Даже Миё, которая по причине влюблённости стала чувствительной, заметила эти перемены. Однако все изменения в дружке Миё объясняла себе его новой ролью супруга.
Сабуро уезжал утром пятнадцатого октября. Он был облачён во все праздничное - старый пиджак Якити, в его брюки цвета хаки, в носки, подаренные Эцуко, и полукеды. Школьный ранец из грубой парусины, который он повесил за плечи, служил ему дорожной сумкой.
- Посоветуйся с матушкой о свадьбе, хорошо? И пригласи ее к нам в гости, чтобы она познакомилась с Миё. Она может остаться у нас на два-три дня, - сказала Эцуко.
Она сама не понимала, почему напоминала ему о давно принятой договоренности. Может быть, она хотела усложнить ситуацию, загнав себя в еще более затруднительное положение? Или это была попытка отговорить себя от задуманного? Что будет чувствовать мать Сабуро, которая, приехав на смотрины, обнаружит, что невесты нет и в помине?
Встретив Сабуро в коридоре - он шёл в комнату Якити, чтобы попрощаться, - Эцуко скороговоркой произнесла напутствие.
- Хорошо, большое спасибо! - ответил Сабуро.
В его глазах был беспокойный блеск. В них отражалась воля и решимость к предстоящей поездке. Он был подчеркнуто вежлив, Никогда ещё Сабуро не смотрел так открыто в глаза Эцуко. Она хотела, чтобы он крепко обнял ее... или хотя бы пожал руку. Эцуко невольно протянула правую руку с заживающим ожогом. Однако, подумав, что следы от ожога, которые он почувствует на своей ладони, будут вызывать у него неприятные воспоминания, она отдернула руку. На мгновение Сабуро растерялся. Он еще раз приветливо моргнул, потом повернулся спиной к Эцуко и поспешил дальше по коридору.
- Этот ранец кажется таким легким. Как будто ты идешь в школу, сказала вслед Эцуко.
До моста его провожала Миё. Это было её право. Следя за ними, Эцуко была свидетельницей их прощания - она отмечала каждую подробность.
Сабуро остановился на краю гравийной дорожки - дальше вниз по холму сбегали каменные ступени. Он повернулся лицом к Якити и Эцуко, которые вышли во двор, и помахал им рукой. Облик Сабуро, улыбающегося белозубой улыбкой, отчетливо стоял перед глазами Эцуко даже после того, как его фигура скрылась в тени алеющих кленов.
Наступал час, когда Миё должна была убирать комнаты. Она появилась минут через пять, вяло поднимаясь по каменным ступеням, покрытым солнечными пятнами.
- Сабуро уже ушел? - задала ничего не значащий вопрос Эцуко.
- Да, ушёл, - равнодушно ответила Миё. По ее лицу нельзя было понять, что она чувствует - печаль или радость.
Провожая Сабуро, Эцуко почувствовала жгучую нежность. Она критически посмотрела на себя. Чувство вины переполнило её. Она подумала - не отказаться ли от замысла уволить Миё?
Однако, вновь увидев на ее лице привычно-тупое выражение, Эцуко рассердилась. Она с лёгкостью и решительно вернулась к первоначальному замыслу, от которого только что готова была отказаться.
ГЛАВА V
Сабуро вернулся! Я видела его из нашего окна. Он идет короткой дорогой через рисовое поле со стороны поселка. Странно, он, кажется, идет один, без матери.
Взволнованная Тиэко примчалась на кухню со срочным сообщением. Там Эцуко готовила ужин. Это произошло вечером двадцать седьмого - на следующий день после фестиваля в Тэнри.
Держа над печкой шампур, Эцуко поджаривала скумбрию. Услышав новость, Эцуко убрала шампур с рыбой на подставку и поставила на огонь железный чайник. Её неторопливые движения были изысканны. Встав на ноги, Эцуко дала понять Тиэко, что лучше бы им подняться на второй этаж.
- И впрямь этот парень, Сабуро, способен всех переполошить, недовольно сказал Кэнсукэ, лежа в постели с романом Анатоля Франса в руках. Но, встав, подошел к окну, где обе женщины следили за движущейся фигуркой. Солнце наполовину зашло за окраину рощи. Над поселком горел закат.
* * *
Между наделами, на которых рис был почти убран, спокойным шагом двигался человек. Точно, это был Сабуро Что же удивительного в этом? Ведь он возвращается в условленный день, в условленный час.
Впереди него двигалась длинная тень, падавшая наискось. Чтобы ранец не подпрыгивал за плечами, он придерживал его рукой, словно школьник. Сабуро был без шляпы, шагал уверенно, спокойно, безмятежно. Тропинка, по которой он шел, вела напрямик к шоссе. Он свернул направо и пошел дальше через рисовые поля по меже. Теперь его шаг стал осторожным, он нащупывал ногами тропинку между выстроенных в ряд сушилок с рисом.
Эцуко почувствовала сильное сердцебиение. Оно не было вызвано ни радостью, ни страхом. Она не знала, чего ей ждать - беды или счастья. Однако она ощущала себя накануне события, которое, так или иначе, должно завершить ее томление. Сердце колотилось от волнения. Она не могла вымолвить ни одного слова. Кое-как пересилив себя, она обратилась к Тиэко:
- Что мне делать? Я не знаю, как мне быть?
Как бы удивились Тиэко и Кэнсукэ, если б услышали эти слова из уст Эцуко месяц назад! Эцуко изменилась. Вместо былой сильной женщины рядом с ними стояла совсем беспомощная. Что могла она ждать от Сабуро, который ничего не подозревал, - нежную улыбку или грубую брань, когда он узнает всю правду? Единственно, что она знала наверняка, это то, как будут разворачиваться события дальше: Сабуро выбранит Эцуко, а потом и сам последует за Миё. С завтрашнего дня Эцуко уже никогда не увидит его. Нет, конечно, если она захочет, то сможет увидеть его в последний раз из окна второго этажа, издали...
- Не глупи! Возьми себя в руки! - сказала Тиэко. - Если ты нашла мужество выгнать Миё, то, значит, тебе по силам вынести что угодно. Ты убедила нас в этом. Мы восхищаемся тобой.
Тиэко крепко обняла ее за плечи, словно младшую сестренку.
Прогнав Миё, Эцуко совершила первый шаг к капитуляции перед страданиями; она начала сдаваться. Тем не менее, в глазах Кэнсукэ и его жены ее поступок выглядел как первое наступление, предпринятое Эцуко.
"Выгнать из дому женщину, беременную на четвертом месяце, погрузить скарб на ее плечи, - это мужественный поступок", - размышляла Тиэко, взволнованная до глубины души. Плач и слезы Миё, беспощадность и невозмутимость Эцуко, которая без всяких объяснений, насильно сопровождала Миё на станцию, заталкивала ее в поезд, - все эти мелодраматические события, очевидцами которых были вчера Тиэко и Кэнсукэ, привели их в сильное возбуждение. Они и вообразить не могли, что в Майдэн возможно подобное. Эцуко была похожа на полицейского - она вышагивала вниз по лестнице вслед за Миё, за плечами которой висела корзина на плетеном шнурке.
Якити заперся в своей комнате. Когда Миё пришла попрощаться, он только и сказал ей из-за двери, не показываясь на глаза: "Спасибо за долгую службу!"
Асако была поражена, она недоумевала, не находила себе места. Однако Кэнсукэ и Тиэко торжествовали: они понимали, в чем причина инцидента, поэтому не нуждались в объяснениях. Их тщеславие было сродни тщеславию газетных писак, которые мнят себя пророками.
- Тебе потребовалось столько сил, чтобы пройти весь этот путь, и теперь ты можешь рассчитывать на нашу помощь. Мы сделаем для тебя все. что в наших силах. - сказал Кэнсукэ.
- Ради тебя. Эцуко, я сделаю все, честно говорю. Перед отцом тоже не надо стесняться, - вторила Тиэко.
Окружив Эцуко с обеих сторон, они говорили, перебивая друг друга. Эцуко поднялась. Она поправила руками волосы, направилась к туалетному столику с зеркалом.
- Я воспользуюсь вашим одеколоном?
- Пожалуйста!
Эцуко взяла зеленый флакончик, несколько капель уронила на ладонь, нервно смочила волосы на висках.
Зеркало на туалетном столике покрывала шелковая цветастая накидка в стиле "юдзэн", давно выцветшая. Эцуко даже не подумала отодвинуть ее. Она боялась взглянуть на свое лицо, а ведь раньше ее беспокоило, как она будет выглядеть перед Сабуро, встреча с которым должна была произойти с минуту на минуту. Она приподняла край шелковой накидки. Ей показалось, что губы подведены слишком толстым слоем помады. Краешком носового платка она стерла помаду.
Что происходит с нашей памятью? В то время как совершаемые нами поступки не оставляют в ней и следа, нас продолжает волновать память сердца. Та Эцуко, которая вчера и бровью не повела, услышав рыдания Миё, когда той объявили об увольнении без вразумительных объяснений; та Эцуко, которая вчера провожала эту жалкую беременную женщину, взвалив ей на плечи ее пожитки, и буквально запихивала ее в поезд, - сегодня была другой: трудно было поверить в то, что вчерашняя Эцуко и Эцуко сегодняшняя - одна и та же женщина. Она не чувствовала раскаяния и не дрогнула ни одним мускулом, чтобы обуздать ожесточение своего сердца. Вновь и вновь она ощущала себя беспомощной, крепко связанной цепью прошлых страданий, безвольным звеном в вихре страстей. Может быть, злом называется то. что ввергает человека в безразличие?
Кэнсукэ и Тиэко не упустили случая, чтобы и ей дать совет.
- Если сейчас у Сабуро возникнет ненависть к тебе, все пойдет прахом.
Положение исправимо - если бы отец признался в том, что прогнал Миё по своей воле. Однако ему никогда не хватало великодушия, - сказала Тиэко.
- Он сказал, что не будет объясняться с Сабуро, пусть его избавят от такой ответственности, - сказала Эцуко.
- Естественно, другого он и не мог сказать. Как бы там ни было, положись на меня. Я не принесу тебе вреда. Давайте скажем ему, что Миё получила телеграмму, что ее мать тяжело больна и что она уехала на родину, - предложила Тиэко.
Эцуко пришла в себя. Она увидела перед собой не добрых советчиков, а лицемерную парочку, тешащуюся чужим несчастьем. Если бы она послушалась их, то ее вчерашняя решительность, которую она ни от кого не скрывала, просто потеряла бы всякий смысл. Может быть, настаивая на увольнении Миё, она, таким образом, выражала свое вынужденное признание в любви к Сабуро? Во всяком случае Эцуко охотно склонялась к мысли, что этот поступок был совершен ради нее самой, ради того, чтобы она могла жить дальше, был продиктован долгом, а потому неизбежен.
- Сабуро должен знать, что это я уволила Миё. Я сама скажу ему об этом. И прошу вас не вмешиваться больше. Я справлюсь сама.
Кэнсукэ и Тиэко выслушали ее хладнокровное решение.
- Подумай еще раз здраво! Если ты так поступишь, то все пойдет насмарку, - сказала Тиэко.
- Тиэко предлагает разумный план. Доверься нам. Мы плохого не посоветуем.
Слегка скривив рот, Эцуко улыбнулась загадочной улыбкой. Она подумала, что если повернется к ним спиной, то рассердит их. Но это был единственный способ избавиться от них. И, словно большая ленивая гусыня, поправляющая крылья, она засунула руки за пояс и поднялась с места.
- Я не нуждаюсь в помощи. Я справлюсь, не беспокойтесь, - сказала она и стала спускаться по лестнице.
Кэнсукэ и его жена онемели от такой неблагодарности. Они рассердились, как рассердился бы всякий, кто мчится тушить пожар, а регулировщик на дороге преграждает ему дорогу, правда эта семейная парочка была из тех доброхотов, которые несутся на пожар с тазиком.
- С какой завидной легкостью она пренебрегает нашей любезностью, да? сказала Тиэко.
- Кстати, почему не приехала мамаша Сабуро? - спросил Кэнсукэ.
Возвращение Сабуро привело Эцуко в смятение Супруги были настолько поглощены переживаниями, что забыли обсудить эту животрепещущую тему. Кэнсукэ сожалел о досадном промахе.
- Ну ладно, хватит об этом! Впредь мы не станем больше помогать ей. Нам хорошо и без ее проблем.
- Со стороны наблюдать куда спокойней. - поддержал ее Кэнсукэ.
В то же время он, как высокая благородная натура, склонная к созерцанию человеческих трагедий, был недоволен своей непричастностью к событиям.
* * *
Эцуко спустилась на первый этаж. Она присела у плиты, сняла чайник, опять поставила шампур. На край веранды Якити установил доску, на которой поместил переносную плиту, на которой он вместе с Эцуко готовил для себя рис и жарил овощи. Так как Миё уже не было, приготовлением риса занимались все по очереди. Сегодня была очередь Асако. Присматривать за маленьким Нацуо осталась Нобуко. Она нянчила его, напевая колыбельную песенку. Вдруг смех разлетелся эхом по комнатам, всколыхнув застоявшиеся сумерки.
- В чем дело? - спросил Якити, выйдя из комнаты. Он присел на корточки рядом с плитой. Суетливо взял палочки для еды и стал переворачивать рыбу.
- Сабуро вернулся.
- Он уже здесь?
- Нет еще.
В нескольких шагах от веранды росла живая изгородь из чайных кустов. На кончиках листвы дрожали последние лучи закатного солнца. Черными силуэтами отовсюду высовывались тугие бутоны. Две или три веточки, освещаемые снизу яркими лучами, тянулись вверх.
Весело насвистывая, Сабуро поднимался по каменным ступеням.
В памяти Эцуко всплыла отчетливая картина: она играет в шашки с Якити; появляется Сабуро, чтобы пожелать спокойной ночи - и она не в силах повернуться к нему лицом. Эцуко закрыла глаза.
- А вот и я! - известил о себе Сабуро, едва показавшись из-за ограды. Рубаха была нараспашку, из ворота торчала смуглая шея. Взгляд Эцуко натолкнулся на простодушную улыбку на юном лице. Точно такой же открытой улыбкой он уже улыбался ей однажды. Ее пристальный взгляд сопровождала мучительная сладостная боль.
- А, это ты!
Якити небрежно поклонился. Он не смотрел на Сабуро. Все его внимание было направлено на Эцуко.
Капельки жира стекали со скумбрии, пламя вспыхивало раз за разом. Эцуко была неподвижна. Тогда Якити быстро погасил пламя.
"В чем дело? Весь дом переживает любовную драму Эцуко, а этот щенок и усом не ведет!", - думал Якити. Он еще раз задул пламя, отвратительно раздувая щеки.
Только сейчас Эцуко поняла, что у нее не хватит храбрости во всем признаться Сабуро; что храбрость, которую она неистово демонстрировала перед Кэнсукэ и его женой, оказалась на самом деле неосуществимой.
Разве можно устоять перед этой чистой невинной улыбкой! Куда подевалась ее решимость? Только сейчас она почувствовала себя беспомощной...
С самого начала можно было предвидеть, что показная храбрость Эцуко обречена на провал. А не было ли в ней тайного желания хоть чуть-чуть продлить время, когда она могла бы жить под одной крышей с Сабуро, пока кому-нибудь не придёт в голову рассказать ему о ее возмутительном поступке?
- Странно, он пришел без матери, - сказал Якити.
- И в самом деле! - подозрительно быстро согласилась Эцуко, словно сама впервые обратила внимание. - Не пойти ли спросить его - может быть, она приедет попозже?
- Успокойся! Если будешь спрашивать, то тебе придется упомянуть Миё, это неизбежно, - ироническим тоном перебил ее Якити, сморщив лицо, - от него повеяло старостью.
* * *
В последующие два дня вокруг Эцуко установилось странное затишье. Все это напоминало ситуацию, когда безнадежно больной человек вдруг начинает проявлять труднообъяснимые и обманчивые признаки выздоровления, медперсонал теряет бдительность, вновь оборачивается лицом к надежде, от которой уже пришлось отвернуться; но болезнь словно бы насмехается над людьми.
Что же произошло? Может быть, это называется счастьем?
Эцуко вышла на улицу, долго выгуливала Магги. Якити собрался в город за билетами на экспресс. Провожая его, Эцуко добрела до станции Окамати. На протяжении всего пути она ни разу не спустила собаку с поводка. Это было двадцать девятого после полудня.
Она уже приходила сюда три дня назад, когда провожала Миё, и тогда у нее было суровое выражение лица. А теперь на этой станции она долго и непринужденно разговаривает с Якити - он в костюме, в руках держит трость, облокотившись на недавно выкрашенный забор. Удивительно, что сегодня он сбрил даже усы. Якити пропустил уже несколько поездов, следующих до станции Умэда.
Эцуко светилась счастьем, сегодня она не была похожа на себя. Это настораживало Якити. Вокруг них беспокойно металась Магги, что-то вынюхивала, срывала с места Эцуко, которая время от времени теряла равновесие. Она одергивала собаку, рассматривала пассажиров. Они проходили мимо, останавливались у мясной лавки, потом у книжной, но ничего не покупали. Ее взор был затуманен, она слегка улыбалась. Над киосками колыхались желтые и красные флажки с рекламой детских журналов. После полудня подул резкий ветер. Туман начал рассеиваться.
"Интересно, она потому сегодня счастлива, что решилась, наконец, поговорить с Сабуро? Может быть, поэтому она отказывается ехать со мной в Осака? Тогда почему она не возражает против завтрашней совместной поездки, еще более дальней, чем эта?"
Якити заблуждался. Много часов подряд Эцуко предавалась размышлениям. В конце концов, она столкнулась лицом к лицу с таким хаосом, что это привело ее в оцепенение. Вот почему она казалась спокойной и счастливой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Сабуро уезжал утром пятнадцатого октября. Он был облачён во все праздничное - старый пиджак Якити, в его брюки цвета хаки, в носки, подаренные Эцуко, и полукеды. Школьный ранец из грубой парусины, который он повесил за плечи, служил ему дорожной сумкой.
- Посоветуйся с матушкой о свадьбе, хорошо? И пригласи ее к нам в гости, чтобы она познакомилась с Миё. Она может остаться у нас на два-три дня, - сказала Эцуко.
Она сама не понимала, почему напоминала ему о давно принятой договоренности. Может быть, она хотела усложнить ситуацию, загнав себя в еще более затруднительное положение? Или это была попытка отговорить себя от задуманного? Что будет чувствовать мать Сабуро, которая, приехав на смотрины, обнаружит, что невесты нет и в помине?
Встретив Сабуро в коридоре - он шёл в комнату Якити, чтобы попрощаться, - Эцуко скороговоркой произнесла напутствие.
- Хорошо, большое спасибо! - ответил Сабуро.
В его глазах был беспокойный блеск. В них отражалась воля и решимость к предстоящей поездке. Он был подчеркнуто вежлив, Никогда ещё Сабуро не смотрел так открыто в глаза Эцуко. Она хотела, чтобы он крепко обнял ее... или хотя бы пожал руку. Эцуко невольно протянула правую руку с заживающим ожогом. Однако, подумав, что следы от ожога, которые он почувствует на своей ладони, будут вызывать у него неприятные воспоминания, она отдернула руку. На мгновение Сабуро растерялся. Он еще раз приветливо моргнул, потом повернулся спиной к Эцуко и поспешил дальше по коридору.
- Этот ранец кажется таким легким. Как будто ты идешь в школу, сказала вслед Эцуко.
До моста его провожала Миё. Это было её право. Следя за ними, Эцуко была свидетельницей их прощания - она отмечала каждую подробность.
Сабуро остановился на краю гравийной дорожки - дальше вниз по холму сбегали каменные ступени. Он повернулся лицом к Якити и Эцуко, которые вышли во двор, и помахал им рукой. Облик Сабуро, улыбающегося белозубой улыбкой, отчетливо стоял перед глазами Эцуко даже после того, как его фигура скрылась в тени алеющих кленов.
Наступал час, когда Миё должна была убирать комнаты. Она появилась минут через пять, вяло поднимаясь по каменным ступеням, покрытым солнечными пятнами.
- Сабуро уже ушел? - задала ничего не значащий вопрос Эцуко.
- Да, ушёл, - равнодушно ответила Миё. По ее лицу нельзя было понять, что она чувствует - печаль или радость.
Провожая Сабуро, Эцуко почувствовала жгучую нежность. Она критически посмотрела на себя. Чувство вины переполнило её. Она подумала - не отказаться ли от замысла уволить Миё?
Однако, вновь увидев на ее лице привычно-тупое выражение, Эцуко рассердилась. Она с лёгкостью и решительно вернулась к первоначальному замыслу, от которого только что готова была отказаться.
ГЛАВА V
Сабуро вернулся! Я видела его из нашего окна. Он идет короткой дорогой через рисовое поле со стороны поселка. Странно, он, кажется, идет один, без матери.
Взволнованная Тиэко примчалась на кухню со срочным сообщением. Там Эцуко готовила ужин. Это произошло вечером двадцать седьмого - на следующий день после фестиваля в Тэнри.
Держа над печкой шампур, Эцуко поджаривала скумбрию. Услышав новость, Эцуко убрала шампур с рыбой на подставку и поставила на огонь железный чайник. Её неторопливые движения были изысканны. Встав на ноги, Эцуко дала понять Тиэко, что лучше бы им подняться на второй этаж.
- И впрямь этот парень, Сабуро, способен всех переполошить, недовольно сказал Кэнсукэ, лежа в постели с романом Анатоля Франса в руках. Но, встав, подошел к окну, где обе женщины следили за движущейся фигуркой. Солнце наполовину зашло за окраину рощи. Над поселком горел закат.
* * *
Между наделами, на которых рис был почти убран, спокойным шагом двигался человек. Точно, это был Сабуро Что же удивительного в этом? Ведь он возвращается в условленный день, в условленный час.
Впереди него двигалась длинная тень, падавшая наискось. Чтобы ранец не подпрыгивал за плечами, он придерживал его рукой, словно школьник. Сабуро был без шляпы, шагал уверенно, спокойно, безмятежно. Тропинка, по которой он шел, вела напрямик к шоссе. Он свернул направо и пошел дальше через рисовые поля по меже. Теперь его шаг стал осторожным, он нащупывал ногами тропинку между выстроенных в ряд сушилок с рисом.
Эцуко почувствовала сильное сердцебиение. Оно не было вызвано ни радостью, ни страхом. Она не знала, чего ей ждать - беды или счастья. Однако она ощущала себя накануне события, которое, так или иначе, должно завершить ее томление. Сердце колотилось от волнения. Она не могла вымолвить ни одного слова. Кое-как пересилив себя, она обратилась к Тиэко:
- Что мне делать? Я не знаю, как мне быть?
Как бы удивились Тиэко и Кэнсукэ, если б услышали эти слова из уст Эцуко месяц назад! Эцуко изменилась. Вместо былой сильной женщины рядом с ними стояла совсем беспомощная. Что могла она ждать от Сабуро, который ничего не подозревал, - нежную улыбку или грубую брань, когда он узнает всю правду? Единственно, что она знала наверняка, это то, как будут разворачиваться события дальше: Сабуро выбранит Эцуко, а потом и сам последует за Миё. С завтрашнего дня Эцуко уже никогда не увидит его. Нет, конечно, если она захочет, то сможет увидеть его в последний раз из окна второго этажа, издали...
- Не глупи! Возьми себя в руки! - сказала Тиэко. - Если ты нашла мужество выгнать Миё, то, значит, тебе по силам вынести что угодно. Ты убедила нас в этом. Мы восхищаемся тобой.
Тиэко крепко обняла ее за плечи, словно младшую сестренку.
Прогнав Миё, Эцуко совершила первый шаг к капитуляции перед страданиями; она начала сдаваться. Тем не менее, в глазах Кэнсукэ и его жены ее поступок выглядел как первое наступление, предпринятое Эцуко.
"Выгнать из дому женщину, беременную на четвертом месяце, погрузить скарб на ее плечи, - это мужественный поступок", - размышляла Тиэко, взволнованная до глубины души. Плач и слезы Миё, беспощадность и невозмутимость Эцуко, которая без всяких объяснений, насильно сопровождала Миё на станцию, заталкивала ее в поезд, - все эти мелодраматические события, очевидцами которых были вчера Тиэко и Кэнсукэ, привели их в сильное возбуждение. Они и вообразить не могли, что в Майдэн возможно подобное. Эцуко была похожа на полицейского - она вышагивала вниз по лестнице вслед за Миё, за плечами которой висела корзина на плетеном шнурке.
Якити заперся в своей комнате. Когда Миё пришла попрощаться, он только и сказал ей из-за двери, не показываясь на глаза: "Спасибо за долгую службу!"
Асако была поражена, она недоумевала, не находила себе места. Однако Кэнсукэ и Тиэко торжествовали: они понимали, в чем причина инцидента, поэтому не нуждались в объяснениях. Их тщеславие было сродни тщеславию газетных писак, которые мнят себя пророками.
- Тебе потребовалось столько сил, чтобы пройти весь этот путь, и теперь ты можешь рассчитывать на нашу помощь. Мы сделаем для тебя все. что в наших силах. - сказал Кэнсукэ.
- Ради тебя. Эцуко, я сделаю все, честно говорю. Перед отцом тоже не надо стесняться, - вторила Тиэко.
Окружив Эцуко с обеих сторон, они говорили, перебивая друг друга. Эцуко поднялась. Она поправила руками волосы, направилась к туалетному столику с зеркалом.
- Я воспользуюсь вашим одеколоном?
- Пожалуйста!
Эцуко взяла зеленый флакончик, несколько капель уронила на ладонь, нервно смочила волосы на висках.
Зеркало на туалетном столике покрывала шелковая цветастая накидка в стиле "юдзэн", давно выцветшая. Эцуко даже не подумала отодвинуть ее. Она боялась взглянуть на свое лицо, а ведь раньше ее беспокоило, как она будет выглядеть перед Сабуро, встреча с которым должна была произойти с минуту на минуту. Она приподняла край шелковой накидки. Ей показалось, что губы подведены слишком толстым слоем помады. Краешком носового платка она стерла помаду.
Что происходит с нашей памятью? В то время как совершаемые нами поступки не оставляют в ней и следа, нас продолжает волновать память сердца. Та Эцуко, которая вчера и бровью не повела, услышав рыдания Миё, когда той объявили об увольнении без вразумительных объяснений; та Эцуко, которая вчера провожала эту жалкую беременную женщину, взвалив ей на плечи ее пожитки, и буквально запихивала ее в поезд, - сегодня была другой: трудно было поверить в то, что вчерашняя Эцуко и Эцуко сегодняшняя - одна и та же женщина. Она не чувствовала раскаяния и не дрогнула ни одним мускулом, чтобы обуздать ожесточение своего сердца. Вновь и вновь она ощущала себя беспомощной, крепко связанной цепью прошлых страданий, безвольным звеном в вихре страстей. Может быть, злом называется то. что ввергает человека в безразличие?
Кэнсукэ и Тиэко не упустили случая, чтобы и ей дать совет.
- Если сейчас у Сабуро возникнет ненависть к тебе, все пойдет прахом.
Положение исправимо - если бы отец признался в том, что прогнал Миё по своей воле. Однако ему никогда не хватало великодушия, - сказала Тиэко.
- Он сказал, что не будет объясняться с Сабуро, пусть его избавят от такой ответственности, - сказала Эцуко.
- Естественно, другого он и не мог сказать. Как бы там ни было, положись на меня. Я не принесу тебе вреда. Давайте скажем ему, что Миё получила телеграмму, что ее мать тяжело больна и что она уехала на родину, - предложила Тиэко.
Эцуко пришла в себя. Она увидела перед собой не добрых советчиков, а лицемерную парочку, тешащуюся чужим несчастьем. Если бы она послушалась их, то ее вчерашняя решительность, которую она ни от кого не скрывала, просто потеряла бы всякий смысл. Может быть, настаивая на увольнении Миё, она, таким образом, выражала свое вынужденное признание в любви к Сабуро? Во всяком случае Эцуко охотно склонялась к мысли, что этот поступок был совершен ради нее самой, ради того, чтобы она могла жить дальше, был продиктован долгом, а потому неизбежен.
- Сабуро должен знать, что это я уволила Миё. Я сама скажу ему об этом. И прошу вас не вмешиваться больше. Я справлюсь сама.
Кэнсукэ и Тиэко выслушали ее хладнокровное решение.
- Подумай еще раз здраво! Если ты так поступишь, то все пойдет насмарку, - сказала Тиэко.
- Тиэко предлагает разумный план. Доверься нам. Мы плохого не посоветуем.
Слегка скривив рот, Эцуко улыбнулась загадочной улыбкой. Она подумала, что если повернется к ним спиной, то рассердит их. Но это был единственный способ избавиться от них. И, словно большая ленивая гусыня, поправляющая крылья, она засунула руки за пояс и поднялась с места.
- Я не нуждаюсь в помощи. Я справлюсь, не беспокойтесь, - сказала она и стала спускаться по лестнице.
Кэнсукэ и его жена онемели от такой неблагодарности. Они рассердились, как рассердился бы всякий, кто мчится тушить пожар, а регулировщик на дороге преграждает ему дорогу, правда эта семейная парочка была из тех доброхотов, которые несутся на пожар с тазиком.
- С какой завидной легкостью она пренебрегает нашей любезностью, да? сказала Тиэко.
- Кстати, почему не приехала мамаша Сабуро? - спросил Кэнсукэ.
Возвращение Сабуро привело Эцуко в смятение Супруги были настолько поглощены переживаниями, что забыли обсудить эту животрепещущую тему. Кэнсукэ сожалел о досадном промахе.
- Ну ладно, хватит об этом! Впредь мы не станем больше помогать ей. Нам хорошо и без ее проблем.
- Со стороны наблюдать куда спокойней. - поддержал ее Кэнсукэ.
В то же время он, как высокая благородная натура, склонная к созерцанию человеческих трагедий, был недоволен своей непричастностью к событиям.
* * *
Эцуко спустилась на первый этаж. Она присела у плиты, сняла чайник, опять поставила шампур. На край веранды Якити установил доску, на которой поместил переносную плиту, на которой он вместе с Эцуко готовил для себя рис и жарил овощи. Так как Миё уже не было, приготовлением риса занимались все по очереди. Сегодня была очередь Асако. Присматривать за маленьким Нацуо осталась Нобуко. Она нянчила его, напевая колыбельную песенку. Вдруг смех разлетелся эхом по комнатам, всколыхнув застоявшиеся сумерки.
- В чем дело? - спросил Якити, выйдя из комнаты. Он присел на корточки рядом с плитой. Суетливо взял палочки для еды и стал переворачивать рыбу.
- Сабуро вернулся.
- Он уже здесь?
- Нет еще.
В нескольких шагах от веранды росла живая изгородь из чайных кустов. На кончиках листвы дрожали последние лучи закатного солнца. Черными силуэтами отовсюду высовывались тугие бутоны. Две или три веточки, освещаемые снизу яркими лучами, тянулись вверх.
Весело насвистывая, Сабуро поднимался по каменным ступеням.
В памяти Эцуко всплыла отчетливая картина: она играет в шашки с Якити; появляется Сабуро, чтобы пожелать спокойной ночи - и она не в силах повернуться к нему лицом. Эцуко закрыла глаза.
- А вот и я! - известил о себе Сабуро, едва показавшись из-за ограды. Рубаха была нараспашку, из ворота торчала смуглая шея. Взгляд Эцуко натолкнулся на простодушную улыбку на юном лице. Точно такой же открытой улыбкой он уже улыбался ей однажды. Ее пристальный взгляд сопровождала мучительная сладостная боль.
- А, это ты!
Якити небрежно поклонился. Он не смотрел на Сабуро. Все его внимание было направлено на Эцуко.
Капельки жира стекали со скумбрии, пламя вспыхивало раз за разом. Эцуко была неподвижна. Тогда Якити быстро погасил пламя.
"В чем дело? Весь дом переживает любовную драму Эцуко, а этот щенок и усом не ведет!", - думал Якити. Он еще раз задул пламя, отвратительно раздувая щеки.
Только сейчас Эцуко поняла, что у нее не хватит храбрости во всем признаться Сабуро; что храбрость, которую она неистово демонстрировала перед Кэнсукэ и его женой, оказалась на самом деле неосуществимой.
Разве можно устоять перед этой чистой невинной улыбкой! Куда подевалась ее решимость? Только сейчас она почувствовала себя беспомощной...
С самого начала можно было предвидеть, что показная храбрость Эцуко обречена на провал. А не было ли в ней тайного желания хоть чуть-чуть продлить время, когда она могла бы жить под одной крышей с Сабуро, пока кому-нибудь не придёт в голову рассказать ему о ее возмутительном поступке?
- Странно, он пришел без матери, - сказал Якити.
- И в самом деле! - подозрительно быстро согласилась Эцуко, словно сама впервые обратила внимание. - Не пойти ли спросить его - может быть, она приедет попозже?
- Успокойся! Если будешь спрашивать, то тебе придется упомянуть Миё, это неизбежно, - ироническим тоном перебил ее Якити, сморщив лицо, - от него повеяло старостью.
* * *
В последующие два дня вокруг Эцуко установилось странное затишье. Все это напоминало ситуацию, когда безнадежно больной человек вдруг начинает проявлять труднообъяснимые и обманчивые признаки выздоровления, медперсонал теряет бдительность, вновь оборачивается лицом к надежде, от которой уже пришлось отвернуться; но болезнь словно бы насмехается над людьми.
Что же произошло? Может быть, это называется счастьем?
Эцуко вышла на улицу, долго выгуливала Магги. Якити собрался в город за билетами на экспресс. Провожая его, Эцуко добрела до станции Окамати. На протяжении всего пути она ни разу не спустила собаку с поводка. Это было двадцать девятого после полудня.
Она уже приходила сюда три дня назад, когда провожала Миё, и тогда у нее было суровое выражение лица. А теперь на этой станции она долго и непринужденно разговаривает с Якити - он в костюме, в руках держит трость, облокотившись на недавно выкрашенный забор. Удивительно, что сегодня он сбрил даже усы. Якити пропустил уже несколько поездов, следующих до станции Умэда.
Эцуко светилась счастьем, сегодня она не была похожа на себя. Это настораживало Якити. Вокруг них беспокойно металась Магги, что-то вынюхивала, срывала с места Эцуко, которая время от времени теряла равновесие. Она одергивала собаку, рассматривала пассажиров. Они проходили мимо, останавливались у мясной лавки, потом у книжной, но ничего не покупали. Ее взор был затуманен, она слегка улыбалась. Над киосками колыхались желтые и красные флажки с рекламой детских журналов. После полудня подул резкий ветер. Туман начал рассеиваться.
"Интересно, она потому сегодня счастлива, что решилась, наконец, поговорить с Сабуро? Может быть, поэтому она отказывается ехать со мной в Осака? Тогда почему она не возражает против завтрашней совместной поездки, еще более дальней, чем эта?"
Якити заблуждался. Много часов подряд Эцуко предавалась размышлениям. В конце концов, она столкнулась лицом к лицу с таким хаосом, что это привело ее в оцепенение. Вот почему она казалась спокойной и счастливой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19