Скромный человек Толя Сударев, промышлявший снятием шапок, дубленок, теплых сапожек с дам города Новосибирска. Попал на скамью подсудимых из-за жалости: одну биксу, пожалел и при сорокоградусном морозе завел в подъезд и там раздел. Она, неблагодарная, будучи в страхе, его запомнила, сама чудом осталась в живых, переболев двухсторонним воспалением легких и нервным потрясением. (Лучше бы подохла.) Заявила в милицию. Много месяцев спустя, на опознании (по другому делу арестовали Сударева) она его узнала. (Какая неблагодарность!). Зол на нее Сударев, жалеет, что не придушил в подъезде, тогда бы не было улик. Скромный все же зэк Сударев – в прошлом наводчик стратегических ракет и несостоявшийся рабочий – наладчик завода «Сибсельмаш», где директором был Виталий Петрович Муха, а Сударев работал у него немного, но всегда «под мухой».
Жил в Москве социолог-футуролог и писатель-фантаст, человек, как бы сказал Акутагава, тонкий, спекулянт острый, ума недюжинного, занимался поисками сокровищ на Британских островах, в озерах Литвы и шарил в окрестностях знаменитой станции Тайга, что в Томской области. Там по предположению еще тонн пятнадцать золотых слитков лежит из царского запаса. Думал и писал так много, что голова струпьями от неизвестной болезни покрылась. Имя его Александр Горбовский. В порыве предприимчивости он предложил КГБ создать лабораторию под его началом, которая бы изучала психологию государственных деятелей Запада, Америки, Африки и Азии, то есть несоциалистических стран. Проблемы поставил, круг будущей деятельности очертил и, получив негласное добро, бросился по Союзу искать таланты – им была обещана московская прописка, жилье, поездки за кордон для визуального осмотра объектов. К открытию все было готово, даже помещение с портретом Ф. Э. Дзержинского. Требовался пустяк – подпись самого Юрия Владимировича Андропова. Но именно из-за нее произошла осечка. Андропов подумал: эти ученые, изучая западных, начнут исподтишка исследовать и наших дураков! Совсем ни к чему и меня изучать. Наложил резолюцию: «Вожди изучению не подлежат». Баста, точка.
Александр Горбовский в уныние не впал, прочитал курс лекций о социальной футурологии и в Москве 70-х годов, издал под эгидой Московского горкома КПСС, естественно тайно, свои выкладки о будущем развитии советского общества и о грядущей перестройке его. Раздал экземпляры несостоявшимся коллегам и пустился с металлоискателем шотландского производства шукать запрятанные драгоценности на просторах отечества.
В те же времена курский школьный директор Ефим Вендров открыл для себя такую сферу деятельности – изучил деловые качества учителей области, да так, что, внемля его советам, облоно наполовину их сократило, оставшиеся взвыли и провалили всю программу обучения. Но он, движимый лозунгом «Кадры решают все», натолкнулся на Министерство радиопромышленности, которое ухватилось за идею и создало на своем заводе «Маяк» лабораторию под началом Вендрова, состоящую из него одного. Рекомендации бывшего директора были столь внушительны, что Управление кадров и учебных заведений министерства провело два совещания – одно в Вильнюсе, другое во Владимире. Ефима пригласили в Москву. Изучал Вендров деловые качества мастеров, начальников цехов, инженеров и бухгалтеров и замыслил прощупать директоров. Начал аж с тружеников «Уралмаша», стал опрашивать, кто такой Николай Иванович Рыжков по их мнению. Взревел глава социндустрии Урала, узнав о такой дерзости, и выбросил социолога напрочь из своих пределов, как нашкодившего котенка. Лабораторию, к этому времени расширившуюся в штатных единицах и состоявшую из Ефима и его секретарши, разогнали. Задрожали волчьи шрамы на губе ученого и он произнес: «Вожди в Союзе начинаются с директоров, а я думал – с министров. Ошибся. Придется подаваться на БАМ к Косте Мохортову, у него там сейчас много шизиков неизученных».
Если вожди на воле, по данным исследований Ефима Вендрова, начинаются с директоров, а по разумению Юрия Андропова с дураков из ЦК КПСС, то в зонах, что известно зэкам без науки, с паханов. Пахан – непосредственный вождь, гроза зэковского мира. Основа лидерства пахана – особые правила игры, сформировавшиеся в группах «воров в законе». Процесс создания иерархии в замкнутом, колючечном мире вызвал появление в конце тридцатых годов элитной группы зэков – «воров в законе», то есть знающих, толкующих и живущих по своему, воровскому закону.
Эта группа впитала давние воровские обычаи и правила, адаптировала их к условиям ГУЛАГа. «Воры в законе» держали лагерь в своих руках, находясь в тесном контакте с администрацией. Без них зоновская система не могла бы существовать, так как лагеря были бы просто неуправляемы. Каждый лагерь подчинялся вождю-пахану и его дружкам (кодле) – «ворам в законе». Внутри этих кодл постоянно шли схватки, борьба за власть и ее привилегии, но в одном все кодлы были едины – в подчинении себе всей массы зэков-работяг.
«Воры в законе» имели в своем распоряжении «общак» – большие суммы наворованных денег и драгоценностей, которые держал их доверенный из мужиков. Часть суммы находилась в лагере, остальная за его пределами. Кодлы «воров в законе» отличались особыми приметами и обычаями – они не работали, а в некоторых лагерях имели ритуальное оружие – двусторонние ножи, которые применяли в борьбе с суками – ссученными ворами, выполнявшими требование прежде всего администрации по управлению зэков, а не воров в законе. Ссученные воры жили в лагерях и за его пределами тоже с вождями и дружками, но не так жестоко придерживаясь воровского закона. «Воры в законе» считали сук предателями, а суки стремились избавиться от их опеки, они доносили на них, убивали, если сила принадлежала им. Страшная, беспощадная война сук с «ворами в законе» шла на пересылках, очень известна бойней Котласская. В захваченную суками зону воры в законе наотрез отказывались заходить, как и суки в воровскую. Главным в дележе между этими группами в зоне было то, что суки хотели иметь такие же почести и привилегии, как и «воры в законе», то есть не работать. Администрация это требование «воров в законе» учитывала и использовала как капо – погонял для массы заключенных.
После Отечественной войны на подмогу сукам пришли военные, которые пачками летели в зоны за преступления на освобожденных территориях. Военные стали создавать свои кодлы и в некоторых лагерях взяли власть в свои руки. Именно в этих зонах впервые после многих лет зэки почувствовали хоть какие-то облегчения, то есть ограничение беспредела. Военные выступали также и против администрации лагерей, вызвав неслыханные для тридцатых и начала сороковых годов случаи неповиновения ее действиям. Администрация специально завозила в зоны «воров в законе» и устраивала их схватки с военными кодлами.
Но военные, конечно, не смогли улучшить общий климат в многомиллионных зонах. Ни одна зона не могла существовать без своего вождя, а вождь опирался на апробированный кодекс «воров в законе». Лаврентий Павлович Берия, выдающийся психолог, прекрасно знал лагерную ситуацию. Будучи сам бандитом с садистскими наклонностями, он поставил лагеря на службу хозяйству, науке и искусству. То, что сделал он с помощью лагерей, трудно даже представить. Он создал новые области, осваивал непригодные для человеческого обитания зоны Земли. Примерами могут быть: Магадан, где зазеленели картофельные поля, замычали коровы, поедая траву с орошенных водой Колымы покосов от воды тундровых озер; районы Норильска, где и сейчас еще не живут в любое человеческое жилье проникающие воробьи, и Воркуты, железная дорога от которой вобрала мостовые переходы тундровых рек металлические конструкции с несостоявшегося Дворца Советов, который должен был быть возведен на месте взворванного храма Христа Спасителя в Москве. Он заставил мыслить и работать, пропустив через уголовные кодлы, заносчивых ученых типа Туполева и Ландау. Там среди зэков за несколько месяцев они получили такую «жизненную накачку», что, возненавидев людей, полностью ушли в мир изобретений и творчества, не требуя себе комфорта.
Революция вскрыла присущий человеку, как виду, инстинкт вождизма. В ее условиях вождем мог стать каждый. И полезли вверх, как после дождя поганки, доморощенные Спартаки, Пугачевы, Котовские, Троцкие. Вожди стали уничтожать и загонять в тут же созданные концентрационные лагеря других вождей. Здесь же формировались свои, новые. Вожди, гении, шизики работают, как им кажется, только на человечество, обещая ему блага в будущем, а к простой деятельности по добыванию хлеба насущного они не приспособлены. На самом же деле они думают только о себе, о своей жизни, своем бессмертии – пишут, рекомендуют, советуют. Вожди любят лучшее при жизни. При этом считается, что народ должен о них заботиться в первую очередь.
Так вышло, что к концу сороковых годов в лагерях страны развелось море вождей, как лаптей в коллективизированных деревнях. Вожди в бесконечных разборках мешали выполнять плановые задания и помогать созданию Сталинградов, Сталиногорсков, Сталино и прочих Сталинов. Поговаривают, что в это же самое время в одной из зон замочили друга Лаврентия Павловича, направленного туда для ознакомления с психологией и очистки от шелухи сомнений так же, как в Древнем Китае кастрировали для этих же целей историка Сыма Цяня, чтобы он глубже и плодотворнее трудился, не отвлекаясь на посторонние дела. Лаврентий Павлович Берия, поразмыслив, решил резко уменьшить численность вождей-паханов, а также их ближайших соратников. Он созвал всесоюзное совещание начальников лагерей. Оно проходило по методу мозговой атаки: начальникам предложили написать реферат на тему «Ликвидация “воров в законе”, как фактор повышения эффективности социалистического труда в лагерях». Выступать разрешалось дельно, не более пяти минут, как когда-то рекомендовал для других главный болтун Октябрьской Революции. Затем начальникам предложили вернуться домой и ждать решения. Оно последовало буквально по пятам. Пришел приказ в один день, один час паханов и их кодлу отправить на этап. В течение месяца из всех лагерей Союза их свезли в одну, вновь организованную зону, на севере Свердловской области. Зона эта усиленно охранялась людьми Лаврентия Павловича, лагерные офицеры внутри нее ходили в сопровождении вооруженных солдат. Адское зрелище представляла эта зона: вожди, ослепленные самой сладкой сладостью и негой в мире – властью над себе подобными, которая не имеет границ, вступили в борьбу за власть среди вождей. Везде валялись трупы вождей и их соратников по борьбе. Известно, когда снимают секретарей обкомов КПСС, то они в приемных ЦК КПСС ревут, как младенцы, у которых отобрали соску. Как пожар-низовик останавливают встречным палом, так только вожди-паханы в состоянии уничтожить вождей-паханов. Начальник лагеря паханов, сам в прошлом уголовник-пахан проводил тактику перемешивания вождей: только в зоне устанавливалась власть пахана и воцарялось относительное спокойствие, как он изымал его вместе с кодлой в отдельный охраняемый солдатами барак. Через день в зоне уже царствовала новая кодла. Вновь испеченного пахана-вождя он переводил в спецбарак к уже там сидящему контингенту «воров в законе». Они начинали резать друг друга. Недорезанную кодлу вновь водворяли в зону. Многотысячный лагерь вождей не работал, а уничтожал друг друга, борясь за власть. Таким макаром за каких-то полгода большая часть вождей отправилась в преисподнюю. Оставшиеся вожди, будучи опомоены и отчешежоплены усопшими вождями, превратились в послушную армию педерастов и чертей. Некоторые стали приобщаться к труду, вспомнив свое рабоче-крестьянское происхождение.
Все это время зона была без дорог и переписки, короче, на обезжиренном режиме. Дело дошло до того, что бывшие паханы-вожди хавали убитых вождей, до того они проголодались. После такого всевождистского опомоивания вождям трудно было подняться до былого уровня, исчез лоск, ореол геройства и уголовной славы. Но их не оставили, а снова разбросали по зонам отечества доживать и делиться пережитым. Там в других зонах многих добили суки. Из содружеств «воров в законе», насчитывающих десятки тысяч сплоченных соратников, осталось около тысячи. Это были в основном те, кого спасли начальники за былые заслуги, подмогу, те, кто мог держать язык за зубами, а не в заднице. В середине 80-х годов в этом «братстве» насчитывалось свыше 200 человек. Их глава, Боб умер в возрасте 87 лет на своей даче под Пятигорском. До конца он ежедневно принимал массаж, играл в карты, ездил к друзьям и организовывал дела. Он пережил арест своего друга по Норильску Ахмаджона Адылова – главы узбекской мафии. Менты хвалились в своих пособиях, издаваемых Рязанской школой милиции, что в стране в 1980 году было всего 14 «воров в законе». Боб, знающий истинную картину, радовался тому, что началось возрождение воровских традиций. Особенно умиляло его то обстоятельство, что русское воровство хорошо прижилось за границей. В нас, «ворах в законе», есть все же дух рыцарства, изрекал он в минуты откровения.
Бериевская операция по уничтожению вождей вошла в гены – оставшиеся в живых «воры в законе» очень хвалят Сталина, Гитлера, Муссолини и других вождей, но всей многоэтажной соленостью лагерного мата проклинают Лаврентия Павловича.
Паханы по-прежнему (по Брежневу) властвуют в зонах, но без прежнего лоска и ритуальности. Они явно измельчали, часто идут на поводу администрации. Бывает невиданное – пахан становится «роком зоны» и вступает в СПП – секцию профилактики правонарушений, бредет официально по дороге исправления. Разборки по-прежнему процветают и множатся – зэк-чучек мельчает, а от того и звереет.
Магерамство
«Ты умри, а я еще поживу» – неписанное, но воплотившееся в жизнь зэково кредо. «Умри» – слово емкое, оно входит в понятие «распределение» в коммунистическом смысле. А распределяют среди чучеков не задумываясь: лучшее пахану и тем, кто сидит за столом, но сначала пахану. Распределение вы ощущаете сразу, как только вас втолкнут в КПЗ, снимут шнурки, галстук и ремень. В тюрьме к вам подойдет незнакомый человек, нагло ощупает вас, ваши вещи, посмотрит в зубы, снимет очки, их примеряет, почистит стекла о задницу. Начался беспредел, то есть, вы – под контролем зэков. Оторопев от такого бесстыдства, вы отталкиваете непрошенного потрошителя, отстраняете. Но, как по команде, со всех углов налетает свора – очки разбиты, вы умываетесь кровью и слышите ехидно-пронзительное: «Падла, сука, для дальняка марочку пожалел, лепень скинуть побоялся. Он, сука, педераст. Помойте его, помойте его!» – И тащат человека – бывшего члена КПСС, профсоюза и других массовых организаций, отца семейства к унитазу, суют голову в толкан, держат, подбегают другие, мочатся, брызжут теплыми струями на лысый череп бывшего изобретателя-рационализатора…
«Ну, мужичок, давай поделимся – подходит свора к человеку. – Небось бабка сидор собирала. Теплый еще, домашненький. Сколько получил, сколько накинули тебе коммуняшки?» – уже роясь в сидоре. – «Пятилетку? УПК, УПК, пятилетку, на пока. Для настоящего зэка – не срок, на толкане просидишь». Сидит мужик с опустошенной сморщенной сумой и думает: «Что поделаешь, тюрьма, меня и на самом деле сюда не звали», «Молодец, что все им отдал» – подходит какой-нибудь доброхот. «Не переживай. Прошлый раз в карантине один заерепенился, не стал отдавать, так они старика тут же отчешежопили». «Лепень какой, глядь, лепень какой – замшевый, бархатный. В баньке Колька кинет пару плит». В переводе на разговорный человеческий язык это означает, что блатные увидели замшевый костюм и оценили его в две плиты чая, то бишь в три рубля. На воле этот костюм вам стоил в пределах 300 рублей. Пораскиньте умом и придете к выводу, что самая выгодная барахолка и необузданная спекуляция – в отечественных тюрьмах. Идут, идут сквозь них народы и оседает парча, золото, серебро, костюмы, пальто. Провожали на пенсию в 1983 году начальника (хозяина) Убинской зоны – лагеря строгого режима. Целую неделю расконвойные грузили ему вагон барахла, заработанного честным, праведным трудом на ниве МВД СССР.
Вызывает дубак блатного. Через несколько минут он возвращается в камеру: «Братва, у Генерала (кликуха дубака) завтра праздник. Пригласил его кент (товарищ дубака) на свадьбу. Подарочек нужен от нас. Братцы, он дубачок неплохой, не то, что Усатый (кликуха другого дубака), многое нам прощает. Поделимся, подсобим. Надо ему парочку гаечек (золотых колец)». – Гаечки находятся. Дубачок одаривает в свою очередь блатных 200-граммовой плитой прессованного грузинского чая по цене 1 рубль 68 копеек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Жил в Москве социолог-футуролог и писатель-фантаст, человек, как бы сказал Акутагава, тонкий, спекулянт острый, ума недюжинного, занимался поисками сокровищ на Британских островах, в озерах Литвы и шарил в окрестностях знаменитой станции Тайга, что в Томской области. Там по предположению еще тонн пятнадцать золотых слитков лежит из царского запаса. Думал и писал так много, что голова струпьями от неизвестной болезни покрылась. Имя его Александр Горбовский. В порыве предприимчивости он предложил КГБ создать лабораторию под его началом, которая бы изучала психологию государственных деятелей Запада, Америки, Африки и Азии, то есть несоциалистических стран. Проблемы поставил, круг будущей деятельности очертил и, получив негласное добро, бросился по Союзу искать таланты – им была обещана московская прописка, жилье, поездки за кордон для визуального осмотра объектов. К открытию все было готово, даже помещение с портретом Ф. Э. Дзержинского. Требовался пустяк – подпись самого Юрия Владимировича Андропова. Но именно из-за нее произошла осечка. Андропов подумал: эти ученые, изучая западных, начнут исподтишка исследовать и наших дураков! Совсем ни к чему и меня изучать. Наложил резолюцию: «Вожди изучению не подлежат». Баста, точка.
Александр Горбовский в уныние не впал, прочитал курс лекций о социальной футурологии и в Москве 70-х годов, издал под эгидой Московского горкома КПСС, естественно тайно, свои выкладки о будущем развитии советского общества и о грядущей перестройке его. Раздал экземпляры несостоявшимся коллегам и пустился с металлоискателем шотландского производства шукать запрятанные драгоценности на просторах отечества.
В те же времена курский школьный директор Ефим Вендров открыл для себя такую сферу деятельности – изучил деловые качества учителей области, да так, что, внемля его советам, облоно наполовину их сократило, оставшиеся взвыли и провалили всю программу обучения. Но он, движимый лозунгом «Кадры решают все», натолкнулся на Министерство радиопромышленности, которое ухватилось за идею и создало на своем заводе «Маяк» лабораторию под началом Вендрова, состоящую из него одного. Рекомендации бывшего директора были столь внушительны, что Управление кадров и учебных заведений министерства провело два совещания – одно в Вильнюсе, другое во Владимире. Ефима пригласили в Москву. Изучал Вендров деловые качества мастеров, начальников цехов, инженеров и бухгалтеров и замыслил прощупать директоров. Начал аж с тружеников «Уралмаша», стал опрашивать, кто такой Николай Иванович Рыжков по их мнению. Взревел глава социндустрии Урала, узнав о такой дерзости, и выбросил социолога напрочь из своих пределов, как нашкодившего котенка. Лабораторию, к этому времени расширившуюся в штатных единицах и состоявшую из Ефима и его секретарши, разогнали. Задрожали волчьи шрамы на губе ученого и он произнес: «Вожди в Союзе начинаются с директоров, а я думал – с министров. Ошибся. Придется подаваться на БАМ к Косте Мохортову, у него там сейчас много шизиков неизученных».
Если вожди на воле, по данным исследований Ефима Вендрова, начинаются с директоров, а по разумению Юрия Андропова с дураков из ЦК КПСС, то в зонах, что известно зэкам без науки, с паханов. Пахан – непосредственный вождь, гроза зэковского мира. Основа лидерства пахана – особые правила игры, сформировавшиеся в группах «воров в законе». Процесс создания иерархии в замкнутом, колючечном мире вызвал появление в конце тридцатых годов элитной группы зэков – «воров в законе», то есть знающих, толкующих и живущих по своему, воровскому закону.
Эта группа впитала давние воровские обычаи и правила, адаптировала их к условиям ГУЛАГа. «Воры в законе» держали лагерь в своих руках, находясь в тесном контакте с администрацией. Без них зоновская система не могла бы существовать, так как лагеря были бы просто неуправляемы. Каждый лагерь подчинялся вождю-пахану и его дружкам (кодле) – «ворам в законе». Внутри этих кодл постоянно шли схватки, борьба за власть и ее привилегии, но в одном все кодлы были едины – в подчинении себе всей массы зэков-работяг.
«Воры в законе» имели в своем распоряжении «общак» – большие суммы наворованных денег и драгоценностей, которые держал их доверенный из мужиков. Часть суммы находилась в лагере, остальная за его пределами. Кодлы «воров в законе» отличались особыми приметами и обычаями – они не работали, а в некоторых лагерях имели ритуальное оружие – двусторонние ножи, которые применяли в борьбе с суками – ссученными ворами, выполнявшими требование прежде всего администрации по управлению зэков, а не воров в законе. Ссученные воры жили в лагерях и за его пределами тоже с вождями и дружками, но не так жестоко придерживаясь воровского закона. «Воры в законе» считали сук предателями, а суки стремились избавиться от их опеки, они доносили на них, убивали, если сила принадлежала им. Страшная, беспощадная война сук с «ворами в законе» шла на пересылках, очень известна бойней Котласская. В захваченную суками зону воры в законе наотрез отказывались заходить, как и суки в воровскую. Главным в дележе между этими группами в зоне было то, что суки хотели иметь такие же почести и привилегии, как и «воры в законе», то есть не работать. Администрация это требование «воров в законе» учитывала и использовала как капо – погонял для массы заключенных.
После Отечественной войны на подмогу сукам пришли военные, которые пачками летели в зоны за преступления на освобожденных территориях. Военные стали создавать свои кодлы и в некоторых лагерях взяли власть в свои руки. Именно в этих зонах впервые после многих лет зэки почувствовали хоть какие-то облегчения, то есть ограничение беспредела. Военные выступали также и против администрации лагерей, вызвав неслыханные для тридцатых и начала сороковых годов случаи неповиновения ее действиям. Администрация специально завозила в зоны «воров в законе» и устраивала их схватки с военными кодлами.
Но военные, конечно, не смогли улучшить общий климат в многомиллионных зонах. Ни одна зона не могла существовать без своего вождя, а вождь опирался на апробированный кодекс «воров в законе». Лаврентий Павлович Берия, выдающийся психолог, прекрасно знал лагерную ситуацию. Будучи сам бандитом с садистскими наклонностями, он поставил лагеря на службу хозяйству, науке и искусству. То, что сделал он с помощью лагерей, трудно даже представить. Он создал новые области, осваивал непригодные для человеческого обитания зоны Земли. Примерами могут быть: Магадан, где зазеленели картофельные поля, замычали коровы, поедая траву с орошенных водой Колымы покосов от воды тундровых озер; районы Норильска, где и сейчас еще не живут в любое человеческое жилье проникающие воробьи, и Воркуты, железная дорога от которой вобрала мостовые переходы тундровых рек металлические конструкции с несостоявшегося Дворца Советов, который должен был быть возведен на месте взворванного храма Христа Спасителя в Москве. Он заставил мыслить и работать, пропустив через уголовные кодлы, заносчивых ученых типа Туполева и Ландау. Там среди зэков за несколько месяцев они получили такую «жизненную накачку», что, возненавидев людей, полностью ушли в мир изобретений и творчества, не требуя себе комфорта.
Революция вскрыла присущий человеку, как виду, инстинкт вождизма. В ее условиях вождем мог стать каждый. И полезли вверх, как после дождя поганки, доморощенные Спартаки, Пугачевы, Котовские, Троцкие. Вожди стали уничтожать и загонять в тут же созданные концентрационные лагеря других вождей. Здесь же формировались свои, новые. Вожди, гении, шизики работают, как им кажется, только на человечество, обещая ему блага в будущем, а к простой деятельности по добыванию хлеба насущного они не приспособлены. На самом же деле они думают только о себе, о своей жизни, своем бессмертии – пишут, рекомендуют, советуют. Вожди любят лучшее при жизни. При этом считается, что народ должен о них заботиться в первую очередь.
Так вышло, что к концу сороковых годов в лагерях страны развелось море вождей, как лаптей в коллективизированных деревнях. Вожди в бесконечных разборках мешали выполнять плановые задания и помогать созданию Сталинградов, Сталиногорсков, Сталино и прочих Сталинов. Поговаривают, что в это же самое время в одной из зон замочили друга Лаврентия Павловича, направленного туда для ознакомления с психологией и очистки от шелухи сомнений так же, как в Древнем Китае кастрировали для этих же целей историка Сыма Цяня, чтобы он глубже и плодотворнее трудился, не отвлекаясь на посторонние дела. Лаврентий Павлович Берия, поразмыслив, решил резко уменьшить численность вождей-паханов, а также их ближайших соратников. Он созвал всесоюзное совещание начальников лагерей. Оно проходило по методу мозговой атаки: начальникам предложили написать реферат на тему «Ликвидация “воров в законе”, как фактор повышения эффективности социалистического труда в лагерях». Выступать разрешалось дельно, не более пяти минут, как когда-то рекомендовал для других главный болтун Октябрьской Революции. Затем начальникам предложили вернуться домой и ждать решения. Оно последовало буквально по пятам. Пришел приказ в один день, один час паханов и их кодлу отправить на этап. В течение месяца из всех лагерей Союза их свезли в одну, вновь организованную зону, на севере Свердловской области. Зона эта усиленно охранялась людьми Лаврентия Павловича, лагерные офицеры внутри нее ходили в сопровождении вооруженных солдат. Адское зрелище представляла эта зона: вожди, ослепленные самой сладкой сладостью и негой в мире – властью над себе подобными, которая не имеет границ, вступили в борьбу за власть среди вождей. Везде валялись трупы вождей и их соратников по борьбе. Известно, когда снимают секретарей обкомов КПСС, то они в приемных ЦК КПСС ревут, как младенцы, у которых отобрали соску. Как пожар-низовик останавливают встречным палом, так только вожди-паханы в состоянии уничтожить вождей-паханов. Начальник лагеря паханов, сам в прошлом уголовник-пахан проводил тактику перемешивания вождей: только в зоне устанавливалась власть пахана и воцарялось относительное спокойствие, как он изымал его вместе с кодлой в отдельный охраняемый солдатами барак. Через день в зоне уже царствовала новая кодла. Вновь испеченного пахана-вождя он переводил в спецбарак к уже там сидящему контингенту «воров в законе». Они начинали резать друг друга. Недорезанную кодлу вновь водворяли в зону. Многотысячный лагерь вождей не работал, а уничтожал друг друга, борясь за власть. Таким макаром за каких-то полгода большая часть вождей отправилась в преисподнюю. Оставшиеся вожди, будучи опомоены и отчешежоплены усопшими вождями, превратились в послушную армию педерастов и чертей. Некоторые стали приобщаться к труду, вспомнив свое рабоче-крестьянское происхождение.
Все это время зона была без дорог и переписки, короче, на обезжиренном режиме. Дело дошло до того, что бывшие паханы-вожди хавали убитых вождей, до того они проголодались. После такого всевождистского опомоивания вождям трудно было подняться до былого уровня, исчез лоск, ореол геройства и уголовной славы. Но их не оставили, а снова разбросали по зонам отечества доживать и делиться пережитым. Там в других зонах многих добили суки. Из содружеств «воров в законе», насчитывающих десятки тысяч сплоченных соратников, осталось около тысячи. Это были в основном те, кого спасли начальники за былые заслуги, подмогу, те, кто мог держать язык за зубами, а не в заднице. В середине 80-х годов в этом «братстве» насчитывалось свыше 200 человек. Их глава, Боб умер в возрасте 87 лет на своей даче под Пятигорском. До конца он ежедневно принимал массаж, играл в карты, ездил к друзьям и организовывал дела. Он пережил арест своего друга по Норильску Ахмаджона Адылова – главы узбекской мафии. Менты хвалились в своих пособиях, издаваемых Рязанской школой милиции, что в стране в 1980 году было всего 14 «воров в законе». Боб, знающий истинную картину, радовался тому, что началось возрождение воровских традиций. Особенно умиляло его то обстоятельство, что русское воровство хорошо прижилось за границей. В нас, «ворах в законе», есть все же дух рыцарства, изрекал он в минуты откровения.
Бериевская операция по уничтожению вождей вошла в гены – оставшиеся в живых «воры в законе» очень хвалят Сталина, Гитлера, Муссолини и других вождей, но всей многоэтажной соленостью лагерного мата проклинают Лаврентия Павловича.
Паханы по-прежнему (по Брежневу) властвуют в зонах, но без прежнего лоска и ритуальности. Они явно измельчали, часто идут на поводу администрации. Бывает невиданное – пахан становится «роком зоны» и вступает в СПП – секцию профилактики правонарушений, бредет официально по дороге исправления. Разборки по-прежнему процветают и множатся – зэк-чучек мельчает, а от того и звереет.
Магерамство
«Ты умри, а я еще поживу» – неписанное, но воплотившееся в жизнь зэково кредо. «Умри» – слово емкое, оно входит в понятие «распределение» в коммунистическом смысле. А распределяют среди чучеков не задумываясь: лучшее пахану и тем, кто сидит за столом, но сначала пахану. Распределение вы ощущаете сразу, как только вас втолкнут в КПЗ, снимут шнурки, галстук и ремень. В тюрьме к вам подойдет незнакомый человек, нагло ощупает вас, ваши вещи, посмотрит в зубы, снимет очки, их примеряет, почистит стекла о задницу. Начался беспредел, то есть, вы – под контролем зэков. Оторопев от такого бесстыдства, вы отталкиваете непрошенного потрошителя, отстраняете. Но, как по команде, со всех углов налетает свора – очки разбиты, вы умываетесь кровью и слышите ехидно-пронзительное: «Падла, сука, для дальняка марочку пожалел, лепень скинуть побоялся. Он, сука, педераст. Помойте его, помойте его!» – И тащат человека – бывшего члена КПСС, профсоюза и других массовых организаций, отца семейства к унитазу, суют голову в толкан, держат, подбегают другие, мочатся, брызжут теплыми струями на лысый череп бывшего изобретателя-рационализатора…
«Ну, мужичок, давай поделимся – подходит свора к человеку. – Небось бабка сидор собирала. Теплый еще, домашненький. Сколько получил, сколько накинули тебе коммуняшки?» – уже роясь в сидоре. – «Пятилетку? УПК, УПК, пятилетку, на пока. Для настоящего зэка – не срок, на толкане просидишь». Сидит мужик с опустошенной сморщенной сумой и думает: «Что поделаешь, тюрьма, меня и на самом деле сюда не звали», «Молодец, что все им отдал» – подходит какой-нибудь доброхот. «Не переживай. Прошлый раз в карантине один заерепенился, не стал отдавать, так они старика тут же отчешежопили». «Лепень какой, глядь, лепень какой – замшевый, бархатный. В баньке Колька кинет пару плит». В переводе на разговорный человеческий язык это означает, что блатные увидели замшевый костюм и оценили его в две плиты чая, то бишь в три рубля. На воле этот костюм вам стоил в пределах 300 рублей. Пораскиньте умом и придете к выводу, что самая выгодная барахолка и необузданная спекуляция – в отечественных тюрьмах. Идут, идут сквозь них народы и оседает парча, золото, серебро, костюмы, пальто. Провожали на пенсию в 1983 году начальника (хозяина) Убинской зоны – лагеря строгого режима. Целую неделю расконвойные грузили ему вагон барахла, заработанного честным, праведным трудом на ниве МВД СССР.
Вызывает дубак блатного. Через несколько минут он возвращается в камеру: «Братва, у Генерала (кликуха дубака) завтра праздник. Пригласил его кент (товарищ дубака) на свадьбу. Подарочек нужен от нас. Братцы, он дубачок неплохой, не то, что Усатый (кликуха другого дубака), многое нам прощает. Поделимся, подсобим. Надо ему парочку гаечек (золотых колец)». – Гаечки находятся. Дубачок одаривает в свою очередь блатных 200-граммовой плитой прессованного грузинского чая по цене 1 рубль 68 копеек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27