Еще удалось узнать, что в Одессе новая облава в рабочих районах назначена на такое-то число, что в районе Куяльника, то есть там, где вход в катакомбы и где размещена типография, готовятся массовые обыски.
- Вот как? - встревожился Иван Федорович. - Надо распорядиться, чтобы все дни, пока идут обыски, никто не выходил из типографии и никто туда не входил.
Все сообщенные факты после тщательной проверки использовались для подпольной газеты и листовок.
В листовках разоблачались тайные соглашения интервентов и петлюровцев, разъяснялся смысл событий на Украине. Еще пахло от них свежей типографской краской, а они уже летели в города и села, в воинские части и рабочие цеха, в кубрики французских кораблей, в казармы польских легионеров.
- А теперь вот что, - сказал Иван Федорович, когда выслушал сообщения Котовского, - давайте-ка обсудим, что нам предпринять. Дело в том, что помимо десанта, прибывшего морским путем, интервенты ожидают пополнений, следующих маршевым порядком или на поездах через Румынию. В частности, ожидаются греческие войска. Тут нам придется что-нибудь сделать...
- Вы хотите, чтобы их пощипали наши повстанческие отряды?
- Это во-первых. Во-вторых, мы могли бы - как вы полагаете, Григорий Иванович? - могли бы мы кое-где разрушить железнодорожные пути?
- Сегодня начнем? - спросил Котовский, прикидывая уже в уме, где раздобыть взрывчатки и кого взять с собой в первую очередь на эту опасную операцию.
11
А ночью они уже отправились в путь. Котовский хорошо ориентировался. Ведь здесь они отступали с Венедиктовым, цепляясь за каждый рубеж, отстаивая каждое село, не отдавая без боя ни одной переправы.
"Ну вот, - подумал Котовский, - дадим бой врагу на этих же рубежах".
Он разбил боевую группу на девять самостоятельно действующих звеньев. Каждое звено должно было произвести два взрыва. Одним было поручено взорвать мосты, другим - полотно железной дороги. Сам Котовский, захватив с собой Васю и Михаила, намеревался пустить под откос первый эшелон с солдатами интервентов, который уже миновал Тирасполь и вот-вот должен был прибыть в Одессу.
Распределив силы, Котовский приготовил все необходимое для первого взрыва, который должен был послужить сигналом для всех остальных. Этим достигалась мгновенность выполнения всего задуманного. Когда интервенты опомнятся, все будет уже сделано, а сами дружинники будут далеко.
Все благоприятствовало смельчакам. Ночь выдалась темная. Поднялся ветер, гнал тучи, но тучи пролетали, не пролив ни капли дождя.
- В такую погоду вряд ли кто выйдет на прогулку, - подбадривал Котовский спутников, шагая против ветра с тяжелым грузом.
- Да и обходчики дорог попрячутся в эту ночь по своим будкам, согласился Вася.
Михаил молча запахивал полы пальто, которые трепали порывы ветра.
Но вот и достигли намеченного места. Здесь был уклон. Поезд будет мчаться навстречу гибели.
- Закладывай, а то опоздаем! - торопил Котовский. - Миша, а ты поглядывай, чтобы кто-нибудь непрошеный не наскочил.
- Готово! - вскоре возвестил Вася и стал спускаться с насыпи, волоча за собой шнур.
Они ждали. Им казалось, что все сроки миновали, что поезд задерживается или вовсе не придет. Руки окоченели.
- Эх, костер бы сейчас!.. И печь бы в золе картошку... - вдруг почему-то вспомнил Вася.
- К-картошку? - удивился Котовский. - Какую картошку?
- Идет! - громким шепотом сообщил Михаил.
Они замолкли и напряженно слушали. Вдали возникал все более усиливающийся звук... Затем и паровоз подал голос. Померещилось ли машинисту, что кто-то шагает по шпалам? Или какая-нибудь неосторожная корова забрела на насыпь, выщипывая увядшую траву?
Еще минута - и блеснул свет, три огромных глаза... Ближе, ближе...
- Начали! - махнул рукой Котовский.
Быстрый огонек побежал по земле, вскинулся вверх по насыпи... Все трое были уже на опушке леса и мчались тропинкой, спотыкаясь о корни деревьев, изредка поглядывая назад, где творилось что-то невообразимое...
Вслед за первым взрывом прогремел где-то близко второй, за вторым третий...
Иван Федорович Смирнов никогда не ночевал в одной и той же квартире. Он мало заботился об удобствах. Застанет ночь на заводе - останется на заводе. Или спал у себя в модном ателье, прикорнув в задней комнате на диване. Или устраивал ночлег в сторожке скульптурной мастерской на Княжеской улице, где обычно проводились заседания губернского комитета.
В ту ночь, когда он отправил Котовского и его боевую дружину на опасное задание - взрывать железнодорожные пути на участке от Раздельной до Одессы, - Иван Федорович вообще не спал. Когда ему приходилось самому рисковать, он делал это не задумываясь. Но, поручив опасное дело другим, он всегда места себе не находил. Тем более теперь, когда думал о Котовском. Разве мало он перенес? Можно бы и поберечь его. Такой человек должен дожить до будущих дней, когда отгремят орудийные залпы и придет то счастливое время, о котором стараешься даже не думать, так оно прекрасно. Ведь настанет же такой час, когда люди будут постоянно жить в семейном кругу... У Ивана Федоровича есть жена, есть сын, только мало кто об этом знает. Жизнь-то все складывается так, что видеться с семьей почти не удается: до революции то в тюрьме, то на каторге, вернулся в семнадцатом сразу послали на работу...
Иван Федорович даже рассердился на себя: вот куда забрели мысли секретаря подпольного губкома!
"Но Котовский, Котовский... - вспомнил он опять, прислушиваясь к завыванию ветра. - Может быть, он будет выращивать сады, увеличивать урожаи? Ведь он по специальности агроном. Или будет выхаживать новые породы коней? Он так хорошо про них рассказывал..."
Глухая ночь, а секретарь губкома глаз еще не сомкнул. Голова тяжелая, и, если бы не эти тревожные мысли, кажется, упал бы и заснул мертвым сном... Но сна нет, и все думается, думается...
"Ведь железнодорожные пути охраняются военными частями... Что, если Котовский нарвется на патруль? А если операция пройдет удачно, не следует ли и в дальнейшем держать под угрозой дорогу? Пускать под откос эшелоны, обстреливать воинские поезда?.."
Наутро Котовский докладывал о выполнении боевого задания.
Как обрадовался Иван Федорович, видя Котовского целым и невредимым! Крепко обнялись боевые товарищи.
- Пожалуйста, будьте осторожнее. Имейте в виду, что ваш участок подпольной работы - самый опасный и самый боевой. Приказываю напрасно не рисковать!
Что творилось в Одессе! К месту катастрофы помчались дрезины, но оказалось, что туда не попасть. В восемнадцати местах было повреждено полотно, взлетело в воздух несколько мостов и виадуков.
В тот же день газета "Коммунист" сообщала, как встречает незваных-непрошеных гостей свободолюбивая Советская Украина.
Ничем не примечательная, узенькая одесская улица с каменной мостовой. Маленький домишко, не построенный, как многие другие здания, знаменитостями вроде Фраполи, Боффо, Коклена, а самый что ни на есть заурядный домишко, каких много и на Молдаванке и на Пересыпи, на всех этих Дегтярных, Кривых, Садиковских улицах. Темные сводчатые ворота, подслеповатые окна и по фасаду вьющийся плющ. Провиантская, дом номер одиннадцать.
При нем имеется, безусловно, дворник, фамилия его - Кулибаба, живет он - сразу как войдешь, во дворе направо, в самой захудалой, в самой плохой каморке.
Дворник как дворник. А дружит он из всех жильцов с художником Славовым, занимающим однокомнатную квартиру с выходом в подворотню. Дружба эта давнишняя, дворник частенько захаживает к Славову. Они очень симпатизируют друг другу, а беседуя, именуют один другого по имени-отчеству:
- С добрым утречком, Степан Димитриевич! - поставив метлу у дверей, обычно произносит Кулибаба. - Как почивать изволили?
- Здорово, Карп Андреич, - отзывался Славов, встряхивая длинными, как и полагается художнику, волосьями, явно нуждающимися в гребенке. Спалось-то ничего, только крысы одолели. Я уж стал разбрасывать им по полу корки хлебушка, чтобы они по мне не бегали, так опять беда - из-за корок мухи развелись.
- Новую картинку затеваете?
- "Рожь" Шишкина. На заказ.
- Хорошо, - любовался Кулибаба, - приволье. И деревья красивые, я очень люблю деревья. Вот что значит - дело мастера боится. Талант!
- Талант у каждого есть, - возражает Славов, - развивать надо.
- Что нет, то нет! Не у всякого жена Марья, кому бог даст.
Художник Славов больше рисовал с открыток. А когда никто ничего не заказывал, от нечего делать бесплатно малевал портреты жильцов или шел куда-нибудь на Ланжерон, на Арбузную пристань и рисовал, как он говорил, "лазурную пустоту".
Так вот - дворник как дворник, художник как художник. Но кое о чем не знали и не догадывались жильцы. Не знали, например, что захаживал к Славову некий офицер, Славов звал его Леня. А то так - и не захаживал, а прямо в подворотне передавал Кулибабе пакет. Передаст и уйдет, а Кулибаба вручит этот пакет девочке лет четырнадцати, она забегала мимоходом, никто на нее даже внимания не обращал, мало ли в Одессе детворы бегает. Ее Кулибабе показал Гриша, который тоже бывал у художника. Только позднее узнал Кулибаба, что это Котовский, а то все Гриша да Гриша...
Ласточкина Кулибаба тоже знал. Вежливый человек, обязательно со всеми за руку поздоровается. С бородкой, лицо хорошее-хорошее. И всякий раз что-нибудь интересное расскажет: о фронтах, о безобразиях белых.
Кулибабу ставили на страже у ворот и проводили совещания подпольщиков. Табачная лавка на Ришельевской сама по себе. Удобная явка боевой дружины Котовского: и в самом центре города, и внимания не привлекает - пожалуйста, покупайте желающие английские сигареты, табак Асмолова, гильзы Александра Катык и компания... Это самая надежная маскировка. На Греческой улице специально для явок открыли "паштетную", у пересыпцев была явка в чайной на Церковной улице... Встречались также подпольщики и в переплетной мастерской Сандлера... Но квартира Славова тоже была хороша.
Котовский иногда и ночевал здесь. Комфорта особенного Славов предоставить не мог, сам он спал на диванчике, тоже без особого шика, а гостю постилал на столе. Котовский выговаривал художнику:
- Что это ты, Степан, никогда не приберешься? Посмотри, сколько паутины! Хочешь, я сам сниму и пауков повыбрасываю?
- Ни в коем случае! Они мух ловят, а мухи мне буквально работать не дают.
- Но ведь смотреть противно!
- А я и не смотрю. Да и что тут противного? Обыкновенная паутина. Я не знаю, кто еще есть на свете тише и безобиднее пауков!
Однажды к дворнику пришла не та девочка, что обычно, а какая-то другая, с косичками, быстроглазая. Сунула записку: "Это вам", - и убежала. Записка была всего в два слова: "Почистите квартиру". Это Котовский предупреждал, он тотчас узнавал о том, что затевают "Сигуранца" и "Дезьем-бюро", у него всюду были свои глаза и уши.
Кулибаба сразу же пошел к Славову. Дело в том, что Славов не только предоставлял квартиру подпольщикам, он еще артистически подделывал документы, изготовлял бланки, удостоверения для подпольщиков и, вручая такой документ, приговаривал:
- Полюбуйтесь! Даже лучше, чем настоящий! А подписи, подписи какие! Не подкопаешься!
У Славова хранилась медная печать белогвардейского воинского начальника. Тоже была полезной. Но теперь нужно было ее прятать.
Быстро они проверили все, что было в комнате. Ненужное сожгли, ценное Кулибаба зарыл на чердаке.
В тот же вечер явились с обыском. Дворник, как и полагалось, присутствовал при этой процедуре. Перерыли все, даже матрац трясли и щупали, открытки все пересмотрели, под диван заглядывали. И вот что заприметил Кулибаба: один из полицейских, производивших обыск, наткнулся в кипе бумаг на этажерке на нелегальную газету; полицейский скомкал газету, пошел к водопроводу, будто бы попить, а сам эту газету затолкал в сточную трубу. Кулибаба смотрел и глазам не верил! Стало быть, и этот сочувствует?
В общем, при обыске ничего не обнаружили, порылись в дворницкой каморке и ушли.
После этого случая долго никто из подпольщиков не появлялся. Выясняли, не ведется ли наблюдение за домом номер одиннадцать. А потом здесь же хранились инструменты, здесь же Котовский подробно распределял роли: подготавливалась операция с захватом склада оружия.
Тем временем художник Славов закончил копирование Шишкинской ржи и принялся за "Девятый вал" Айвазовского.
12
Через все фронты, через все заставы, через всю кипевшую восстаниями, полыхавшую пожарищами Украину упорно пробирались связисты - посланцы Москвы. Центральный Комитет инструктировал, снабжал людьми и руководил всей работой подполья. Связь никогда не прерывалась. Ехали в поездах, шли пешком от деревни к деревне, ночевали в степи, обходили стороной опасные места и двигались дальше связные.
Так передвигались и эти две молоденькие девушки. Одну звали Тоня, другую - Феля. Тоня была посмелее. Феля боязливая, тихая, на первый взгляд. В пути им встречались шайки головорезов, вооруженные петлюровцы, свирепые боротьбисты, гайдамаки, всякие "батальоны смерти", "железные дивизии", "рыцари Запорожской Сечи"...
Нет, не робкие девушки, а бесстрашные революционерки, отважные комсомолки были Тоня и Феля. Поручение ЦК - доставить Одесскому губкому четыреста тысяч денег, директивные письма и литературу. Получили они адрес явочной квартиры, пароль и отправились в путь. Директивные письма были зашиты в кофточки, деньги спрятаны в двойное дно чемодана, адреса и пароль выучены наизусть.
Спали по очереди. Делали пересадки. При проверке предъявляли документы. Но кто обращает внимание на каких-то девчонок!
В две недели добрались до Николаева и здесь узнали, что николаевские рабочие организации разгромлены, по городу гуляют погромщики...
Посадка на пароход, идущий в Одессу, производилась со строгой проверкой документов и повальными обысками пассажиров. Когда обыск кончился и полицейские, бряцая оружием, ушли, уводя с собой какую-то плачущую женщину, девушкам удалось прошмыгнуть на палубу и забиться в самый темный угол на корме.
Море было беспокойное. Фелю укачало. Но вот вдали показались огоньки Одессы. Высадились на берег и пешком добрались по назначенному адресу.
Там принял их товарищ Николай. Сдали деньги, он тщательно их пересчитал, затем занялся разбором почты.
Пока товарищ Николай читал привезенные письма, пришел на явочную квартиру рослый, статный мужчина. Товарищ Николай очень ему обрадовался и сказал:
- Вот как хорошо, Григорий Иванович, что вы пришли! Тут к нам девушки приехали, нужно их устроить с ночевкой. И голодные, наверное. Позаботьтесь о них, пожалуйста.
Тоня и Феля поняли из разговора, что это знаменитый Котовский. У Фели даже головная боль прошла. Она разглядывала этого человека, о котором ходило столько фантастических рассказов.
- Скажите, пожалуйста, - нерешительно обратилась она к нему, - вы ведь Котовский? Вы на самом деле Котовский?
- Разве не похож? - рассмеялся Котовский, а сам уже обдумывал, как лучше поместить их и что сделать, чтобы они хорошо отдохнули.
Узнав, что Тоня и Феля привезли от ЦК важные директивные письма, Котовский пристально посмотрел на тонюсеньких, худеньких девочек, и глаза его засветились жалостью и участием.
- Небось страшно было? - спросил он.
- А чего страшно? - спокойно ответила Тоня. - Мы не в первый раз ездим. Привыкли.
Час был поздний. Котовский, не откладывая, повел связных в гостиницу на Пушкинскую улицу. Там их прежде всего отправили в ванную, затем накормили. Котовский тем временем вызвал комсомолку-подпольщицу Фиру.
- Вот, - сказал он, - вам поручаются две храбрые девушки. Я знаю, что вы сумеете их обласкать, пригреть. Нелегкая работа, сколько раз они рисковали жизнью. А на вид совсем малыши!
- Понятно, - ответила Фира, - я поухаживаю за ними. Здесь им будет хорошо.
Быстро набрались связные сил и отправились в обратный путь, в Москву, снова нагруженные докладами, литературой и письмами. Перед отъездом девушек Котовский дал им поручение лично от себя: побывать на Маросейке, узнать, живет ли там Миша Марков.
- Понимаете, девушки, - говорил он, - хороший паренек, беспокоюсь я о нем. Очень уж он тихий. Только про меня ничего не говорите, а то прискачет, а еще рано. Просто узнайте, как бы от себя, и всё. Приедете снова - расскажете мне про него.
В доставленных девушками письмах, между прочим, сообщалось, что ЦК направляет в Одессу, в распоряжение губкома, нескольких товарищей из Иностранного отдела. Предлагалось губкому усилить работу в войсках интервентов с целью их разложения, разъяснять политическую обстановку, призывать к неповиновению под лозунгом "Штык в землю".
И вот прибыла из Иностранного отдела ЦК, из Москвы, Жанна Лябурб. Она была маленькая, нарядная, причем нарядная в любом платье, в любом платочке - так она умела все носить, все приладить, так все ей шло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70