Другой раз не заставил себя ждать, и Амброз возрадовался двум идеальным детишкам.
– Но и этот, – сказал он тем не менее, – чуть-чуть, а все ж не дотягивает до идеала. Он наследовал твою хрупкую внешность. Но если их сложить вместе и разделить на два, то средний ребенок как раз выйдет в отца, а на большее и надеяться нечего.
Время шло, и не было на свете человека довольнее Амброза.
– Какой же я счастливчик, – говаривал он про себя, – со славой, моим богатством, моей красавицей женой, которая меня обожает, с моими крепкими сюжетами и изысканным стилем, моими домами, моими двумя секретарями и парой идеальных детишек. Он только что распорядился принести камеру, чтобы снять, как они бегут ему навстречу, когда доложили о посетителе – каком-то литературном паломнике, который прибыл засвидетельствовать свое преклонение.
Такие гости всегда были по сердцу великому человеку.
– Да, – сказал он, – это я. Это мой кабинет. Это мои книги. Там, в гамаке, – моя жена. А вон там, в саду, – двое моих идеальных детишек. Пойдемте, я их вам покажу. Вы увидите, как они побегут навстречу своему папочке.
– Скажите, – спросил гость, – а в них проявляется гений их родителя?
– Вероятно, – ответил Амброз. – Разумеется, со скидкой на возраст.
– В таком случае, – попросил посетитель, – давайте подойдем к ним незаметно. Давайте подслушаем их детский лепет. Вдруг они рассказывают друг другу истории! Мне бы хотелось, сэр, поведать миру о том, что они унаследовали гений своего отца.
Амброз снизошел к его просьбе, и они на цыпочках прокрались к песочнице, где два карапуза тараторили как заведенные, присев на корточки. И конечно же, они рассказывали сказку.
– И вот старина дракон, – произнес старший, – наскочил на него как бешеный, заплевал огнем…
– И чудовище, – подхватил младший, – набросилось на него, изрыгая пламя…
– А он отпрыгнул вбок и ткнул его в брюхо мечом…
– А он проворно скользнул в сторону и погрузил сверкающий клинок в его черное сердце…
– И тварь опрокинулась…
– И ящер пал…
– И окочурилась.
– Сраженный насмерть.
НОЧЬЮ ВСЕ КОШКИ ЧЕРНЫ

Перевод В. Скороденко
Мистер Спирс пришел домой поздно ночью. Он тихохонько прикрыл за собой дверь, включил свет и долго стоял на коврике в передней.
У мистера Спирса, преуспевающего доверенного, было длинное, худое и неизменно бледное лицо, холодный взгляд и плотно сжатые губы. Под челюстью у него все время что-то подрагивало, как у рыбы жабры.
Он снял котелок, осмотрел его снаружи, заглянул внутрь и повесил на обычное место. Затем стащил шарф из темного материала в горошек подобающего размера, тщательно его оглядел и повесил на другой крючок. Пальто, изученное с еще большей дотошностью, повисло на соседнем крючке, а сам мистер Спирс быстро поднялся наверх.
В ванной он долго-долго разглядывал себя в зеркале, вертелся так и эдак, откидывал голову назад и склонял набок, чтобы рассмотреть шею и нижнюю челюсть. Он отметил, что с воротничком все в порядке, убедился, что булавка в галстуке на месте, осмотрел запонки, пуговицы и наконец принялся раздеваться. Каждый предмет туалета он опять-таки инспектировал самым пристальным образом – и благо, что миссис Спирс при сем не присутствовала, а то бы она решила, что он проверяет, не осталось ли на костюме женского волоса или следов пудры. Но миссис Спирс спала вот уже добрых два часа. Исследовав одежду до последнего стежка, ее муж прокрался за платяной щеткой, которую он после всего употребил и как сапожную. Наконец он осмотрел руки и ногти и тщательно вымыл их с помощью губки.
Затем мистер Спирс уселся на край ванны, оперся локтями о колени, подпер подбородок ладонями и погрузился в глубокое раздумье. Время от времени, покончив с очередной мыслью, он отводил палец и снова прижимал его к щеке, а иногда и к тому месту, где у него что-то подрагивало, как у рыбы жабры.
В конце концов мистер Спирс, судя по всему, пришел к удовлетворительному выводу. Он выключил свет и направился в супружескую спальню, выдержанную в кремовых и розоватых тонах с отделкой под старое золото.
Утром мистер Спирс встал, как обычно, и со свойственной ему миной спустился к завтраку.
Жена, полная во всех отношениях его противоположность (каковой, по убеждению многих, и надлежит быть жене), уже хлопотала за кофейником. Она была пухленькой, белокурой, добродушной и беззаботной, короче, обладала всем тем, чем должна обладать хозяйка за семейным столом, и, быть может, даже в избытке. Двое малышей уже завтракали, двое старших еще не спускались к столу.
– Ага, вот и ты, – приветствовала мужа миссис Спирс. – Ты вчера поздно вернулся.
– Около часу, – заметил мистер Спирс, раскрывая газету.
– Да нет, пожалуй, попозже, – сказала она. – Я слышала, когда часы пробили час.
– Ну, значит, в полвторого, – сказал он.
– Тебя подвез мистер Бенскин?
– Нет.
– Не сердись, дорогой, я ведь просто так спросила.
– Где кофе?!
– Я не против, если ты отужинал с друзьями, – сказала она. – Мужчине иной раз нужно провести вечерок в своей компании. Но тебе и отдыхать надо, Гарри. Я, кстати, этой ночью совсем не отдохнула. Ох какой страшный сон мне приснился! Мне снилось…
– Если я, – обрезал ее муж, – ненавижу что-нибудь еще больше, чем помои у себя на блюдце, – полюбуйся на эту пакость…
– Прости, дорогой, – сказала миссис Спирс, – но ты так резко потребовал кофе, что…
– А папочка пролил кофе, – пискнул малыш Патрик. – У него рука дернулась – вот так.
Мистер Спирс посмотрел на своего младшего сына, и младший сын прикусил язык.
– Я повторяю, – продолжал мистер Спирс, – что если я ненавижу что-нибудь еще больше, чем эту пакость у себя на блюдце, так это дурочек, которые за завтраком трещат про свои сны.
– Дался тебе этот сон! – ответила миссис Спирс с величайшим добродушием. – Не хочешь слушать, дорогой, и не надо. Я потому только хотела его рассказать, что он был про тебя.
С этими словами она вернулась к прерванной трапезе.
– Или рассказывай свой сон, или не рассказывай, что-нибудь одно, – сказал мистер Спирс.
– Ты же сам заявил, что не желаешь о нем слышать, – небезосновательно заметила миссис Спирс.
– Самая гнусная и отвратительная порода кретинов – это те, кто сперва напускает тайны, а потом…
– При чем тут тайна, – сказала миссис Спирс. – Ты заявил, что не хочешь…
– Послушай, будь добра, прекрати все эти штучки и в двух словах изложи, что за чепуха тебе приснилась. На том и покончим, ладно? Представь, что ты даешь мне телеграмму.
– «Мистеру Теодору Спирсу-вилла „Нормандка“ – Рэдклифф-авеню – предместье Рекстон-Гарденз, – выпалила миссис Спирс. – Мне приснилось ты умер на виселице тчк».
– На виселице, мамочка, – сказала крошка Дафна.
– Здравствуй, мать! – сказала ее старшая сестра, появляясь в столовой. – Здравствуй, папка! Простите, что опоздала. Доброе утро, дети. В чем дело, папа? У тебя такой вид, будто ты только что спровадил налогового инспектора.
– За убийство, – продолжала миссис Спирс, – что ты совершил темной ночью. Я так ясно все это видела во сне! У меня камень с души свалился, когда ты сказал, что пришел вчера в полвторого.
– В полвторого, держи карман шире, – перебила ее старшая дочь.
– Милдред, – заметила мать, – не говори, как в кино.
– Папуля у нас старый повеса, – сказала Милдред, разбивая яйцо. – Вчера мы с Фредди вернулисьс танцев в полтретьего, так на вешалке не было ни его шляпы, ни пальта.
– Ни пальто, – сказала крошка Дафна.
– Если этот ребенок еще раз поправит тебя или свою старшую сестру в моем присутствии… – начал мистер Спирс.
– Помолчи, Дафна! – сказала миссис Спирс. – Вот и все, дорогой. Мне приснилось, что ты совершил убийство и тебя повесили.
– Папулю повесили?! – воскликнула Милдред е оживлением. – Ой, мамочка, а кого он убил? Расскажи нам со всеми леденящими душу подробностями.
– По правде сказать, они таки и были леденящими, – ответила мать. – Я утром встала совсем разбитая. Это был несчастный мистер Бенскин.
– Что?! – переспросил мистер Спирс.
– Ну да, ты убил беднягу Бенскина. Хотя не могу взять в толк, зачем тебе убивать своего компаньона.
– Затем, что тот настаивал на проверке отчетности, – объяснила Милдред. – Так всегда бывает. Я знала, что папуля кончит одним из двух: или его убьют, или он сам попадет на весилецу.
– На виселицу, – сказала крошка Дафна. – А кого он убил?
– Помолчи, – сказал отец. – Эти детки меня в гроб вгонят.
– Значит, так, дорогой, – продолжала миссис Спирс, – мне снилось, что поздно ночью ты был с мистером Бенскином. Он подвозил тебя в своей машине, и вы говорили о делах-знаешь, как бывает: приснится умный-умный разговор о вещах, о которых и представления не имеешь, но во сне вроде все понятно, хотя на самом деле, конечно, чистая белиберда. Совсем как с анекдотами. Приснится, что придумала самый лучший анекдот на свете, а проснешься…
– Не отвлекайся, – строго заметил мистер Спирс.
– Значит, дорогой, вы болтали, а потом въехали в его гараж, а гараж был такой узкий, что дверцы у машины можно было открыть только с одной стороны, вот ты и вылез первым и сказал ему: «Одну минуточку», потом опустил спинку переднего сиденья его маленького «шевроле» и пробрался к заднему сиденью, где лежали ваши пальто и шляпы. Да, говорила я или нет, что вы ехали без пальто, потому что ночь была теплая, какие сейчас стоят?
– Дальше, – сказал мистер Спирс.
– Значит, там лежали ваши пальто и шляпы, на заднем сиденье, а мистер Бенскин все еще сидел за рулем. Его пальто было темное, он всегда его носит, а твое из светлого шевиота, которое ты вчера надевал, и там лежали еще ваши шелковые шарфы, и шляпы, и все остальное, и ты взял один шарф – они оба были в белый горошек, помнится, на мистере Бенскине был шарф, похожий на твой, когда он обедал у нас в прошлое воскресенье, только у него шарф был темно-синий. Значит, ты взял шарф, сделал на нем петлю, а сам все это время про что-то рассказывал мистеру Бенскину и вдруг набросил петлю ему на шею и задушил его.
– Потому что тот настаивал на проверке отчетности, – вставила Мйлдред.
– Однако это… это уж слишком, – произнес мистер Спирс.
– С меня-то уж этого вот как достаточно, – сказала его супруга. – Я так напереживалась во сне. Ты достал веревку, к одному концу привязал шарф, а другой обмотал вокруг балки, что в крыше гаража, чтобы выглядело, будто он сам с собой покончил.
– Боже всемогущий! – сказал мистер Спирс.
– Я видела это так ясно, что просто слов нет. А потом все перемешалось, как бывает во сне, и ты все время появлялся в том самом шарфе, и он все время обматывался у тебя вокруг шеи, а потом был суд, и на суде опять был шарф. Только при дневном свете увидали, что это шарф мистера Бенскина, потому что он темно-синий. А при электрическом он казался черным.
Мистер Спирс крошил пальцами хлебный мякиш.
– В высшей степени удивительно, – произнес он.
– Конечно, все это глупо, – сказала жена, – но ведь ты сам заставил меня рассказать.
– Не так уж это и глупо, если разобраться, – ответил мистер Спирс. – Вообще-то мистер Бенскин действительно подвез меня вчера в своей машине. У нас был очень серьезный разговор. Не вдаваясь в детали, скажу, что я обнаружил весьма странные дела у нас в конторе. Пришлось с ним объясниться. Разговор был долгий. Возможно, я пришел домой позже, чем мне показалось. И знаешь, когда мы с ним расставались, у меня возникло чудовищное предчувствие. Я подумал: «Этот парень собирается покончить с собой». Именно так я и подумал. Едва не вернулся назад. Я почувствовал… я почувствовал ответственность. Дело было серьезное, и я поговорил с ним начистоту. – Неужто мистер Бенскин – мошенник? – воскликнула миссис Спирс. – Мы разорены, Гарри?
– Нет, до этого не дошло, – ответил мистер Спирс. – Но порядком залезли в долги.
– А ты уверен, что это он? – спросила миссис Спирс. – Он… он такой честный на вид.
– Либо он, либо я, – ответил мистер Спирс. – А я тут ни при чем.
– Но ты ведь не веришь, что он… что он повесился?
– Сохрани господь! Но, учитывая мое предчувствие, – оно, должно быть, и навеяло тебе этот сон.
– Роза Уотерхаус, правда, тоже видела во сне воду, когда у нее брат ушел в плавание, – сказала миссис Спирс, – но он так и не утонул.
– Таких случаев можно насчитать тысячи, – отозвался муж. – Но, как правило, подробности в этих снах всегда перевраны.
– Дай-то Бог, чтобы так оно и оказалось! – воскликнула миссис Спирс.
– Например, – продолжал мистер Спирс, – этой ночью мы как раз не снимали ни пальто, ни шарфов: обстановка едва ли располагала к интимности.
– Еще бы, – сказала миссис Спирс. – Подумать только, что мистер Бенскин на такое способен!
– Уж кто бы никогда не подумал, так это его жена, бедняжка, – мрачно заметил мистер Спирс. – Я твердо решил пощадить ее чувства. Поэтому-Милдред и дети, слышите! – что бы там ни случилось, никому об этом ни слова, ни даже полсловечка. Понятно? Никому! Вы ничего не знаете. Одно-единственное слово может навлечь позор на несчастную семью.
– Ты совершенно прав, дорогой, – сказала жена. – Я присмотрю, чтобы дети не болтали.
– Привет, мать! – крикнул Фред, врываясь в комнату. – Привет, шеф! Есть не буду-нету времени. Если ли повезет, только-только успею на поезд. Кстати, чей это шарф? У тебя ведь такого не было, правда, пап? Темно-синего? Можно, я его надену? Господи, да что это с вами? Что с вами, я спрашиваю?!
– Иди сюда, Фред, – сказала миссис Спирс. – Иди сюда и закрой дверь. На поезд можешь не торопиться.
ГЕЙ 0'ЛИРИ

Перевод. Ливергант А., 1991 г.
Этому, отважному, энергичному и на редкость упитанному клопу на белоснежной груди Рози О'Лири жилось, как в раю. Восемнадцатилетняя Рози была служанкой в уютном особняке доктора из Вермонта, и ни одному клопу с сотворения мира никогда не было так привольно, как нашему герою. Себя он ощущал богатым землевладельцем, а пышную грудь Рози – сочным холмистым лугом, по которому текли молочные и медовые реки.
Рози слыла самым веселым, пылким, живым, подвижным, невинным и резвым существом на свете, из чего следует, что и у нашего клопа характер и здоровье были отменными. Ведь всем известно, что клопы за одну трапезу поглощают почти столько же, сколько весят сами, и, следовательно, заимствуют у того, кем питаются, не только физические кондиции, но и темперамент, эмоции, привычки и даже нравственные устои.
Поэтому нет ровным счетом ничего удивительного, что вышеозначенный клоп передвигался гораздо быстрей остальных и беспрестанно превозносил свою счастливую судьбу. Питался он молодой, горячей, высококачественной кровью служанки, а потому не было в мире более веселого, глупого, упитанного, быстрого и хорошо сложенного клопа, чем Гей 0'Лири. «Геем» его прозвали за жизнерадостность, а фамилию – словно аристократ свой титул – он позаимствовал у Рози, своей «недвижимости».
Однажды Гей, присосавшись к груди служанки, почему-то вдруг опьянел и впал в глубокую задумчивость. В четверг вечером, однако, задумчивость сменилась крайним возбуждением – еще бы, Рози пригласили в кино!
В то время наш клоп относился к киноискусству без особого интереса и первую половину сеанса просидел за вырезом платья служанки, не глядя на экран. В десять часов вечера, однако, Гей проголодался, а поскольку Рози, судя по всему, домой не собиралась, он решил перекусить, что называется, в походных условиях и, как обычно, вонзил свой хоботок в грудь служанки, поближе к сердцу. Возбуждение, в которое он по какой-то неизвестной причине впал к вечеру, должно было бы предупредить его о значительных изменениях, происшедших в природе и качестве того нектара, каким он питался, – но Гей 0'Лири, увы, был столь же простодушен и беззаботен, как и Рози, а потому лишь несказанно удивился, обнаружив, что некогда легкий, искрящийся напиток превратился теперь в теплый, нагоняющий дремоту сироп, приторность и жгучесть которого начисто лишили его подвижности. По его телу пробежала дрожь, глаза стали слипаться, и когда, насытившись и потихоньку пустившись в обратный путь, он наткнулся вдруг на чью-то незнакомую руку, то нисколько не опешил, не заметался, а неохотно уполз восвояси, глядя с вялой улыбкой через плечо, как это делают самые заурядные тараканы.
Забившись в щель плюшевого сиденья. Гей погрузился в хмельной сон, а проснувшись несколько часов спустя, испытал привычное всякому пьянице легкое чувство стыда. Было раннее утро, Рози и ее спутник исчезли, зал опустел, и поживиться, судя по всему, было нечем. Гей стал с нетерпением ждать открытия кинотеатра, ибо аппетит у него был превосходный. Наконец двери открылись, в зал потянулись зрители, и на сиденье, где скрывался Гей, плюхнулся какой-то бледный юнец, который сначала нетерпеливо ерзал, а потом, когда фильм начался, тяжело вздохнул. Почесав передней ножкой хоботок подобно тому, как пьяница облизывает губы, прежде чем пропустить стаканчик вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50