Подобно другим симфониям Брукнера, она выдержана в строгой форме, основанной на внутренней логике музыкального развития.
Образец такой формы - I часть Четвертой. В ее разработке ведущая роль принадлежит двум темам главной партии, символизирующим величие мироздания.
После грандиозной кульминации, когда словно распахиваются неземные дали, главная тема на миг растворяется в «эфирном» звучании высокой флейты, чтобы затем преобразиться в торжественном хорале медных. Это смысловой центр разработки: здесь композитор провозглашает свое этическое credo. Завершает разработку элегическое звучание альтовой темы побочной партии (вторые скрипки pianissimo в сопровождении остальных струнных); этот эпизод, один из наиболее поэтичных в симфонии, полон ощущения чуткой тишины и глубокого покоя; мягко ниспадающими интонациями он порой напоминает лирические темы Шумана.
После репризы, как всегда у Брукнера сохраняющей лишь основные контуры экспозиции, в коде развертывается величественная картина восхождения на недосягаемые вершины. Волнообразное движение струнных приводит к первой экстатической кульминации tutti, подобной вспышке ослепительного света, озарившего сумеречные низины; затем гигантское нарастание звучности завершается проведением главной темы в победных фанфарах валторн, словно нимбом окруженных лучезарным тремоло скрипок.
Andante Четвертой симфонии - наиболее субъективная по настроению часть цикла. В ней на первый план выступают личные переживания, окрашенные настроением глубокой скорби. Начальная тема виолончелей, выдержанная в ритме траурного шествия, даже воспринималась некоторыми критиками как символ печальной судьбы одинокого композитора. В основе Andante - две родственные по настроению темы. Тема виолончелей, одиноко звучащая на фоне приглушенного сопровождения скрипок и альтов с сурдинами, определяет настроение начала части. Второе проведение темы деревянными духовыми на фоне маршеобразного ритма басов еще больше подчеркивает ее сурово-скорбный облик. Композитор связывает первую тему со второй посредством строгого хорала струнных, который усиливает величаво-торжественный характер Andante. Протяжная вторая тема, проходящая у альтов в сопровождении pizzicato скрипок и виолончелей, развивает настроение первой. Отдельными мелодическими оборотами тема альтов обнаруживает близость к стилю духовных арий Баха с присущими им чертами возвышенного философского раздумья.
Форма II части подобна I (так называемое сонатное Andante). После небольшой разработки, где интонации первой темы преображаются в восторженный гимн, следуют реприза и величественная кода, в которой нарастание звучности приводит к главной кульминации части: в громогласном хоре медных интонации темы звучат как радостное прославление красоты и могущества жизни. Краткое заключение Andante возвращает к настроению начала части. Мерный ритм литавр подобно биению маятника сопровождает скорбные ламентации духовых, истаивающие в pianissimo...
III часть - скерцо, - по словам композитора, рисует картину охоты на зайцев. В трио - во время охотничьей трапезы - звучит танцевальная мелодия. Действительно, с первых тактов фанфары валторн, напоминающие отдаленное звучание охотничьих рогов, создают впечатление стремительной погони; в перекличку с валторнами вступают трубы, тромбоны... Словно лесное приволье заполняется скачущими всадниками. В развитии скерцо с огромной изобретательностью используются эффекты оркестрового эха: переклички отдельных инструментов и оркестровых групп вызывают ощущение пространственной глубины и шири. Небольшое камерно-инструментованное трио (почти без медных) принадлежит к числу наиболее национально характерных страниц творчества Брукнера. На фоне волыночных басов звучит плавная песенно-танцевальная мелодия австрийского лендлера. Полная простодушного очарования музыка трио воспринимается как подлинная жемчужина народного искусства.
Грандиозный финал Четвертой симфонии по размерам далеко превосходит финал Третьей. Последнюю часть Четвертой симфонии часто порицали за ее якобы бесформенность, рапсодичность. В действительности строение финала подчинено таким же строгим законам музыкальной логики, как и первые три части симфонии; небывалые масштабы финала (541 такт в окончательной авторской редакции) обусловлены громадностью замысла.
Брукнер не дал точного разъяснения содержания финала Четвертой. Тем не менее музыка вызывает столь определенные образные ассоциации, что не оставляет сомнения в характере программного замысла. Это картина первозданного леса, охваченного неистовством непогоды, которая безжалостно рушит вековые деревья-великаны; буйство стихии сливается со смятением в душе человека, измученного тревогой и сомнениями. (Быть может, это сам Брукнер, терзаемый вечным страхом за судьбу своих творений?) Гигантским усилием воли «герой» обуздывает неистовство страстей, прокладывая себе путь к горним высям духа.
Первые такты финала рождают ощущение душной предгрозовой атмосферы. В неумолчное биение басов струнных и мерный шелест восьмых у вторых скрипок вплетаются угрожающе нисходящие мотивы духовых, словно ветер склоняет вершины лесных великанов. Стремительно нарастающую звучность прорезают тревожные фанфары скерцо - образ дикой охоты. На вершине динамической волны в сумятицу ритмов и тембров яростно вторгается циклопическая тема унисонов tutti (главная партия); подобно внезапному удару молнии она смиряет разбушевавшуюся стихию. Новая динамическая,волна приводит к еще более напряженной кульминации, венчаемой победными фанфарами первой темы симфонии у валторн, словно открывается недосягаемая вершина, сверкающая в лучах восходящего солнца.
Темы побочной партии контрастны главной. Это мир безмятежно светлых грез, быть может навеянных воспоминаниями детства. Внезапно резкий порыв бури сметает мечтательно хрупкие образы: вздыбленную звучность tutti (заключительная партия) прорезают маршеобразные ритмы медных; неистовство стихии возобновляется с новой силой. Гигантская разработка поражает богатством композиторской фантазии, совершенством контрапунктической техники. Титаническое напряжение борьбы достигает здесь своего апогея.
Реприза проникнута предощущением конечного апофеоза, которое еще более усиливается в начале коды. На фоне непрерывного тремоло струнных, рождающего чувство трепетного ожидания, начинается медленное неуклонное движение ввысь; торжественное хоральное звучание медных и деревянных духовых, прорезаемое призывными фанфарами труб, достигает неимоверной мощи в последних тактах, когда словно открывается сияющая бездна космоса и вся вселенная начинает звучать...
ТРУДНЫЕ ГОДЫ
Осенью 1874 года, когда Брукнер заканчивал работу над Четвертой симфонией, его материальное положение резко ухудшилось. Введение нового школьного закона лишило его места в педагогическом учреждении св. Анны, что означало существенное снижение ежегодного дохода композитора. Теперь он мог рассчитывать только на скудное консерваторское жалованье. В письме от 13 февраля 1875 года, адресованном одному из друзей, Брукнер горестно констатировал: «Мой конечный жребий - прилежно делать долги, а затем оказаться в долговой тюрьме, наслаждаясь плодами своего трудолюбия и воспевая глупость переселения в Вену. Меня лишили заработка в 1000 флоринов ежегодно... и взамен не дали ничего, даже стипендии. Теперь я не в состоянии отдать в переписку мою IV симфонию».
На следующий день Брукнер начал сочинять Adagio Пятой симфонии, сурово-скорбный характер которого, вероятно, навеян безотрадной ситуацией. Попытка добиться в университете доцентуры по музыкально-теоретическим дисциплинам осталась тщетной. Наивная ссылка на авторитетные отзывы о нем Рихарда Вагнера только вызвала раздражение Ганслика, который объявил Брукнера ввиду «бросающегося в глаза недостатка в образовании... полностью непригодным» к преподаванию в университете. Безрезультатными остались и попытки Вагнера, когда он в начале 1875 года выступал в Вене с концертами, побудить оркестр филармонии исполнить Третью симфонию Брукнера. В то время авторитет Ганслика в Вене был неизмеримо выше вагнеровского.
В такой безысходной ситуации возникла одна из самых грандиозных симфоний Брукнера - Пятая (си-бемоль мажор). Неблагоприятные обстоятельства не парализовали его волю к творчеству. 16 мая 1876 года партитура этого огромного произведения длительностью около 80 минут была закончена. Брукнер называл Пятую симфонию «фантастической». Более точным, вероятно, является определение, данное первым биографом композитора, Гёллерихом, - «трагическая», хотя и его нельзя понимать буквально. В напряженном драматизме главных тем симфонии, в гигантских масштабах ее развития, несомненно, запечатлелись душевные потрясения, испытанные в то время Брукнером.
Пятая симфония по справедливости считается наиболее контрапунктически сложной среди партитур Брукнера. В ней нашло блистательное применение полифоническое мастерство композитора, приобретенное за годы учения у Зехтера. Другая особенность Пятой - обилие хоральных эпизодов, что дало повод называть ее «симфонией хоралов» (Choral-Sinfonie). Длиннейшей из всех частей симфоний, написанных до этого Брукнером, стал финал Пятой, протяженностью в 635 тактов. В его музыке сонатная форма органично сочетается с двойной фугой, вторая тема которой - хорал медных - венчает все произведение. Феноменальное контрапунктическое мастерство, проявленное Брукнером в финале симфонии, делает эту часть одним из шедевров мирового музыкального искусства.
Ко времени окончания Пятой симфонии (7 ноября 1875 г.) положение Брукнера в Вене изменилось в благоприятную сторону. Его вторая попытка занять должность доцента в университете увенчалась успехом, несмотря на противодействие Ганслика, который предупредил Брукнера, что если он не откажется от притязаний на университетскую кафедру, то с их дружбой будет покончено. Коллегия профессоров высказалась за кандидатуру Брукнера, и 8 ноября 1875 года - на следующий день после окончания Пятой симфонии - ему было предоставлено право бесплатно (!) читать лекции по гармонии и контрапункту. (Денежное вознаграждение, соответствующее этому почетному титулу, пришло на два года позднее в результате настойчивых просьб Брукнера.)
С энтузиазмом приступил новый доцент к исполнению своих обязанностей. «Я постоянно питал глубочайшее уважение к науке и ученым...- говорил Брукнер,- из любви к ней мною избрана музыкальная наука, которую я хочу преподавать юношеству...» Пожалуй, никто другой в Вене, кроме Брукнера, не изучил так досконально все тонкости музыкальной науки. Известность музыканта-ученого опередила его появление в университете: студенческая аудитория приветствовала Брукнера бурной овацией, когда 25 ноября 1875 года он впервые взошел на кафедру для прочтения вступительной лекции.
На новом поприще Брукнеру удалось быстро завоевать симпатии слушателей, которых он шутливо называл «мои Gaudeamus» и с которыми были связаны его самые большие надежды. Действительно, лишенная предубеждений молодежь вскоре стала лучшим ценителем творчества Брукнера; у нее находил он поддержку
в горькие минуты жизни, когда сталкивался с обидным непониманием критикой его произведений. Своим восторженным энтузиазмом студенты помогали композитору преодолевать многие испытания, выпавшие на его долю в Вене.
Другим источником духовной поддержки по-прежнему оставалась дружба с Вагнером. Летом 1876 года Брукнер был приглашен на торжественное открытие байрейтского театра. Радушно принятый Вагнером на вилле «Wahnfried», где он затем был желанным гостем каждый день, Брукнер присутствовал на всех генеральных репетициях тетралогии «Кольцо нибелунга» и на премьере, прошедшей с 13 по 17 августа 1876 года. Небывалая по грандиозности замысла тетралогия, исполнение которой заняло четыре вечера, произвела огромное впечатление на Брукнера, хотя ему, вероятно, осталась чуждой и малопонятной ее философская проблематика. Восхищение перед несравненными музыкальными красотами «Кольца» сохранилось у Брукнера до конца жизни. Позднее он приобрел партитуру последней части тетралогии - «Гибель богов», которая постоянно находилась на пюпитре его рояля.
Переполненный музыкальными впечатлениями, вернулся Брукнер в Вену, где его ждали новые разочарования. Завершив в конце 1876 года вторую редакцию Пятой симфонии, он почти одновременно закончил новый вариант Третьей, ранее отклоненной оркестром Венской филармонии. Однако и этот вариант симфонии не встретил сочувственного отклика оркестрантов. И снова поддержку оказал Иоганн Гербек. Став с 1875 года вторично руководителем концертов Общества друзей музыки, он включил Третью симфонию в программу одного из своих концертов невзирая на предубежденное отношение к ней со стороны ряда влиятельных музыкантов.
Однако Гербеку не суждено было довести свое начинание до конца: 28 октября 1877 года он скоропостижно скончался, оставив Брукнера в глубоком горе и тревоге за судьбу симфонии, исполнение которой должно было состояться 16 декабря. Опасения, к несчастью, оправдались. Хотя и удалось сохранить симфонию в программе концерта, ее премьера окончилась провалом.
После смерти Гербека Брукнер должен был сам дирижировать, так как не нашлось никого, кто отважился бы взяться за это заранее раскритикованное произведение. Однако, будучи выдающимся композитором, Брукнер, к сожалению, не был настоящим дирижером. Неприятности начались уже на репетициях; предубежденно настроенные музыканты, не стесняясь, насмехались не только над его манерой дирижировать, но и над музыкой, совершенно не понятной им. Но это были еще цветочки по сравнению с тем, что произошло на концерте: значительная часть публики, собравшейся в зале, находилась под влиянием враждебных выпадов Ганслика против Брукнера. Первые три части симфонии прошли успешно, несмотря на шиканье противников композитора. Однако во время исполнения монументального финала большая часть публики покинула зал. Под конец, по словам очевидцев, в зале осталась лишь небольшая группа приверженцев Брукнера, примерно человек 25, среди которых находился молодой Густав Малер, в то время студент Венской консерватории. После того, как оркестранты поспешно ушли с эстрады, Брукнер еще долго и печально смотрел на опустевший зал. На ободряющие слова одного из друзей он только безутешно заметил: «Люди не хотят ничего знать обо мне!»
Однако Брукнер ошибался: как часто бывает в жизни, неудача неожиданно обернулась успехом. Вскоре поеле премьеры Брукнеру представился венский издатель Теодор Рёттиг, который заявил ошеломленному композитору, что намерен издать его опус на свой страх и риск; присутствовавший на репетициях Рёттиг безоговорочно поверил в будущее нового произведения. Партитура и голоса Третьей симфонии были изданы в 1878 году с многозначительным посвящением Р. Вагнеру; тогда же вышло из печати четырехручное фортепианное переложение симфонии, сделанное Г. Малером и Р. Кржижановским (учеником Брукнера) под редакцией профессора Венской консерватории Юлиуса Эпштейна. Первое издание брукнеровской симфонии положило начало распространению его симфонической музыки. Вместе с тем печатное посвящение Вагнеру послужило причиной новых нападок на Брукнера в венской прессе, почти полностью подвластной Ганслику. Лишь один из критиков, Людвиг Шпейдель, неизменно выступал в поддержку творчества Брукнера.
Катастрофа с премьерой Третьей симфонии оставила тяжелый след в сознании композитора; длительное время он не решался приступить к сочинению новой партитуры. Как уже упоминалось, в конце 70-х годов Брукнер подверг переработке ранее созданные симфонии: Третью (1876-1878), Первую и Вторую (1877), Пятую (1877- 1878) и Четвертую (1878). В этот период он сочинил только небольшие вокальные композиции - мужские хоры с сопровождением «Высокая песнь» (Hohe Lied, 1876), «Некролог» (Nachruf, 1877), известный позднее с другим текстом под названием «Музыка-утешительница», «Вечернее волшебство» (Abendzauber) и «Два сердца обрели счастье» (Zwei Herzen haben sich gefunden, оба - в 1878 г.), а также мотет Tota pulchra es для солистов и хора.
Вскоре после окончания столь печального для Брукнера 1877 года судьба принесла ему утешение. Хотя попытки занять место придворного капельмейстера остались тщетными, 24 января 1878 года ему был присвоен титул действительного члена капеллы; в результате его годовой доход повысился на 800 гульденов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Образец такой формы - I часть Четвертой. В ее разработке ведущая роль принадлежит двум темам главной партии, символизирующим величие мироздания.
После грандиозной кульминации, когда словно распахиваются неземные дали, главная тема на миг растворяется в «эфирном» звучании высокой флейты, чтобы затем преобразиться в торжественном хорале медных. Это смысловой центр разработки: здесь композитор провозглашает свое этическое credo. Завершает разработку элегическое звучание альтовой темы побочной партии (вторые скрипки pianissimo в сопровождении остальных струнных); этот эпизод, один из наиболее поэтичных в симфонии, полон ощущения чуткой тишины и глубокого покоя; мягко ниспадающими интонациями он порой напоминает лирические темы Шумана.
После репризы, как всегда у Брукнера сохраняющей лишь основные контуры экспозиции, в коде развертывается величественная картина восхождения на недосягаемые вершины. Волнообразное движение струнных приводит к первой экстатической кульминации tutti, подобной вспышке ослепительного света, озарившего сумеречные низины; затем гигантское нарастание звучности завершается проведением главной темы в победных фанфарах валторн, словно нимбом окруженных лучезарным тремоло скрипок.
Andante Четвертой симфонии - наиболее субъективная по настроению часть цикла. В ней на первый план выступают личные переживания, окрашенные настроением глубокой скорби. Начальная тема виолончелей, выдержанная в ритме траурного шествия, даже воспринималась некоторыми критиками как символ печальной судьбы одинокого композитора. В основе Andante - две родственные по настроению темы. Тема виолончелей, одиноко звучащая на фоне приглушенного сопровождения скрипок и альтов с сурдинами, определяет настроение начала части. Второе проведение темы деревянными духовыми на фоне маршеобразного ритма басов еще больше подчеркивает ее сурово-скорбный облик. Композитор связывает первую тему со второй посредством строгого хорала струнных, который усиливает величаво-торжественный характер Andante. Протяжная вторая тема, проходящая у альтов в сопровождении pizzicato скрипок и виолончелей, развивает настроение первой. Отдельными мелодическими оборотами тема альтов обнаруживает близость к стилю духовных арий Баха с присущими им чертами возвышенного философского раздумья.
Форма II части подобна I (так называемое сонатное Andante). После небольшой разработки, где интонации первой темы преображаются в восторженный гимн, следуют реприза и величественная кода, в которой нарастание звучности приводит к главной кульминации части: в громогласном хоре медных интонации темы звучат как радостное прославление красоты и могущества жизни. Краткое заключение Andante возвращает к настроению начала части. Мерный ритм литавр подобно биению маятника сопровождает скорбные ламентации духовых, истаивающие в pianissimo...
III часть - скерцо, - по словам композитора, рисует картину охоты на зайцев. В трио - во время охотничьей трапезы - звучит танцевальная мелодия. Действительно, с первых тактов фанфары валторн, напоминающие отдаленное звучание охотничьих рогов, создают впечатление стремительной погони; в перекличку с валторнами вступают трубы, тромбоны... Словно лесное приволье заполняется скачущими всадниками. В развитии скерцо с огромной изобретательностью используются эффекты оркестрового эха: переклички отдельных инструментов и оркестровых групп вызывают ощущение пространственной глубины и шири. Небольшое камерно-инструментованное трио (почти без медных) принадлежит к числу наиболее национально характерных страниц творчества Брукнера. На фоне волыночных басов звучит плавная песенно-танцевальная мелодия австрийского лендлера. Полная простодушного очарования музыка трио воспринимается как подлинная жемчужина народного искусства.
Грандиозный финал Четвертой симфонии по размерам далеко превосходит финал Третьей. Последнюю часть Четвертой симфонии часто порицали за ее якобы бесформенность, рапсодичность. В действительности строение финала подчинено таким же строгим законам музыкальной логики, как и первые три части симфонии; небывалые масштабы финала (541 такт в окончательной авторской редакции) обусловлены громадностью замысла.
Брукнер не дал точного разъяснения содержания финала Четвертой. Тем не менее музыка вызывает столь определенные образные ассоциации, что не оставляет сомнения в характере программного замысла. Это картина первозданного леса, охваченного неистовством непогоды, которая безжалостно рушит вековые деревья-великаны; буйство стихии сливается со смятением в душе человека, измученного тревогой и сомнениями. (Быть может, это сам Брукнер, терзаемый вечным страхом за судьбу своих творений?) Гигантским усилием воли «герой» обуздывает неистовство страстей, прокладывая себе путь к горним высям духа.
Первые такты финала рождают ощущение душной предгрозовой атмосферы. В неумолчное биение басов струнных и мерный шелест восьмых у вторых скрипок вплетаются угрожающе нисходящие мотивы духовых, словно ветер склоняет вершины лесных великанов. Стремительно нарастающую звучность прорезают тревожные фанфары скерцо - образ дикой охоты. На вершине динамической волны в сумятицу ритмов и тембров яростно вторгается циклопическая тема унисонов tutti (главная партия); подобно внезапному удару молнии она смиряет разбушевавшуюся стихию. Новая динамическая,волна приводит к еще более напряженной кульминации, венчаемой победными фанфарами первой темы симфонии у валторн, словно открывается недосягаемая вершина, сверкающая в лучах восходящего солнца.
Темы побочной партии контрастны главной. Это мир безмятежно светлых грез, быть может навеянных воспоминаниями детства. Внезапно резкий порыв бури сметает мечтательно хрупкие образы: вздыбленную звучность tutti (заключительная партия) прорезают маршеобразные ритмы медных; неистовство стихии возобновляется с новой силой. Гигантская разработка поражает богатством композиторской фантазии, совершенством контрапунктической техники. Титаническое напряжение борьбы достигает здесь своего апогея.
Реприза проникнута предощущением конечного апофеоза, которое еще более усиливается в начале коды. На фоне непрерывного тремоло струнных, рождающего чувство трепетного ожидания, начинается медленное неуклонное движение ввысь; торжественное хоральное звучание медных и деревянных духовых, прорезаемое призывными фанфарами труб, достигает неимоверной мощи в последних тактах, когда словно открывается сияющая бездна космоса и вся вселенная начинает звучать...
ТРУДНЫЕ ГОДЫ
Осенью 1874 года, когда Брукнер заканчивал работу над Четвертой симфонией, его материальное положение резко ухудшилось. Введение нового школьного закона лишило его места в педагогическом учреждении св. Анны, что означало существенное снижение ежегодного дохода композитора. Теперь он мог рассчитывать только на скудное консерваторское жалованье. В письме от 13 февраля 1875 года, адресованном одному из друзей, Брукнер горестно констатировал: «Мой конечный жребий - прилежно делать долги, а затем оказаться в долговой тюрьме, наслаждаясь плодами своего трудолюбия и воспевая глупость переселения в Вену. Меня лишили заработка в 1000 флоринов ежегодно... и взамен не дали ничего, даже стипендии. Теперь я не в состоянии отдать в переписку мою IV симфонию».
На следующий день Брукнер начал сочинять Adagio Пятой симфонии, сурово-скорбный характер которого, вероятно, навеян безотрадной ситуацией. Попытка добиться в университете доцентуры по музыкально-теоретическим дисциплинам осталась тщетной. Наивная ссылка на авторитетные отзывы о нем Рихарда Вагнера только вызвала раздражение Ганслика, который объявил Брукнера ввиду «бросающегося в глаза недостатка в образовании... полностью непригодным» к преподаванию в университете. Безрезультатными остались и попытки Вагнера, когда он в начале 1875 года выступал в Вене с концертами, побудить оркестр филармонии исполнить Третью симфонию Брукнера. В то время авторитет Ганслика в Вене был неизмеримо выше вагнеровского.
В такой безысходной ситуации возникла одна из самых грандиозных симфоний Брукнера - Пятая (си-бемоль мажор). Неблагоприятные обстоятельства не парализовали его волю к творчеству. 16 мая 1876 года партитура этого огромного произведения длительностью около 80 минут была закончена. Брукнер называл Пятую симфонию «фантастической». Более точным, вероятно, является определение, данное первым биографом композитора, Гёллерихом, - «трагическая», хотя и его нельзя понимать буквально. В напряженном драматизме главных тем симфонии, в гигантских масштабах ее развития, несомненно, запечатлелись душевные потрясения, испытанные в то время Брукнером.
Пятая симфония по справедливости считается наиболее контрапунктически сложной среди партитур Брукнера. В ней нашло блистательное применение полифоническое мастерство композитора, приобретенное за годы учения у Зехтера. Другая особенность Пятой - обилие хоральных эпизодов, что дало повод называть ее «симфонией хоралов» (Choral-Sinfonie). Длиннейшей из всех частей симфоний, написанных до этого Брукнером, стал финал Пятой, протяженностью в 635 тактов. В его музыке сонатная форма органично сочетается с двойной фугой, вторая тема которой - хорал медных - венчает все произведение. Феноменальное контрапунктическое мастерство, проявленное Брукнером в финале симфонии, делает эту часть одним из шедевров мирового музыкального искусства.
Ко времени окончания Пятой симфонии (7 ноября 1875 г.) положение Брукнера в Вене изменилось в благоприятную сторону. Его вторая попытка занять должность доцента в университете увенчалась успехом, несмотря на противодействие Ганслика, который предупредил Брукнера, что если он не откажется от притязаний на университетскую кафедру, то с их дружбой будет покончено. Коллегия профессоров высказалась за кандидатуру Брукнера, и 8 ноября 1875 года - на следующий день после окончания Пятой симфонии - ему было предоставлено право бесплатно (!) читать лекции по гармонии и контрапункту. (Денежное вознаграждение, соответствующее этому почетному титулу, пришло на два года позднее в результате настойчивых просьб Брукнера.)
С энтузиазмом приступил новый доцент к исполнению своих обязанностей. «Я постоянно питал глубочайшее уважение к науке и ученым...- говорил Брукнер,- из любви к ней мною избрана музыкальная наука, которую я хочу преподавать юношеству...» Пожалуй, никто другой в Вене, кроме Брукнера, не изучил так досконально все тонкости музыкальной науки. Известность музыканта-ученого опередила его появление в университете: студенческая аудитория приветствовала Брукнера бурной овацией, когда 25 ноября 1875 года он впервые взошел на кафедру для прочтения вступительной лекции.
На новом поприще Брукнеру удалось быстро завоевать симпатии слушателей, которых он шутливо называл «мои Gaudeamus» и с которыми были связаны его самые большие надежды. Действительно, лишенная предубеждений молодежь вскоре стала лучшим ценителем творчества Брукнера; у нее находил он поддержку
в горькие минуты жизни, когда сталкивался с обидным непониманием критикой его произведений. Своим восторженным энтузиазмом студенты помогали композитору преодолевать многие испытания, выпавшие на его долю в Вене.
Другим источником духовной поддержки по-прежнему оставалась дружба с Вагнером. Летом 1876 года Брукнер был приглашен на торжественное открытие байрейтского театра. Радушно принятый Вагнером на вилле «Wahnfried», где он затем был желанным гостем каждый день, Брукнер присутствовал на всех генеральных репетициях тетралогии «Кольцо нибелунга» и на премьере, прошедшей с 13 по 17 августа 1876 года. Небывалая по грандиозности замысла тетралогия, исполнение которой заняло четыре вечера, произвела огромное впечатление на Брукнера, хотя ему, вероятно, осталась чуждой и малопонятной ее философская проблематика. Восхищение перед несравненными музыкальными красотами «Кольца» сохранилось у Брукнера до конца жизни. Позднее он приобрел партитуру последней части тетралогии - «Гибель богов», которая постоянно находилась на пюпитре его рояля.
Переполненный музыкальными впечатлениями, вернулся Брукнер в Вену, где его ждали новые разочарования. Завершив в конце 1876 года вторую редакцию Пятой симфонии, он почти одновременно закончил новый вариант Третьей, ранее отклоненной оркестром Венской филармонии. Однако и этот вариант симфонии не встретил сочувственного отклика оркестрантов. И снова поддержку оказал Иоганн Гербек. Став с 1875 года вторично руководителем концертов Общества друзей музыки, он включил Третью симфонию в программу одного из своих концертов невзирая на предубежденное отношение к ней со стороны ряда влиятельных музыкантов.
Однако Гербеку не суждено было довести свое начинание до конца: 28 октября 1877 года он скоропостижно скончался, оставив Брукнера в глубоком горе и тревоге за судьбу симфонии, исполнение которой должно было состояться 16 декабря. Опасения, к несчастью, оправдались. Хотя и удалось сохранить симфонию в программе концерта, ее премьера окончилась провалом.
После смерти Гербека Брукнер должен был сам дирижировать, так как не нашлось никого, кто отважился бы взяться за это заранее раскритикованное произведение. Однако, будучи выдающимся композитором, Брукнер, к сожалению, не был настоящим дирижером. Неприятности начались уже на репетициях; предубежденно настроенные музыканты, не стесняясь, насмехались не только над его манерой дирижировать, но и над музыкой, совершенно не понятной им. Но это были еще цветочки по сравнению с тем, что произошло на концерте: значительная часть публики, собравшейся в зале, находилась под влиянием враждебных выпадов Ганслика против Брукнера. Первые три части симфонии прошли успешно, несмотря на шиканье противников композитора. Однако во время исполнения монументального финала большая часть публики покинула зал. Под конец, по словам очевидцев, в зале осталась лишь небольшая группа приверженцев Брукнера, примерно человек 25, среди которых находился молодой Густав Малер, в то время студент Венской консерватории. После того, как оркестранты поспешно ушли с эстрады, Брукнер еще долго и печально смотрел на опустевший зал. На ободряющие слова одного из друзей он только безутешно заметил: «Люди не хотят ничего знать обо мне!»
Однако Брукнер ошибался: как часто бывает в жизни, неудача неожиданно обернулась успехом. Вскоре поеле премьеры Брукнеру представился венский издатель Теодор Рёттиг, который заявил ошеломленному композитору, что намерен издать его опус на свой страх и риск; присутствовавший на репетициях Рёттиг безоговорочно поверил в будущее нового произведения. Партитура и голоса Третьей симфонии были изданы в 1878 году с многозначительным посвящением Р. Вагнеру; тогда же вышло из печати четырехручное фортепианное переложение симфонии, сделанное Г. Малером и Р. Кржижановским (учеником Брукнера) под редакцией профессора Венской консерватории Юлиуса Эпштейна. Первое издание брукнеровской симфонии положило начало распространению его симфонической музыки. Вместе с тем печатное посвящение Вагнеру послужило причиной новых нападок на Брукнера в венской прессе, почти полностью подвластной Ганслику. Лишь один из критиков, Людвиг Шпейдель, неизменно выступал в поддержку творчества Брукнера.
Катастрофа с премьерой Третьей симфонии оставила тяжелый след в сознании композитора; длительное время он не решался приступить к сочинению новой партитуры. Как уже упоминалось, в конце 70-х годов Брукнер подверг переработке ранее созданные симфонии: Третью (1876-1878), Первую и Вторую (1877), Пятую (1877- 1878) и Четвертую (1878). В этот период он сочинил только небольшие вокальные композиции - мужские хоры с сопровождением «Высокая песнь» (Hohe Lied, 1876), «Некролог» (Nachruf, 1877), известный позднее с другим текстом под названием «Музыка-утешительница», «Вечернее волшебство» (Abendzauber) и «Два сердца обрели счастье» (Zwei Herzen haben sich gefunden, оба - в 1878 г.), а также мотет Tota pulchra es для солистов и хора.
Вскоре после окончания столь печального для Брукнера 1877 года судьба принесла ему утешение. Хотя попытки занять место придворного капельмейстера остались тщетными, 24 января 1878 года ему был присвоен титул действительного члена капеллы; в результате его годовой доход повысился на 800 гульденов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10