72 Письмо Мане к жене от 19 ноября 1870 г. См. Moreau-Nelaton. Manet raconte par lui-meme. Paris, 1926, v. I, p. 124.
73 Письмо Мане к жене от 23 ноября 1870 г., ibid., p. 125. См. также A. Tabarant. Une correspondance inedite d'Edouard Manet. Les lettres du Siege de Paris (1870-1871). Paris, 1935.
74 См. письма Мане к жене и Эве Гонзалес, цитируемые у Moreau-Nelaton, op. cit., pp. 121-127.
75 См. M. de Fels. La vie de Claude Monet. Paris, 1929 p. 130.
76 См. Memoires de Paul Durand-Ruel y L. Venturi. Les Archives de l'Impressionisme. Paris - New York, 1939, v. II, pp. 175-180. О выставках, устроенных Дюран-Рюэлем в Лондоне между 1870 и 1875 гг., см. D. Cooper. The Courtauld Collection. London, 1954, pp. 21-23.
77 Письмо Дюран-Рюэля к Писсарро от 21 января 1871 г. См. Venturi, op. cit., pp. 247-248.
78 Следует, однако, упомянуть, что пятьдесят лет спустя Дюран-Рюэль сообщил в интервью, что с Сислеем его познакомил Моне в Лондоне. См. F. F. [Feneon]. Les grands collectionneurs, M. Paul Durand-Ruel. "Bulletin de la vie artistique", 15 avril 1920.
79 Согласно воспоминаниям Эдмона Ренуара, Сислей во время Коммуны находился в Лувесьенне. Братья Ренуар жили там у своих родителей, и оба художника часто отправлялись работать вместе в лес Марли, около акведука, и на Лувесьеннские озера.
80 Письмо Писсарро к Дьюхарсту, ноябрь 1902 г. (перевод). См. W. Dewhurst. Impressionist Painting. London-New York, 1904, pp. 31-32.
81 Письмо Писсарро к сыну от 8 мая 1903 г. См. Camille Pissarro. Lettres a son fils Lucien. Paris, 1950, pp. 500-501. По поводу влияния Тернера на Моне и Писсарро следует отметить, что Синьяк, хорошо знавший Писсарро, впоследствии придавал этому гораздо большее значение, чем сами художники. Он писал: "...в Лондоне... они изучают его работы, анализируя его технику. Прежде всего они поражены тем, как он изображает снег и лед. Они удивляются, каким образом он сумел передать впечатление белизны снега, в то время как они до сих пор не смогли добиться этого с помощью больших белых пятен, наложенных широкими мазками. Они пришли к выводу, что этот замечательный результат достигнут не одной белой краской, а мазками различного цвета, положенными близко друг к другу и производящими на расстоянии требуемое впечатление" (P. Signас. De Delacroix au neo-impressionnisme. Paris, 1899, ch. III, par. I).
82 R. Koechlin. Claude Monet. "Art et Decoration", fevrier 1927.
83 Письмо Белиара к Писсарро от 22 февраля 1871 г. цитируется по подлинникам, найденным в бумагах Писсарро и частично неопубликованным.
84 См. A. Darcel. Les musees, les arts et les artistes pendant la Commune. "Gazette des Beaux-Arts", Janvier, fevrier, mars, mai, juin 1872.
85 Письмо госпожи Оливон к Писсарро от 27 марта 1871 г. См. L. R. Pissarro et L. Venturi. Camille Pissarro. Paris, 1939, v. I, pp. 23-24. См. также письмо Ж. Граве, опубликованное в "Bulletin de la vie artistique", 1er avril 1924.
86 Письмо Дюре к Писсарро от 30 мая 1871 г. цитируется по подлинникам, найденным в бумагах Писсарро и частично неопубликованным.
87 Письмо Писсарро к Дюре, июнь 1871 г. См. Tabarant. Pissarro, p. 20.
88 Письмо Дюре к Мане, Ливерпуль, 7 июля 1871 г. См. Tabarant. Manet et Theodore Duret. "L'Art Vivant," 15 aout 1928.
89 Письмо Дюре к Мане, Нью-Йорк, 9 августа 1871 г., ibid.
90 Письмо Золя к Сезанну от 4 июля 1871 г. См. A. Vollard. Paul Cezanne. Appendice II.
91 F. Nietzsche. David Strauss, Unzeitgemasse Betrachtungen, первая часть.
1872 - 1874
ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ
ПЕРВАЯ ГРУППОВАЯ ВЫСТАВКА (1874) И ПРОИСХОЖДЕНИЕ ТЕРМИНА "ИМПРЕССИОНИЗМ"
К концу 1871 года почти все друзья уже вернулись в Париж или его окрестности и снова начали встречаться в кафе Гербуа. Золя, однако, появлялся там гораздо реже, так как усиленно работал над серией романов "Ругон-Маккары"; издание первого из этих романов было прервано войной. Сезанн, вернувшийся с юга, занимал теперь небольшую квартирку напротив Винного рынка в Париже, где в январе 1872 года Гортензия Фике родила ребенка, названного в честь отца Полем Сезанном. Примерно в то же самое время вернулся из Голландии Моне, и Буден сообщал одному из своих друзей: "Он очень хорошо устроился и, по-видимому, имеет большое желание завоевать положение. Он привез из Голландии очень красивые этюды, и я верю, что ему суждено занять одно из первых мест в нашей школе". 1
Едва успев вернуться, Моне вместе с Буденом и Аманом Готье отправились навестить Курбе, который, после нескольких месяцев тюремного заключения за участие в Коммуне и за разрушение Вандомской колонны, был по состоянию здоровья переведен в больницу. Теперь, когда он ожидал суда, они были одними из немногих, не забывших, чем были обязаны Курбе.
Курбе был очень тронут их вниманием именно в тот момент, когда большинство знакомых постаралось забыть его. Дюран-Рюэль, несмотря на то, что он вовсе не питал симпатии к политическим взглядам Курбе, тоже был среди людей, не покинувших художника; он купил множество его работ (сидя в тюрьме Сент-Пелажи, Курбе писал преимущественно натюрморты). Среди них было одно полотно, на котором красочный букет сочетался с изображением возлюбленной Уистлера - Джо; ее яркая красота, по-видимому, все еще не изгладилась из памяти Курбе.
После возвращения во Францию Дюран-Рюэль продолжал вкладывать солидные суммы в работы барбизонских мастеров, и многие из них продавали свои картины исключительно ему. Но он проявил также повышенный интерес к творчеству молодого поколения. Когда Моне и Писсарро представили ему своих друзей, в том числе Сислея и Дега, он тотчас же купил у них несколько полотен. В декабре 1872 года Дюран-Рюэль обнаружил в мастерской популярного тогда Стевенса две картины Мане, которому тот оставил несколько своих работ, в надежде, что на них найдется покупатель. Торговец не только приобрел их, но несколько дней спустя посетил мастерскую Мане, где купил все находившиеся там полотна, в общей сложности двадцать три картины, за которые уплатил 35000 франков. Цены за картину Мане колебались от 400 до 3000 франков - в эту сумму были оценены "Испанский гитарист", первая картина, выставленная Мане в Салоне, "Мадемуазель В. в костюме тореадора" из "Салона отверженных" и "Битва "Кирсежа" с "Алабамой"". 2
Едва успела состояться эта сделка, как Дюран-Рюэль возвратился и купил еще несколько картин, которые Мане поспешно забрал у различных друзей. Среди них была "Музыка в Тюильри". На выставке, устроенной Дюран-Рюэлем в Лондоне в 1872 году, Мане был представлен одиннадцатью картинами, Писсарро - семью, Сислей - четырьмя
Этим массовым приобретением произведений художников Батиньольской группы Дюран-Рюэль решительно связал свою карьеру с будущим молодых художников, хотя ему не удалось еще продать ни одной из их картин. Но он был убежден, что "настоящий торговец картинами должен быть одновременно и просвещенным любителем, готовым в случае необходимости пожертвовать своими деловыми интересами ради художественных убеждений и вступить в борьбу со спекулянтами, а не потакать им". 3
Заинтересованность Дюран-Рюэля была для художников не только матетериальной, но и моральной поддержкой. Возможно, что по этой причине художники, связанные с ним, - Моне, Писсарро, Сислей и Дега - ничего не послали в Салон 1872 года. Однако Мане, Ренуар, а возможно и Сезанн, верные своим убеждениям, представили работы в жюри. Так же поступила и Берта Моризо. Но в это время ни она, ни Сезанн, ни Ренуар не имели еще никаких дел с Дюран-Рюэлем. В то время как работы Мане и Берты Моризо были приняты, картина Ренуара "Парижанки в костюмах алжирских женщин", написанная под сильным влиянием Делакруа, была отвергнута. Работы Курбе тоже были отвергнуты, потому что член жюри Мейссонье протестовал против их принятия из чисто политических соображений. Жюри, которое согласилось с его взглядами, не избиралось уже всеми выставлявшимися художниками; новое правило опять предоставляло право голоса только тем, кто имел медали.
Как и следовало ожидать, это вызвало протест большого числа художников, и вновь была подана петиция с требованием нового "Салона отверженных", которая ни к чему не привела. Директор изящных искусств Третьей республики занял в этом вопросе позицию, идентичную позиции графа Ньюверкерке. Некоторые художники, как сообщает Поль Алексис, дошли до того, что даже "сожалели о прошедших временах Империи и графе Ньюверкерке". 4
После закрытия Салона Мане отправился в Голландию специально изучать работы Франса Гальса в Гарлеме. Моне тоже вернулся в эту страну, чтобы еще раз написать виды каналов, лодки и ветряные мельницы. Берта Моризо, чрезвычайно угнетенная общим положением, уехала на некоторое время в Испанию. Дюре продолжал свою поездку вокруг света и после Соединенных Штатов, посетил Японию, Китай, Яву и Индию.
Дега тем временем продолжал торчать за кулисами Парижской оперы, куда незадолго до начала войны Стевенс приводил Базиля. Но тогда как Базиль был разочарован закулисной жизнью, Дега нашел в ней целый ряд новых сюжетов. Взятые под разными углами зрения, сюжеты эти представлялись в неожиданных аспектах и великолепно поддавались тому живописному выражению, о котором он всегда мечтал. Он подружился с оркестрантом Дезире Диго и изобразил его в нескольких композициях, где на заднем плане представлена сцена, а музыканты с их инструментами - на переднем. Иногда он показывал группы зрителей, выбирая их среди своих друзей, таких, как покровитель Мане банкир Гехт или гравер виконт Лепик, с которым Моне и Базиль встретились десять лет назад в мастерской Глейра. Дега также часто посещал классы, где балетмейстер Оперы тренировал группы молодых девушек, так называемых "крыс", для их трудной и грациозной работы.
Здесь он нашел то, что его больше всего интересовало, - движение, но не свободное и непринужденное, а как раз наоборот - точные и заученные упражнения, подчиненные строгой дисциплине, жесты, продиктованные законом необходимости. Это походило на движения лошадей, которые он любил наблюдать на скачках. Так же как он следил за этими лошадьми, отмечая в своей памяти каждую их позицию, чтобы иметь возможность написать их потом в мастерской, так и в балетных классах он редко делал наброски, полагаясь на свою память. В то время как его друзья утверждали, что они могут изображать то, что видят, только изучая этот предмет непосредственно во время работы, Дега исповедовал противоположный принцип: наблюдать не рисуя и рисовать не наблюдая.
В первый послевоенный год все как будто бы почувствовали потребность побывать за границей, и Дега вслед за Дюре, Мане, Бертой Моризо и Моне решил покинуть Францию.
Осенью 1872 года он сопровождал своего брата Рене в Новый Орлеан, где родилась его мать и где два его брата занимались торговлей хлопком. "Как много нового я увидел, - писал он другу вскоре после своего приезда, - как много замыслов родилось у меня... Сейчас я уже расстался с ними, я не хочу ничего видеть, кроме принадлежащего мне уголка земли и благоговейно его обрабатывать... Искусство не должно разбрасываться, оно должно суммировать. Если хотите сравнение, то скажу вам, что, для того чтобы принести хорошие плоды, надо, подобно дереву, пустить глубокие корни, то есть всю свою жизнь оставаться на месте с протянутыми руками и открытым ртом, чтобы впитывать все, что происходит, все, что вас окружает, и жить этим... Так я накапливаю планы, на выполнение которых понадобилось бы десять жизней. Я откажусь от них через шесть недель, без всякого сожаления, чтобы вернуться и больше не покидать my home". *5
* Мой дом (англ.).
Дега очень привлекала красота цветных женщин, колониальные постройки, пароходы, торговцы фруктами, живописные костюмы, апельсиновые деревья и прочее, но он чувствовал, что писать в Луизиане так, как он это делал в Париже, - невозможно, и что необходимо длительное пребывание здесь для того, чтобы понять истинный характер этого нового мира. Он думал о Мане, который мог бы написать эти красивые вещи лучше, чем он. А для себя он понял: "Любят и создают искусство только на привычном материале. Новое пленяет, но, в свою очередь, и надоедает". 6 Поэтому он удовлетворился несколькими этюдами и внутренним видом конторы торговца хлопком, своего дяди господина Муссона.
Дега написал также несколько семейных портретов, исполняя просьбу, в которой не мог отказать. Среди них был портрет его слепой кузины Эстель Муссон, она вышла замуж за Рене де Га и стала невесткой художника (в то время она ожидала четвертого ребенка, крестным отцом которого он должен был стать).
В начале 1873 года Дега отплыл обратно во Францию и, прибыв туда осенью, был глубоко огорчен пожаром Оперы, лишившим его одного из любимых объектов наблюдения. Но как только танцевальные классы были размещены в новом, временном здании, он снова начал писать маленьких "крыс", музыкантов и балетмейстера. Эдмон де Гонкур посетил его и записал в своем дневнике:
"Вчера после обеда я побывал в мастерской художника Дега. После многих попыток в самых разнообразных направлениях он полюбил современность, а в современности он остановил свой выбор на прачках и танцовщицах. Не могу счесть плохим его выбор, поскольку я сам в "Манетт Саломон" воспел эти две профессии, поставляющие для современного художника наиболее живописные женские модели. И Дега, представляя нашему взору прачек и снова прачек, разговаривает на их языке и объясняет нам технику нажима и кругообразных движений утюга и пр. и пр. Следующими идут танцовщицы. Это фойе балетной школы, где на фоне освещенного окна фантастическими силуэтами вырисовываются ноги танцовщиц, сходящих по маленькой лесенке и ярко-красные пятна ткани среди всех этих белых раздувающихся облаков и, как репоссуар, забавная фигура учителя танцев. И прямо перед нами, схваченные на месте, грациозные, извивающиеся движения и жесты маленьких девушек-обезьянок.
Художник показывал нам картины, время от времени подкрепляя свои объяснения движениями, имитируя то, что на языке балета называется "арабеск", - и в самом деле, очень забавно видеть его показывающим балетные движения, соединяющего с эстетикой учителя танцев эстетику художника... Что за оригинальный малый этот Дега - болезненный, нервный, с такими слабыми глазами, что боится потерять зрение [с начала военной службы в 1871 году Дега жаловался на зрение и говорил, что ему осталось работать всего несколько лет], и по этой причине особенно чувствительный и видящий оборотную сторону вещей. Я до сих пор не встречал человека, который бы умел лучше изображать современную жизнь, душу этой жизни". 7
Примерно в то время, когда Дега вернулся во Францию, туда прибыл и Дюре, особенно восхищенный тем, что видел в Японии, и горящий нетерпением поведать своим друзьям новые подробности об этой удивительной стране. Однако Дега и Дюре застали в Париже немногих своих друзей. Писсарро обосновался в Понтуазе, где к нему присоединился Сезанн. Сислей, после того как работал в Аржантёе, поселился в Лувесьенне, а вернувшийся из Голландии Моне жил теперь в Аржантёе. Ренуар, работавший в окрестностях, был единственным художником, не расставшимся окончательно с Парижем. Его последним из всей группы познакомили с Дюран-Рюэлем, с которым он встретился лишь в 1873 году; первые же приобретения Дюран-Рюэля дали возможность Ренуару снять большую мастерскую на улице Сен-Жорж. Теперь Дега познакомил Ренуара с Дюре.
Ренуар оставался в Париже по разным причинам. Только здесь мог он время от времени получать заказы на портреты, встречаться с коллекционерами, интересующимися группой (число их медленно росло), и нанимать модели для позирования ему в мастерской. Кроме того, для его восторженного взора Париж имел не меньше очарования, чем поля маков или холм у реки. Город предлагал его вниманию особую прелесть весеннего оживления, ту легкомысленную, яркую и блестящую жизнь, которую Ренуар любил наблюдать и фиксировать.
Там были и здания, и вода, и деревья, и элегантные очаровательные женщины, грациозные девушки и хорошенькие дети, сияющее солнце и веселье, все, что он любил, все, что восхищало его взор и сердце и находило выражение на его полотнах.
Толпу у залитого солнцем Понт-Неф он писал, стоя у окна на втором этаже маленького кафе, расположенного напротив моста. Его брату Эдмону было поручено останавливать на несколько минут прохожих и тем самым заставлять их "позировать". Пока Эдмон Ренуар спрашивал у какого-нибудь господина, который час, а у какой-нибудь дамы - как пройти на такую-то и такую-то улицу, собирая у прохожих совершенно ненужные ему сведения, художник имел время набросать фигуру этого человека. И благодаря этой непринужденности, в картине Ренуара сохранялась жизнерадостная оживленность данного момента. 8
Ренуар, хотя и был глубоко привязан к городу, часто оставлял Париж, чтобы присоединиться к Моне в Аржантёе. Расположенный на берегах Сены, на окраине столицы, Аржантей в то время обладал всеми преимуществами предместья, с разнообразными деревенскими мотивами, но художников главным образом привлекала широкая река с плывущими по ней лодками и живописные мосты.
Моне снял небольшой домик вблизи реки, и когда Ренуар приезжал к нему, они снова устанавливали рядом свои мольберты, делая этюды одних и тех же мотивов. Оба они теперь усвоили похожий на запятую мазок, еще более мелкий, чем был использован в "Лягушатнике", мазок, который позволял им фиксировать малейший замеченный нюанс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32