Место выдалось подходящее хоть и для ночевки – нависавшая над скамейкой глухая стена и кустарник по бокам неплохо укрывали от поднявшегося к полночи мокрового ветра. Очень тянуло прилечь, но еще хватало разуменья, что нельзя. Ожидание затянулось на добрых полчаса, так что, пока клевал носом на чистом воздухе, успел побывать дома, где как раз, невзирая на неурочный час, происходила опись, огосударствление заарестованного лоскутовского имущества. В качестве понятых присутствовали упоминавшийся выше шорник, безумная, присмиревшая здесь Ненила, которую он видел впервые в жизни, и еще какой-то молодцеватый ферт до ломоты в висках неузнаваемый. О.Матвей подоспел к моменту, когда очень не похожий на себя Гаврилов припечатывал фамильное канапе. Интересно, что, вполне сознавая свое местоположение на скамейке в скверике, о.Матвей тем не менее отчетливо видел, как пылающий сургуч даже с характерным потрескиваньем стекает с краснодеревного изголовника на бесценную обивку. Оставалось только зажмуриться, чтоб не умереть с горя. Уже беспамятное забытье клонило прилечь в мягкую тьму перед собою, когда его принялся тормошить, возвращая к жизни из смертного оцепенения, второй, на протяжении суток, покровитель....
Расплывчато вспоминалось потом, как долго и молча тащились совсем безлюдными и настолько покатыми в обе стороны улицами, что поминутно приходилось хвататься за подвернувшиеся фонари да водостоки. Где-то в конце мирозданья истинно бесовский месяц выглянул из летящих мглистых облаков, высветил поселок, куда шли. Предпоследний в левом порядке одноэтажный флигелек поприветливей смежных – без громыхающего пса на цепи, под уютным, истинно мамврийским осокорем и приветливым, на всю местность единственным огоньком в окошке – как раз и принадлежал Алешиной матушке, взалкавшей Бога гостеприимной вдове.
– Не прибьет нас с тобою, полуношников, скалкой старушка твоя? – робея на пороге, из последних сил осведомился о.Матвей.
– Хорошо бы, а то совсем на корню засохла. Лизонька у нас погибла, вот вторую неделю, очей не смыкая, все смотрит внучке вослед. Большую помощь окажешь, если беседку с мамашей в давешнем духе, потуманнее .
– Обузой бы не стать заместо подмоги, чтоб вреда не получилося... – жался перед дверью о.Матвей, чтобы не пугать хозяев покойником в доме, а самому не лишиться крова в ужасную ночь.
Имелось в виду, что теперь не хватило бы сил и панихидку отслужить, но тот не понял намека.
– Какой же нам от тебя вред! Соседи не заходят с утра, а как с работы вернусь, сам же тебя и на вокзал после обеда доставлю. Только мы с тобой и виделись...

Глава XXV

С самого начала везло о.Матвею на людей: словно за руку вели сквозь беду. Как и в домике со ставнями, сытной пригаринкой веяло от деревянных, обжитым теплом пропитавшихся стен; цветные блики лампад, нарядно распространявшиеся по оклеенному бумагой потолку, усиливали целительное сходство.
Лишь по дороге домой выяснилось, что бесценная старушка горбуна четвертые сутки с постели не поднимается, при смерти лежит.
И здесь, на исходе души из тела, старухе потребовалась маленькая уверенность, что случившиеся позади, осиротевшие ее утраты самых близких сердцу лишь временная разлука до встречи, достоверность которой могло подтвердить лишь авторитетное лицо, простой батюшка старого закала. И горбун считал долгом совести своей возместить старухе оказанную ему щедрую материнскую ласку, скрасившую убогое его детство.
Кстати, в глазах последней настолько неправдоподобно выглядел рассказ сына об отысканье живого священника желательных параметров, что имела все основанья заподозрить в лице Алешина спутника одного из тех небесных посланцев, что имеют обыкновенье именно в образе немощного странника являться к верующим среди ночи, без свидетелей. Да и самого о.Матвея, несмотря на близкое к беспамятству состоянье, крайне взволновало – откуда у бедной и с одра смерти уже не подымавшейся женщины нашлись силы самолично встретить в сенях и затем предаться деятельным хлопотам по устройству дорогого гостя. Гипотеза сведущих лиц: якобы таинственные явления проистекают всего лишь из еще не открытых нами обстоятельств, – помогает правильно истолковать и такое, в частности, чудо-творенье – как посчастливилось хозяевам утаить от неусыпных соседей недельное пребывание беглого лишенца.
Вскорости самовар шумел на столе посреди небогатого, зато щедрого у запасливых старушек угощенья, и сама она, странно помолодевшая в предвиденье близкого чего-то, почитаньем своим поминутно уличала батюшку в его потусторонней принадлежности. Тот, сокрушаясь о своем вынужденном самозванстве, тем не менее по отсутствию иного места для ночевки принимал эту простецкую дань веры и благочестия. Впрочем, жаркий сумбур в голове и ломота под лопаткой уже клонили старика на бок, когда в добавленье ко всему женщина стала стелить ему коечку сына, который во углубление своего отступничества от великой доктрины даже не пытался разъяснить матери ее заблужденье.
– Я сам, пусти, я сам... – за руки хватаясь, вполсилы отбивался о.Матвей. – Половичком прикрыли бы меня в уголку, мне и хватит!
Несколько суток затем продолжалось бредовое бегство в том же, что и наяву, направленье. Настигающие голоса гнали его по сумеречной равнине без неба и дорог, пока не проваливался в спасительную яму забытья. В передышках просветленья неизменно заставал вблизи свою милосердную самаритянку. Светясь изнутри, поила ниспосланного ей постояльца обжигающим отваром малины с какой-то райской травкой пополам. Лишь одержимость подвига да ожиданье наставленьица помогали ей держаться на ногах.
Подобно основателям всемирных религий о.Матвей тоже, хотя и с меньшими успехами, пробовал смастерить из наличных богословских символов некое универсальное уравнение, куда вписалась бы подноготная суть всего на свете. Сооружения его с легкостью карточных домиков рушились при легчайшем дуновенье разума: галлюцинаторное, давеча, раздвоенье истины служит тому примером... Впрочем, здесь он исходил из церковного предания о так называемых последних временах с воцареньем тысячеликого Антихриста. Было предсказано также и постепенное, логически неуязвимое и почти ускользающее от внимания созревание человечества к перемене духовного подданства в обмен на обольстительные дары науки, техники и комфорта. Особо чувствительных наблюдателей, вроде о.Матвея, и впрямь смущало странное совпаденье некоторых черт современности с опознавательными вехами грозного преддверия , вроде всеобщего упадка веры, кровопролитных войн, нарожденья лжепророков, раннего оскопления душ наряду с ослепленьем возгордившихся умов, возрастающего могущества, направленного к самоистребленью и многого другого – вплоть до пугающего портретного сходства нового владыки, скажем, в лице всегубительного Армиллия, кое с кем из деятелей эпохи.
Рясофорному вятскому мужику не под силу было одолеть сей наиболее грозный мистический диамант во всех его темных гранях, – для постижения Господней логики поневоле приходилось переводить его на язык родных осин . Казалось бы, как порешился Он, когда-то бичом изгнавший осквернителей из храма, ныне беспрекословно отдавать на разор и посмешище свои запустелые алтари? Значит, приспело ему время отстраниться от опеки, оставить людей наедине с собою, чтобы без принудительного напоминанья колокольного избрали себе завершающую щель бытия, как и средство к ее достиженью. В системе Матвеевых образов, как оно следует из сто пятьдесят первого псалма, пришел срок великой смены, и вот Христос покидает земное царство, уступая его во временное владенье антиподу своему. Иначе как смог бы он, в смысле совести, вечной мукой карать окаянных деток за преступленья, содеянные при его всевидящих очах, под двусмысленный шепот евхаристии? Пожалуй, даже малость запоздал с уходом, ибо по всем показателям в обрез оставалось сроку до второго пришествия, когда осуществится итоговый эпилог христианской эры... Словом, по о.Матвею, хотя бы из чисто престижных соображений инициатива расставанья должна была принадлежать Христу, на поверку же все получалось наоборот, о чем свидетельствовало постигшее о.Матвея на одре болезни крайне знаменательное, почти пророческое виденье, пожалуй, даже не уступающее описанным на острове Патмосе.
Перед тем как провалиться в очередное свое бездонное безмолвие, душа о.Матвея зажмурилась и потом громадная пустота стала кидать ее из стороны в сторону, так что сердце едва не порвалось от качки, и неизвестно в точности, сколько протекло времени от закрытия глаз, когда же приоткрылись, то почему-то застала себя на втором сверху ярусе кладбищенской колокольни, но уже без следов былого запустенья. Убрали сорную березовую поросль кругом, пополам с повителью, успели починить пролом в балюстраде, образованный при сверженье колоколов в начале революции. В памяти Матвеевой еще кровоточило воспоминанье, как ужасно медленно падали они, отшибая карнизы и водостоки, чтобы с жалобным стоном расколоться о старинные надгробья внизу... Как живо помнил он и самое это место! Не здесь ли где-то, как раз над лестничным проемом, пытливый Егор, исследуя действительность на предмет сокрытых кладов, обнаружил в заделанной нише летописную тетрадку с историей старо-федосеевской обители? Но уж совсем непонятно, откуда взялась здесь тоже, видимо, подновленная ради такого случая фреска Вознесения Христова, да и не в том суть...
В силу особого светопреломительного эффекта, что ли, вся земная обширность открывалась сейчас о.Матвею для обозрения как бы в развернутой меркаторской проекции – видная даже с изнанки земного шара. Однако не восторгом надмирного летания, как в годы молодости, а гнетущей тоской неизгладимой, еще непонятной вины был пропитан тот ранний дрожкий час. Не совсем и расцвело пока, а уже все собравшееся внизу несметное человечество было на ногах, – и теперь должна начаться одна лютая историческая чрезвычайность, чтобы полностью управиться к вечерку. Во избежание помехи убраны были там не только кладбищенская роща с птицефабрикой, но и пригородные московские строения вдалеке, и как легко просматривались за чертой горизонта также другие мировые столицы, могущие встретиться у него на пути. Чуть приглядевшись уже, можно было подметить начавшееся медлительное шествие. Обтекая Матвееву колонну, людская масса монолитно удалялась в сторону небосклона. Подвижные трещинки разбивали равномерно ускоряющуюся лавину на отряды помельче, как-то: институты, научные корпорации, парламенты, профсоюзы, секты и политические партии, объединенные на базе алчности, напрасного любознайства, безумия или других сомнительных вдохновений, чтобы с помощью конференций, забастовок, лекций, экзекуций, махинаций, также международных конгрессов и симпозиумов наилучшим способом осуществлять сделки, восстания, открытия, монополистический грабеж и аферы помельче, тем не менее благоговейно сохраняемые в памяти потомков под видом великих достижений, священных ошибок, переходных эволюций или подлежащих уточненью исторических предначертаний, совершаемых во имя благоденствия, равновесия, экономической справедливости или братства с ограниченными правами во имя величайшей доктрины и других не разоблаченных пока ухищрений прогресса. Вся эта бесчисленная громада при внешней стабильности находилась в плавно-ускоряющемся движении в ожидающую ее историческую закономерность.
Самое движенье ее протекало без малейшего перерыва положенной ей деятельности: так что больничный персонал на ходу исполнял срочную операцию с экстирпацией чего следует, а кабинет министров в деловом темпе обсуждал обострившееся пограничное тренье, а ведомственные ансамбли песни и пляски с должностным оптимизмом репетировали вприсядку номер высшего танцевального пилотажа, а ортодоксы с приставными бородами глубокомысленно приспособляли единство противоположностей к генеральному моменту наступающего перехода количества в качество. Меж тем как хорошо оборудованные враждующие войсковые соединения, не теряя драгоценного времени, уже вступали над головами ихними во взаимную перестрелку по неписаному джентльменскому соглашению – «вы кройте наших, а мы будем ваших»... Никто не стоял без дела в этой реке прогресса, но все двигалось в светлое будущее, как на параде, неся над головой атрибуты своей специальности. И если руководящие кадры имели при себе не мешающие руковождению предметы полегче – портфели, скрижали, знамена, зонты или что-либо из дирижерского оборудования, то производящие на тысячах воздетых рук держали фанерные, а порой и заправдашние эпохально-индустриальные сооружения, как-то: блюминги и слябинги, нацеленные в глубь космоса дальнобойные телескопы или пускай еще недостроенные, но уже обреченные на потопленье или сбитие – корабли морские и воздушные, или, например, вертикальные, ростом в километр и без единой заклепки цельнотянутые из нержавейки сейфы с валютным экстрактом из экономически препарированных душ человеческих и, наконец, почти всепланетного значения промышленные предприятия, беспрерывным потоком выпускающие могущественный инвентарь цивилизации, скажем автоматических перфораторов, для пробития какой-нибудь неотложной дыры во всю толщу земного шара, а то и посолиднее, если потребуется для счастья населения или, например, неохватные нормальным взором, на бесшумных винтах, перпендикулярно-пневматические струбцины, рассчитанные на рекордное ущемленье любых, не только космических тел, но и всего лишь подразумеваемых по своей ничтожности, чисто умозрительных штучек с последующим их ужатием в нулевое ничто. Большинство из перечисленного было самошагающее, за исключением высших указательно-вдохновительных и карательно-запретительных механизмов, которые в силу хрупкости и по своему рангу изнеженных владык двигались на тесно сплоченных площадках из трепещущих спин людских. О.Матвею сверху не видать было ихних, в ноги себе устремленных лиц – одухотворенных или озлобленных, или безучастных от изнуренья, или вообще настолько стершихся от посменного воздействия животным страхом утраты чего-то, бытовым огорчением, раболепной надеждой или сознанием ничтожества своего в беспредельном множестве, что уже нельзя было выяснить степень добровольности, истинное политико-моральное настроение, равно как остаточный запас прочности, хотя взаимно подбадривали друг дружку на ходу всякого рода восклицаньями, литаниями, инструктивными докладами, национальными гимнами или героическими ораториями на библейские темы, также хоровым исполненьем оперно-погребальных песнопений и просто интимных пьесок вольного содержанья, играемых на литаврах, паровозах или длинных сверкающих огнем инструментах пушечного типа – лишь бы заглушить неизбежные при столь монументальной подвижке чавканье разминаемой почвы и скрежет шагающего множества, также очагами кое-где и в международном масштабе возникающую матерную брань, но прежде всего собственную их смертельную задышку громкостью в сто тысяч ревущих ниагар, аустерлицев, кракатау, океанских прибоев. Примечательно, что для самого о.Матвея описанное здесь необузданное шумовое оформление шествия тонуло, бесследно тонуло, растворялось, пропадало в еще более емком безмолвии так же, как непроглядные пыль и дым, взвихренные столь гигантским перемещеньем грузов, не застилали запечатленные на облаках апокалиптические видения, образы или просто картинки светлого будущего, а также и сугубо материальные объекты, как, например, радиовещательные комплексы с уймой радиально же центроустремленных студий с высотной посреди, на всю галактику, уникальной башней вавилонского профиля для передачи в самую вечность злободневных новостей, самодеятельных концертов, вечерних университетов, политучебы. Всего там не перечислить, но ласкали взор и манили к себе многоквартальные, атоллового типа небоскребы под фирменным девизом все для человека , где последний, благодаря рациональной системе поэтапно смонтированных промежуточно-фазовых учреждений, начиная с родильных, школьно-молитвенных и пищеблоков до спортивных зал, мастерских самообслуживания и, наконец, особо торжественных туалетно-погребальных секторов, оборудованных на предельной игре воображения, проходил житейский путь, не покидая своей ячейки, не подвергаясь случайностям погоды или уличного движения. Передового мечтателя особо привлекало наличие у каждого жителя окошка для любования стихиями с последующим отражением в стихах дозволенных размеров. Кстати, в таких комбинатах с уплотненно-замкнутым циклом земного счастья искусно решалась задача многомиллиардного перенаселения, сосуществования и равновесного размещения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89