серьезных, имеющих просто мировое значение вещах - таких, как наши с ней отношения или отсутствие ребенка в нашей семье.
Господи помилуй, да сколько же можно! Неужели непонятно, что в мире и так слишком много детей! Миллионы детей голодают и даже умирают от голода каждый год, миллионы живут в нищете, заброшенности и даже подвергаются всякого рода домогательствам. Так почему хотя бы некоторым (я не говорю - многим, но некоторым) из нас не остаться бездетными? Если уж оно так получается, то нельзя ли хотя бы не воспринимать это как кару небесную? Почему бы кому-то из уже живущих людей просто не пожить своей собственной жизнью, выполняя свое предназначение? По-моему, предназначение человека должно отличаться от той единственной цели в жизни, к которой стремятся животные, - я имею в виду воспроизведение себе подобных. Да, я говорю об этом прямо и не стесняясь. Больше того: я считаю, что наша с Люси бездетность предоставляет нам редкие, практически неограниченные возможности. Мы молоды (вроде бы); мы здоровы; мы оба работаем и даже более-менее неплохо зарабатываем (пока еще). Что же из этого следует? Да то, что мы можем делать все, что нам заблагорассудится! Научиться управлять самолетом, совершить путешествие к горным источникам в Андах, спасать тропические дождевые леса, нажираться каждый вечер в пабе в ж… я хотел сказать - в хлам. В общем, делать все что угодно. И при этом все, что мы делаем, и все, о чем способна беспокоиться Люси, - это попытки завести ребенка. Мы просто из кожи вон лезем, чтобы этого добиться.
Чует мое сердце, что все это я написал если не со зла, то уж по крайней мере сгоряча. На самом деле я тоже хочу, чтобы у нас были дети. Может быть, я хочу не только этого - но этого больше всего.
Бедная Люси. Опять ей ни за что досталось. Ей и нужно-то было всего-навсего, чтобы я еще раз показал, что люблю ее. А ведь я люблю ее - тут и спорить не о чем. Я люблю ее и не побоюсь при знаться в том, что по-прежнему хочу ее. Та ночь на Примроуз-Хилл была просто потрясающей. Жаль только, что все это не сработало. Я имею в виду не удовольствие, а результат.
Похоже, это все, что я мог написать по поводу наших с Люси отношений. Не густо, прямо скажем, для человека, мнящего себя писателем.
Облом, опять облом.

Дорогая Пенни.
Мелинда позвонила сегодня в семь утра. Диагноз не подтвердился. Это не менингит. То есть чем именно заболел Катберт, там никто не знает, но по крайней мере это точно не менингит. Я просто счастлива за нее, потому что такого удара она наверняка бы не вынесла. Хотя Катберт еще остается в больнице под наблюдением врачей, голос Мелинды звучал совершенно иначе, чем в последние дни: у нее явно гора с плеч свалилась.
Я сразу же сказала об этом Сэму, и он в ответ пробурчал невнятной скороговоркой:
– Здорово, просто великолепно. Нет-нет, действительно замечательно, отличные новости.
Но в это самое время он успел перевернуть газетную страницу и тут же уткнулся носом в разворот «Гардиан», посвященный телевидению и радио. Совершенно бездушный, бесчувственный чурбан.
Каково же было мое удивление, когда на работе Шейла встретила меня заговорщицким подмигиванъем и хихиканьем. Не успела я выразить свое удивление, как она сама озадачила меня вопросом:
– Слушай, что с Сэмом-то случилось? Не иначе ты его гормонами пичкаешь или какими-то китайскими снадобьями. Давай выкладывай, что за зелье дает такой эффект.
Я понятия не имела, о чем она говорит, но буквально через секунду предмет ее восторгов оказался у меня перед глазами. На моем рабочем столе лежал букет из дюжины алых роз с прикрепленной к нему открыткой. На открытке было написано следующее: «Ты прекрасна, и я тебя хочу».
Честное слово, Пенни, именно так, ни больше ни меньше: «Ты прекрасна, и я тебя хочу».
Уточняю: открытка не была запечатана в конверт и предназначалась для всеобщего обозрения. Вполне понятно, что Шейла решила, будто это лихая выходка Сэма. Человек, который шлет такие записки в открытую, зная, что их содержание станет известно всем моим сослуживицам, должен чувствовать себя более чем уверенно. Он должен считать, что имеет полное право на это, не так ли? Я покраснела до такой степени, что это можно было увидеть даже в Австралии. Масла в огонь подлила Шейла, заметившая мое смущение.
– А может, это и не от Сэма? - коварным тоном спросила она.
– Да ты что! - поспешила разубедить ее я - пожалуй, слишком громко. - Конечно от Сэма. Мы тут переругались, а когда женщина не в на строении, ей, сама понимаешь… не до того… Вот он и решил помириться, а заодно показать, что у него уже трубы горят. Как же, разбежался. Можно подумать, после такой выходки мне чего- то захочется.
Я такая злая, что… Я могла бы сейчас… не знаю, что я могла бы сделать, но честное слово, я способна на все! Ну да, в минуту душевной слабости я поцеловалась с Карлом Фиппсом. Разве из этого можно сделать вывод, что я готова переспать с ним? Ну, так он сильно заблуждается. И какого черта я купилась на его душеспасительные беседы! Но в любом случае ничто не дает ему права делать мне прилюдные намеки, что он не прочь со мной перепихнуться. Да, для того, что предлагается женщине в такой форме, это, пожалуй, самое мягкое и приличное слово. Так вот, повторяю: никакого такого права у него нет. В конце концов, я замужняя женщина! И вообще это просто свинство и наглая самонадеянность с его стороны. Оказывается, эта скотина на самом деле уверена в полной неотразимости своего обаяния. Привык, конечно, что любая из этих дурочек- поклонниц, которые мешками шлют ему письма, будет счастлива, если он отымеет ее тогда и там, где ему приспичит. Как все это гадко.
В общем, что греха таить, он мне нравится. Да что там нравится - он на самом деле супер. Мужчина хоть куда. Но, знаешь ли, Пенни, это уже слишком. Когда Шейла вышла из офиса, чтобы купить сигарет (за первой утренней чашкой кофе она выкурила четыре штуки, остававшиеся у нее в пачке, - четыре, это просто невероятно), я позвонила ему по домашнему телефону.
«Хай», - поприветствовал меня его автоответчик (да-да, именно «Хай», пижон дешевый), - «вы попали не куда-нибудь, а к самому Фиппсу. Меня либо нет дома, либо я занят, либо так утрахался, что меня ломает даже взять трубку. Если вы по работе, то позвоните моим девочкам (Твою мать! Это мы-то - "его девочки»!) по телефону ноль один - семьдесят один и так далее… Если вы насчет того дела в Лос-Анджелесе, лучше позвоните Энни по двести тринадцать, ну и так далее… Если вы по поводу Нью-Йорка, свяжитесь с Уильямом Моррисом по двести двенадцать и так далее… Если же вы по какому-то другому делу, то вперед -можете порадовать меня своим сообщением после сигнала».
Слушая всю эту галиматью, я успела хорошенько подготовить собственную речь.
«Карл, это Люси из агентства. Какого черта вы себе позволяете? Это просто мерзко с вашей стороны! За кого вы меня принимаете - за шлюху? Может, вы думаете, что я перезрелая неудовлетворенная дамочка, которой можно делать любые похабные намеки и считать, что она… что она… бросится к вам в постель, как только вы ее поманите? Нет уж, позвольте вам сказать, что приятная внешность и актерская известность - это слишком мало, чтобы я захотела переспать с вами. Я замужняя женщина, так что забудьте о ваших планах в отношении меня! Да, кстати, мы ждем от вас ответа. Я имею в виду тот сценарий рекламного ролика стирального порошка, который мы вам послали. Всего хорошего!»
Выговорившись, я почувствовала себя значительно лучше.
Отличная новость - Катберт пошел на поправку.

Дорогой я.
Хреново мне. Нет, кроме шуток, меня сегодня действительно здорово обидели. Дело было так: я понял, что вчера вел себя не лучшим образом по отношению к Люси, и решил загладить вину и показать ей, что столь ценимые ею эмоции мне также не чужды. Короче говоря, я послал ей в офис несколько роз и надиктовал в качестве приложения коротенькое сообщение на открытку. Я сказал, что она прекрасна и намекнул, что, так сказать, жду не дождусь встречи с ней. Мне показалось, что все это - цветы и записка - должно ей понравиться. Я даже предположил, что когда вернусь домой, она бросится мне на шею и… Но нет, ни хрена подобного. Ни радости, ни благодарности, ничего. Люси просто сделала вид, что ничего не заметила! Мы, мол, каждый день обмениваемся букетиками и игривыми записочками. Когда я пришел, она оторвалась от своего дневника только для того, чтобы сказать «привет», а когда закончила писать, начала громко ныть по поводу того, как ей, видите ли, надоел этот их новый актер Карл Фиппс.
По-моему, она от него без ума Я просто уверен, что не все тут чисто.
В какой-то момент я предположил, что цветы ей почему-то не доставили. Ну, я и спросил, не обнаружила ли она сегодня утром у себя на рабочем столе какого-нибудь сюрприза.
Могу поклясться: услышав мой вопрос, Люси побледнела.
– Что? - переспросила она. - Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? Ты что, с Шейлой созванивался? Это она тебе растрепала…
– Ни с кем я не созванивался, - ответил я и пояснил: - Я просто хотел узнать, получила ли ты сегодня утром мои розы.
Я, кажется, упоминал, что Люси побледнела? Так вот, по сравнению с тем, какой она стала теперь, до этого она была просто румяным пупсиком. Зато теперь я знаю, что понимается под выражениями «побелеть как полотно» или даже «как смерть». Именно это и приключилось с Люси, у которой к тому же явно подкосились ноги и затряслись руки. Бедненькая, это все из-за ее переживаний по поводу болезней чужих детей и отсутствия своих. Отдохнуть бы ей надо, отвлечься.
– Розы… так это от тебя? - шепотом спросила она.
– Ну да. Розы и игривая такая записочка. Ты их получила?
– Да… да… - Голос Люси прозвучал не громче, чем у умирающего от удушья хомячка. - Я их получила.
После этого она оживилась, но не скажу, что это оживление меня обрадовало, поскольку оно немедленно переросло в истерику.
– Какого черта? - кричала она. - На кой хрен ты это мне послал? Господи, да еще эта записка! Ничего умней не придумал - предлагать всем на обозрение такую похабень. Какой же ты идиот! Идиот, идиот, идиот.
Ну вот, значит, на этом диалог и закончился. Пока она продолжала кричать, я счел за лучшее свалить из дома. Ничего не скажешь, славненько поговорили. Ноутбук я взял с собой и сейчас сижу в пабе и совмещаю приятное с полезным. Интересное наблюдение: под выпивку вроде бы даже неплохо пишется. Честно говоря, не ожидал я, что сегодня меня так обломают. Она ведь только и делает, что хнычет по поводу отсутствия внимания с моей стороны. Все время намекает, что было бы неплохо, если бы я время от времени демонстрировал те чувства, которые к ней испытываю. («Ты меня любишь? Ну сделай так, чтобы я увидела, что ты меня любишь. Сделай что-нибудь приятное, чтобы я поняла, как ты ко мне относишься». Всю эту чушь она несет постоянно, становясь особенно говорливой в те редкие минуты, когда я пытаюсь посмотреть телевизор - и то не для развлечения, а по работе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51